Гавань

***

– Здрасьте! А я тут вам принес кое-что…

Эвелина подняла глаза от огромной, во весь стол, оборотно-сальдовой ведомости.

В распахнутую дверь ворвалась молодость.

Молодость была длинной, лохматой и носатой, носила рубашку в клетку и улыбалась во весь рот.

Улыбка у мальчишки была хорошая – от души.

– Может, подойдет? – спросил он, – ребята сказали, вам жанр тоже можно…

И, не дожидаясь ответа, высыпал на стол, прямо на оборотку, ворох черно-белых фотографий.

Эвелина улыбнулась. Студент, конечно, едва ли больше двадцати.

Она молчала, а парень, окинув взглядом кабинет, стеллажи с книжками, в которые были воткнуты нарисованные фломастером ценники, кажется, въехал.

– Ой, – сказал он. – Вы же не аномалия, да?

Ох, аномалия, милок, еще какая, подумала Эвелина, сейчас мы тут все аномалии…

Но вслух сказала другое:

– Нет, мы – «Буковки». А «Аномалия-инфо» – такая же дверь, но этажом выше.

За год работы она привыкла быть вежливой: никогда не знаешь, какого Креза может маскировать потрепанная рубашка в клетку. Добавила:

– Кстати, книжки посмотреть не желаете? У нас тоже про аномалии есть…

– Спасибо, – он сгреб карточки и засунул в черный пакет, – может, попозже. Вы извините, ошибся. Я побегу…

– Удачи, – пожелала она совершенно искреннее. Может, получится у парня выгрызть у газетчиков гонорар.

Тот кивнул и исчез.

Аномалия-инфо. Архимагистр черной магии. Гадалка. Кого только тут не найдешь! Все здесь, в ДК имени Последней Пятилетки.

За дверью напротив – веселые бухгалтерши из консалтинговой фирмы «Экскалибур». Слева – кооператоры-радиолюбители, на коленке клепающие магнитофоны «Soni». Справа – нотариус Аршибельд.

Мясники и брокеры, АОЗТ с ООО, ИП да ЧП, все рядком да ладком: издатели, агенты, антрепренеры да коммивояжеры… с мороза и не выговоришь.

Солидные компании: тут тебе и Генеральный Директор, и Главный Бухгалтер (все с большой буквы!). Кто побогаче – у того еще секретарша с печатной машинкой есть.

Звонок. Эвелина сняла трубку:

– Издательство «Буковки», главный бухгалтер слушает.

– Шеф на месте? – голос развязный, ни «здравствуйте», ни «пожалуйста».

«Крыша» на пустяки времени не тратит.

А Эвелине по штату положено:

– Добрый день, Ярослав. К сожалению, Дмитрий еще не прие…

Отбой. Вот и поговорили. Ничего, она привычная.

Пока генеральные перетирают да обкашливают бизнес, потеют на стрелках, носят пиджаки да вареную джинсу, главбухи носятся.

И уж этот маршрут Эвелина знает не понаслышке.

Из налоговой – в пенсионный.

Из пенсионного – в банк.

Фонд медицинский, фонд социального страхования, фонд черта лысого в ступе…

Пожарная инспекция, СЭС, комиссия-от-кого-нибудь-по-делам-чего-нибудь…

Бланки, формы, отчеты, платежки.

Бумаги, бумажки, бумажищи.

Очереди.

Облупленная зелень казенных коридоров, обсиженные народом скамьи, стенды с надписью «Инфо», где пестрит от циферок, запах валидола и духов…

В кабинетах – они.

Мутноглазые, снулые, бледные выползни казенного дна.

Бюджетники.

Сидит такая стерва – космы перигидрольные, рот в кровавой ланкомовской помаде (очереди в Ланком на полневского, небось, подогнал кто-то взятку, иначе откуда у нее деньги на Ланком-то?), рот, значит, в помаде, а глаза тусклые. И смотрит на тебя, как на тлю.

Зарплата – в три копейки, зато прямо тут можно вволю напиться кровушки…

Ты ей: Анастасия Валентиновна, да вот же, платежечку я отправила, штампик банка видите? И справочка у меня есть, и у нотариуса три копии зарегистрированы, вот туточки…

Лебезишь, себя ненавидя, а она твои справки-декларации, потом и кровью добытые, из пасти гидры бюрократической выдранные, небрежно так пальчиком ковырнет, а ты сиди, ни жива, ни мертва – примет? Запорет?

Эх, предлагали Эвелине местечко в налоговой – и чего, дура, отказалась? За год беготни главбухом локти себе уже обкусала.

Конечно, грех жаловаться, ей и так подфартило: работа в издательстве, зарплата – не те грустные фантики, что платили в НИИ…

По институту тогда ходил анекдот, как два директора опытом обменивались. Один говорит: я сотрудникам уже и зарплату срезал, и полгода денег не выдаю, а они на работу все ходят и ходят. А другой предлагает: а ты вход на проходной сделай платным.

Не смешно? Зато чисто по жизни.

Родимый НИИ развалился. Она, надежда отдела, вечная кандидатка в начальницы, осталась на бобах. Думала недолго: ноги в руки, и метнулась на скорострельные бухгалтерские курсы.

Жрать-то надо. Причем, прямо сейчас.

Месяц вдохновенного бреда преподавателей, бывшей ВУЗской профессуры, солидный ламинированный диплом и – вуаля!

Новая специальность: «бухучет и налогообложение».

Вместо напутствия – заверение преподов, что в нынешнем законодательстве сам черт ногу сломит, так что бояться нечего, главное, отношения с нужными людьми завести.

Теперь она – главный бухгалтер издательства «Буковки».

Что уж издают эти «Буковки» – к ночи лучше не вспоминать.

Из последних шедевров – «Русское чернокнижие». На вид – солидный черный фолиант с серебряным тиснением, а внутри…

Тут и Эвелина к созданию книги руку приложила, оскоромилась. Не зря в свое время институт окончила: генерального-то ее в Публичку без диплома не допустили, а Эвелина прошла, как к себе домой. И на ксероксе сделала копию дореволюционного издания «Русского чернокнижия».

Копировала – и угорала от смеха над рецептами: «для приготовления отвара возьмите шкуру змеи, обезглавленной в лесу в полдень». Это же как надо исхитриться, чтобы забить со змеюкой стрелку в лесу, дождаться полудня и отрубить ей голову. Или, может, заранее поймать?

Таких перлов в книжке – зачитаешься. Димчик, директор, прости господи, генеральный, копию забрал, нанял студентку, которая перевела книжку с русского на русский, избавив от «ятей». А потом выпустил солидным тиражом, который теперь мог менять, как душа пожелает.

Димчик Синицын – он такой. Врун-болтун-хохотун, обаяшка и кобель редкостный. В первый же рабочий день Эвелине все стало ясно. Помог телефонный звонок:

– Примите телефонограмму для Синицына, – сказал строгий голос.

– Диктуйте, – Эвелина взяла ручку.

– «Твои поганые чемоданы, сволочь, я выставила на лестницу. Теща».

В общем, жук этот Димчик.

Но платит исправно.

Сам – ни книжки не прочел. На вопросы, как он торгует, если не читал, неизменно парирует:

– А что, если бы я торговал джинсами, каждую пару должен был бы примерить?..

В полуподвале «Буковок» на струганных стеллажах теснятся впритирку классики и диссиденты. Оккультные брошюры соседствуют с молитвенниками, Кастанеда – с откровениями преподобного Аристоклия, красотки дамских романов – с Хармсом и Гумилевым.

У стеллажей – клиенты. Мелкий опт, очень мелкий опт, книгообмен. Уж на книжников Эвелина насмотрелась!..

Бойкие тетки в пуховиках меняли пачки переводных детективов на уринотерапию. Студенты в складчину, за бартер, душу и подработку пытались выклянчить «Хроники Амбера» и свежие приключения Стальной крысы.

Раз в неделю застенчивый старикан с тележкой притаскивал особые журналы. Со страниц, набычившись, смотрели накрашенные ПТУшницы в стиле «ню».

Архимагистр черной магии Каширян, носатый и бровастый, забегал разжиться тибетскими заговорами.

Всех принимала Эвелина. Главбух – вечный жнец, чтец и на дуде игрец.

Всего сотрудников в издательстве было трое. Как в сказке: двое умных, один дурак. Умные – это, конечно, Эвелина с Димчиком. А дурак – это Артем, соучредитель и компаньон, а по совместительству – Директор По Продажам. Все с большой буквы, конечно.

Намучился Димчик с Темой – не передать. Но это их дела. А у Эвелины своих выше крыши. Она защелкала калькулятором.

Ворвался Синицын – небритый и злой.

– Тема не появлялся?

Эвелина покачала головой.

– Кккозел, – припечатал Димчик. Схватил радиотелефон и сгинул в кабинете.

Вообще-то Тема работать умел. Но как-то запойно: то месяцами вкалывал, как папа Карло: ни есть ему не надо, ни пить – работы давай. Боязно даже за парня становилось – чего надрывается-то?

А потом пропадал – когда на два дня, когда на пять. Возвращался похудевший, злой, и опять принимался пахать, как проклятый.

– У нэго тайный порок, – пророчествовал маг Каширян, – помяните мое слово!..

Сейчас Артема не было четвертый день.

– Не появился? – Синицын вылетел из кабинета.

– Да что происходит, Дмитрий?! – не выдержала Эвелина.

Синицын долго молчал. Она пожалела, что спросила.

– Песец происходит. Маленький пушистый зверек, – наконец, сказал он. И добавил:

– Играет наш Темчик.

– Во что играет? – не врубилась она.

– В казино! – Синицын выругался. – В субботу приехал ко мне. Сам меня попросил, мол, возьми мои деньги, подержи у себя. Говорит, буду просить обратно – не давай. Гони взашей. А то опять проиграю. На колени, говорит, вставать буду – ни-ни. Иначе – хана. А на следующий день назад потребовал. На такси прилетел. Кровь из носу, говорит, деньги нужны. Козел, говорю, опять все спустишь! А он в ответ: это же мои деньги! Отдал ему, короче и послал. С тех пор – ни слуху, ни духу.

– Я что ему, нянька? – гудел Синицын. – Пашет как идиот, чтобы потом все за один вечер спустить. Больной! Год назад женился на какой-то курице и почти уехал в Израиль! Но умудрился в ночь перед отъездом проиграть все. Включая билет.

– Зато! – Димчик поднял указательный палец, – У него есть Золотая карта!

– Что?

– Золотая карта казино «Антик», – объявил Синицын. – То есть, в любое время суток, в любой день недели, когда Тема опять спустит все свое бабло, казино его, как почетного клиента, торжественно отвезет домой на золотом лимузине. Эту карту они дают самым любимым, самым ценным своим клиентам.

– Ну… как бы вам попроще объяснить, – Синицын задумался. – Это вроде как знак. «Почетный мудак казино «Антик».

Норочка

Санкт-Петербург, 1907 год, весна

Этот город создан для сумасшедших, не так ли? За утренней чашкой какао мадемуазель Руль мысленно беседовала с Норочкой – той, что смотрела из зеркала. Была она недурна: пикантно-округлые щечки, темненькие кудряшки. Улыбка открывала мелкие зубки. Норочке скоро предстояло исчезнуть, чтобы Элеонора могла принять первого клиента.

Кроме трехстворчатого зеркала с пуховками, флаконами, коробочками и кистями, в комнате стояла кровать с горкой подушек да платяной шкаф с реквизитом – от парика цвета вороного крыла до розового боа из перьев.

Шкаф, кровать, зеркало – вот и вся мебель. То ли дело приемная: место, куда люди приходят за чудом, прельстившись вывеской, которой Нора по праву гордилась.

Витиеватое «М» цвета индиго. Имя, сулящее волшебство. «Элеонора Руль» куда лучше, чем «Нора Ребякина».

А ниже, помельче, дописано: «Медиум. Гадания, связь с духами, эманации эфиров. Строго по записи». Последняя строчка – специально, чтобы бойчее шли.

Немного огорчало соседство галантереи. С другой стороны, зайдет за перчатками дама, и тут же увидит – медиум!

Нора потянулась за шоколадом, с неодобрением оглядела руку. Малюсенькая, пухлая, совершенно не подходящая для ношения опалов и аметистов. И ногти плоские. Кряква!

Клиентов принимала в перчатках. «Дабы не потревожить силы, которые могут впитать жизненные эманации через кожу». Но сейчас, по утреннему времени, можно по-простому, без перчаток и париков.

Только сейчас. Потому что если ты – мышка серая, кто различит тебя в этих гранитах? Сольешься с камнем, растворишься навек, и не спросят – кто это там шуршит да брякает?

Пусть душа твоя – чернильная птица полета нездешнего, но, увы, ничем не приметна ты среди остальных: лавочников, купчих и рассыльных. Разница в том лишь, что им-то – нравится. Разве чтоб жалованье побольше, работы поменьше, и начальство кондрашка хватил, а так – ничего. Можно жить.

Вздох. Пухлая лапка тянется за газетой. Желтоватый бульварный листок, по копейке за штуку.

Объявление в половину разворота: «С большим наслаждением и увлекающим интересом во всей Европе каждый читает о гениальных похождениях и приключениях знаменитого сыщика германской тайной полиции Шерлока Холмса и известного авантюриста под именем «Тайна красной маски»… скука. Даже в альбом нечего вырезать.

«Тело гимназиста С. вытащили из Фонтанки» – божечки, опять! Бедные, бедные мальчики! Как весна, обязательно кто-нибудь вниз головой нырнет – лучше уж так, чем на третий год в одном классе оставаться. У них там высшая математика, латынь с древнегреческим – да она бы сама с моста кинулась от этой науки…

Перевернула газету.

На обороте – реклама белья. В самом низу, в черной рамке какой-то несчастный Бобриков сообщает о смерти незабвенной жены Евдокии Иосифовны, и тут же – бойкое объявление для покупателей готового платья: «выгадываете 25 проц»… Тощища, божечки мой!..

Ресторан «Ренессанс» зазывает в бильярдные кабинеты. Пожар в Карантинной гавани. Пепелище, мертвец… хорошо, пригодится. И совсем рядом.

Норе не нравится гавань.

Жить бы поближе к центру. И чтоб кондитерские под боком да дома с витражами, с мозаикой, с совами и девами над карнизами, с узорами сон-травы да кувшинками – из тех, что сейчас на Петербургской стороне строят. Жить бы в таком доме, возле моста: ажурного, с фонарями, делать променад в новом муслиновом платье. Глядишь, вместо кумушек пошли бы к ней иные персоны…

Вот есть же при полиции пожарная да санитарная часть. И даже для срочных родов отделение есть. А Норино дело – такое же срочное. Утешение людям нужно да надежда…

Взгляд в газетный листок. «Новое вставление зубов весьма дешево без металла, без колец, без крючков и без зацепки к другим зубам». Бррр!

Листок скользит на пол.

Взгляд в зеркало. Брови густые, под ними – юркие мышки глаз. Пальцы придирчиво ощупывают лоб и щеки – не наложить ли крем? До чего сохнет кожа от этой вашей пудры.

Как быть, если мало тебе обрыдлого мира, и мнится, есть за ним еще мир, и еще, словно отражения в коридоре зеркальном, и есть в этих мирах все, о чем мечталось и грезилось?..

Лишь однажды распахнулись ворота негаданного, да и то на минуточку, на чуть-чуть. В шкафу лежит камушек напоминанием о том дне…

А что до пошлых страстей, так это когда некто низенький, круглый, да еще с фамилией Мякишев декламирует Фета и шепчет, что никогда так сердце не трепетало, послушайте – здесь и вот здесь. Так это не то совсем. Божечки, до чего же не то!..

А в бесконечных эфирах плавают духи. Тянут, как Мойры, нити судьбы белозубые цыганки. За грош да браслетик серебряный рассказывают такое! Куда там кругленькому Мякишеву с его сердцебиениями. Им и поверишь: в дорогу дальнюю, в страдания неземные, в страсти запретные да белое пламя, за коим – могущество до доски гробовой.

И кто теперь вспомнит, что первый порыв пройти зеркальным коридором в остывшей баньке на даче у Зиночки Михельсон был по столь нелепому поводу: взглянуть, покажется ли меж зеркал негероический фас, владелец которого, смешно вспоминать, на целое лето поселился в Нориных снах?

Но вспыхнули свечи по краям зеркал. И будто бы факелы заполыхали в лабиринтах подземной пещеры. Глянули на Нору глаза иные. И голос, словно бы из глубин, все силился что-то сказать, да не смог…

Визжали они так, что проснулись все лахтинские дачи. Нора – от страха с восторгом, Зиночка – за компанию. После украдкой вернулась в ту баньку да подобрала в каменке уголек. Показалось, что светится. Камешек синий – ее талисман, и еще альбом, но нет там стихов да открыток, в нем – иное…

Топот босых ног в коридоре.

– Мамзель, тут к вам-с. Эта… – Федька, сын здешней кухарки, высунулся из-за ширмы и скорчил плаксивую рожу.

Нора вздохнула. Работать, опять работать…

– Впусти в приемную. Скажи, благоволите, мол, подождать. Госпожа закончит обряд и будет.

Голос у Норочки тоненький, звонкий. Таким только с булочником разговаривать. Для клиентов другой.

Голова пропала. За дверью послышалось:

– Мамзель наряжаются. Обождать надо.

Вот чучело конопатое! Все перепутал. Впрочем, и в самом деле надо одеться.

Остановилась у шкафа, задумалась.

Но как же славно, что город соткан не только из сумасшедших, но и из тех, кто желает сойти с ума…

Что же надеть? А, не все ли равно. Если клиентка так рано приперлась, хоть в халате выйди – ей ладно будет.

Видать, припекло.

***

Гостья ожидала в кресле, испуганно косясь на портреты. Еще бы. Они – венец Нориной изобретательности.

А шельмец ловко изобразил! Нора прикусила губу, чтобы не улыбнуться, и прошла к столу.

Эта клиентка всякий раз приходила в шляпке с вуалью, «дабы блюсти инкогнито». Божечки, да хоть в гардину ты завернись, тебя увидишь – век не забудешь. Сама, что твой дирижабль, идет, как гусыня на выпасе, все вперевалочку, шлеп да шлеп.

Вуаль у нее. Инкогнито она. Перчатки можно закладывать, что сейчас будет реветь.

Нора бросила на гостью проницательный взгляд. Та сжалась. А она почувствовала себя великаншей, хотя и ростом, и уж тем более статями, мадам превосходила ее раза в два. Но здесь, в своем царстве, была Норочка госпожой.

Водрузила на стол хрустальный шар и принялась зажигать свечи.

Приемную свою она обожала. Все здесь было красиво, таинственно и пугающе: от портретов на стенах до реторт с загадочным содержимым. В склянках с притертыми крышками хранились снадобья, по большей части купленные в зеленной лавке – но клиентам знать о том не положено. Колокольца над дверью позвякивали от движения воздуха, а тяжелые шторы даже в солнечный день дарили необходимый для таинства полумрак.

Более прочего гордилась Элеонора умением увидеть магическое в простом. То, с каким благоговением брала она в руки ветку полыни, сломленную во время случайной прогулки, любовно рассматривала сушеные репья, снятые с дворового пса, заставляло и клиентов относиться к предметам с почтением и опаской.

Вот лорнет с обломанной ручкой – ах, знали бы вы, при каких обстоятельствах треснул стержень слоновой кости! А этот камень в полночь, в грозу, был отколот с надгробия чернокнижника Брюса…

Зажгла последнюю свечу и обратила взгляд на клиентку.

Эх, не с кем было держать пари. Озолотилась бы! Сейчас заревет.

Дирижабль не подвел:

– Вы не представляете, – произнесла мадам дрожащим контральто, – какой сон я сегодня видела! Сам! Сам пришел!..

– Я ему говорю, проходи, милый друг, садись за стол, под образа, а он не идет… и бочком так, знаете. С краешку-то присел. На табуреточку. На та-бу-ре-точ… – всхлип, еще один, и вот уже ниагарский поток изливается в декольте.

– На табуре… точ… кууу….

– Молчите! – зычно приказала Нора. – Здесь говорят только духи!

С клиентками – только так. Голосом низким, идущим будто из живота. Чем гуще голос – тем пуще верят.

Мадам испугано вжалась в кресло. Возник носовой платок, жемчужины на белом зобу перестали дрожать.

Все. Клиентка готова.

Нора взяла хрустальный шар и прикрыла глаза.

– Вижу огонь… вижу боль. Дым… треск! – Нора закатила глаза, – смерть! – и взглянула в упор на клиентку.

Гусыня сидела, ни жива, ни мертва: полные щеки побледнели, в глазах застыл ужас.

– Прошлое… совсем близко… дым. Вчера! – сказала Нора.

– Батюшки, – прошептала клиентка. – Истинно! Был пожар, был, с утра дымило еще, я-то Агашке и говорю: ты белье-то хоть бы сняла, провоняет белье-то дымом!.. а потом-то узнала, что это в гавани…

– Тише! – перебила Нора. – Слушайте!..

Мадам испуганно замолчала.

Нора прикрыла глаза и продолжила сеанс.

Вдовы были любимой ее клиентурой. Ведь не только сильным мира сего требуются услуги провидцев. Знать свою судьбу охота и тем, кто помельче плавает. К услугам особ светлейших – господа Папюс да Филипп, а мещанок приветит она, Норочка.

Для вдов вызывала почивших супругов, и редко какой дух не упрекал жену в давней интрижке.

– Все знаю, – вещала она, – отсюда мне все теперь видно!..

Вдовы краснели, зарывали в ладони лицо и оставляли гонорар, чтобы госпожа медиум как-то задобрила, что ли, недовольный дух дорогого покойника.

Сегодняшняя клиентка, хоть и была изрядной плаксой, нравилась Норе – платила исключительно щедро. И, как обычно, покинула ее в счастливых слезах облегчения.

Богатая нервная вдовушка – побольше бы таких…

Только мадемуазель раздвинула штору, чтобы полюбоваться, как дирижабль поплывет по улице прочь, как услышала за спиной деликатное «кхе-кхе».

***

Господин был с усами и в черном. Будь она хоть капельку суеверной – сочла бы за дурной знак. Но предрассудками не страдала – предложила клиенту сесть, и сама опустилась напротив на низкий пуф.

Оба молчали.

Из открытого окна потянуло конским навозом.

Что ему надо?.. На священника не похож. Хотя однажды к Норе и батюшка забредал, хотел провести с ней обряд экзорцизма. Пол-самовара чаю выкушал и фунт пастилы. Бесов не обнаружил.

Гость, устроившись в кресле, с любопытством изучал комнату. Особо портреты разглядывал. Усмехался.

Нора поджала губы.

Здесь не шутят. Здесь почтительно внимают духам. Что бы ни требовалось черному господину, она сдерет с него вдвое, чтоб не хихикал без повода.

А клиент солидный; осанка, взгляд… кошелек, небось, набит туго. Зачем пожаловал? Чутье подсказывало, что лучше дождаться, когда посетитель сделает ход.

Наконец, он созрел.

– Мадам, – начал он.

– Мадемуазель, – уточнила Нора.

– Мадемуазель? – господин просиял, – так это же совсем другое дело! Я уверен, вы меня поймете.

Нора достала папироску, вставила в мундштук и закинула ногу на ногу. Гость ястребом метнулся подносить огонек.

– Мадемуазель, я безнадежно влюблен. Предмет моего обожания зовут…

– Не надо имен, – перебила Нора. – Духам они без надобности.

И потянулась к хрустальному шару.

Незнакомец крякнул. Достал бумажник:

– Сударыня, у меня к вам дело. Маленькое дельце, только смиренно прошу духов чуть-чуть подождать.

Нора хотела было обрезать нахала, но… промолчала. Бумажник действовал на нее успокаивающе.

– Видите ли, – продолжал гость, – дело довольно деликатное, даже не знаю, как и сказать…

Он достал из кошелька несколько ассигнаций и принялся тасовать, будто карты. На пальце поблескивал перстень в виде адамовой головы.

– Вы – умная женщина, – сказал он. – Я понял это с первого взгляда.

Нора не возражала.

– Поэтому я с вами – как на духу.

Нора подняла бровь.

– Но дело в том, что вы еще и прекрасная женщина…

Нора подобралась.

– Женщина умная, чувствительная и способная понять сердце мужчины…

Да что ему надо-то, божечки, подумала Нора в смятении. Пробасила:

– Милостивый государь, вы, кажется…

– Ах, нет! Нет и нет! – гость так замахал руками, что выронил бумажник, и верткие ассигнации разлетелись по комнате. Пока Нора следила за их полетом, он продолжал:

– Я влюблен. В прекрасную женщину. И на грани отчаяния.

– Так, – протянула Нора.

– Я не в праве просить вас, могу только смиренно, нижайше молить… Возможно, она вскоре придет к вам. Возможно, задаст вам вопрос, и от ответа, поверьте, будет зависеть вся моя жизнь. Я в отчаянии. Почти готов наложить на себя руки…

Ну, это уж ты загнул, подумала Нора, глядя на его самодовольную физиономию.

– И вот я лечу к вам. Слава о вас гремит, если можно так выразиться, по всей округе. Я, видите ли, далек от всех этих материй, низко, так сказать, летаю, но навел справки. Мне рекомендовали именно вас.

Каков льстец, подумала Нора и слегка покраснела.

– Не могли бы вы дать моей возлюбленной ответ… гм, в мою пользу?..

– Сударь, – Нора встала. – За кого вы меня принимаете? Вы полагаете, что я могу вершить чужие судьбы? Что я могу сама, вместо духов, давать ответы?! Неужели вы думаете, что в моей власти…

Голос ее окреп. Пламенная речь мадемуазель Руль исчерпывающе дала понять дерзкому незнакомцу, что:

a) медиум собой не владеет,

b) духи – не дрессированные медведи, чтобы плясать под чью-нибудь дудку и, наконец,

c) кажется, ее, Элеонору, принимают за болтунью, которая может молоть языком все подряд…

Распаляясь, она даже решила, что сейчас кликнет в окно дворника и прогонит нахала взашей, чтобы не смел портить своим глупым весельем мистические эманации этого места.

– Нет! – прогремело в ответ. – Нет и еще раз нет!

Посетитель тоже встал и оказался на две головы выше Норы.

– Нет, говорю я вам! – и, не давая ей опомниться, перешел с аллюра в галоп, с рекогносцировки – к атаке, да так резво, что она не успела вставить и слово:

– Я знаю, что вы – избранная. Духи выбрали вас, только вас. И я смиренно склоняюсь перед величием вашего дара!

Он и вправду наклонил шею, явив черную макушку с едва заметной круглой проплешиной, которая, как мстительно отметила Нора, намекала, что и этим буйным кудрям суждено вскорости облететь. Это как пить дать – тут и медиумом быть не надо.

– Сударыня, – гость мягко взял ее за руку, – ну, вы же знаете духов. Вы же, можно сказать, с ними на дружеской ноге. Что вам стоит вызывать для моей возлюбленной кого попокладистей? Вот хоть блаженную какую с доброй душой? Нешто вам жалко? А то придет какой-нибудь Малюта Скуратов и брякнет – иди в монастырь! А она особа чувствительная, возьми да послушай. Тут я и пропал. Две жизни, два сердца сейчас в ваших прекрасных руках. Вы же провидица! Властительница иных пределов…

– А как я узнаю вашу пассию, позвольте спросить? – ехидно ввернула Нора. – Здесь мы обходимся без имен. А прекрасных дам у меня перебывало, – она закатила глаза.

Гость открыл рот и тут же закрыл. Глаза цвета каштана на секунду утратили выражение, словно бы владелец ушел куда-то вглубь, как в погреб за бутылью вина, коего, безусловно, он был большой любитель, несмотря на строгий костюм.

Пауза длилась недолго.

– А пусть у нас с вами будет пароль! Моя визави обязательно скажет эту фразу – тут вы ее и узнаете.

– Какую фразу?..

– «Любовь есть начало и конец бытия», – провозгласил гость.

Нет, ну каков жук, подумала Нора. Как он заставит-то свою коровенку запомнить?..

Позже, намного позже, вне сна и бодрствования, вне времени и пространства, будто в насмешку, вплывет в короткую Норочкину память этот эпизод. И ясно вспомнит она некий укол, словно бы слева, в сердце, как предостережение, короткое «нет», идущее не от ума, от тела… была ли то фантазия или предчувствие – кто теперь разберет? Но это будет потом, в лабиринтах чужих, намного, намного позже…

А сейчас госпожа медиум думает так: кому, как ни ей, устроить счастье влюбленных? Тут и к гадалке ходить не надо: жених видный да хваткий. При деньгах и дамочку любит. Чего же желать?

Теперь держись, жучара!

Сколько же содрать с тебя за услугу?..