Дорога в страну четырех рек

Глава 10

Темная ноябрьская ночь. Огромный костер посередине лесной поляны, казалось, вот-вот взметнется до небес. Пламя было такой силы, что обжигало обнаженные тела женщин, кружившихся в бешеной пляске. Их танец с каждой минутой становился все быстрее. Женщины кричали в трансе, их тела причудливо извивались, распущенные волосы прилипали к мокрой от пота коже. От разгоряченных тел шел пар. Казалось, что участницы шабаша должны были давно упасть от бесконечного кружения, но, напротив, танец продолжал ускоряться. Неподалеку от костра на сооружении, напоминавшем трон или престол, восседала грузная фигура с металлическим жезлом в руках. Перстни, увенчивавшие толстые, похожие на сосиски пальцы, сверкали и переливались в отблесках огня. Обритую голову обрамляло некое подобие короны самого несуразного вида.

Колдун поднял жезл и громовым голосом, перекрикивая вопли ведьм, я в бешеном ритме кружащих у костра, рявкнул:

– Наш владыка и повелитель узрит свою жертву!

Женщины как по команде застыли, словно изваяния, приняв самые неестественные позы.

– Наш владыка и повелитель желает узреть свою жертву!

Колдун ударил жезлом об подтаявшую от жара костра землю. Воцарилась гробовая тишина, лишь треск поленьев нарушал ее.

Жезл колдуна стал медленно клониться в сторону одной из ведьм. Молчание продолжалось, никто из участниц оргии так и не шелохнулся, словно их всех разбил паралич.

– Итак, владыка повелел узреть жертву, – повторил колдун, но в следующее мгновение со стороны леса послышался треск сухих веток. На поляну, прикрывая глаза рукой от яркого света, буквально вывалился тщедушный мужичок. Темное лицо его обрамляла густая щетина, пряди грязных волос выбивались из-под рваной вязаной шапки, за спиной болтался засаленный до блеска брезентовый вещмешок.

– Ребят, пустите погреться, а то приблудился я, – заплетающимся языком произнес бомж. Покачнувшись на неверных ногах, он попытался разглядеть происходящее на поляне.

Обнаженные ведьмы по-прежнему не двигались. Колдун медленно поднялся с трона и, указывая на все еще щурившегося бомжа, прохрипел:

– Владыка, благодарю тебя за твою превеликую милость! Наш повелитель узрел себе жертву! Слава великому повелителю!

Подойдя к ничего не понимавшему мужику, Петерс ткнул ему жезлом в грудь.

– Царицы мои, у нас начинается брачный пир! Властелин повелел приготовить ему жертву! Возьмите его! – заорал колдун.

Мужик в ужасе замотал головой и отшатнулся, с ужасом бормоча одно и то же:

– Ребят, я тока погреться, замерз весь, заблудился. Ребят, вы чего?

В следующую секунду ведьмы с визгом налетели на бомжа и содрали с него одежду, обнажив жалкое, худое и сморщенное тело.

Ноги несчастного подкосились, рот его широко беззвучно открывался, показывая редкие гнилые зубы.

– Я, я, – стонал бомж, – я тока…

– Жертву! – завопил колдун, ударив жезлом об землю.

В ту же минуту ведьмы подхватили несчастного и водрузили на престол, где недавно восседал Петерс.

Мужик неистово мотал головой и надрывно мычал. Руки и ноги его были крепко связаны, рот заткнут кляпом.

Колдун подошел вплотную и занес над ним руку – блеснула длинная и острая игла, похожая на вязальную спицу.

– Во имя владыки нашего могущественного! – С этими словами Петерс пронзил грудь своей жертвы.

Предсмертные судороги сотрясли тело, затем оно мелко задрожало и резко обмякло.

– Свершилось, совершилось! – завопил Петерс нечеловеческим голосом.

В ту же секунду он упал на землю и забился в конвульсиях.

– Блаженство, какое блаженство, – рычал как зверь колдун, катаясь по земле. Ведьмы окружили его, прикрывая его своими телами, и дьявольские пляски продолжились.

– Благодарю тебя, мой повелитель, я чувствую, как силы наливают все мои члены, – будто в оргазме, стонал колдун.

Костер догорал, из леса повеяло холодным, могильным дыханием.

Через несколько часов ночная электричка, словно острым ножом, рассекла бездыханное тело несчастного бездомного, брошенного на полотно железной дороги.

А ранним утром в занимавшемся сером осеннем рассвете на месте происшествия работали криминалисты из следственного комитета. По предварительным данным, смерть наступила в результате несчастного случая. Смертельно пьяный бомж упал на рельсы и не смог подняться. Останки были настолько обезображены, что никому и в голову не пришло проводить специальную экспертизу. Пострадавший был одет и обут, в нескольких метрах от рельсов валялся засаленный брезентовый вещмешок.

Бомж он и есть бомж, никто его и искать не будет. После всех необходимых следственных процедур зароют в казенном могильнике и поминай как звали. Да и как звали, толком никто не знает. Ну поспрашивали у местных бомжей, что в этом районе отираются, да на ближайшей оптовке и выяснили, что «погоняло» у погибшего было Ерофеич, жил он где придется. В холода обретался на теплотрассе, а летом сооружал с другими, такими же, как сам, бедолагами, шалаш недалеко от железки – вот и все, что знали о несчастном. А на кострище в тысяче метров от железнодорожного полотна никто и внимания не обратил. Мало ли кострищ в наших лесах. Вот и все.

Глава 11

У ведьмы Кристы шел прием.

Молодой мужчина приятной внешности в дорогом костюме нервно курил, стряхивая пепел в огромную пепельницу в виде неприятной зелено-коричневой жабы. Жаба смотрела на него выпученными черными глазами, словно приглашая к диалогу. Мужчина не сводил глаз с жабы, казалось, она была заколдованной, как, впрочем, и все остальное в окружающем интерьере. Чувствовал гость себя некомфортно и подумывал уйти. Зачем он здесь – Андрей (так звали мужчину) уже не раз задавал себе этот вопрос. Но взгляд вновь приковывала к себе жаба, которая всем своим видом говорила: тебе надо, очень надо, ты пришел, сиди смирно и смотри. И Андрей доставал следующую сигарету…

Криста была похожа на черную пантеру: гибкая, тонкая, в обтягивающем трико, черные волосы струились по плечам и спине. Длинные худые пальцы, унизанные перстнями, двигались, словно в такт некой таинственной мелодии, понятной только ей – запредельной и окутанной таинственным мраком. Ведьма сидела перед хрустальным шаром и сосредоточенно в него вглядывалась.

– Фотографию принесли? – Криста резко вскинула голову и впилась взглядом в Андрея.

Тот вздрогнул от неожиданности и оторвался от жабы.

– Да, конечно. – Он полез во внутренний карман пиджака.

– Давайте ее сюда, – приказала Криста и протянула длинную костлявую руку. Андрею на секунду показалось, что сейчас она превратится в огромную змею и обовьется вокруг его шеи. А затем начнет его душить, и Андрей станет задыхаться, хрипеть и биться в предсмертных конвульсиях. Потом он дернется последний раз в смертельной судороге и затихнет навсегда.

– Я жду, – томно произнесла Криста.

– Да, сейчас. – Андрей достал слегка помятую фотографию своей любимой.

Это был обычный портрет. Веселое, молодое, улыбающееся лицо на фоне цветущего жасминового куста. Светлые вьющиеся волосы, милые ямочки на щеках… От фотографии веяло весной, солнцем и чем-то еще – ярким и свежим.

В ту же секунду леденящие пальцы Кристы вырвали фотографию. Андрею показалось, что он ощутил прикосновение мертвеца. От колдуньи и в самом деле веяло могильным холодом и мраком. Казалось, открой она сейчас рот – и оттуда польется смрад мертвечины. Андрею почудилось, что ведьма, как в фильме ужасов, и впрямь покрывается сине-зелеными трупными пятнами. Вот-вот кожа начнет сползать с нее гнилыми лоскутами, обнажая склизкие серые мышцы…

К счастью, через мгновение жуткое видение прошло. Криста по-прежнему восседала на своем троне, усердно делая пассы вокруг хрустального шара, перед которым лежала фотография его возлюбленной.

Андрей снял очки и потер переносицу, затем водрузил их обратно.

«Брр, жуткая все-таки вещь эта чертовщина», – подумал он про себя, а вслух нарочито бодро произнес:

– Вообще-то, я атеист, ни в Бога, ни в черта не верю.

На последних словах Андрей запнулся, словно подавился костью. Уже в следующий миг ему показалось, что он проглотил дурно пахнущую тряпку. Ею мыли когда-то посуду, а потом забыли возле раковины, и она, покрывшись слизью, начала вонять помоями. Теперь же попала ему в горло и больно давила на кадык. Мерзкая жаба смотрела на него и посмеивалась.

– Чего же ты тогда сюда приперся? – услышал Андрей клокочущий голос.

Глаза его округлились: это не мог быть голос Кристы, она полностью погрузилась в транс. Больше же в кабинете никого не было. Тряпка тем временем медленно сползла по пищеводу и плюхнулась в желудок, зашипела, как таблетка растворимого аспирина, испустив помоечный запашок, и растворилась, оставив после себя болотного цвета тину. Андрея чуть не стошнило.

– Если ты здесь блеванешь, госпожа Криста будет в гневе. Она не любит, когда блюют в ее кабинете, – со злобной улыбкой проклокотала жаба.

Андрею стало совсем худо: видно, он совершенно не в себе, раз с ним разговаривает жаба-пепельница. Лоб его покрылся холодным потом, сердце застучало так, что, казалось, оно уже не в груди, а там, в кармане, из которого молодой человек минуту назад извлек фотографию своей любимой.

Криста, прикрыв глаза, что-то бормотала и мерно, как маятник, раскачивалась взад и вперед. Казалось, она не слышит диалога пепельницы с клиентом.

Тем временем жаба продолжала:

– Значит, говоришь, ни в Бога, ни в черта? А чего ж тебя сюда принесло? Отвечу: пришел любимую девку приворожить. Значит, веришь кое в кого, не верил бы – не пришел. Вера – великая сила, правда, смотря во что верить… Веришь ли, что Криста поможет затащить ее к тебе в койку?

– Я не в койку затащить ее хочу, – возмутился Андрей.

– А куда же, если не в койку? – И жаба засмеялась, обнажив безобразные десны.

– Я люблю ее и хочу быть с ней, только с ней! – крикнул Андрей, схватив пепельницу. Больше всего ему хотелось шарахнуть ее об пол, чтобы она разлетелась вдребезги.

– Спасите, убивают! – завизжала жаба.

– Поставьте пепельницу на место и сядьте, – приказала Криста, выйдя из транса. – Матильда, ты опять поссорилась с клиентом? Будешь себя так вести – займешь место в самом дальнем углу нашего сортира.

– Ой, ой, госпожа, простите, я больше не буду, – пропищала жаба.

Андрей уже поставил ненавистный предмет на стол, жаба молча уставилась на него немигающим взглядом.

– Я уже начала работать с ней, – обратилась к нему Криста. – Девочка у вас непростая… Просто приворотом здесь не обойтись, и одной фотографии будет недостаточно. Думаю, в ближайшее время я пойму, в чем тут дело, эта тайна будет мне открыта. Но как вы понимаете, сильный приворот будет стоить дороже…

«На бабки разводят, – подумал Андрей, – надо же, как все банально». В тот же момент жаба посмотрела на него таким испепеляющим взглядом, что ему показалось, будто он попал на раскаленную сковороду. Сквозь подошвы кожаных дорогих ботинок он почувствовал сильнейший жар, а подмышки взмокли и дурно запахли.

– Деньги? Не вопрос, – поспешил заверить Андрей.

– Тогда к следующему сеансу мне понадобится прядь ее волос и кровь.

– Кровь? – воскликнул пораженный Андрей. – Но где я ее возьму?!

– Именно кровь, – подтвердила ведьма. – Не думала, что для вас это проблема.

– Да она меня к себе на пушечный выстрел не подпускает, даже руки не дает! Допустим, волосы я возьму с расчески, она ее на своем столе оставляет, когда из офиса уходит, а кровь… Нет, это невозможно, если только она не расшибется где-то поблизости и я не стану оказывать ей первую помощь. Это же бред какой-то!

Криста засмеялась, словно не расслышала его последнюю реплику:

– Ого, вы еще и фантазер! А хотите мы и правда устроим вам романтическое спасение вашей принцессы? Она попадет под машину, кровищи будет – хоть литрами бери.

– Нет, нет, я не хочу причинять ей боль, – поспешил отказаться от жуткой перспективы Андрей. – Да я и сам в обморок падаю от вида крови, мне плохо делается, даже когда берут анализ из пальца… – Он не знал, что еще придумать, только бы отговорить кровожадную Кристу от ее затеи.

Криста покачала головой:

– Ох уж эти мужчины! Поручи принести крови женщине – в лепешку разобьется, но принесет и глазом не моргнет. А с вами начнешь работать – только и слышишь: это не могу, то не могу… Тогда принесите свою сперму – это тоже очень сильное средство. Я прочитаю заклинание, а вы потом добавите в питье. Я надеюсь, уж к ее чашке с кофе у вас есть доступ? Только в чай не добавляйте, а то видно будет. Или в сок с мякотью, тоже незаметно…

– Сперму?

– И это смущает? Или в этом смысле у вас проблемы? – В глазах ведьмы снова сверкнула усмешка.

Жаба на столе давилась от смеха.

– Ой-ой, сейчас живот сведет, не могу больше, – квакала пепельница.

– Матильда, не надо смеяться над клиентами, иначе твое место точно будет в сортире, – пригрозила Криста.

Глава 12

Жанна лежала на диване и смотрела в потолок. Прямо посередине его медленно полз большой серо-черный паук. Такой же, как во сне, только там он был размером с лошадь.

«Где грань между сном и реальностью? – думала Жанна. – И что есть реальность на самом деле?» Она больше не думала, что сны – плод ее воспаленного воображения. Скорее уж параллельный мир, в котором она с удручающим постоянством вынуждена бывать.

Вскоре Жанна почувствовала сильный приступ голода. Пришлось вставать и оправляться на кухню. В комнате на мольберте остался почти законченный портрет Игнатия. А рядом стояла картина, на которой текла таинственная река и из густого потустороннего тумана выплывал коракл, запряженный грифонами. Страна призраков… И единственный живой человек в ней – Игнатий. Жанна вчера целый день работала над его портретом, словно отвоевывая у забвения, которое похищает образы сна. Она боялась забыть его облик. Теперь работа была почти готова: Игнатий смотрел на нее добрым, ласковым взглядом. У Жанны было такое чувство, словно он вообще был единственным светлым пятном в ее жизни.

Холодильник был пуст. Он смотрел на хозяйку голым желтоватым нутром и издавал специфический мерзкий душок – тот самый, который заводится в старых холодильниках и который ничем невозможно вывести. Жанна с раздражением захлопнула дверцу.

– Должно же здесь быть что-то съедобное, – возмутилась Жанна вслух, обыскивая пятиметровую кухню. Она нервно открывала жестянки, гремела крышками, заглядывала в шкафчики. Но, увы, кроме горстки гречки и жалких остатков вермишели в пластиковом пакете ничего не нашла. Даже чайная заварка вся вышла. Кофе тоже кончился, она уже не помнила когда. Последнюю сигарету Жанна выкурила вчера…

Она вспомнила, что не выходила на улицу уже неделю, ничего не покупала, почти ничего не ела. Питалась тем, что оставалось на кухне.

Жанна поставила чайник на плиту, выгребла ложкой остатки варенья из банки и бессильно опустилась на табурет:

– Господи! Как я устала от всего этого! Ненавижу эту кухню, эту квартиру, эти проклятые сны…

Она обхватила голову руками и заплакала. Так плачется в детстве, когда кажется, что весь мир против тебя и ты один на один со своей болью и бедой.

Вдруг Жанна вскочила, помчалась в прихожую, достала из сумки кошелек… Но и он был пуст, с трудом мелочью набралось тридцать рублей.

– Надо срочно звонить Женичу, – сказала она. Жанна часто разговаривала сама с собой, это была привычка, выработанная за годы одиночества.

Женич был барыга, толстый одышливый парень, до ужаса жадный. Он скупал картины у художников и ловко перепродавал их на Арбате и других уличных вернисажах. Платил очень мало, однако всегда сразу, никогда ничего не брал на реализацию. Может, именно поэтому многие художники предпочитали иметь с ним дело. Все же деньги сразу – это намного приятнее, чем ждать, пока картины продадутся и посредник соизволит расплатиться за них. К тому же многие из скупщиков не торопились расплачиваться, а всячески оттягивали выплаты, утаивали и прочее.

Трубку сняли сразу.

– Женич, привет. Это я, Жанна.

– А, привет. Давно тебя не слышно, – произнес очень высокий тенор, почти фальцет.

– Женич, у меня для тебя два натюрморта есть. Возьмешь? – как можно ласковее и даже заискивая произнесла Жанна. С Женичем всегда нужно было заискивать, он это любил.

В трубке послышалось сопение.

«Одышка у него усилилась, – подумала про себя Жанна, – двести кило как никак. Боров, хоть бы на диету сел».

– Женич, слышишь меня? – Жанна хотела сказать, что ей позарез нужны деньги, но осеклась. Если Женич просекал, что автор сильно нуждается, он платил еще меньше.

– Натюрморты? Натюрмортов у меня много. Сейчас пейзажи спрашивают и мистику всякую, а натюрморты пока нет, – пропыхтел в трубку Женич.

– Ну, Женич! Мои же натюрморты всегда хорошо шли. Именно мои, ты же знаешь, я не малюю вазы с яблоками. У меня фэнтези немного. Второй вообще со старыми музыкальными инструментами, очень интересный. Заедешь посмотришь? – почти умоляла Жанна.

В трубке опять послышалась тяжелое дыхание.

– Интересный, говоришь? Тогда на следующей неделе загляну.

У Жанны упало сердце. До следующей недели она точно не дотянет, у нее даже чая нет.

Был у нее еще один знакомый барыга, но он брал только на реализацию.

Жанна уже хотела было сказать Женичу, что у нее полная квартира нужной ему мистики, но посмотрела в сторону холстов, аккуратно выставленных у стены, и передумала.

«Эти картины не продаются», – подумала Жанна. И не заметила, что сказала это вслух.

– Что ты сказала? Что не продается? – спросил навостривший уши Женич.

– Да ничего, тебе показалось. Я говорю: заезжай раньше, а то я другому продавцу отдам. У меня просили, я тебе первому предложила, потому что тебя давно знаю. Так что давай, сегодня подгребай.

Это сработало: Женич от своей жадности даже не понял, что Жанна блефует. Конечно, как он мог упустить Жанну конкуренту? Он прекрасно знал, как берут ее работы. Только выпендривался для порядка, чтобы она сама не поняла, какую ей нужно просить за картины цену. Но показать свою озабоченность он сразу не мог, только еще сильнее запыхтел в трубку, послышалась возня.

– Ну, сегодня точно не получится, – растягивая слова, важничал Женич. – Давай завтра с утречка, идет?

– Ну, хорошо, идет, но только с утречка. Иначе в обед у меня их уже заберут, – подстраховалась Жанна.

– Идет, заметано. Пока.

– Пока, пока… – произнесла Жанна, положила трубку и в голос закричала: – Как я это все ненавижу, ненавижу!

Она ощущала такое бессилие, словно разгрузила вагон угля. Чтобы заработать хоть что-нибудь, ей каждый раз приходится вот так врать, уламывать, зазывать… И себя Жанна ненавидела в такие минуты.

– Почему нет просто чистого творчества, почему надо так унижаться, лезть из шкуры вон, чтобы получить кусок хлеба?! Надоела эта нищета. У меня нет еды, нет нормальной одежды, последние кроссовки в дырках, свитер истерся до неприличия. Нет ни косметики, ни стиральной машины. Постельное белье давно расползается, диван продавлен. Вся остальная мебель образца шестидесятых тоже давно просится на помойку. Дыры в зубах не на что залечить. Я мою голову мылом. Меня никто не любит, я забыла, когда последний раз спала с мужчиной, не говоря уже о простом свидании…

«Продать бы эту халупу, – думала Жанна чуть позже, упав на диван и заложив руки за голову. – Любая халупа в Москве стоит денег, даже в пятиэтажке на пятом этаже, даже на пыльной заводской окраине. Продать – и дело с концом. Взять гитару – и вперед, тусить с неформалами по полям и весям. Колесить с автостоперами по дорогам, малевать этюды на природе. А может, лучше купить на вырученные деньги маленькую хижину в горах среди скал и водопадов? И ходить с мольбертом писать небо и орлов, парящих в свободной вышине. Наслаждаться ветром, засыпать под шум дождя и треск поленьев в маленькой закопченной печурке. Или махнуть в Венецию…

Жанна не заметила, как заснула. Ей вновь снился Игнатий.

Глава 13

Несколько лет назад

Кристина провалила все экзамены. Театральный, вуз, в который она так мечтала попасть, захлопнул перед ней свои двери. Девочка из провинции, она мечтала стать артисткой. Да-да, непременно артисткой, а не бухгалтером или экономистом, как прочила ей мать. Та хотела сделать из единственной дочери самое себя. Всю жизнь проработавшая в бухгалтерии и дослужившаяся до должности главбуха на одном из крупнейших липецких предприятий, властная и принципиальная, она видела свою дочь такой же, какой была сама. Но Кристина и не думала идти по стопам матери, она страстно желала стать артисткой. Со скандалом она покинула родной дом, с уверенностью, что если вернется туда, то только знаменитой, как Гурченко или Мордюкова. Сколько было таких, кто убегал из дома, шел против воли родителей и все равно становился великим и признанным! И с ней, Кристиной, будет так же. Еще девчонкой она грезила видеть свои портреты на плакатах и афишах. Толпы поклонников у ее дома, автографы и интервью, свет софитов и звук фанфар… Но все мечты рухнули в одно мгновение. Кристина банально не сдала вступительные.

Декорации сменились в одно мгновение. Казавшаяся бесконечной июльская жара вдруг сменилась холодом, зарядил беспрерывный дождь с порывистым ветром. Кристина, вся промокшая и продрогшая, сидела на перроне и ждала поезд. В кармане у нее лежал плацкартный билет на боковушку возле туалета, купленный на последние деньги. В животе урчало от голода, непокрытые руки покрылись гусиной кожей. Длинные черные волосы, утром аккуратно собранные в хвост, теперь растрепались и свисали мокрыми скользкими прядями. Но Кристина почти ничего не чувствовала и думала только о том, что скажет мать.

Хотя известно что: скажет, что она тысячу раз была права, что дочь ее всегда не слушается и поэтому получает по заслугам. Потом мама позвонит куда надо и кому надо и отправит свою непутевую дочку учиться на бухгалтера. Пять лет Кристина проходит в ненавистный институт, а потом мама устроит ее на свое родное и не менее ненавистное предприятие. И уже сюда Кристина будет ходить долгие и долгие годы, чтобы просиживать в душном кабинете с девяти утра и до шести вечера. Здесь же Кристина превратится в унылую толстую тетку с типично бухгалтерским выражением лица. Мечты были разбиты, да что там – разбита судьба.

От этой мысли Кристине стало еще холоднее. Ею овладело отчаяние. Нет, она не поедет назад в Липецк. Терпеть унижение от матери, видеть ее самодовольное лицо, слышать нотации, какая она, Кристина, никчемная и ни на что не способная?.. Ну нет. Она бросится под поезд, сейчас и здесь. Пусть лучше мать рыдает над ее изуродованным телом, рвет на себе волосы и голосит с соседками о потере единственной дочери, чем будет унижать ее, Кристину, и обвинять в полном ничтожестве…

Кристина уставилась немигающим взглядом на тонкие, блестящие от дождя рельсы, как вдруг из ступора ее вывел вкрадчивый, даже убаюкивающий баритон. Кристина повернула голову и исподлобья взглянула на обладателя столь приятного голоса. Это был грузный мужчина с небольшой бородкой типа «плевок», закутанный в черный, до самого пола плащ. У него были странные глаза: они притягивали к себе, чтобы больше не отпускать.

«Паук, – подумала про себя Кристина. – И глаза паучьи».

– Такая милая девушка – и хочет броситься под поезд. Ай-яй-яй, – проворковал паук, а потом разразился ехидным смешком.

В следующее мгновение из-под плаща вынырнула толстенная, с большим количеством перстней на пальцах рука. Ручища приблизилась к лицу Кристины, сделала какое-то неуловимое движение…

Кристина, как завороженная, смотрела на незнакомца немигающим взглядом. Он же еще раз провел рукой вдоль ее лица и словно стряхнул на землю что-то невидимое.

Как она оказалась в доме колдуна, Кристина помнила с трудом. Ей очень захотелось с ним пойти. В ту же ночь она оказалась в его постели. Ее больше ничего не удивляло и не смущало, она не задавала вопросов. Через неделю она поняла, что ей выпало высшее предназначение. Она стала ведьмой Кристой – любимой и самой молодой ученицей великого и знаменитого на всю страну черного мага Петерса.

Март, наши дни

У Кристы вновь шел прием. Она уже изрядно устала, когда в кабинет вошел последний посетитель. Это был Андрей. Молодой человек неуверенно топтался у входа и никак не решался ни пройти, ни что-то сказать.

– Присаживайтесь, дорогой Андрей. – Криста сделала царский, полный достоинства жест в сторону кресел. – Вы принесли сперму?

Андрей густо покраснел и еще больше замялся, словно школьник, которого застукали за постыдным занятием в туалете.

– Да-да, у меня получилось, – запинающимся голосом произнес Андрей.

– Давайте ее сюда.

– Сейчас. – Молодой человек стал трясущимися руками расстегивать замок дорогого кожаного портфеля. – Одну минуту, простите… Вот она. – И он протянул колдунье склянку с небольшим количеством белесоватой жидкости.

– И это все? – сморщившись от отвращения, спросила Криста. Она разглядывала баночку на свет: – Свежая?

– Конечно. – Андрей поперхнулся и кашлянул в кулак. Ему нестерпимо захотелось курить, и он уже полез в карман за сигаретами, как он поймал на себе цепкий взгляд старой знакомой – пепельницы. Жаба смотрела на него немигающими глазами и смеялась.

– Долго дрочил? – спросила жаба.

Андрею стало плохо, он судорожно смял пачку сигарет.

– Курите, не стесняйтесь, – сказала ведьма. – Я вас быстро не отпущу, я ведь говорила, что это не простой заговор.

– Курите, курите, – передразнила жаба. – Он от страха пачку раздавил.

– Вы можете взять мои сигареты, – сказала колдунья.

– Нет-нет, спасибо, мне расхотелось, – соврал Андрей. Терпеть издевки жабы-пепельницы, которая начинала вести с ним похабные беседы, не было никаких сил.

«Что вообще со мной такое? Разве здравомыслящий человек пойдет к колдунам для того, чтобы любимая женщина обратила на него внимание? Нет, право, я схожу с ума, – думал Андрей, ерзая в кресле и стараясь не смотреть на жабу-пепельницу. – Все, пойду к психиатру, психоаналитику, куда угодно, только не сюда. В конце концов, можно и забыть эту Олесю! Из сердца вон ее долой. Сколько девушек вокруг, которые с превеликим удовольствием будут со мной, только поманю пальцем».

У него ведь довольно преуспевающая фирма. Пусть подаренная еще более преуспевающим папой, но своя. Он красив и молод, даже очень красив. Он носит дорогие фирменные шмотки, отдыхает на Мальдивах и Канарах в пятизвездочных отелях. У него прекрасная квартира в центре города, под окнами этой чертовой конторы красуется его «порше-кайен». А он, вместо того, чтобы брать от жизни все, сохнет по этой Олесе, девочке из бедной учительской семьи, ботаничке, окончившей МГУ с красным дипломом и теперь сидящей у него в конторе в финансовом отделе. А Наташа, а Кира, а Лариса, а секретарша Анечка? Все они глаз не сводят со своего начальника, млеют от каждого его появления в офисе, когда он пробегает мимо, обдавая их благоухающим потоком дорогого мужского парфюма. И только Олеся не поднимает головы от компьютера, строчит и строчит свои прогнозы и финансовые анализы рынков. Кажется, Луна или Венера доступнее, чем она…

Андрей поднял глаза. Криста уже вошла в транс и что-то бубнила над пузырьком, принесенным Андреем. Андрей опять углубился в свои размышления: «Ну, раз я пришел сюда, надо довести дело до конца, даже если это полный бред, то, что она сейчас делает. Да скорее всего, это бред. Я никогда не верил ни в какую подобную чертовщину, всегда высмеивал людей, которые верят в приметы, заговоры… Да и те, которые ходят по церквям, бьют там свои поклоны, целуют иконы, тоже бредят. Все одно. Нет ничего потустороннего и сверхъестественного. И кто придумал всю эту мишуру? Впрочем, это неплохой бизнес – зарабатывать на суевериях. Что эти знахарки, что чумаки всякие с экстрасенсами, что попы, все одно отродье. Моя фирма торгует ценными бумагами и производными инструментами, а эти приторговывают чудесами. Да, но при этом – что я здесь делаю?»

Андрей хлопнул себя по лбу, словно хотел привести себя в чувство.

– Что шумишь? Кристе мешаешь работать своими грязными мыслями, – злобно прошипела жаба, сверля Андрея глазами. – Ты возьми и попробуй: зелье-то работает.

– Ну что ты лезешь ко мне? – произнес Андрей умоляюще-примирительным тоном. – Ну, достала уже, заткнись, наконец, безмозглая скотина! – простонал он, внутренне закипая и из последних сил стараясь не смотреть на жабу, чтобы не вести навязанных ею диалогов.

– Ну вот, опять я разговариваю с жабой, – с досадой произнес Андрей. – Получу это чертово зелье – и все, ноги здесь моей больше не будет. Сработает, не сработает – плевать. Валить отсюда надо, а то так и до психушки недалеко.

– Пятнадцатая психиатрическая на Каширке подойдет? – обрадованно захихикала жаба. – Там один такой, как ты, уже ошивается. Недавно привезли: алкогольная деменция, белая горячка, галлюцинации, поступил в тяжелом состоянии. Пришел на днях к нашему шефу рекламный контракт заключать. – И жаба расхохоталась так, что у Андрея в ушах едва не полопались перепонки.

– Ты смотри, здесь шутки плохи. Если пришел, делай, что говорят, а иначе и правда на Каширку увезут. Или в Белые Столбы – кому что нравится, – продолжала жаба свой гнусный монолог.

Андрею опять стало нехорошо. Ему стало душно, в воздухе запахло застарелой пылью, по всему телу прокатилась волна слабости. Теперь Андрею показалось, что в комнате кроме него, Кристы и проклятой жабы еще кто-то есть. Присмотревшись повнимательнее, он увидел в дальнем углу силуэт молодого человека. Сложив на груди руки, он так же пристально разглядывал Андрея. Парень этот был весьма странно одет – лиловое пончо, штаны с фиолетово-красным отливом… А на голове – берет, наподобие тех, какие носили художники в прошлом веке.

– Имею честь представиться: Ариман, – произнес незнакомец, не вставая с места и не расцепляя рук.

– А-н-ндрей… – Ответить без запинки у владельца фирмы и дорогущего «порше-кайен» отчего-то не получилось.

– Я смотрю, вы совсем запутались в своих мыслях. Люди с путающимися мыслями неблагонадежны – запомните это. И если вы сюда пришли, вы должны играть по нашим правилам. Такова традиция, не нарушайте ее, иначе… – С этими словами молодой человек исчез.

– Архонтом эона, – послышался утробный голос Кристы. – Архонтом эона! – Я закончила, – почти торжествующе проговорила ведьма и поднялась со своего места. – Вот, возьмите, – и Криста протянула Андрею пузырек с зельем. – Подмешайте ей в кофе или сок, только сок с мякотью, чтобы непрозрачный был. И не забудьте проследить, чтобы выпила она это все сама и до конца.