Секрет индийского медиума

Глава III
Ангелы доктора Иноземцева

Уехал Иван Несторович в стольный город Петербург. А Ульяна Владимировна в Берри осталась – одна, да с нею бывший управляющий, старенький месье Ману и его супруга мадам Ману, что за замком смотрели еще при Лессепсах. За окном завывали декабрьские метели, шел снег, нагоняя тоску на сердце. И до того страшно стало девушке за жизнь супруга, до того беспокойно, что от безысходности она взяла да отправила телеграмму товарищу по прошлому приключению, внуку египетского магната Ромэну Лессепсу. Была у парочки тайная договоренность – в беде друг друга не бросать.

Юноша примчался вечерним поездом, рыдал, что со скуки умирает, что после таких сумасшедших авантюр, случившихся в Париже этой осенью, жизнь стала казаться серой и унылой, хоть вешайся. И по доктору скучал, ведь до того весело было над ним нет-нет да подшучивать, до того он рассеян и впечатлителен.

– Именно его-то и спасать надо, – сказала Ульяна. – Не ровен час, дров наломает, в беду попадет.

Поведала она юноше смышленому о том, как бывает несправедлива жизнь: два ученых делают одно открытие, да еще в разных частях земного шара, а слава достается тому, кто суетливей оказался, кто заветным патентом обзавестись поспел. Так случилось и с доктором Иноземцевым. Поведала о лекарстве, которое тот открыл, и о том рассказала, сколько бед случилось от оного лекарства, объяснила, отчего доктор этот такой всегда угрюмый и несчастный ходит.

– Вот оно что! – Лессепс внимательно выслушал Ульяну. – Теперь понятно, почему тогда месье Иноземцев на меня так сердит был за пристрастие к химии. Хм, весьма неожиданно.

– Тебя-то он отучил бомбами заниматься, а сам ума не нажил – теперь хочет оспорить патент.

– Никогда бы не подумал, что столь мрачной личности недостает славы.

– О нет, не ради славы, – отмахнулась Ульяна. – Он боится собственного изобретения как огня и хочет его уничтожить, прежде чем оно попадет к людям. Но в Петербурге его погонят сразу вон – сначала обсмеют, а затем погонят. А как узнают, что он затеял судебную тяжбу с немецкими фармацевтами, еще и арестуют. От русских полицейских чиновников чего угодно можно ожидать. Скажу больше, для них имя Иноземцева, аки красная тряпка для стада быков. Ему только шаг ступить через порог охранки достаточно, чтобы тотчас вызвать массу подозрений.

Тут неожиданно постучался месье Ману и возвестил о приезде гостя.

– Месье Эмиль Герши, – проговорил управляющий. – Что доложить?

Ульяна и Ромэн замерли в немом ужасе, вперившись друг в друга и друг у друга словно спрашивая: что же делать? Один не хотел, чтобы злополучного внука панамского акционера у молодой жены русского доктора застали, ведь неудобно бы было перед доктором, другая – чтобы в мадемуазель Боникхаузен эту самую жену русского доктора узнали. Ведь Герши все еще считал, что это две разные женщины!

Куда податься? Ведь глупый Ману уже оповестил неугомонного адвоката о том, что Иноземцев в отъезде, а супруга одна.

Хаживал месье Герши к Иноземцеву не единожды разные случаи в судебной своей практике разбирать, да и так просто, от нечего, видать, делать, а может, привязался, душой прикипел к русскому ученому. Но Ульяне Владимировне всегда удавалось на глаза ему не попадаться. Бог миловал. Хоть адвокатишка все выпытывал, отчего, мол, с супругой молодой не познакомите? Откуда она? Кто такая? Иноземцев отвечал, что прибыла из Петербурга, и на том разговор завершал.

Тут, конечно же, Ульяне на ум пришла замечательная мысль. А ведь ежели Ромэн здесь, так почему его невесте не быть с ним рядом? Тоже в гости захотелось к русскому доктору, спасителю, между прочим. Навестить оба прибыли, чего тут удивительного?

– Веди его сюда, – кинула Ульяна Ману, а сама сбегала за шляпкой, шубкой и зонтиком, быстро под изумленным взглядом Ромэна оделась, щеки натерла, будто с мороза, зонтик водой из графина сбрызнула и рядом встала. А предку знаменитого Генриха Четвертого ничего объяснять не потребовалось, все вмиг понял, под локоть «невесту» взял, и встали оба у окна, в ожидании адвоката.

Адвокат вошел, смущенно тотчас же потупившись.

– И вы здесь, мадемуазель Боникхаузен? – склонился он в неловком поклоне. – А где же супруга месье Иноземцева? Мне сказали, мадам Иноземцева меня сегодня сама примет.

Ульяна сделала несчастное лицо и бросилась адвокату на шею, в то время как Ромэн махнул рукой управляющему, дабы тот скрылся с глаз долой и чего лишнего не ляпнул.

– Случилось неожиданное несчастье, – прорыдала Ульяна. – Только что мы проводили мадам Иноземцеву наверх, она приняла успокоительных капель и, быть может, наконец уснет спокойным сном. Так измучилась, бедняжка.

– Что же… такое… могло произойти? – адвокат был до того шокирован, что едва языком ворочать стал. Смотрел то на Ромэна, то на Ульяну и хлопал глазами.

Поведала Ульяна Владимировна и месье Герши об изысканиях Ивана Несторовича: об опытах, об открытии, о том, что, увы, не он один открытие сие совершил, и что патент ему никогда не заполучить, и что в Петербурге его ждет арест за попытку выкрасть собственные дневники, у него давным-давно полицейскими чиновниками изъятые.

Адвокат слушал, бледнея и краснея, теребя свои вечно взъерошенные, как у барашка, волосы.

– Да, все верно, – пробормотал он, – у месье Иноземцева нет никаких шансов оспорить патент, коли тот выписан на другое имя да столь давно. Случай рядовой, и тяжб подобных ныне в связи с возросшим количеством патентных ведомств тоже немало.

– Быть может, мы его нагнать успеем? – взмолилась Ульяна, хватая адвоката за рукав. – Поспешим на вокзал, возьмем билеты на скорый поезд… догоним… а вы ему все объясните, вас ведь он послушает, своего друга, адвоката с успешной судебной практикой, человека умного и сведущего.

Похвала заставила того зардеться. Да и характером Герши был мягким и отзывчивым, запыхтел, заохал, котелок в руках весь искомкал.

– На скорый поезд?.. В Петербург?.. В самый Петербург?.. Конечно, мадемуазель Боникхаузен, надо помочь месье Иноземцеву. Я сейчас как раз свободен на пару дней.

– Не будем терять ни минуты, – театрально указав куда-то вперед, в неведомые дали, проговорил Ромэн и почти вытолкал адвоката за дверь, за спиной его весело подмигнув лженевесте. Все существо юного авантюриста было устремлено навстречу грядущим приключениям. А теперь ведь и в России побывает, никогда в сих загадочных краях не был прежде, вот нежданная удача, вот повезло-то, и скуки-тоски как не бывало.

Но на Восточном вокзале, откуда отбывал поезд Трансъевропейского экспресса, Ульяну Владимировну ожидал сюрприз – съехавший набекрень котелок и рыжие усы Делина. Несчастный бывший исправник потерял в погоне за неуловимой проказницей Бюлов все, чем жил и что имел, и ныне, точно беспризорный пес, не находил себе места, не решаясь ни Ульяну сдать закону, ни вернуться в Петербург. Он не знал, чем закончились приключения доктора и внука Лессепса, не знал и того, в какую дыру сиганула лжеплемянница Эйфеля. Чем он был занят все это время – один Бог ведал. Девушка полагала, что вернулся в Россию. Но Делин, как самый завзятый игрок, не мог уйти без победы, даже если просадил в карты все свои деньги и маялся в надежде, что кто-то обронит фишку, дабы снова сесть за стол и отыграться.

Нужно было попасть в вагон незамеченной. Ульяна натянула шляпку с вуалькой чуть ли не до самого подбородка. Но оставались ведь Лессепс и Герши, которых бывший исправник хорошо знает и не пропустил бы мимо, не возжелав задать пару животрепещущих вопросов. Девушка потянула Ромэна за рукав и велела поторопиться.

– Опусти голову и прекрати махать тростью, – прошипела она. – Объясню в купе.

До купе добрались, слава господи, не натолкнувшись на исправника. Бухнулись на бархатные диваны, издав эмоциональное французское «оля-ля» и расхохотавшись под недоуменным, но снисходительным взором адвоката. Ульяна прильнула к окну и, энергично протерев перчаткой стекло от испарины, выглянула наружу. Под вуалькой ее лица не разглядеть, зато сама она отлично весь перрон обозревала, не мелькнет ли снова в толпе котелок проклятый, делинский.

– Ушли, кажется. Ох до чего он приставучий, Кирилл Маркович-то. Я, право, притомилась бегать от него. Уж декабрь к концу подходит, а он все никак не уедет обратно.

Однако едва явился и ушел контролер, дверь купе снова отъехала в сторону и на пороге показался исправник. Он широко улыбнулся, дернув гусарскими усами, будто на руках была пара тузов, не меньше, и методично задвинул щеколду.

– Ну что, – проронил он хрипловатым пропитым голосом и отер красный с мороза нос. – Удрать думали, голубки?

Адвокат побелел и потянулся в карман за носовым платком – в купе тотчас же повисло тяжелое винное амбре, ибо Делин крепко злоупотреблял парижским порто. На мгновение воцарилась мрачная тишина, все смотрели друг на друга с напряженным ожиданием. Герши постукивал зубами под белоснежным батистовым платком. Тут Ромэн не выдержал и вскочил, с гневным выражением лица вскинув руку с револьвером, наставив дуло на исправника. Делин ответил тем же: выпростал свой пистолет, но с медлительным и надменным спокойствием, мол, куда вы денетесь, сударь.

– Тише, тише, господа, – воскликнула Ульяна, приподнявшись и не сдержав улыбки. – Спрячьте оружие! Ивану Несторовичу мы нужны живыми.

– Вижу, вы, египетский принц, живы-здоровы. О вас молва идет по всему городу Парижу, – прошипел исправник. А потом как гаркнет во все горло: – Да только я ничегошеньки не понимаю в вашем сюси-муси языке! Ни в посольстве узнать, ни у филеров русских. Ни перед кем показаться не могу! После того как побывал в доме у покойного барона Рейнаха^[20], чтоб его все духи ада забрали.

– Очень даже напрасно, – проворковала Ульяна. – Напрасно, говорю, боитесь. О вашем посещении в доме барона не знает ни одна живая душа, как и о посещении Ивана Несторовича.

– Ой врешь, подлая ты бюловская…

– Не сметь говорыть дур-рно о моя невеста, судар, – воскликнул Ромэн, уже довольно хорошо освоивший русский.

Пытливый юноша, едва узнав, что девушка из России, тотчас же попросил ее стать для него учительницей русского языка, поведать о русских традициях и истории. До того ему полюбилась Элен Бюлов с ее эксцентричной философией и манерой себя подать, что мнилось Ромэну, в России этой самой все люди такие. В сущности, он не ошибался.

Самым большим козырем Ульяны был знаменитый русский «авось». И именно этот волшебный «авось» помогал ей попадать, а потом с блеском выпутываться из самых щекотливых ситуаций.

Лицо Делина дернулось в удивленной гримасе.

– Так вы по-русски разумеете, ваше высочество?

– Да, и недурно, – с достоинством ответил Лессепс и добавил словоерик: – «-с».

– Ну тогда я отсюда не уйду, пока вы мне все доподлинно не расскажете, что с бароном произошло.

– Он умерэть. От апоплексия. Р-разве месье Иноземцев не сказать вам этого?

– Кирилл Маркович, – Ульяна улыбнулась, вынула из муфты затянутую в атлас руку и положила ее поверх руки исправника, принуждая опустить пистолет. – Я вам ведь обо всем доподлинно рассказывала уже, ну сколько можно? А вы мне все не верите. Барон был нехорошим человеком, это истинная правда. Он понес заслуженную кару. А вот Иван Несторович оказался куда благородней и отважней вас. Он остался и спас Ромэна.

– За что ему дарыть мой дэдушка замок в Бэрри, – закончил юноша, и по физиономии его было видно, что он приложил немало усилий, чтобы, как дитя, не показать Делину язык.

– Да ну? – Кирилл Маркович от изумления опустил пистолет. – Замок? Иноземцеву? И он сейчас в нем преспокойно поживает и добра наживает. Так, что ли?

– Именно так он и пр-роисходить, – ответил Ромэн.

– Произошло, – поправила Ульяна. – Без он. Именно так все и произошло.

– О, вер-рно, – просиял Лессепс, приводя Делина в бешенство своей лучезарной великосветской улыбкой.

– Вот дьявол! – воскликнул исправник, отчаянным взором обведя купе. – А я все это время перебивался, как мог, крохи на билет до Петербурга копил. – А ему, значит, французское поместье жаловали?

– Не завидуйте ему, Кирилл Маркович, – Ульяна взяла исправника под руку и усадила рядом. Тот обессиленно повиновался. – Несчастный человек Иван Несторович. Никакие замки ему не нужны. Он, между прочим, уже дважды пытался его месье Лессепсу вернуть.

– Да, да, так оно и есть, – поддакнул Ромэн, глядя на Ульяну.

Та чуть заметно кивнула, мол, правильно сказал, молодец, без ошибок.

И родилась в голове мадемуазель Боникхаузен фантазия – Делина с собой позвать. Тот весьма полезным может оказаться в столице государства российского. Если не удастся отговорить Иноземцева вернуться, тогда хоть, возможно, бывший чиновник дневник его раздобыть подсобит. Самому доктору нипочем документ не вернут, сколько ни проси, а вот Делин знает, какие крючки к дверям-то в Архиве Полицейского Управления подобрать. Авось получится.

Достав платок, приняв вид убитой горем, выражение лица надев самое жалостливое да заговорив тоном безутешным, Ульяна поведала исправнику о намерениях доктора судиться с компанией «Фабен».

– Вот что он за человек-то такой, – ответил на это исправник. – Чего ему на месте не сидится? Правильно его жизнь помотала. Не был бы таким недотепой, жил был себе спокойно. Плохо кончит ваш Иван Несторович. Уж больно на это нарывается.

– Ну зачем вы так? – всхлипнула девушка. – Доброе у него сердце, оно ему покоя не дает. Он ведь всегда из благих побуждений в переделки попадает.

– А вы ему, Ульяна Владимировна, завсегда в этом рады помочь. В очередную переделку вляпаться. Зачем вам дневник из охранки доставать понадобилось? Ничего не стрясется, откажут ему, на этом все и закончится. Вернется назад в Париж, или где ему там замок-то пожаловали.

Ульяна спрятала лицо в платке.

– Он возмущаться начнет, вы же знаете его, Кирилл Маркович, – рыдала девушка. – А тут еще про меня какая-нибудь оказия вылезет, или он оговорится в сердцах. Нельзя ему в охранку, Кирилл Маркович. Арестую-ют.

– Хитрая вы, мадемуазель Бюлов, как лиса. Что за интерес вам до всего этого, понять не могу. Ладно, так уж и быть. На Николаевском вокзале свидимся, у касс. Но только я сам с Иноземцевым говорить буду. Уж лучше вам ему на глаза не попадаться. Такое у меня условие.

Адвокат, все это время не проронивший ни слова, всеми позабытый, переводил изумленный взгляд то с лица Ульяны на Ромэна, то с Ромэна на Делина и по обыкновению своему хлопал глазами. Только сейчас девушка вспомнила, как глупо получилось, сама себя подставила, принявшись стрекотать по-русски, что сорока настоящая.

Но Герши сделал восхищенный жест и проронил:

– Потрясающе, мадемуазель Боникхаузен! Прошу простить меня, месье Лессепс, но ваша невеста превзошла вас во много раз – ее произношение звучало чище, чем звон хрусталя. Не знал, что месье Иноземцев дает уроки русского языка. По приезде тоже попрошу его научить меня паре-тройке фраз. Как интересно! Столько букв в словах, столько твердости в звуках! Это язык энергичных, властных, но в то же время легких и беспечных, в хорошем смысле, людей! Интересный язык. Я очень интересуюсь… одной особой. Она русская. Но доктор отмалчивается на ее счет. Это такая удача, что я могу посетить Петербург, а быть может, и побывать в полицейских органах. Вы ведь намереваетесь отправиться туда? Я верно понял? Это, несомненно, божественный знак, такой шанс выпадает не каждый день. Я смогу наконец что-нибудь разузнать о коварной инспираторше Элен Бюлов.

Краска сошла на один миг с лиц Ульяны и Ромэна, но они как один тотчас же поспешили скривить подобие улыбок. Делин, услышав имя, которое было бичом всей его жизни, приподнял бровь. А потом почему-то махнул рукой и вышел.

– Месье Делин очень вспыльчив, – заметил адвокат, глядя на то, как Ромэн прячет револьвер обратно в карман. – Верно, испытывает неудобство в отсутствие своего врача?

– Да вы мастер делать неверные выводы. Находка для любого афериста, – пробормотала Ульяна по-русски, многозначительно переглянувшись с Лессепсом.

– Что-что вы говорите? – приподнял брови адвокат. – Ведь я не понимаю.

– Не обращайте внимания, месье Герши, – ответила она, но уже по-французски. – Дурацкая привычка! Чтобы хорошо выучить язык, нужно мысленно переводить на него все, что думаешь. Я иногда не замечаю, как делаю это вслух.

Глава IV
Есть ли у вас план, мадемуазель Бюлов?

Петербург стоял, как рождественская сказка, одетый в снежную шубу, кружева инея да хрусталь сосулек накинув, что вуаль. Введенский канал давно покрылся толстым льдом, в морозном воздухе искрились редкие снежинки, играя разноцветными бликами в свете уже зажженных фонарей. Но светло было без того – снег замел все вокруг, оставив лишь редкие черные штрихи: ветки голых дубов, чугунное литье заборов. Окна в домах светились загадочными оранжево-желтыми прямоугольниками, от них веяло теплом и уютом.

Обернувшись в тулуп и опустив картуз по самые глаза, Ульяна вертелась вокруг своей оси, точно волчок, и втаптывала пятками валенок снег, в такт хлопая варежками. Точно так же одетый Ромэн составлял пару в ее магическом зимнем танце. Непривычно холодно было египетскому принцу на земле русской, озяб до костей, позабыл даже на некоторое время, какие приключения поджидают его под толщей снега и льда, все мысли о горячем пунше были и о камине с потрескивающими еловыми бревнами в языках огня. А тем не менее уже почти час они ожидали, когда Делин вернется от госпожи Шуберт.

Иноземцев остановился в своей старой квартире, прекрасно понимая, верно, что за час-другой ему с поставленной задачей не справиться. Но невзирая на полное понимание сложности задуманного предприятия, он не собирался от него отказываться. В чем с горечью и отчаянием пришлось убедиться адвокату, который настиг его в день приезда едва не у порога дома номер тринадцать.

Ульяне и Ромэну так и не удалось узнать, чем именно закончился долгий разговор Герши с доктором, но тот оговоренным заранее знаком из окна дал понять, что первый залп мимо, готовьте пушку помощнее.

Одевшись незаметным манером, как два дворовых мальчишки, устроившись на перекладинах ограды Александровского моста, Ульяна и Ромэн поджидали бывшего исправника. Тот у касс дал слово сегодня же вечером навестить доктора и применить в разговоре с ним всю свою недюжинную силу, все свое чиновничье мастерство влиять на умы, чтобы восвояси, во французскую сторону отправить. И обещание свое сдержал – через четверть часа, как Герши показался в окне комнаты Иноземцева со скрещенными руками, в конце моста раздались тяжелые шаги исправника. Он прошагал мимо двух озябших мальчишек и исчез в тумане по направлению к Царскосельскому вокзалу.

Ульяна проводила того удручающим взглядом, прекратила вытаптывать узоры на снегу и со вздохом вновь уселась на ограду моста.

– Сдается мне, у него тоже ничего не выйдет, – произнесла она, еще раз отчаянно вздохнув.

– П-почему н-не выйдет? – От холода Ромэн еле ворочал губами.

– Интуиция! – многозначительно ответила девушка. – Надо решать, как дневник из Архива доставать будем…

Вдруг она спрыгнула на снег и принялась вновь вышагивать туда-сюда, очевидно, что-то замысливши. Ромэн насторожился и в ожидании даже перестал дрожать от холода, следил за ее торопливо-встревоженными шагами, точно за маятником гипнотизера.

– Что я сама себе признаться-то боюсь, трусиха, для этого мы здесь! – бормотала она. – Нужно… Нужно придумать что-то эдакое… что-то грандиозное, умопомрачительное, фееричное, эффектное, сногсшибательное и, конечно же, оригинальное, чтобы нас надолго здесь запомнили… Какое сегодня число?

– 6 декабря.

– Это у вас 6-е. А у нас… раз, два, три… У нас уже 19-е! Близится Сочельник – время волшебства и чудесных метаморфоз, время, когда голуби из рукава придутся к месту. Ох, как же хочется веселья и забав! Будут, будут забавы, чует мое сердце, в голове крутится план… Где же этот Делин проклятый, что-то назад не идет.

– Может, стоит с-с-ходить к ок-кнам?

– Нет, будем ждать здесь. У Кирилла Марковича разговор короткий.

– Как бы он не причинил вреда месье Иноземцеву. А то ведь эмоции его порой хлещут через край.

– И поделом, нечего было в такой холод сюда ехать. Хоть бы Кирилл Маркович тумаков Иноземцеву надавал крепких, как это свойственно Кириллу Марковичу, чтоб на землю его спустить.

– Ужас, какая ты, Элен… бессердечная! – тихо рассмеялся юноша.

– Очень, Ромэн, стараюсь, изо всех сил, изо всей моченьки, по краю, можно сказать, хожу, чтобы бессердечие свое сохранить. – Ульяна вдруг замолчала, насторожившись. С другого конца моста донесся хруст снега под грузными шагами – в морозном воздухе, среди ночной тиши они звучали отчетливо, как молот по наковальне. – Смотри, идет! Идет обратно.

Действительно, в бледно-желтом свете фонарей показалась черная фигура с котелком на голове. Делин шел обратно быстрее и решительнее, нервно вышагивая и, похоже даже, бубня себе под нос ругательства.

Ульяна сорвалась с места и бросилась ему под ноги, едва не сбив.

– Колядки, колядки, открывай ворота, отворяй сундучки, дай конфет и пирожки! – взвизгнула она.

– Тьфу ты, – шарахнулся в сторону Делин. – Поди прочь, мелюзга. До Сочельника еще добрая неделя, если не больше.

– Ну, удалось вам его убедить? – Девушка стянула с головы картуз.

– Черт бы вас побрал, Ульяна Владимировна! Меня чуть Кондратий не хватил.

– О, пора привыкнуть. Ну, так что Иван Несторович-то?

– Ничего. Уперся, как баран, и ни в какую. Его Герши увещевал, все по полочкам ему разложил, на пальцах что-то показывал, мол, гиблое дело вы, месье, задумали. Тот руки на груди скрестил, брови нахмурил, губы поджал и, похоже, даже не слушал, просто, как каменное изваяние, сидел, очками грозно посверкивая. А когда узнал, что вы с Ромэном нас надоумили за ним в Россию ехать, так еще мрачнее сделался. Говорит, жизнь и безопасность человечества на кону, потому игры в сторону. Так им, говорит, и передайте. Пусть не мешаются.

– Стало быть, он знает, что мы с Ромэном здесь? – ужаснулась девушка.

– Нет, мы же условились молчать об этом. Я свое слово привык держать в отличие от вашего, Ульяна Владимировна.

– Это хорошо, – с искренним воодушевлением ответила Ульяна, даже приобняв за локоть бывшего исправника. – Это очень хорошо, что вы такой честный, иначе что ж на земле-матушке творилось бы, если б совсем не было честных и благородных людей вроде вас. А что Герши? Колобок наш не проговорился?

– Вроде нет. Не знаю, – отмахнулся бывший исправник. – Иван Несторович не все переводить изволит. Чувствую, что он только то, что ему на руку, мне пересказывает. Хитрец экий. Они с Герши у госпожи Шуберт останутся, вместе в Бармен поедут. Может, оставить их в покое? Адвокат смышлен, дело свое знает.

– Ничегошеньки он не смышлен. Он же за Элен Бюлов тоже гоняется, аки борзая за лисой, но несколько дней в одном купе с ней ехал и ни разу не признал коварную преступницу. Такой же олух царя небесного, прости Господи. Оба они друг друга стоят. Попадут в переделку, неужели вы этого не понимаете?

– А мне с того какая печаль? – Делина не очень-то порадовала аллегория с царем небесным и борзыми.

Он, конечно, в глубинах души и за собой признавал склонность к откровенному идиотизму, не будет же нормальный человек так одержим погоней, но слышать о сем малоутешительном откровении из уст той, которая ему столько раз рожек наставила, было неприятно. И даже обидно чуть ли не до слез. Ну вот почему у одного на руках то тузы, то бубновый ряд, а другому – сплошь мелочь всякая!

– И вы позволите ему пойти в охранку? – всхлипнула девушка.

Кирилл Маркович как-то сник, сконфузился, по лицу пробежало мрачное облачко.

– Я обещал ему дневник его достать.

– Обещали? Вы?

– Да, говорю, сейчас перед праздниками беготня в Управлении, а на Святки покойней будет. Просил обождать неделю.

– Да вы просто спасли нас! Неделю! Ты слышишь, Ромэн? У нас целая неделя.

– П-пьять дней, – поправил француз, отчаянно стуча зубами, пританцовывая и хлопая по ушам рукавичками.

– К кому он собирается обратиться? У вас есть кто на примете?

– Да из всей команды, что за бюловским зверем гонялись, один начальник отделения по охранению безопасности и порядка, Георгий Аркадьевич, остался. Вот к нему Иноземцев и собирается идти.

– Этот человек знает, где дневник?

– Знать-то знает, да достать его уж точно не возьмется. Архив Полицейского Управления совсем в другом месте находится. Екатерининский канал, дом сто три.

– От Гороховой два шага.

– И там свой начальник имеется.

– Да что ж вы кругами ходите! Его имя?

– Семен Петрович, фамилию не припомню… кажется, Михайлов или Михайловский. Дважды его видел, когда вас выслеживали. Надворного советника ему дали как раз.

– Надворного? Мои поздравления. Как он выглядит? Высок ли? Сколько лет? Семью имеет? – допытывалась Ульяна, едва ль не за грудки схватив бывшего исправника.

Делин, прекрасно понимая, что такому напору сопротивляться нет смысла, да любопытно было, что девчонка замышляет, продолжал отвечать, хоть и с неохотой.

– Среднего росту будет, блондин с проседью, сорока, быть может, лет.

Ульяна бросила быстрый оценивающий взгляд на Ромэна.

– Он сойдет?

Делин ответил, ни минуты не задумавшись, немало чем поразив Ульяну.

– Сойдет. Ежели под мундир одежи побольше надеть. В теле Семен Петрович. Вы уж больно легкая да воздушная и росту небольшого. А принц египетский как раз будет.

– А вы, Кирилл Маркович, сообразительны, – усмехнулась девушка, с озорством подмигнув. Но тотчас изменившись в лице, нацепив маску вселенской сосредоточенности, заявила: – Мы попадем в Архив. Но к завтрашнему дню мне нужно знать об этом человеке все! О семье, где живет, чем живет, кто кому родственником приходится, о слабостях и прочие мелочи. Чем их больше будет… этих самых мелочей да тонкостей, тем проще нам будет сыграть свои роли.

– Какие роли? – сузив глаза до тонких щелочек, спросил Делин.

И ведь ни воспрепятствовать не мог, и участие принять и охотно было, и боязно. Все, чем жил он, пожертвовал, чтобы изловить эту маленькую бестию. Словно мотылька, манила его на свой яркий волшебный свет, будто китайский фонарик. Уж и терять теперь было нечего, кроме как вновь последовать за ней, то ли из азарта, то ли по иным каким неведомым душевным причинам. Да хоть бы из любопытства, чего греха таить, выведать, в конце концов, все секреты ее фокусов.

– Ваша роль – доставить нам всю информацию. Завтра видно будет. Но ночь перед Рождеством обещает быть… – тут Ульяна сделала торжественный жест заправского циркача, разведя руками невидимый занавес, – не-за-бы-ва-а-аемой.

Сердце Делина похолодело. А как увидел то, что девушка и юный миллионщик из Парижа перекинулись шкодливыми взглядами, а следом многозначительно улыбнулись во все тридцать два зуба, совсем ушло в пятки.

Но про Михайлова он все подчистую выведал. Повезло. В ту же ночь, отправившись на Апраксин двор, знакомых стал искать по кабакам и по игорным домам, повстречал-таки одного знакомого филера в отставке, затем другого. Ведь всех, кто в деле бюловском участвовал, поувольняли, не назвав причины. Не любили чиновники дел, которые в воздухе повисали, не любили преступников, которых изловить не удалось. Всегда удобно закрыть глаза на промахи по службе, это и для отчетности удобней, и хлопот меньше. Сам таким был, чего опять же греха таить.

– С людьми им легче обойтись дурно, чем с бумагами. Бумагой в нашем мире поболе дорожат… Эх!.. Дневник не уничтожили, все документы аккуратно в папочке покоятся, – давал отчет Кирилл Маркович Ульяне.

Все трое закрылись в гостиничном номере «Большой Северной», где Ромэн и Ульяна со всей помпезностью остановились под именами Зои и Николя Габриелли, якобы знаменитой в Европе пары медиумов – брата и сестры.

Ульяна за обе щеки уплетала цукаты, положив большое блюдо себе на колени, и внимательно слушала. Одета она была как дочь раджи, не меньше. Вся в серебре. Поверх темно-синего платья с кружевами и тюрнюром через одно плечо на манер индийских сари была перекинута шаль тонкого шелка с изящной индийской вышивкой. Лица Ульяны не узнал бы никто, даже Иван Несторович, до того оно было изменено с помощью красок: подведенные глаза, размашистые, тонкие, иссиня-черные брови, алый ротик, серьга-кафф в носу с цепочкой, уходящей к уху. По прямому пробору черного парика ко лбу спускалась диадема. И в довершение ярко-алый узор в виде капельки на межбровье. Один только ее экзотичный вид позволил беспрепятственно занять лучший из номеров гостиницы. Господин Соловьев, владелец, сам хлопотал о номере, делая всяческие намеки на ангажементы, надеялся повеселить гостей сеансами спиритуализма в новогодние праздники.

Но Ульяна собиралась тешить публику фокусами совсем в другом месте. Ничего, покормит обещаниями хозяина, недели хватит, потом съедут.

Все складывалось как нельзя более чудесно. Полицейский чиновник из Архива жил совсем неподалеку, в Ковенском переулке, в доме номер 18, в небольшом особнячке с мезонином и садом, принадлежащем двоюродному брату жены – банкиру лет тридцати пяти – Бирееву Петру Евгеньевичу. Тот держал ювелирную лавку и занимался торговлей коврами; частенько бывал в гостях у родственников. Кроме кузена начальник Архива имел сына семи лет и дочь – лет шестнадцати. Та едва окончила гимназию и находилась в поисках зятя для папеньки.

– Ромэн, – жуя, воскликнула Ульяна, – ты станешь зятем для Семена Петровича.

Ромэн аж подскочил на месте.

– Не делай таких глаз, мой дорогой месье Габриелли, всего лишь до Святок, потом мы уедем. Но даровать надежду никогда не бывает лишним. Вы стройны, красивы, богаты и француз. Девушка просто обязана потерять голову.

– О, только если она тоже красива, я согласен, – отвечал Ромэн, вновь развалившись на кушетке напротив, а ноги закинув на хрустальный столик.

– Она красива? – серьезно спросила Ульяна исправника, будто от его ответа зависел успех предприятия.

Тот, едва сдерживая недовольство, грозно шевелил усами.

– Она юна. Этого достаточно, – выдавил сквозь зубы Делин. – Вы хотите соблазнить бедную девушку? Разбить ей сердце?

– Только сердце, ничего более мы трогать не станем, – заверила его Ульяна. – Чем же занят досуг юной девы? Что она делать любит? Вышивать у окна? Может, иногда выходит из дому?

– Вечера она проводит в саду Юсупова, на катке.

– На катке! – воодушевленно воскликнула Ульяна, и ее рука с засахаренной конфетой застыла в воздухе в дюйме от рта. – Чудо! Ромэн, вы были на катке? Я только лишь один раз, когда с дядюшкой мы посещали столицу на празднике Масленицы. Это карнавал, море огней, ледовые скульптуры… Ах, до чего было хорошо! Очень хорошо, что мадемуазель Михайлова любит празднества. В шумной толпе нам проще будет вас свести. Итак, план таков.