Дневник леди Евы

Глэдис смотрела на сына, и ее переполняла тихая радость. Он казался ей самым красивым и самым чудесным существом на земле.

– Как вы его назовете, миледи? – спросила как-то Мэг.

Малыш лежал в колыбельке, похожей на лодочку, укрытый одеяльцем из овечьей шкуры, и молодой женщине почему-то пришел на ум миф об аргонавтах.

– Джейсон, – сказала она неожиданно для себя. – Его будут звать Джейсон.

– Назвали бы вы его как-нибудь иначе, – с сомнением сказала Мэг. – Ну, там, Бертольдом, или Бертраном, как какого-нибудь рыцаря, или, скажем, Артуром, или Ричардом, как короля… А Джейсон – что это за имя!

– Нет, пусть его зовут, как великого путешественника и воина, – улыбаясь, сказала Глэдис. Так мальчика и окрестили в замковой часовне.

Дни текли, похожие один на другой. Дел у Глэдис было много. Заботы о Джее занимали большую часть дня, помощь Мэг была просто неоценима, но в основном ребенком занималась мать. Не признавая кормилиц, она кормила его сама, неизменно вызывая неудовольствие Мэг.

– Вам надо беречь здоровье, мистрис, – ворчала та. – Виданное ли дело – леди сама кормит! Вы потеряете свою красоту!

Но Глэдис только отмахивалась. Ей нравилось в сынишке все – как он ест, деловито причмокивая, хмуря крошечные белесые бровки, как доверчиво посапывает, засыпая, этот теплый мягкий комочек. Он стал целым миром для нее. Отрываться от него, даже ненадолго, было выше ее сил.

И все же она по-прежнему практиковала. Больших трудов стоило убедить отца Джозефа, что никакого колдовства в ее ремесле нет. Священник смирился далеко не сразу и не со всем в ее деятельности, но Глэдис не жалела, что потратила на него время.

Болезни, с которыми к ней приходили, были разнообразными – от разных ран и ожогов до инфекций. Приходилось лечить всех. Она вспомнила даже то, чему не уделяла особого внимания в университете, например, фитотерапию и массаж, не говоря уже о фармакологии. Ингредиенты для лекарств ей поставляли бродячие торговцы, которые порой забредали в замок. В их ящиках находилась масса всякой всячины – от ароматических масел до тканей и ювелирных украшений. Среди шарлатанских «чудодейственных» средств, которые они предлагали, Глэдис иногда находила настоящие перлы – кашалотовый воск, мускус, струю бобра, нутряной медвежий жир, живицу растений из далеких стран, растертый корень женьшеня. Кроме того, когда кто-то из мастеров собирался в крупный город, чтобы продать там на базаре свои изделия, молодая женщина всегда давала список того, что нужно спросить у аптекаря. Как правило, ее поручения выполнялись, так как все понимали, что с каждым может случиться какая-то болезнь.

Лекарства ей приходилось готовить самой, но она справлялась, даже смогла освоить получение средств для наркоза в полевых условиях, ведь особенно много приходилось заниматься хирургией. Травмы встречались часто. Теперь Глэдис оперировала более смело и все так же жалела, что не изучала работу доктора Кросби так подробно, как следовало. На полостные операции она решалась редко, только в крайнем случае, когда другого выхода не было, потому что на результате сильно сказывалось отсутствие полноценной асептики. Она очень старалась – заставляла поддерживать чистоту в операционной, не пускала туда никого в верхней одежде, сама переодевалась в чистое, входя в помещение, кипятила все что можно и как можно чаще. Но от главного неудобства деваться было некуда: оперировать приходилось голыми руками – не было подходящих материалов, чтобы сделать хирургические перчатки, которые можно легко стерилизовать, поэтому часто приходилось иметь дело с гнойными осложнениями после операций. И все же, как она могла судить по рассказам о деятельности других медиков, ее результаты были совсем не плохи.

Сэр Джейкоб велел построить небольшой домик между внешней и внутренней стенами для того, чтобы Глэдис могла спокойно принимать больных, и отец Джозеф, поупиравшись, все же освятил его. В нем был камин, помещение вроде кухни, чтобы готовить лекарства, комната с операционным столом и маленькая кладовка, которую девушка приспособила под кабинет. Все это по приказу лорда тщательно убирали.

День, с которого начался новый виток истории Глэдис, был таким же, как все. С утра она, покормив Джея, вышла к воротам, чтобы осмотреть новых пациентов, потом принимала их в своем домике. После обеда она вышла с малышом на руках в сад на прогулку. Вдруг с верха донжона раздался резкий звук трубы. Молодая женщина подняла голову. Башенный сторож вскинул вверх и опустил сигнальный флаг. Это означало, что к воротам приближается всадник. Трое солдат побежали к подъемному мосту, чтобы встретить гостя, и вскоре он показался – усталый гонец в запыленной одежде прошел через двор в сопровождении стражи и скрылся в жилом крыле. Глэдис очень хотелось узнать, какие вести привез этот всадник, но она знала, что, пока он не поговорит с хозяином замка, никто ничего не расскажет. Может, Мэг удастся что-то узнать через слуг? Но и Мэг только пожимала плечами и помалкивала.

Вечером, как всегда, пришел сэр Джейкоб. После недолгого разговора Глэдис решилась наконец задать интересовавшие ее вопросы.

– Ах, это… – устало произнес лорд. – Письмо от моего кузена Нэда из Лондона. Снова зовет ко двору. Но я так понимаю, что ему просто не с кем поговорить по душам. Мы так играли, когда он был ребенком, а мне поручали присматривать за ним. Бывало, обведем вокруг пальца охрану, отстанем от охоты, найдем какое-нибудь укромное место и лежим под деревом, глядя сквозь листву… Разговариваем… Он представлял себя английским королем, я – французским или испанским, и мы вели переговоры от лица наших стран. Иногда мы даже объявляли друг другу войну, вскакивали и устраивали поединок. В шутку, конечно… Теперь ему, наверное, тоже хочется чего-то подобного. Он пишет, что хотел бы что-то обсудить, как в старые добрые времена. По правде сказать, терпеть не могу его двор. Хорошо, что он не приказывает прямо…

– Но разве он – ваш сюзерен? – воскликнула пораженная Глэдис. – Как он может вам приказать?

Сэр Джейкоб с удивлением посмотрел на нее:

– Король вправе приказать любому рыцарю! И если бы он приказал, я бы, безусловно, подчинился. Но он не приказывает, а только намекает. Кажется, он задумал на этот раз что-то грандиозное!

– Король – ваш кузен?

– Ну да! Моя мать была из рода Плантагенетов, так что я троюродный брат нынешнего короля Эдуарда. Можно сказать, мы росли вместе.

После этого они снова болтали о разных отвлеченных вещах и больше не возвращались к этой теме. Но этот разговор не давал Глэдис покоя. Она никак не могла уснуть и сама удивлялась этому. Что-то важное сказал сегодня ее владетельный друг, но что? Наконец молодая женщина забылась зыбким и беспокойным сном. Проснулась она резко, как от толчка, и села в постели. Ночь и тишина. Горит всего одна свеча. Накинув котту, Глэдис осторожно обошла спящую возле ее кровати Мэг и подошла к ребенку. Он тоже спал. Улыбаясь, она смотрела на маленького человечка, и мысли ее текли немного сонно и нежно. Казалось, на всей земле и вокруг был мир и покой. Мир и покой… Она как будто снова проснулась. Какой сейчас год?! Двадцать седьмой! «Кузен Нэд» задумал что-то грандиозное! Эдуард II, как она помнила, не очень любил авантюры, а вот его сын действительно способен на нечто грандиозное. А что может задумать амбициозный молодой король!? Ну конечно! Через семь лет начнется война, которую потом назовут столетней! Глэдис никогда не была особенно сильна в истории, но леденящие кровь рассказы о зверствах солдат с обеих сторон, которые читал учитель в школе, поневоле запомнились ей. А бунты крестьян, а эпидемии, голод… Что может грозить ей самой – не важно. Но Джей! Он же не вернется с ней в будущее. Ему придется жить в этом времени со всеми его опасностями. Время еще есть. Значит, король хочет обсудить планы с сэром Джейкобом и, может быть, прислушается к его мнению…

На следующий вечер, когда сэр Джейкоб снова зашел к ней поболтать перед сном, она заговорила с ним о «кузене Нэде».

– Полно, Глэдис! – отмахнулся милорд. – У короля теперь другие игры и другие друзья.

– Но он же хочет видеть именно вас! – возразила Глэдис. – Наверное, ему нужен совет мудрого человека! Он может совершить какую-нибудь роковую ошибку!

– Он и так наделал много глупостей, и больше, кажется, сделать уже невозможно. Бедняга Нэд и правда очень одинок. Но это оттого, что он никогда не умел разбираться в людях и всегда окружал себя разным сбродом. Его нельзя за это винить – старый король, его отец, был великим воином, но ему некогда было заниматься воспитанием сына, и вот теперь у Нэда почти не осталось настоящих друзей. Ведь быть рядом с ним – значит терпеть его теперешних «приятелей», а я, признаться, как только вижу этого выскочку Диспенсера, мне сразу хочется вызвать его на поединок до смерти.

– Новые приятели – пустышки, Хью Диспенсер просто пользуется слабостью короля. Вы не обязаны с ним дружить! – возразила Глэдис. – Но возможно, королю Эдуарду не хватает как раз настоящего друга!

– Откуда вам это известно? – Глаза сэра Джейкоба удивленно расширились. – Вы были при дворе! Ну конечно, как я раньше не догадался! Вы не похожи на простолюдинку, я давно подозревал это!

Глэдис поняла, что увлеклась.

– Я многое слышала в монастыре, у нас бывали и очень знатные посетители, – попыталась она выкрутиться. – Некоторые из них опасались, что король по чьему-то наущению начнет большую войну, а это неисчислимые беды для Англии!

– Разве вам была доступна тайна исповеди? – с сомнением протянул лорд.

– Нет, но мне приходилось оказывать им медицинскую помощь, а с лекарями иногда беседуют откровеннее, чем с прочими людьми.

На этом разговор закончился, но Глэдис не собиралась складывать оружие. Так или иначе она поднимала тему войны в их последующих разговорах. Она приводила в пример раны, которые получали во время сражений, и подробно рассказывала, как долго иногда воинам приходилось их залечивать после, говорила о болезнях, которыми чревато большое скопление трупов, о голоде, на который обрекает война, и тому подобное.

Наконец сэр Джейкоб не выдержал:

– Глэдис, все, что вы говорите, – чистая правда! Я сам воевал и видел многое! Но это все в прошлом. Я не хочу ни дворцовых интриг, ни турниров, ни даже странной (да простит мне Бог) дружбы короля. Покой и книги – вот мой удел. Даже если бы я захотел предотвратить войну, которой вы, по-видимому, опасаетесь, – что может сделать один человек?

– Я думаю, сэр Джейкоб, – сказала она мягко, – что если вы оглянетесь назад и вспомните былые времена, то найдете в прошлом много примеров того, что смог сделать один человек. А если чего-то не вспомните, то книги, безусловно, вам помогут.

Рыцарь вскоре ушел, а Глэдис легла спать. Закрыв глаза, она подумала, что из-за того, что в Великобритании рождались такие люди, как сэр Джейкоб, наверное, и появились Оксфордский и Кембриджский университеты. Она улыбнулась и уснула.

Сэр Джейкоб пришел к ней на следующий вечер, как всегда. Вид у него был торжественный.

– Я много думал о нашем вчерашнем разговоре, – начал он. – Вы правы, Глэдис, абсолютно правы. И одному человеку под силу повернуть ход истории. В конце концов, разве не это случилось, когда Спаситель взошел на крест во имя искупления грехов рода человеческого! Я ни в коей мере не претендую на такой подвиг, от моих скромных сил и не требуется так много. Но я готов. Я сделаю для Англии все, что в моих силах! Я принял решение. Как только смогу, я отправлюсь в монастырь, чтобы молиться о судьбах моей Родины и ее народа! Клянусь, я возьму на себя самые строгие обеты, чтобы Господь услышал мои молитвы.

– Но… Я… – только и смогла выговорить пораженная Глэдис.

– Не говорите ничего! – Сэр Джейкоб подошел к молодой женщине и взял ее руки в свои. – Это вы открыли мне глаза, и я безмерно вам за это благодарен! О вас и вашем сыне я позабочусь. Вы ни в чем не будете нуждаться. Мой замок и земли относятся к майорату, и я не могу подарить их монастырю. Они могут перейти только по наследству к мужчине из нашего рода. К сожалению, у меня есть только один родственник, который может наследовать мне. Это мой двоюродный брат – сэр Арнольд. Мы никогда не были дружны, но он рыцарь и благородный человек. Он позаботится о вас.

Сэр Джейкоб давно ушел, а Глэдис все еще не верила своим ушам. Вот как он ее понял! Кто бы мог подумать. Зная сэра Джейкоба, она понимала, что это окончательное решение и его уже не переубедить. Ее терзали сомнения и смутные плохие предчувствия.

Глава 5. Рыцарское слово сэра Арнольда

Вскоре после этого разговора сэр Джейкоб стал активно готовиться к принятию монашеского сана. Он много молился, а к середине осени уехал. Дел у него было много. Для того чтобы оставить мир, нужно было испросить разрешения у сюзерена и у короля, а это означало некоторое время пребывания при дворе в ожидании аудиенции и непременную обязанность погостить в замке сюзерена. «Кузен Нэд», очевидно, был недоволен решением сэра Джейкоба, потому что при дворе короля рыцарь пробыл особенно долго. Дело осложняла распутица, поэтому вернулся он только в конце весны, но по его довольному виду можно было судить, что поездка закончилась удачно. Тут же было отправлено письмо в монастырь, и оставалось только дождаться ответа от настоятеля, чтобы начать сборы в дорогу.

В это же самое время в замке появились новые хозяева. Сначала приехал в сопровождении небольшой свиты сэр Арнольд. Он был довольно высоким, как и сэр Джейкоб, но все время сутулился, как будто хотел выглядеть меньше. Внешность у него была какая-то блеклая, словно он очень долго сидел в темноте: мышиного цвета редкие волосы, лоб с большими залысинами, светло-голубые, как будто вылинявшие, глаза, мучнисто-белая кожа. Сэр Джейкоб познакомил с ним Глэдис почти сразу. Она так и не поняла, какое впечатление произвела на сэра Арнольда. На его лице не отразилось ровным счетом ничего, хотя он тут же рассыпался в комплиментах, «расшаркался», как сказала бы Мэг.

В тот же вечер в присутствии свидетелей – замкового капеллана отца Джозефа и не знакомого Глэдис рыцаря – были оговорены условия, на которых замок Лоувэлли должен был перейти к сэру Арнольду. В числе прочих было и условие заботиться о гостье замка – мистрис Глэдис и ее ребенке. С сэра Арнольда было взято слово рыцаря, что он выполнит все. Сэр Арнольд дал это слово, даже, возможно, более поспешно, чем следовало. Он вообще с большим трудом скрывал свою радость по поводу так нежданно свалившегося на него наследства. Как рассказывала Мэг, до этого он жил с семьей в небольшом доме на земле своего сюзерена и только мечтал о своем замке. Обстоятельства обязывали его проявлять сдержанность, но ему просто не сиделось на месте. То он тщательно обследовал кладовые, то ходил по жилому крылу, открывая все двери и осматривая комнаты, то бродил по донжону. Однажды он так же заглянул в комнату Глэдис. Молодая женщина собиралась кормить ребенка. Увидев ее, сэр Арнольд возвел очи горе и стал пространно объяснять, что ему-де безмерно жаль, что его дорогой брат сэр Джейкоб покидает этот мир, и он, сэр Арнольд, хочет исполнить волю своего брата как можно лучше, вот и осматривает замок, чтобы понять, что здесь нужно сделать и тому подобное. Потом он уехал, но недели через три вернулся в сопровождении жены, двух девочек, шести и девяти лет, и четырехлетнего мальчика.

Жена сэра Арнольда, леди Брангвина, была высокой худой дамой с резкими скулами, нездоровый желтый оттенок кожи говорил о том, что, возможно, у нее проблемы с печенью. Однажды Глэдис даже заикнулась о том, что могла бы осмотреть леди, так, на всякий случай, чтобы предупредить возможные болезни. Это вызвало настоящую бурю. Девушке было заявлено, что никакой необходимости в этом нет, леди никогда ничем не болела и абсолютно здорова, и, если ей понадобится помощь лекаря, она заявит об этом сама и уж конечно обратится к настоящему лекарю, с разрешением на лечение, а не к деревенскому коновалу, который, или которая, вообразила о себе невесть что! Вот так!

Ошеломленная такой бурной реакцией, Глэдис осталась стоять на месте, а леди Брангвина, повернувшись, гордо покинула место боя. Через несколько дней Глэдис получила ключ к разгадке такого поведения, встретив в коридоре молоденькую служанку. Девушка плакала навзрыд. Глэдис участливо поинтересовалась, что ее так взволновало, и служанка, глотая слезы, рассказала, что она всегда была горничной, убирала помещения господ, следила за чистотой, а теперь леди Брангвина, придравшись к какой-то мелочи, отправила ее на кухню помогать кухарке и сказала, что это насовсем. А все из-за того, что сэр Арнольд шлепнул ее, горничную, пониже спины, а леди заметила. В общем, Глэдис поняла, что, видимо, леди ревновала своего мужа ко всем подряд и, возможно, имела на это причины. Теперь все работы в жилом крыле выполняли только пожилые женщины и мужчины. Все молодые служанки были отправлены кто куда – в пекарни, на кухню, в птичник, и чем привлекательнее была девушка, тем дальше была ее ссылка.

И сама Глэдис стала понемногу отдаляться от новых хозяев. Так она перестала есть вместе с ними в большом зале. Во время ужина царило такое чопорное и холодное молчание, что невольно приходила на ум мысль о покойнике в доме. А потом почему-то все блюда стали готовиться в очень небольшом количестве, и, когда слуги заканчивали обносить хозяев, на долю Глэдис оставались только какие-то крохи. Наконец ей это надоело, и она стала оставаться в комнате, ссылаясь на то, что у нее есть срочная работа.

Теперь еду ей приносила Мэг и прямо из кухни, что было только к лучшему, потому что эта еда была горячее той, которую ели в зале, да и на кухне знали Глэдис (ее средство от ожогов часто оказывалось там кстати) и старались передать ей что-то вкусненькое. Правда, теперь ей доставалось гораздо меньше мясных блюд, но она была неприхотлива и при случае могла обойтись одними овощами. В часовню она тоже заглядывала теперь реже, и только тогда, когда там никого не было, но отец Джозеф ни разу не упрекнул ее за это.

Сэр Джейкоб ни во что не вмешивался. Он теперь вообще редко выходил из своей комнаты, все время проводя в молитвах, даже его скудную еду ему приносили туда же. Только один раз он изменил своему добровольному затворничеству. Это случилось, когда леди Брангвина решила отобрать у Глэдис домик, в котором она принимала пациентов. Дама заприметила чистенькое помещение и задумала поселить там свою приближенную, вдову в годах, которая часто исполняла при леди обязанности компаньонки. Злые языки говорили, что с некоторых пор леди стала подозревать, что ее подруга недостаточно уродлива. Ничтоже сумняшеся, леди отдала распоряжение освободить домик, но, когда слуги принялись выносить из него пузырьки с лекарствами и травы, прибежала Глэдис. Разгорелся скандал. Глэдис пыталась вразумить хозяйку, что не сможет принимать больных в замке, так как доступ туда ограничен, что, в общем, правильно, но людей надо лечить, и хозяин замка обязан заботиться о своих вассалах. Леди ни в какую не хотела уступать и кричала, что раз у Глэдис нет разрешения на медицинскую практику, то она и не лекарь. На что ей начали возражать все собравшиеся на шум люди: многие из них уже получили медицинскую помощь от Глэдис и не хотели лишиться своего лекаря. Леди крикнула стражу, люди схватились кто за что, и неизвестно, чем бы это кончилось, если бы в разгар конфликта не появился сам сэр Джейкоб в сопровождении отца Джозефа, который, как потом выяснилось, не только известил набожного рыцаря, но и уговорил вмешаться. Все мигом притихли. Большинство собравшихся все еще были вассалами сэра Джейкоба и уважали своего сюзерена, несмотря на его причуду с уходом в монастырь.

– Друзья мои, – обратился он к собравшимся, – я смиренно прошу вас разойтись по своим делам. Замку по-прежнему нужны ваши руки. А вас, леди Брангвина, я прошу найти сэра Арнольда и зайти ко мне в комнату. И не забывайте, – добавил он, видя, что дама собирается возражать, – передача замка еще не состоялась.

Ей было нечего сказать на это, и все понемногу разошлись. Примерно часа через два в комнате Глэдис объявилась сияющая Мэг.

– Можете и дальше принимать больных в своем домике, мистрис, – весело сказала женщина. – Я не знаю, что там им сказал сэр Джейкоб, только эта сушеная треска, да простит меня Бог, я имею в виду миледи, выскочила из его комнаты как ошпаренная и вся в красных пятнах! Да и сэр Арнольд вышел мрачнее тучи. Ох, только бы сэр Джейкоб передумал отдавать им замок!

Но, к несчастью, он не передумал. В середине лета пришел ответ из монастыря. Сэр Джейкоб уехал, но через две недели вернулся. В замке стали готовиться к церемонии передачи собственности. Однако переписка с монастырем затянулась до осени.

Джей рос. В девять месяцев впервые пошел сам, некоторые слова уже произносил совсем четко. В начале лета ему исполнился год. Глэдис с грустью вспоминала, как отмечались дни рождения в ее семье. Бабушка и дед были бы в восторге от внука! Наверняка надарили бы подарков, и Олли, конечно, не остался бы в стороне. Наверное, он подарил бы погремушки собственной конструкции, которые начинают светиться и петь колыбельные, если их легонько качать, или смешно ойкать, если их дергать. Такие игрушки он дарил ее подругам, у которых были дети… Как жаль, что нельзя показать малыша родным. Она стала сильно скучать по дому. Спасал только Джей. Уже сейчас было заметно, какой он хорошенький и какой умница: малыш всегда с интересом наблюдал за тем, как мама готовит лекарства, и с удовольствием играл со стеклянными флакончиками. Флакончики были грубоватыми, но прочными. Стекло было таким толстым, что они не разбивались даже от довольно сильного удара, поэтому Глэдис была относительно спокойна. Правда, однажды Джей умудрился засунуть в горлышко такого флакона пальчик, пытаясь достать прилипшую внутри соломинку, и пальчик застрял, да так крепко, что пришлось звать оружейника. Это был очень искусный мастер, он пришел с малым молотом, который использовался при изготовлении кольчуг, и одним точным и аккуратным ударом разбил горлышко флакона, да так, что ребенок не поранился, только заревел от страха. Для Глэдис разбитый флакончик был довольно большой потерей, они были редкостью и стоили дорого. Сэр Джейкоб ничего не жалел для нее, а как-то будет обстоять дело теперь? Но что такое какой-то флакончик по сравнению со здоровьем Джея! Он всегда мог отвлечь ее от мрачных мыслей, как будто чувствовал, когда мама начинала грустить.

И все же размеренная жизнь в замке успокоила ее, душевные рубцы от страшных событий первых месяцев в этом мире понемногу начали заживать, и в ней проснулся интерес к окружающей жизни.

Жители замка выглядели грубоватыми и прямодушными. Рост большинства из них был небольшим – даже невысокая по меркам своего времени Глэдис казалась среди них весьма статной. Однако при небольшом росте они были очень сильны, даже женщины. Это объяснялось отчасти тем, что бытовые предметы были тяжелыми, не говоря уже о том, что доспехи, даже легкие, были еще более увесистыми. Отчасти своим здоровьем люди были обязаны привычкой находиться в холодных помещениях.

Экология здесь не играла такой уж важной роли. Безусловно, вода, овощи и мясо были свободны от разных синтетических добавок, но это компенсировалось неразборчивостью в выборе продуктов и ужасающей антисанитарией. Как-то Глэдис увидела, как служанка, которая несла с кухни какое-то блюдо, уронила на землю кусок мяса, а потом спокойно подобрала его, вытерла и положила обратно на блюдо. Причем никто из присутствующих во дворе не обратил на это никакого внимания.

Другой случай был связан с отравлением. Глэдис позвали к внезапно заболевшему гончару. Молодая женщина обследовала его и констатировала отравление спорыньей; она спросила жену гончара, где та брала хлеб, и женщина сказала, что пекла его сама. Осмотрев запас зерна, который, к счастью, оказался небольшим, Глэдис нашла зараженные зерна и велела все уничтожить, объяснив, что зерно теперь ядовито. Однако хозяйка, видимо, не послушалась, и Глэдис через некоторое время снова пришлось лечить и гончара, и теперь уже всю его семью. Однако отравлениями, травмами и инфекциями все ограничивалось. Простудных заболеваний практически не было.

Мужчин в замке было большинство, хоть и незначительное. От слишком настойчивых ухаживаний молодую женщину спасало поначалу положение личной гостьи хозяина, а потом подмогой стал статус лекаря – кто же захочет ссориться с тем, от кого может зависеть здоровье! Поэтому отношения с мужской частью населения замка не выходили за рамки уважительно-деловых и мелких знаков внимания. К своему удивлению, Глэдис поймала себя на том, что почти не думает о Томе. Его образ стал каким-то бледным и размытым в ее памяти. Она не могла припомнить ничего такого, что было присуще именно ему, что отличало бы его от других мужчин. Однажды, вспомнив о нем, Глэдис подумала – а смог бы он, избалованный вниманием, выжить в этом мире? Ведь здесь его знания физика-теоретика вряд ли кто-то оценил бы. Скорее смог бы Олли. У нее самой так много сил уходило на то, чтобы выжить, что совсем ничего не оставалось на личную жизнь и даже на переживания о ней… И все же в последнее время она начала замечать за собой, что невольно замедляет шаг, когда, проходя по двору, видит тренировочные поединки стражников. Ей нравилось наблюдать за их отточенными ловкими движениями, в которых сквозило такое явное желание победить, что и ее саму охватывал какой-то азарт.

А между тем моментов, доставляющих удовольствие, становилось все меньше. Как-то в конце лета, проходя по коридору, она встретилась с сэром Арнольдом, идущим навстречу. Когда они поравнялись, коридор почему-то показался ей узким, так незаметно она оказалась оттесненной к стене.

– Что это значит, сэр рыцарь? – спросила Глэдис спокойным холодным тоном.

– О! Простите мне мою неловкость! – пропел сэр Арнольд, не торопясь, однако, менять позицию. – Но вы так очаровательны, а два одиноких сердца…

– Может, мне сказать леди Брангвине, что она слишком мало уделяет вам внимания в последнее время, раз вы чувствуете себя одиноким? – язвительно поинтересовалась молодая женщина и, высвободившись, ушла, успев заметить недобрый прищуренный взгляд блеклых голубых глаз.

Вскоре после этого сэр Арнольд в своей вкрадчивой манере объявил Глэдис, что в целях безопасности она будет теперь жить в донжоне, в комнате над большим залом. Это было вполне в духе нового хозяина Лоувэлли. Как-то так получалось, что у всех, кто пытался ему возражать, вскоре начинались неприятности, поэтому его стали недолюбливать и побаиваться.

Новая комната Глэдис была гораздо меньше прежней и располагалась прямо над большим залом. Несмотря на стены неимоверной толщины, это делало ее очень шумной во время пиров и праздников, которые, однако, случались не так уж часто. Высокое стрельчатое окно не было застеклено. К вечеру его закрывали двумя тяжелыми ставнями, а осенью в него вставили раму, затянутую бычьим пузырем, но все равно от окна сильно дуло, а комната от недостатка света казалась мрачной. Кровать была меньше, но для Глэдис это было не важно, а Мэг позаботилась о хорошем матрасе, набитом сеном, шерстяных одеялах разной плотности и подушках. На случай особенно холодной погоды была предусмотрена тяжелая накидка из волчьих шкур. Туалет в виде чуланчика находился в коридоре и представлял собой скрипучий деревянный ящик, торчащий на дубовых балках, выступающих из стены, футах в двадцати пяти над землей. Добираться до разных нужных служб тоже стало неудобно – сначала надо было пробраться по извилистой темной каменной лестнице, выдолбленной прямо в толще стены, потом пройти через небольшой холл и спуститься по деревянной лестнице во двор. Так что даже купание Джея теперь превращалось в целое приключение. Но Глэдис не жаловалась. Новое положение позволяло поддерживать некоторую дистанцию.

Семья сэра Арнольда была ей неприятна, даже маленький Зигберт, которому в сентябре исполнилось пять лет. Как-то Глэдис вышла погулять с Джейсоном. Зигберт уже был во дворе. Увидев Джея, он пошел ему навстречу спокойно, даже лениво, однако, подойдя, вдруг с силой толкнул малыша плечом, как будто не заметив его на своем пути, и так же спокойно пошел дальше. Джей упал и заплакал. Подхватив его, Глэдис увидела совсем рядом обломки деревянной бочки с торчащими острыми щепками. Мальчик только чудом не напоролся на них. Молодой женщине хотелось верить, что это была случайность. Дочери сэра Арнольда тоже не отличались дружелюбием. Только завидев Глэдис, они начинали шептаться, поджимая губы точь-вточь как их маменька, косо поглядывая и спеша увести друг дружку.

Но самую большую настороженность вызывал у Глэдис глава семейства. Он предпринял еще одну попытку сблизиться с ней, такую же откровенную и отвратительную, и снова получил отпор. По странному стечению обстоятельств в этот же вечер у него случилось недомогание, что, по-видимому, было отнесено на счет мести лекаря, потому что попытки прекратились, а сэр Арнольд стал относиться к молодой женщине с некоторой опаской. Она же, в свою очередь, подозревала, что недомогание было спровоцировано леди Брангвиной, однако в данном случае дурная слава оказалась на руку именно Глэдис. И все же она никогда не могла понять, что на уме у нового лорда Лоувэлли. Однажды между ними произошел разговор, которому молодая женщина не придала никакого значения, но позже пришла к выводу, что он стал ключом к последующим событиям.

Был чудесный летний день, начало августа. Погода уже несколько дней стояла прекрасная. Цветов в саду стало уже мало, но зато на деревьях висели почти созревшие плоды. Больных в этот день не было, и Глэдис, взяв сына на руки, спустилась в сад погулять. К ее удивлению, в саду она застала сэра Джейкоба, который только недавно вернулся из очередной поездки в монастырь, а сегодня, наверное, тоже решил подышать свежим воздухом. Он явно обрадовался появлению молодой женщины, отметил, что Джейсон вырос, порасспрашивал ее о том, хорошо ли с ней обращаются и всем ли она довольна. Глэдис не стала его расстраивать, рассудив, что после его отъезда ей все равно придется справляться самой с этими проблемами, так какая разница, когда начинать – раньше или позже. Ей очень не хватало их вечерних разговоров, однако, как только она попыталась поговорить на эту тему, он мягко, но решительно остановил ее, напомнив, что теперь у него есть более важная миссия, и вскоре ушел. Только теперь Глэдис заметила, что они были не одни. Недалеко за кустами со скучающим видом стоял сэр Арнольд, делая вид, что кроме облаков его ничто больше не интересует. Увидев, что замечен, он тут же подошел к Глэдис с приятной улыбкой и поприветствовал ее как ни в чем не бывало. Поговорив немного о погоде, о том, что скоро осень, он вдруг переключился на Джейсона, бегавшего поблизости.