Дикий блуждающий взгляд Генри взлетел в лицо матери. От переполнявших чувств сознание сузилось до одной лишь её улыбки. Мать улыбалась мягко, как никогда. И так обезоруживающе, что руки опускались. Накатывало отчаяние:

– Зачем в нём жить? Если он всегда будет уродским?

Ральф застыл на месте. Он не понимал, что происходит, но ему это не нравилось.

Тени в комнате внезапно зашевелились. Словно кто-то полз из них к тусклому свету заставшего фонарика.

«Что… Это… Блять за чертовщина?!» – мысли метались хаотично. Хотелось бежать, но зрелище пригвоздило к месту. Ральф чувствовал себя ребёнком, наблюдающим исподтишка за сексом мамы и папы. И нельзя, и страшно, и уйти уже не можешь.

– Зачем жить, ты спрашиваешь меня? – Генри дьявольски рассмеялся.

Ральф вцепился в ручку двери. Ещё ничего не происходило, но он сердцем чувствовал, что это нужно остановить.

– Зачем жить? – Генри отбросил фонарик, доставая из кармана складной нож, – Да чтобы разнести здесь всё к чертям!!!

Он бросился с ножом на пустое кресло.

– Ты ему не поможешь, – прозвучал в голове хрустальный голосок прежде, чем Ральф успел двинуться с места.

Кровь и жир… Текли по его рукам, брызгали во все стороны. Он убивал её. Второй раз. Он убивал свою мать, а вместе с ней и её уродский мир. Но женщина умирала, а мир оставался. Каждый раз оставался!

Даже тогда, когда он похоронил её в саду, а в полиции сказал, что мать пропала. Даже тогда… Она ушла, а всё осталось, как было.

Она оставила этот мир в его голове! Уродский, блядский мир. Но Генри никогда не ненавидел себя за это. Вместо себя он ненавидел мир.

Ральф судорожно глотал ртом воздух. Генри… Его уравновешенный, хоть и бесящий товарищ, сейчас сидел на четвереньках на полу, и вонзал нож в воздух над полом. С таким остервенением, с такой дьявольской злобой.

– Он уже во власти Мамочки, и скоро станет моим братиком.

Ральф обернулся. Кукла, которую он посадил на комод рядом с фотографией, теперь сидела, расставив ножки, у балясины перил. Она склонила голову чуть вперёд, словно ей было грустно.

Его уже не смущало, что кукла разговаривала. Немного напрягало, что она разговаривала с ним. Но если это – его шиза, то может она знает, что происходит?

– Нет! Погоди, – он бросился на колени рядом с куклой, опираясь на трухлявый пол руками, – Какого черта?

– Такова участь всех, кто смотрит мне в глаза.

– Но… Но… Тогда и моя тоже? – на друга резко стало наплевать.

Спасти бы свою шкуру.

– Да, если я скажу Мамочке о том, что в твоей голове, – в кукольном голоске зазвучали хитрые нотки, – Но я ведь могу и не говорить.

– Не говори! Не говори, пожалуйста! Я уйду, и меня словно здесь не было!

– Нет-нет, так не получится, – шарнирная голова медленно поднялась вверх.

Мужчина почувствовал, как волосы на руках встали дыбом.

– Выход отсюда только один.

– Какой?

Кукла молчала.

– Черт бы тебя побрал, како-о-ой?! – нервы ужасно сдавали.

Хотелось, чтобы всё это закончилось, но ещё больше хотелось жить. Жить! Начхать ему на всю эту мистику, он просто хочет остаться в живых!

– Тот, которым вышла я.

Цепким взглядом кукла заставила смотреть на себя.

Ральф увидел… Девочку с фотографии. В той же комнате, где сейчас был Генри. Она завязала петлю, связав вместе куски простыни. Привязала к ручке двери, закрыла её. Накинула петлю на шею и бросилась в окно.

– Я… Так не хочу! – мужчина попытался отогнать от себя морок, – Я не собираюсь!..

Кукла рассмеялась:

– По-другому не получится. Дом не выпустит тебя.

Ральф в ужасе попятился. Он не понимал, хочет девочка-кукла спасти его или убить. Мозги закипали от того, как резко всё поменялось, и в ушах стоял грохот. Грохот? Откуда?

Мужчина почти поднялся с пола, как вдруг… По голове ему прилетело чем-то тяжёлым.

***

Энни сидела на каминной полке. Она переместилась туда, когда Генри побежал в машину за бензином.

Кукла видела, как мужчина притащил в гостиную напарника, мешком свалив его у стены. Как яростно разносил здесь всё, схватив на удивление крепкую ножку стола.

– Мамочка… Всё пошло не по плану?

Мамочка сидела в кресле. Она не была расстроена, скорее немного озадачена.

На полу лежала изрезанная Кристи. Мамочка использовала её, чтобы создать образ матери Генри. И та отлично справлялась. До поры…

– Не понимаю, – Мамочка смотрела на изуродованную дочку, – Я всё делала правильно. Как с другими. Я хотела избавить его от уродского мира в его голове.

Кристи не единственная, кто пострадал. Как только Генри начал всё крушить, братики и сестрички накинулись на него. Они пытались его свалить, грызли, пинали, но… Всё больше и больше летели в разные стороны осколки кукольных голов. В этом мужчине была ужасающая и неожиданная сила. Его ненависть к миру оказалась сильнее всего остального.

Куски крашенного фарфора, порванные платья, выдранные волосы устилали сейчас пол гостиной. Дети-куклы не сумели защитить Мамочку. А Мамочка не успеет их починить, чтобы они попробовали ещё раз.

– Ты всё правильно сделала, мама, – Энни проводила взглядом поднявшегося Генри.

Он с остервенением разливал слитый из машины бензин по полю боя.

– Просто избавить от мира в голове можно по-разному. Можно уничтожить голову, а можно… Уничтожить мир. Генри выбрал второй вариант.

– Он, видимо, не очень умён, – вздохнула Мамочка раздосадовано, – Я переоценила его.

– Ты тоже не всегда бываешь права.

Энни произнесла это скорее в поддержку, но вдруг… Ей открылась эта удивительная истина. Мама не всегда бывает права. Она может ошибаться.

– А теперь Генри сожжёт наш дом. Мы с тобой против него бессильны. Ты умерла, а я слишком маленькая. Ты так и не сделаешь из него нового братика для меня, мы все погибнем, – Энни говорила это совершенно спокойно.

С облегчением даже. И верно, всё в мире имеет свой конец. Их тоже должен был прийти рано или поздно.

– Неужели мы бессильны? – спросила Мамочка, и Энни почувствовала едва заметные отчаянные нотки.

– Совершенно.

– Я же делала всё правильно. Я помогала людям… – вздохнула Мамочка грустно, – Я делала их идеальными.

– Наверное, не все хотят быть совершенством.

Генри на секунду остановился. Он с наслаждением обозрел свои труды, и выудил из кармана зажигалку. В его воспалённом рассудке не было и мысли о том, что он стоит в середине комнаты… В самом центре будущего пожара. Он не собирался бежать, он хотел уничтожать.

Со стоном в углу заворочался Ральф. Он был похож на разбуженного, грузного ребёнка. Но когда он осознал, что происходит, до него стал доходить страх.

– Генри, не-е-е-ет!

Крик оборвала резко чиркнувшая зажигалка.

Ужасные, томительные, ме-е-е-едленные секунды она падала на пол. Бензин вспыхнул. Генри повалился на колени в экстазе от зрелища. Его уродский мир полыхал! Вместе с ним полыхал и Дом самоубийц.

– Знаешь, Мамочка… Я всё хочу сказать тебе, – начала Энни с грустным вздохом.

– Что, милая? – Мамочка попыталась сохранить голос спокойным, но в нём слышалась надвигающаяся истерика.

Она не хотела умирать. Как первый раз, так и второй.

– Я тебя прощаю.

– За что ты меня прощаешь, детка? Я тебя чем-то обидела?

– Ты довела меня до самоубийства.

– Я сделала тебя идеальной.

Энни взглянула на Мамочку. От пламени в комнате стало необычайно светло. Рассохшийся силуэт матери выглядел белесым и прозрачным. Энни вдруг стало жалко её. Она никогда не поймёт, какому делу посвятила всю свою жизнь. И кто она на самом деле.

– Энни, детка, – Мамочка украдкой взглянула на Ральфа, и протянула к дочери растрескавшиеся руки, – Мы скоро умрём. Я хочу обнять тебя. Иди ко мне.

Энни всё поняла. Поняла, что это хитрость. Поняла, что мама вовсе не её хочет обнять, а планирует спастись. И поняла, что совершает сейчас самую большую ошибку в своей жизни. Но всё же… Протянула к ней руки.

Она любила мамочку. Любила так, как любят дочери своих матерей. Больше всего на свете.

***

Ральф очнулся за секунду до непоправимого. Успел закричать, но… Тщетно. Пожар разгорелся ужасающе быстро.

Чирк! Шипение. И в один момент всё вспыхнуло. В комнате стало дьявольски светло. Пространство наполнилось удушающим дымом.

Генри упал на колени посреди огня. Воздел руки к небу. Он ликовал, хохотал неистово! Он был в экстазе от смертельной агонии своего уродского мира. Но Ральф не собирался умирать вместе с ним.

Бросив сумасшедшего друга, мужчина, пригнувшись, кинулся к окну.

Смертельный жар жёг лёгкие. Обгорающий фарфор трещал под ногами. Это было безумие. Настоящее безумие!

Врезавшись в разбитое окно, он чуть не налетел руками на осколки. Единственный выход. Кукла говорила – это единственный выход.

Ральф высунулся наружу… Голову обдало освежающим ветром осени. Ветром свободы. Он ужасно хотел туда.