Тем временем в голове Эмильены пронесется мысль: «Милая Лилит. Ты забыла, что любовь – это то, что дает нам жизнь. А одержимость приносит лишь смерть».
Глава шестандцатая. Non Je Ne Regrette Rien
И, если семь раз в день согрешит против тебя и семь раз в день обратится, и скажет: каюсь, – прости ему.
(Евангелие от Луки 17:3–4)
Первое что услышала – это музыку оркестра. Сначала приглушенные звуки, которые все больше обретали четкость. Я слышала:
«Нет! Я ни о чем не сожалею!
Ни о хорошем, что у меня было, ни о плохом».
Постепенно открыв глаза, я увидела перед собой размытый образ, который показался мне невозможным, но все же я видела то, что видела – передо мной сидел Теодор Бергк. А я все слышала слова:
«За это заплачено, это уничтожено, это забыто.
Я обезумела от прошлого!
Мои печали, мои радости!
Я в них больше не нуждаюсь!»
Тео улыбался мне мягкой доверительной улыбкой. Немного оглядевшись одними глазами, я поняла, что нахожусь в церкви.
«Потому что моя жизнь, мои радости —
Сегодня все это начинается с тобой!»
Он допел последние строчки.
«Тебе лучше? Как ты себя чувствуешь? Я принесу тебе воды, раз ты уже пришла в себя. Ведь невозможно оставаться на промакивании губ».
Я привстала и жадно начала пить глоток за глотком. Когда я закончила, на моем лице застыло множество незаданных вопросов.
«Понимаю, ты немного дезориентирована. Так вот, сейчас ты находишься в кабинете папы в нашей церкви. Не бойся, все прислужники уже ушли, я один. Мадлен пришла ко мне на службу, рассказала все что знала, предположила, где тебя можно искать. Не спрашивай, как я вызволил тебя в бессознательном состоянии из этого грязного мотеля. В общем, теперь ты в безопасности. Под строгой конфиденциальностью тебе помог мой знакомый доктор. Он регулярно причащается у меня, так что пришлось на что-то поднажать, где-то проманипулировать, но зато теперь я уверен, что он не скажет никому, что вывел из наркотической комы подругу-куртизанку служителя Бога».
С глазами полными шока, я молча прислонила стакан к уже успевшими снова засохнуть губам и принялась пить.
«Лилит, не хочу на тебя давить, но тебе нужно исчезнуть из Парижа. Я помогу тебе. Я уже все продумал, пока ты была без сознания. Отныне здесь и на этом поприще тебе дорога заказана. Так что через пять минут ты встаешь, одеваешься в одежду, которую я тебе дам, надеюсь, свечницы не обидятся, я куплю им взамен что-то другое…», – он на несколько секунд задумался. «Мы идем пару кварталов, там есть Пьер. Пьер подпольно женил пары на войне, но навык заполнения фиктивных документов у него все еще остался. Мы расписываемся, чтобы ты взяла мою фамилию, меняем паспорта. А далее выезжаем из города. Ехать будем долго. 160 километров от Парижа. Деревня Бюсси, Бургундия. Лилит, это женский Покровский монастырь. Тебе придется, чтобы замести следы на какое-то время стать послушницей. Далее уже будет твой выбор».
Я немного истерично вздохнула. Мыслей не было никаких. Мы приступили к исполнению плана.
* * *
«Тео, мальчик мой, как давно я тебя не видел! Ну присаживайтесь. Как?..»
«Ее зовут Лилит».
«Лилит, отлично, вижу внутренний огонь в душе Теодора. Я, кстати, умею смотреть вглубь! Так что вижу ауры, хоть это и не по-католически, да, Тео?», – Пьер засмеялся, «Не буду спрашивать, почему тайно, всякое бывает: родители против, невеста не девственна, муж не богат, правда?», – он снова рассмеялся заразительным приятным смехом.
«У нас все вместе», – отшутилась я.
«Ну главное вы любите друг друга. На остальное плевать, ведь так?».
Мы с Теодором переглянулись, он нервно взял меня за руку. Было странно видеть его таким взволнованным, тогда я погладила его тыльную сторону ладони своим большим пальцем. Он смущенно улыбнулся.
«Итак, не будем тянуть, понимаю, голубкам уже хочется как можно быстрее уединиться», – он в последний раз хохотнул, а в следующую секунду стал серьезным.
«Теодор Бергк, согласен ли ты разделить остаток своей жизни с этой женщиной? Быть с ней в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии?».
«Согласен, как ни с кем другим», – Тео подавил смешок.
«Согласна ли ты, Лилит…».
«Лилит Буланже».
«Лилит Буланже, согласна ли ты зайти под покров этого мужа, доверять ему, радовать его и любить всем сердцем?».
«Люблю его всем сердцем».
«Скажи, согласна?».
«Я согласна».
«Отлично! Где ваши кольца?».
Теодор схватился за голову.
«Точно! Кольца! У нас, видимо, их нет».
«Тео, какой-то странный ты жених, получается!», Пьер недовольно полез куда-то позади себя.
«Вот! Снял не спрашивайте с кого… Смотрите, какие красивые. С гравировкой! Вам повезло!».
На кольцах с внутренней стороны красовалась надпись: «Вместе навсегда».
Мы обменялись кольцами.
«Теперь же скрепите свой союз поцелуем!».
Мы смущенно посмотрели друг на друга. Было неловко делать это при чужом человеке. Не говоря уже о безрассудности всей сложившейся ситуации. Тем не менее, мы стали медленно приближаться друг к другу, непрерывно смотря в глаза. Его губы накрыли мои. Мне захотелось дотронуться до его щеки, но, вдруг, моя рука соприкоснулась с его. Он пытался совершить то же самое действие. Тогда он накрыл своей горячей ладонью мою, прислоняя к моему лицу. Я ощутила, как по моей щеке стекают слезы. Моя душа трепетала от столь чистого поцелуя, а сердце выстукивало бешенный ритм от настоящей любви к Теодору. Я начала осознавать, как много для меня делал этот человек. Его не нужно было ни о чем просить, он делал это просто, потому что любил меня. Он хранил эту любовь с нашей первой встречи. Когда мы закончили, Тео был весь мокрый от моих слез. Напоследок он поцеловал меня в слезящиеся глаза, а потом в макушку.
«Дети мои, вы можете подождать снаружи, пока я приступлю к формальной части сего романтического действа».
Вы вышли и присели на бордюр.
«Ты как?»
«В порядке. Что дальше?»
«Дальше мы садимся в мою машину и едем до деревни. Ты можешь поспать это время, твое состояние все еще оставляет желать лучшего. Я не стану тебя осуждать, хоть то что ты сделала – это попытка нарушения первой же заповеди – «не убий».
«Я никого не убивала».
«Себя, Лил. Ты попыталась убить себя. Не ты дала эту жизнь и не тебе решать, когда уходить».
«А кому решать?».
«Времени и пространству. Почему ты так смотришь на меня?»
Я не могла убрать с лица умилительную улыбку:
«Потому что ты первый человек с моего рождения, кому я действительно необходима».
«Как воздух», – Теодор понурил голову, а потом потянулся к моей руке. Наши пальцы переплелись.
«Я обещаю тебе, когда все это кончится я стану твоей женой по-настоящему».
Мы рассмеялись.
«Я бы пошутил, что я не предлагал, но…Лилит, ты самое прекрасное создание из всех, что я встречал. Надеюсь, мы не из тех пар, которым «так и не суждено быть вместе». Хотя на нашем пути действительно много сложностей. Ты красивая душа. Нежная, добрая, искренняя. Горящий огонь, освещающий пути всех, кто познакомится с тобой. Жаль, не все смогли оценить это. Гори и не гасни, Лилит. Никогда не гасни, что бы не случилось», – он сжал мою руки еще сильнее, а на мои глаза снова навернулись слезы.
«Ну что, все готово», – Пьер протянул нам паспорта, одаривая добродушной улыбкой.
«Спасибо, друг. Ты нам очень помог».
«Удачного пути, ребята. Берегите друг друга».
Мы сели в машину, Теодор завел мотор, и мы двинулись в том направлении, которое знал только он. Навстречу освобождению, обновлению, навстречу Богу. Я подставила лицо под закатные лучи, теплый ветер и улыбнулась. Теодор заметил это и не смог удержать улыбку в ответ. Прикрывая глаза от наслаждения, я рассуждала о том, как это безумно – ощущать столь поглощающее счастье сейчас. А быть может это просто агония перед тем, что еще не наступило? Ответа не было.
Глава семнадцатая. Ад
Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились?
(Послание к Римлянам 6:3–5)
Поездка прошла или в разговорах, или в безмолвных размышлениях, или в кошмарных сновидениях. Спустя три часа пути мы оказались в Бургундии. За окном царила тьма, и лишь луна служила нам ориентиром. Я проснулась от того, что Теодор энергично тряс меня за плечо.
«Лил, мы почти на месте, только нас кто-то преследует».
Сон сняло, как рукой. Я вскочила на месте и посмотрела в окно заднего вида.
«Что им от нас нужно?!» – машина ехала почти вплотную, и было очевидно, что они не просто «случайно оказались на той же дороге».
«Я остановлюсь, так продолжаться не может. Сначала они просто ехали за нами, но теперь… Это уже слишком. Что дальше, подрежут?».
«Боже, Тео, мы почти доехали, не нужно этого делать!», – мои глаза округлились от страха.
«Слушай внимательно. Я остановлюсь и выйду. До монастыря буквально метров пятьсот отсюда вон по той дороге».
«Я не понимаю, зачем ты это делаешь? Что с тобой случись, я даже водить не умею».
«Если я не остановлюсь, а продолжу ехать до монастыря, они все узнают, а значит усилия были напрасны. Не бойся».
С этими словами он прижался к обочине. Я нервно поправила платье, в ушах бешено выстукивало с придыханием мое больное от нескончаемого стресса сердце.
Машина также припарковалась, но вышли из нее не сразу.
«Тео, может это просто грабители? Давай поедем дальше», – умоляюще на него смотрела я. Он же молчал.
Неожиданно в стекло раздался стук, мы одновременно дернулись от испуга.
«Доброй ночи! Я вас обоих попрошу выйти из машины».
«Кто вы такие и что вам нужно?»
«Я не рекомендую испытывать мое терпение. Это закономерно, поэтому лучше смириться».
«А если не выйдем?» – тон Теодора сменился на угрожающий.
Мужчина у окна рассмеялся, а через секунду разбил стекло. Я пронзительно закричала. Тот схватил Теодора за ворот, высунув голову в окно.
«Не выйдешь, мои ребята сейчас нагнут твою подружку прямо при тебе».
Теодор, поправив одежду открыл дверь, напоследок бросив мне шепотом: «Сначала под сиденье, потом беги».
Они отошли от машины. Я, обдаваемая потом, неотрывно смотрела в зеркало заднего вида. Позволив на секунду себе оторваться, я решила обшарить глазами машину в поисках защиты. Быстрыми движениями залезла в бардачок, но там, кроме карманной Библии, ключей и папорта ничего не было. Оглянулась на задние сидения – там пусто.
«Слишком неподготовленная машина для духовника, решившего сойти на криминальный путь!».
Пригнувшись, я полезла смотреть под креслами.
«А это тебе подарочек от Османа!», – в воздухе раздались хлопки, а я тем временем нащупала под ногами револьвер, как и указывал Теодор. Резко поднявшись, я увидела уже двух людей рядом с Тео. Разгорелась драка. Снова хлопок, и вот уже один из них лежит без сознания.
Я помню лишь то, что мои чувства и воспоминания отключились. Я действовала лишь потакая инстинкту самосохранения. Мой страх был настолько сильным, что трансформировался в энергетический тугой шар прямо в моей макушке, что позволило не быть скованной в действиях.
С каменным выражением лица я вышла из машины, громко хлопнув дверью и стала целиться в самого первого мужчину. Ночь наполнилась запахом крови и звуками брани. Они бились не на жизнь, а на смерть. Тем временем мой мозг полностью абстрагировался от рассуждений, которыми я задалась уже после: «Я же не умею стрелять», «Как не ранить Тео», «Что будет дальше». Пришла в себя лишь тогда, когда увидела, как один из противников хватает пистолет, упавший на землю, и стреляет в Тео. И тогда я тоже выстрелила. Этот момент никогда не исчезнет из моей памяти. Он словно разлетелся на пиксели и замедлился в десять раз. В это же время обстановка стала невероятно четкой: я могла разглядеть место, где мы находимся, одежду этого человека, лицо Теодора во всех деталях, свои неподвижные руки и их машину с открытыми дверьми.
«Я попала…Теодор, я попала!», – со смехом закричала я, но тут же увидела, что пуля достигла цели не только у меня.
«Нет, нет, нет», – я ринулась к Тео, сорвавшись на колени. Взяла его голову в руки. Его бок пропитался кровью.
«Говори мне что-нибудь», – прошептала я.
«Я хочу слышать твой голос. Я хочу говорить о тебе».
«А я о тебе», – с трудом выдавил Тео.
«Тогда будем говорить о нас?», – я улыбалась сквозь слезы. «Я тебя подниму, ты только помоги мне».
«Лил…».
«Мы дойдем до монастыря, там тебе помогут. Что закатываешь глаза? Не хочешь, полежи здесь, я буду бежать так быстро, как смогу и приведу помощь».
«Лил, у меня в кармане лежит письмо. Передай его матушке. То что ты явишься в тот же день, когда произошло тройное убийство – подозрительно, согласись?», – он схватился за бок.
«Но она укроет тебя. Ты переждешь. И все будет хорошо. Ты справишься, я знаю тебя. Хотя бы из благодарности мне ты выживешь, иначе все это было зря».
«Что ты такое говоришь, Тео, это мы выживем, и мы поженимся по-настоящему, помнишь?».
«Просто уходи. Ты не успеешь позвать на помощь. Беги, пока не приехало их подкрепление. Наверняка, они прочешут всю Бургундию, но отныне ты в безопасности».
«О чем вы так долго разговаривали?».
«Он сказал тебя предали. Мадлен. За деньги она рассказала, что тебя стоит искать со мной. Как я понял, о Пьере они, слава Богу, ничего не знают».
Я расплакалась. Так надрывно, что из горла вместо мелодичного плача выходил рык.
«Мне надо помолиться».
Я поцеловала его сначала в один глаз. Потом во второй. Потом в щеки. И, наконец, в губы. Встала и начала с медленных шагов, не чувствуя ног. Все мое тело болело, но не физически. Позади меня раздавалось:
«В руце Твоего превеликаго милосердия, о Боже мой, вручаю душу и тело мое, чувства и глаголы моя, дела моя и вся тела и души моея движения».
А потом я сорвалась на бег.
Глава восемнадцатая. Диана
Укажи мне, Господи, пути Твои и научи меня стезям Твоим.
(Псалтирь 24:4)
Стебли увядшего букета камелий обхватили женские, давно увядшие руки. Поток воды хлынул на деревянный пол кельи. Маргарита поморщилась – в нос ударил запах стухшей воды из-под цветов.
Она безжалостно бросила букет в чугунный бак и стряхнула с рук слизь, оставшуюся от стеблей, не скрывая своего отвращения. Подойдя к соседнему баку с мутной водой, она глянула на свое отражение. Поправила скуфью – шапочку, выпрямила края черного апостольника – платка, и отряхнула рясу – облачение монахинь. Надрывно вздохнула и направилась со двора в зал капитула – место, где совершались службы. Она вошла самая первая, как обычно.
«Какая я ответственная», – пронеслось в голове у Маргариты.
Когда утренняя служба закончилась, настоятельница произнесла уже набившие оскомину слова:
«Итак, сестры, если кому-то есть, что сказать, пусть говорит».
Монахини честно и открыто говорили о тех грехах, которые заметили за собой в течение дня. Маргарита не вслушивалась. Мимо нее проносились лишь обрывки фраз:
«Я согрешила, сестра…».
«Мы прощаем тебе этот грех, сегодня дольше обычного поработаешь в саду».
Казалось, фантазии настоятельницы храма не было конца: она могла бесконечно выдумывать наказания монашкам, так ни разу и не повторяясь – неделя за неделей.
«Сестра Маргарита, тебе есть что сказать?», – спросила настоятельница.
* * *
Прохладный ветер заставил женщину поежиться. Постепенно на синем небе стали появляться яркие звезды.
«Сестра!», – Маргарита вздрогнула и поспешно обернулась: это сестра Диана быстрым шагом, чуть ковыляя шла к ней.
«Вы меня напугали», – ответила Маргарита.
«Поговорите со мной, что-то грусть нашла».
«Прогуляемся к полям?».
«С удовольствием».
Взявшись под руки, они вышли за пределы монастыря.
«Знаете, когда я встречала свой первый рассвет здесь я была так поражена. Этот вид вдруг сжал до ничтожных размеров Париж. Как же здесь было необычно красиво. Впрочем, как и сейчас».
Диана пошатнулась, посмотрев на открывшуюся долину. Замерла, даже задержав дыхание.
«Либо я проклята, либо меня осенила редкая благодать».
Маргарита лишь засмеялась в ответ на этот монолог.
«Ты делаешь большие успехи и в запоминании молитв, и в истории православия».
«А еще меня любит настоятельница, и вообще я здесь всем нравлюсь!», – Диана хихикнула, что заставило Маргариту вновь улыбнуться.
«Берешься за любую пыльную работу, усердно молишься…», – Маргарита продолжила перечислят ее заслуги.
«Просто я пытаюсь забыться. Забыть свою прошлую жизнь. Отмолить свои грехи».
«И как? Получается?».
Диана с улыбкой на лице промолчала.
«Ты ведь здесь уже сколько? Три месяца?»
«Да, три с половиной».
«Помню, как ты пришла ночью. Мы все перепугались. Вся в крови, пыльная, заплаканная. Еле дышала от бега».
Лицо Дианы вдруг помрачнело.
«Помню, конечно. Или это был риторический вопрос?», – она толкнула Маргариту в бок. «Наконец-то, полиция нас оставила. И не только полиция. Кажется, можно вздохнуть спокойно и просто плыть по течению, не думая о завтрашнем дне».
«А это правильно. За тебя подумает Господь, ты главное живи по закону и молись беспрестанно. Тогда будет и не о чем беспокоиться».
Они прошли еще немного и остановились передохнуть.
«Диана, я с тобой поговорить хотела. Скоро привезут к нам девочек-сирот на обучение. Только ты не ругайся сразу…Что думаешь о том, чтобы ты обучила их своему мастерству?».
Спокойные глаза Дианы расширились от ужаса:
«Ты что!»
«А что? У девочек будет шанс увидеть жизнь! А за бетонными стенами храма, знаешь ли, мало чего разглядеть можно! Им же всего по 11–12, а им уже навязывают взять обет! У тебя была такая жизнь! Тебе была дана свобода, Лилит, тебе не понять».
Диана в страхе оглянулась по сторонам и заговорщически заговорила:
«Ты просто ничего не понимаешь! Судьба самых известных нимф, что называли сладостными Венерами одна: их физически или морально уродует ревнивый, деспотичный, аморальный любовник и больше, никому не нужной, она умирает в нищете и одиночестве. Моя клетка была просторнее твоей, но это все же клетка».
Маргарита уставилась на нее, прищурив глаза:
«Ты зря ожидаешь от меня понимания и сочувствия. Тебя точно не ждет та судьба, о которой ты говоришь, даже если ты снова вернешься в профессию. Вот только я не наставляю тебя соблазнять, я прошу учить искусству соблазнения. Знаешь каждой из этих девочек предстоит или остаться здесь в монастыре, не познав ни одной радости жизни, или выйти замуж за мужчину, чья страна победит в войне. Она родит детей, храня честь семьи, проведет молодость за вышиванием, кленя весь мир за то, что родилась девочкой, а когда придет время умирать она спросит: «Зачем было соблюдать все правила, если муки адские наверняка не могут быть ужаснее, чем эта никчемная жизнь».
Диана еще пару секунд смотрела на Марагариту теми же глазами, не верящими в происходящее, а потом разразилась смехом:
«Боже, прости Господи за упоминание Тебя в суе, но как же ты сказала эту последнюю фразу! Как там? Муки адские ужаснее этой жизни?».
«Я сказала: если муки адские наверняка не могут быть ужаснее, чем эта никчемная жизнь», – улыбаясь во весь рот проговорила Маргарита наставляющим тоном.
«Ох, я запишу это у себя в дневнике», – вытирая слезы сказала Диана.
«С такой фразочкой спрячь его далеко-далеко! И не дай Господь тебе подписать автора сей цитаты!».
По полю снова прокатился громогласный смех двух подруг».