Дорога в страну четырех рек

Глава 14

Подлить зелье в питье Олесе Андрею оказалось очень непросто.

На следующий день он вызвал девушку к себе в кабинет – якобы посмотреть отчеты по рынкам. От одного ее появления у Андрея закружилась голова и взмокли ладони.

«Черт знает что такое. Надо взять себя в руки, наконец. Что я, как девчонка, право», – досадовал на себя Андрей, щелкая мышью и делая вид, что внимательно смотрит в монитор.

Она держалась с достоинством, не смущалась при виде начальника, не была скована или, наоборот, развязна, не ерзала и не суетилась. Просто присела на краешек офисного стула и внимательно смотрела на своего босса. Андрей привык к восторженным взглядам дам, кокетливым, заискивающим, зазывающим, обещающим – каким угодно. Тут же просто был взгляд коллеги, не выражающий ничего, кроме заинтересованности в работе.

Олесе невозможно было задать банальный вопрос из разряда «что вы делаете сегодня вечером». И Андрей это прекрасно понимал.

Он сел напротив, нащупал пузырек у себя в кармане. Ему показалось вдруг, что зелье внутри склянки было горячее и даже жгло пальцы.

– Кофе или сок? – спросил Андрей, делая вид, что внимательно смотрит в отчет, а остальное – лишь дань этикету.

– Спасибо, Андрей Анатольевич, ничего не надо, – с вежливой улыбкой произнесла Олеся.

– Ну, раз вы отказываетесь от кофе, то я попрошу принести сок. – И Андрей деловито нажал кнопку селектора.

– Анечка, принеси, пожалуйста, два яблочных сока, – проговорил он, стараясь всем видом не показать, что знает, где секретарь на самом деле. Буквально десять минут назад он лично выпроводил секретаршу из офиса по якобы срочному делу.

– Ой, совсем забыл, я же секретаря на почту отправил, – фальшиво и наигранно произнес Андрей.

Впрочем, Олеся не заметила и этого: она перелистывала бумаги, которые следовало подать начальнику во вторую очередь.

– Я сейчас сам принесу сок, – скороговоркой сказал Андрей и буквально вылетел из-за стола. В холодильнике приемной уже стояла заранее припасенная коробка яблочного сока с мякотью. Андрей быстро нашел два стакана, трясущимися руками вскрыл упаковку. Затем достал склянку с зельем. Крышечка поддалась не сразу, Андрей занервничал, боясь, что в приемную кто-то зайдет. От переживаний он буквально взмок. Наконец, крышка поддалась, и зелье отправилось в стакан с соком, предназначенным для Олеси.

– Вот, пожалуйста, ваш сок, – произнес раскрасневшийся начальник, вернувшись в кабинет и протягивая стакан подчиненной.

– Ой, ну что вы, Андрей Анатольевич, не стоило себя так утруждать, – произнесла Олеся, оторвав взгляд от бумаг. Для приличия она пригубила и отставила стакан в сторону.

Андрей от волнения чуть было не выпил залпом весь свой сок, но остановился, глядя на свою сотрудницу почти в упор. Она перелистывала бумаги и, казалось, забыла про свое питье. Андрей заерзал, думая, как заставить ее выпить зелье полностью.

«Не забудьте проследить, чтобы она выпила это все сама и до конца», – крутились у него в голове слова колдуньи.

– Так, а котировки по акциям «Россеверкредитбанка» я не вижу. Олеся, они у вас? – опять наигранно спросил Андрей.

Котировки его давно не волновали, его волновали только сок и зелье, зелье и сок. Он ничего не видел перед собой, кроме стаканчика с зеленовато-бурой жидкостью, которую непременно должна выпить его возлюбленная.

– Нет, Андрей Анатольевич, «Россеверкредитбанк» у вас, посмотрите на третьей странице. Я там выделила, акции упали на полпроцента.

– Ах да, да, вижу, вижу, – пробормотал Андрей, делая вид, что углубился в чтение бумаг.

– Олеся, пейте сок, а то мне неудобно, я свой уже почти выпил, – произнес Андрей, тут же поняв, что большей глупости, чем эта фраза, и придумать было нельзя.

«Дурак, ой, дурак, ну что я несу, – произнес про себя с досадой Андрей. – Нет, ну она тоже хороша, стакан сока выпить не может. И что, мне в глотку ей вливать? А если не выпьет, пропало зелье. Хоть сам пей. Нет, я ее заставлю».

И он почти со злостью посмотрел на девушку.

Олеся даже не подняла глаз в сторону начальника, только проронила тихим голосом:

– Да, да. – Взяв в тонкие пальчики стакан, она сделала еще один маленький глоток и поставила его на место.

Андрей в этот момент чуть не зарычал от злости и досады.

«Черт возьми, ну как ее еще заставить выпить это проклятое зелье?». Он вскочил и зашагал по кабинету.

– Полпроцента, полпроцента! – заорал Андрей от отчаяния. – Да вы понимаете, Олеся, что это много? Что мы на них теряем.

– Да, но вы посмотрите, как поднялся «Экономстройбанк», – попыталась возразить внезапно рассвирепевшему боссу Олеся. – А «Россеверкредит» в последнее время постоянно лихорадит. Я предлагаю…

Что предлагала Олеся, Андрей уже не слышал. Он готов был заорать на весь кабинет: «Да выпейте вы, наконец, свой сок и валите отсюда», как вдруг в углу своего кабинета он увидел того самого Аримана, которого вчера повстречал у Кристы. Андрей чуть не упал. Это невероятно. У него еще и галлюцинации начались!

Андрей схватился за голову.

– Возьми себя в руки, не будь тряпкой. Если пропадет зелье, тебе будет плохо, с этим не шутят. Если сам соблазнить девчонку не можешь, то хотя бы сумей напоить ее. – С этими словами Ариман исчез.

– Да-да, сейчас, – забубнил насмерть перепуганный Андрей.

– Что вы сказали? – Олеся вскинула на него встревоженный взгляд.

– А, что? Нет, ничего, вам показалось. Все в порядке, пейте сок. Да, и принесите мне отчет за прошлый и позапрошлый год по «Россеверкредиту», мне интересно взглянуть на их динамику.

Олеся покорно выпила сок и удалилась.

Андрей с облегчением вздохнул. Снял очки, вытер платком пот со лба и, переведя дыхание, с наслаждением закурил.

– Ну ничего себе! Никогда не думал, что такую простую вещь так сложно сделать, – произнес он, потирая переносицу и переводя усталый взгляд в окно.

Глава 15

У него было необычное имя – Игнатий. Ничего другого особенного в нем, пожалуй, не было. Как и многие в наше время, он был крещен, но вся вера его заключалась в посещении службы на Пасху да зажжении свечей в трудные минуты в жизни. Всем остальным Игнатий тоже не слишком выделялся из толпы. Роста среднего. Брюнет, но не жгучий кавказец, а обычный обитатель Волго-Окского междуречья. Историк по образованию, человек неопределенных занятий. Сколько таких в многомиллионном московском муравейнике? Но, соглашаясь с известным утверждением, что нет одинаковых людей, а есть только стертые, как лапти, характеры, скажем, что кое-что уникальное в Игнатии все-таки было.

Желание быть как все, столь часто охватывающее обывателя, не смогло до конца овладеть душой Игнатия. И самым главным в его жизни было смутное ощущение своей инородности по отношению ко всему происходящему. И потому, когда странная музыка воздушных сфер напомнила Игнатию о том, что дом его еще не найден и ему надо идти куда-то очень далеко, чтобы обрести покой, он нимало не сомневался, что это начало тех перемен в его жизни, которых он долго и порой мучительно ждал.

Игнатий проснулся, нет, скорее, очнулся ото сна.

Такой сон он видел впервые. Перед глазами до сих пор стоял ирландский коракл, обжигали огненным дыханием грифоны и маячила хитрая рожа Аримана. Игнатий нащупал на тумбочке очки: с его слабым зрением это было первое, с чего он начинал свой день. Он надел очки и босиком пошлепал на кухню, налил в стакан воды и принялся жадно пить. Во рту у него давно пересохло, еще с того момента, когда он выпил в баре с Ариманом странную, ни на что не похожую жидкость. Игнатию показалось, что он никак не очнется, не выйдет из сна.

«Приснится же такое», – подумал Игнатий, глядя в окно. За окном буйствовало мартовское солнце.

– Наконец-то пришла весна. Солнце-то сегодня какое! И лекции начинаются с третьей пары, можно пока не спешить, – думал вслух Игнатий.

««ВЗЫСКУЮЩИЙ СТРАНЫ ЧЕТЫРЕХ РЕК – ВСТАНЬ И ИДИ. ПУТЬ ТВОЙ ВЕДЕТ НЫНЕ НА ЗАПАД. НАЙДИ НА СКАЛЕ ЗА ГЕРКУЛЕСОВЫМИ СТОЛПАМИ ПУСТЫННИКА ПАВЛА. ОН СКАЖЕТ ТЕБЕ, КАКИЕ ДОЛЖНО НАЙТИ ПРИМЕТЫ, ПО КОТОРЫМ СМОЖЕШЬ ОТЫСКАТЬ ПУТИ ЗА ПРЕДЕЛЫ МИРА, – опять возникла в голове фраза из сна. Сон был настолько явным, что никак не хотел забываться, настолько он впечатлил Игнатия.

– Странная фраза: Страна Четырех Рек… Что бы это могло значить, – продолжал Игнатий размышлять над ночным видением, глядя в окно на залитые сияющим солнцем городские улицы. – А может, ну его, сон этот? Какие-то приметы, какой-то путь за пределы мира… Пойду лучше к лекциям подготовлюсь.

Игнатий вот уже год как преподавал историю в педагогическом университете. Ему нравилось то, чем он занимался, хотя и мать, и отец, и братья его считали, что такое занятие исключительно для блаженных. Мол, дохода оно никакого не приносит, то ли дело бизнес – занятие для настоящего мужчины. Его отец на заре перестройки начинал с простого автосервиса. Теперь у него было семейное предприятие: он и два старших брата Игнатия владели сетью нескольких крупных автосалонов. Отношения с ними давно были напряженными, Игнатия в семье никогда не понимали. Особенно сильно вражда обострилась, когда Игнатий объявил, что будет поступать на исторический факультет МГУ.

– Зачем становиться историком, выбирая нищенскую профессию? Мне нужны продолжатели дела, свои люди! Вся семья занимается хорошо налаженным бизнесом! – кричал тогда отец.

Он орал так, что, казалось, если бы родительский загородный коттедж имел тонкие панельные стены и был расположен где-нибудь между этажами типичного многоквартирного дома, на его крик сбежались бы все соседи. Но ближайшее жилье, к счастью, было как минимум в гектаре от папиного дома, поэтому жаловаться никто не пришел. Только Игнатию пришлось затыкать уши.

– Пошел вон отсюда, историк хренов! – крикнул напоследок отец.

Записав его в иванушки-дурачки, на Игнатии поставили жирный крест. На него махнули рукой, отвернулись и предоставили самому себе. И он был даже рад этому: его больше не дергали и не призывали заняться делом – тем делом, к которому с детства не лежала душа. Он жил один в квартире покойной бабушки и занимался исключительно тем, что ему было интересно. Не важно, что это занятие не приносило огромных денег. Игнатию они были не нужны. На жизнь ему всегда хватало, он был неприхотлив, почти до аскетизма. Он имел одну куртку, один плащ, две пары обуви: зимнюю и летнюю. Ему было все равно, как он выглядит, главное, чтобы в одежде было тепло и удобно. Это был его принцип, который так и не смогли понять братья и отец. Игнатий был посмешищем в семье, а ему было все равно. Пусть смеются: у них своя жизнь, у него – своя, главное, что его оставили в покое.

Игнатий все еще стоял у окна, вникая в смысл пережитого во сне. Ему казалось, что произошедшее очень важно для его будущей жизни. Этот сон словно таил некую разгадку, ключ к нему самому. Он давно хотел понять, почему стал чужим для этого мира. Вот и семья – казалось бы, самые родные и любимые люди – категорически не приемлет его инаковости. Словно он слеплен из другого теста или инопланетный житель. Этот его пожизненный поиск иных сфер, эта жажда свободы от земных оков и его постоянное ощущение родины, которая находится не здесь, а где-то там… Но что же значит сегодняшний сон?.. Игнатий сварил кофе, включил ноутбук и зашел в поисковик.

Глава 16

Андрей держал Олесю в объятиях и неистово, словно в исступлении, целовал ей глаза, волосы, губы. Он сжимал ее все сильнее и сильнее, ласки его становились все более страстными. От этого ее собственное желание становилось нестерпимым, оно жгло каждую клеточку, каждую молекулу тела, становилось невыносимым. Олеся понимала, как сильно хочет отдаться ему. Еще чуть-чуть, вот он берет ее на руки…

– Олеся, проснись! Олеся, ты меня слышишь? Ты идешь на службу? – Мама стояла над дочерью и трясла ее за плечо. Девушка медленно открыла глаза, еще не понимая, где сон, а где явь, и посмотрела на мать мутными, словно в истоме, глазами.

– Да, мамочка, сейчас встану, – пробормотала Олеся, словно сомнамбула.

– Олесенька, мне кажется, ты очень много работаешь. Деньги деньгами, но так нельзя переутомляться, тем более с твоим здоровьем. Я тебя еле добудилась.

– Мам, я плохо спала ночь, – пробубнила Олеся и поплелась в ванную.

Она долго стояла под контрастным душем, чтобы прогнать остатки страстного сна, и пыталась понять, что происходит.

Вот уже вторую ночь ей снился начальник Андрей Анатольевич, да не просто снился, а самым неприличным образом, о чем Олесе и вспомнить было стыдно. Но наваждение терзало ее не только ночью.

В пятницу вечером по заданию своего босса она готовила отчет. Тогда ей в голову и полезли всякие непристойности. Больше всего ей захотелось отдаться начальнику прямо в его кабинете. Мысль была настолько навязчивой, что Олеся никак не могла с ней справиться. Она уткнулась в монитор и попыталась сосредоточиться, но работа не шла.

Как назло, искуситель кружил где-то рядом. Он как будто специально заглянул к ним в отдел, уселся рядом с Мариной – старшим менеджером по стратегическому планированию и стал нарочито громко шутить и смеяться. Он вспоминал свою зимнюю поездку в Куршевель, как он там упал и чуть не сломал ногу во время катания на горных лыжах… Сначала Олесе хотелось просто заткнуть уши, потом она поймала себя на мысли, что ее раздражает то, что ее начальник сидит, развалившись в кресле, и ржет с этой Мариной. А Марина соответственно вся расфуфырилась и что есть силы кокетничала с боссом. Олеся, конечно, стала внушать себе, что ей нет дела до личных отношений начальника с кем бы то ни было… Как в ответ получила целую порцию самых неприличных мыслей по поводу Андрея. Девушка попыталась еще раз углубиться в работу, но мешал веселый голос начальника, который вещал на всю контору о преимуществах Aston Martin и об уникальном механизме часов Jaeger.

– Олесенька, как там наш отчет по банкам за прошлый год? – вдруг крикнул Андрей, повернувшись в ее сторону.

Олеся вздрогнула, в глазах у нее помутилось, сердце готово было выскочить из груди.

– Андрей Анатольевич, можно я пойду домой? – только и сумела ответить она. – У меня голова разболелась. Отчет за выходные я сделаю.

– Хорошо, – невозмутимо произнес Андрей Анатольевич, – идите. Только к понедельнику отчет мне на стол. – Олесе показалось, что последнюю фразу он произнес как-то заискивающе.

– Да, конечно, мне это показалось, – успокаивала себя Олеся. – Он ведь только что кокетничал с Мариной. Просто не успел сменить тон, такое бывает. – К тому же он начальник, может себе позволить, да и пятница, вечер, наверняка у него уже всякие нерабочие планы… – продолжала свои рассуждения Олеся, выключая компьютер и складывая бумаги в сумку.

И тут на девушку накатила еще и волна ревности. Она увидела, как Андрей удаляется с Мариной, ей стало страшно обидно, в душе заговорила злоба.

«Отчет мне на стол», – вспомнила она последнюю фразу, брошенную боссом. И тут же на ум пришла совершенно развратная фантазия на тему начальника и его стола. Олеся схватилась за голову от ужаса. Из офиса она почти бежала.

На улице стемнело, свежий мартовский ветер немного отрезвил девушку. Олеся полной грудью вдохнула теплый влажный воздух, взглянула на синеющее небо и быстро зашагала к метро, читая про себя «Богородицу». Выйдя из метро, она зашла в храм, куда обычно ходила с родителями. Вечерняя служба уже закончилась, народу почти не было. Пахло ладаном, робко горели, мирно потрескивая, свечи. Олеся подошла к своей любимой иконе «Утоли моя печали», помолилась Богородице. Наваждение вроде бы прошло, растрепанные чувства пришли в норму…

Но ночью все началось сначала. Всю субботу девушка металась как в бреду. Пыталась убирать квартиру, а думала только об Андрее, пробовала доделать отчет, но и с ним ничего не вышло. Субботнюю всенощную службу она простояла в храме как во сне, ничего не слыша и отгоняя от себя одни и те же мысли. Даже ушла она раньше и не пошла на исповедь. Родители остались до конца службы, а Олеся все бродила по скверу возле храма, задумчиво вертя в руках мобильный и думая, под каким бы предлогом позвонить начальнику. Потом звонить она все же передумала и отправилась домой. Родители уже ужинали на кухне и странно переглянулись, когда дочь отказалась от еды. И вот уже вторую ночь Олеся не могла нормально спать.

– Олеся, почему ты так долго? Мы на службу опоздаем. Ты будешь причащаться? Мы с папой собирались, батюшка не любит, когда причастники на службу опаздывают, – беспокойной скороговоркой проговорила за дверью мама.

– Мам, идите с папой вперед, я подойду за вами, – крикнула из-за двери Олеся. Больше всего ей сейчас не хотелось видеться с родителями, вести с ними привычные разговоры, идти вместе в церковь. Ей хотелось побыть одной, но и оставаться наедине со своим наваждением она боялась.

Олеся вышла из ванной. Родители были уже почти одеты.

– Олеся, что происходит? – тихо спросила мама. – С тобой что-то не так, ты в пятницу с работы с такими глазами пришла…

– С какими еще глазами?! – оборвала ее Олеся. Внутри у нее закипало раздражение.

– Такими, Олеся, ты меня не обманешь, я сердцем чую. Дочка, может, ты влюбилась? А? – Мама попыталась заглянуть дочери в глаза. – Я так хочу, чтобы ты наконец вышла замуж, внуков бы нам родила. Ну что с тобой происходит, дочка? – Мама явно не находила себе места от беспокойства.

– Мама, отстань! Какие внуки? Не влюблялась я ни в кого! – негодуя на всех сразу и прежде всего на саму себя, крикнула Олеся, натягивая блузку.

– Ну, может, у тебя кто-то появился? Я же вижу, что ты не такая, как всегда. Я так хочу тебе счастья… – Мама уже чуть не плакала.

– Мам, я прошу тебя: не лезь ко мне в душу, дай одно утро спокойно провести! – почти заорала Олеся. Такого с ней никогда не случалось, голос на родителей дочь не повышала даже на полтона.

Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не вмешался отец.

– Лариса, пойдем! – строго сказал он матери. – Опаздываем, а ты тут затеяла… Ты же, Леська, прекрати хамить.

Отец развернулся и вышел на лестничную площадку. Мать посеменила за ним, слышно было, как она стала истерично всхлипывать у лифта. Отец еще долго ей что-то выговаривал.

Олеся упала на диван, обхватив голову руками.

– Господи, ну что происходит? – в отчаянии прошептала она.

Глава 17

Следующего дня Жанна дождалась с трудом. Ей зверски хотелось есть, а еще больше курить. Она сварила остатки вермишели и гречки, приправила их кетчупом, который отыскала в одном из дальних уголков кухни, все это съела и поняла, что искать больше нечего. Надо было ждать, пока появится Женич и купит у нее две картины. К сожалению, больше предложить она ему ничего не могла. Да и эти картины были, что называется, из НЗ. Она берегла их на черный день. В последнее время ведь Жанна увлеклась совсем другим – рисовала свои видения, продавать которые совершенно не собиралась.

Зачем и почему она это делает, Жанна и сама не знала. Сейчас она отдаст барыге свой НЗ, деньги вскоре кончатся, и надо будет вновь что-то придумывать. Но она непременно придумает. В конце концов, если будет совсем невмоготу, продаст квартиру и махнет куда глаза глядят. Жанна была из тех людей, которые никогда ничего не планируют, особенно собственную жизнь. Жанна не задумывалась, на что она будет жить дальше. Ее правилом было: будет день – будет пища. Кое-как собрав волю в кулак, Жанна заставила себя работать – дописала портрет молодого человека по имени Игнатий.

«Может, я схожу с ума? – думала Жанна, стоя у мольберта, размышляя над происходящим и смотря в карие глаза Игнатия. – Нет, конечно, настоящий художник должен быть немного не от мира сего, но даже у этого должны быть определенные пределы. Может, в сумасшествии есть даже какой-то смысл, удовольствие, наконец. Мы же не знаем, что это за состояние, может, это состояние истинного блаженства или нирваны. Ты сходишь с ума, все окружающие крутят тебе пальцем у виска, а ты счастлив, блаженствуешь и не знаешь никаких страданий мира сего. Можешь довольствоваться хлебными крошками, бегать босиком по снегу, не стесняться наготы. И тебе абсолютно по фигу общество, мнение людей, плоды цивилизации. Нет, наверное, в этом что-то есть. Состояние высшего блаженства есть умалишенность. И наоборот».

Жанна подошла к зеркалу и стала разглядывать в нем свое бледное, осунувшееся лицо.

– Нет, я точно скоро сойду с ума, – уже вслух продолжала она свой монолог. – Надеюсь, я не стану городской сумасшедшей, которая бегает по площадям и улицам и выкрикивает нечленораздельные фразы. А впрочем, в этом наверняка есть какой-то свой особый кайф. – Жанна усмехнулась.

Вскоре девушка уже не находила себе места. Женич может просто не приехать, забыть или еще что. Его обещания выеденного яйца не стоят. А денег нет, и есть больше нечего. Рвануть на вернисаж самой? Но там надо платить за место, а если работы не продадутся, рассчитываться будет нечем, придется отдать картину за так. А это еще хуже.

Жанна всегда панически боялась заниматься сбытом собственных работ. Во-первых, продажа картин казалась ей чем-то вроде предательства по отношению к выстраданному детищу. Во-вторых, она часто влипала в неприятные истории. Ее откровенно надували, а она совершенно не умела от всего этого защищаться. Она не умела ни торговаться, ни держать цену, ни идти на принцип. Бывали случаи, когда у нее забирали картины, обещая отдать деньги позже, давали ей телефоны для связи… При этом Жанна чувствовала, что ее обманывают, но все равно давала себя облапошить. Конечно, деньги никто не привозил, а телефоны оказывались левыми, несуществующими. Либо отвечала прачечная или похоронное агентство.

К двенадцати дня наконец раздался звонок и долгожданный одышливый фальцет сообщил, что будет у ее подъезда через пять минут. Женич никогда не поднимался к ней в квартиру. Его вес и одышка не позволяли ему преодолеть пять этажей. Художница и посредник всегда встречались у него в машине. Через пять минут Жанна нетерпеливо топталась у своего подъезда, когда во двор, наконец, въехал очень грязный серый «вольво». Это была старая модель, которая Жанне напоминала огромный квадратный чемодан. Впрочем, хозяин был под стать своему авто.

– Привет. Садись. Что там у тебя? – Женич опустил стекло.

Барыга смотрел холсты, чмокал, пыхтел и поминутно вытирал платком пот со лба. Он всегда потел: и зимой и летом. Ладони его были всегда влажные и холодные, и руку Жанна подавала ему с непреодолимым отвращением.

– Ну, не знаю, – пропыхтел Женич. – Я, конечно, возьму, хотя говорю, что натюрморты сейчас не очень идут. Хотя в твоих, ну да, что-то есть, цепляет. Но ты же понимаешь, бизнес есть бизнес. – Женич, как обычно, важничал, неимоверно растягивая слова. – Спрос-то не мы устанавливаем, а покупатель. А покупателю подавай то, что сегодня в моде. Иногда такую безвкусицу берут, а шедевры, бывает, месяцами продаться не могут. И крутись тогда как знаешь, будто вошь на гребешке. Я вот все кручусь, кручусь, а денег на новую машину так и не заработал.

Жанна сидела ни жива ни мертва, слушала привычный бубнеж Женича и боялась, как бы он не отказал ей совсем.

– Я говорю, мистика сейчас пошла. Запредельщину всякую, чертовщину спрашивают, а натюрморты – это прошлый век уже, на любителя.

Жанна отвернулась к окну.

«Если бы ты знал, что у меня этой запредельщины полная квартира, – подумала про себя Жанна, кусая себя за палец. – А может, показать Женичу – пусть берет?»

– Ну ладно, – решился наконец барыга. – Так и быть, я эти натюрморты возьму. На вот, держи. – И он протянул Жанне конверт.

– Сколько здесь?

– Семнадцать. Говорю же, больше не могу, спроса пока нет. Сам, понимаешь, рискую.

– Ну ладно, Женич, давай, пока. – И Жанна пулей выскочила из его машины. Боясь показать свою радость, она сделала вид, что зашла в подъезд, едва дождалась, пока Женич уедет, – и рванула со всех ног в магазин.

– Йес! Живем! – кричала она, перепрыгивая то одну, то другую лужу, пока не поймала на себе разгневанный взгляд какой-то бабульки, которая покрутила ей вслед пальцем у виска.

«Ну вот, теперь я точно похожа на городскую сумасшедшую, – подумала Жанна и радостно перемахнула через еще одну лужу.