– Я просто подумала, что было бы неплохо, если бы ты показал мне всякие интересные места в городе. А еще я удивляюсь, какой ты высокий, – и она стирает со лба растаявший снег.

– Я могу. Давай я позвоню тебе на днях и скажу, в какие дни свободен. Но не думаю, что получится до нового года. Чертовски плотный график на самом деле.

– Ну, по крайней мере, дышать можно не по расписанию.

– Да, – и после довольно долгой паузы добавляю. – Извини, я всегда напиваюсь на дне рождения отца.

– Думаю, со временем все забудется, и тебе уже не придется этого делать, чтобы почувствовать себя в своей тарелке, – сколько ей лет-то все же?

– Я не знаю даже. Более дискомфортных людей я не могу себе и представить. Будь они моими подчиненными, я бы их уволил, – глупая шутка, но Лена все равно улыбнулась.

– Они желают тебе счастья.

– Счастья, которое они нарисовали себе в воображении. Они никак не могут понять, что я уже счастлив. Ну, за исключением тех моментов, когда мне приходится навещать их, – и это ни хрена не шутка! Лена и не улыбалась, а внимательно смотрела на меня.

– Слушай, не думай, что я тебе навязываюсь. Я отлично понимаю, чего хочет твоя мама, но мне просто нужен друг. Ну, в смысле, друг. Ты понимаешь?

– Да, я понял, – неужели я смогу просто дружить с девушкой?

– На моем факультете отчего-то ни одного приятного человека не оказалось. Надеюсь, хоть с соседями по общежитию повезет, – и она подмигнула мне так, как будто это везение каким-то образом зависело от меня. Ее светлые волосы почти полностью покрылись снегом. Через тонкую кофту проступали соски. И там, где ее кожа была оголена, я видел мурашки.

– Ладно. Давай возвращайся. А то пролежишь весь новый год в постели. Спасибо за шарф. И вообще.

– Вообще?

– Просто обычно мамины девушки не такие приятные люди.

– Ха-ха. Мамины девушки?

– Да. И мне определенно нравится, как ты все это воспринимаешь. Сколько тебе лет, кстати?

– А тебе?

– Разве мама не говорила?

– Нет. Наверное, она уже стесняется твоего возраста, – и она хохочет. И этот смех так похож на Мишин.

– Мне 32.

– А мне 19.

– Ну все. Давай-давай, вали в теплую кроватку, – я открываю дверь в подъезд и чуть ли не вталкиваю ее внутрь.

– Ладно, пока. Я буду ждать твоего звонка! – кричит она в щель почти что закрывшейся двери.

– 19 лет? Серьезно? Твоя мама, кажется, в отчаянии, – хохочет Миха, засовывая в рот очередную ложку салата оливье. – Слушай, может, тебе просто поговорить с ними и все объяснить?

– Я разговаривал с родителями много раз. Но им сложно понять все, что хоть как-то отклоняется от привычных стереотипов.

– А почему бы тебе тогда не сказать им, что ты гей? Сейчас это почти что стало стереотипом.

– Кхм… Боюсь, тогда мама начнет приглашать на праздненства парней.

Миха снова хохочет. А потом в два глотка осушает бокал шампанского. С тех пор, как я переехал в свою квартиру, это первый новый год, который я провожу в компании. Из-за завалов на работе Миха не успел свалить из города, и тогда я сам предложил ему приехать ко мне.

Я почти что рад, что сломал тогда ногу и случай свел меня с Михой. Не то чтобы у меня вдруг появилась потребность обсуждать свои дела и уж тем более выслушивать его проблемы. Но порой это и правда бывает забавно.

__________

В середине новогодних праздников мне звонит мама и, даже не задав привычного «как дела?», отчитывает за то, что я до сих пор никуда не сводил Лену. Я вру, что мне не очень удобно говорить в данный момент, но обещаю, что обязательно приглашу Лену на прогулку в ближайшие дни. И пока мама требует с меня клятв на крови, я решаю, что, в принципе, могу разделаться с этим уже сегодня.

– Лена сейчас дома?

– Да, – выдыхает мама в трубку.

– Дай ей мой номер. И пусть часа через 2 подъезжает на Нарвскую.

– Хорошо, – отвечает она как будто даже испуганно, и я вешаю трубку.

Через два часа мы встречаемся в Леной в метро. И, глядя на нее, я понимаю, что стоило предупредить маму о том, что я собираюсь повести девушку на каток. Голубые джинсы, белая дубленка, легкие перчаточки.

– У тебя хотя бы шапка есть? – спрашиваю я ее после взаимного приветствия.

– Да, – и она достает ее из кармана дубленки. Шапка тоже белая.

– Даже не знаю. Я хотел отвести тебя на каток, но твое… кхм… обмундирование, боюсь, не особо подходит для катания.

– Каток, – выдыхает она восторженно. – Обожаю кататься на коньках! А это, – указывает она на свою одежду, – ерунда!

– Ну, если ты умеешь кататься, то, наверное, у тебя есть шанс сохранить этот девственно белый цвет.

– Ерунда, – снова отмахивается она и берет меня под локоть. – Идем?

Нам приходится отстоять огромную очередь в прокат, прежде чем мы попадаем на каток. Лена едет довольно уверенно, но все равно держится за мой локоть. Она рассказывает о своей учебе. О проектах, которые надо сделать для зимней сессии. И о разных смешных людях, которые попадались ей в университете.

– А ты любишь зиму?

– Думаю, скорее да, чем нет. Но лето все же люблю больше.

– Да, мало людей, которые по-настоящему любят зиму. Наверное, это из-за холода. Как думаешь?

– Скорее всего.

Она попадает коньком в трещину и не падает носом на лед только потому, что я вовремя хватаю ее за талию.

– Все в порядке?

– Да, немного потеряла равновесие, – смеется она.

– Может, перекусим? – предлагаю я, унюхав запах блинов.

– Конечно!

И пока мы катимся до шатра, она еще пару раз «теряет равновесие». И мне хочется думать, что выходит это случайно.

– У тебя много здесь друзей? – спрашивает она прежде чем откусить свой блинчик с икрой.

– Не особо.

– Почему? – искренне удивляется она.

– Наверное, потому что я не сильно стремлюсь их заводить.

– Ты, вроде как, волк-одиночка, да?

– Можно и так сказать. Хотя, насколько я знаю, волки – стайные животные.

– Правда? Тогда почему же так говорят?

– Я этим не интересовался. Но подобные несоответствия меня не удивляют. Человеческое общество полно стереотипов. Никто уже толком не знает, откуда они взялись, но их жизнеспособность порой обескураживает.

– Каких именно?

– Ну, например, что люди хотят хорошо выглядеть, чтобы нравиться другим.

– А как на самом деле?

– Думаю, прежде всего люди хотят нравиться самим себе. А те, кому плевать на свой внешний вид, рассыпаются в первый же год брака.

– Но ведь до этого они все же хотят?

– Да не хотят, конечно. Это просто расчет. Им приходится заботиться о своем внешнем виде, чтобы заполучить себе жену или мужа. Они настолько не хотят хорошо выглядеть, что с легкостью допускают измены, лишь бы не ломать семью и опять не включаться в утомительные брачные игры. В основе потребности хорошо выглядеть лежит нарциссизм, который не пропадает ни после замужества, ни с возрастом.

– Нарциссизм – это, вроде, что-то не очень хорошее?

– В разумных пределах нарциссизм полезен. А излишний, без сомнения, вреден. Так же, как и чрезмерная забота и чистота.

Она доедает уже второй блин, делает глоток чая и снова задает вопрос, хотя прекрасно видит, что я не съел еще даже половины своего первого блинчика.

– Ты, значит, кубики себе на прессе ряди собственного удовольствия накачал?

– Конечно, – а сам пытаюсь понять, где она могла их увидеть, и поскорее забиваю рот едой.

– Ты очень странный, – произносит она задумчиво, а я радуюсь, что ее фраза наконец-то не содержит в себе вопроса. Потом она, подперев голову руками, молча глядит, как я ем. И когда я допиваю свой чай, снова повторяет: «Ты очень странный». Я не спрашиваю о причинах ее вывода, поскольку и сам их знаю.

Я провожаю Лену до дома моих родителей и отвечаю отказом на ее предложение зайти в гости.

– Знаешь, здесь рядом есть хороший центр йоги. Я хожу туда 2 раза в неделю по вечерам. Если хочешь, можем как-нибудь сходить вместе. Йога помогает быть в хорошей физической форме, – подмигивает она.

– Хорошо. В какие дни ты ходишь?

– По вторникам и пятницам.

– Если у меня будет свободный вечер, я дам тебе знать.

– Отлично. Ну, звони тогда, – она берет меня за локоть, встает на мыски и целует в щеку.

– Хорошо, – еще раз подтверждаю я нашу договоренность.

– Да, мне тоже приятно, – неожиданно интерпретирует она мои слова. Только я собрался сказать ей, что совсем не то имел в виду, как она уже открывает дверь и ныряет в подъезд.

__________

– Так что насчет шлюх? С твоими доходами ты вполне можешь себе позволить парочку, а то и тройку в неделю. Ты думал об этом?

– Конечно, я думал об этом. Но это опасно, ведь я не люблю резинки. К тому же у меня уже есть парочка довольно дорогостоящих увлечений. А мама приучила меня экономить.

– С твоей фобией я бы больше беспокоился не о заболеваниях, а о том, что одна из твоих баб однажды может залететь и навсегда остаться в твоей жизни, да еще и не одна. А насчет экономии… Ты серьезно?

– Друг, я уже в сотый раз повторяю, что у меня нет фобии. Я просто делаю то, что люблю. И немного того, что приходится делать, чтобы делать то, что я люблю. Ну а экономность – это воспитание, да. Против этого не попрешь.

– Ты меняешь машины чаще, чем я – рубашки. Какая, на хрен, экономия? – хохочет Миха, засовывая в рот очередную порцию спагетти.

– Ну да, я люблю машины. И, к сожалению, их нельзя закадрить парочкой-другой коктейлей.

На этот раз Миха лишь слегла улыбается, а потом вдруг говорит:

– Мы с Викой опять сошлись, – и на его лице появляется знакомое сочетание выматывающей усталости от длительных ночных разговоров и удовлетворенности от более-менее стабильной сексуальной жизни. – Знаешь, мы много обсуждали ту ситуацию. Ну, с ее учебой и нашим расставанием. И она предложила съехаться снова. И я подумал: «А почему бы и нет!». Знаешь, мне кажется на этот раз у нас должно получиться.

– Но ведь ситуация осталась прежней? Ты круглосуточно работаешь, а она все еще учится.

– Ну, она сказала, что изменила свое отношение к ситуации. И будет с понимаем относиться к моему трудоголизму, – я не уверен, что он сам верит в то, что говорит. Проблема большинства людей в том, что они готовы терпеть многое, лишь бы знать, что дома их кто-то ждет, или даже не ждет, а просто присутствует, создавая видимость ожидания. Миха как раз из таких. Если бы он был девушкой, я бы обошел его за километр.

– А ты?

– А я с пониманием буду относиться к тому, что она не умеет готовить, – улыбается Миха. – Нет, правда. Я стараюсь думать позитивно.

– Это как?

– Ну, что она больше не будет устраивать скандалов из-за моих поздних приходов домой. Что постарается поддерживать уют в доме. И, возможно, даже научится готовить. Хотя бы яичницу по утрам. Или, может, какие-нибудь супы.

– А ты ей рассказал о своих ожиданиях?

– Не то чтобы прямо так конкретно…

– Что же вы так много обсуждали, если ты даже не озвучил ей этого?

– Знаешь, просто в основном мы обсуждали чувства. Что почувствовала она, когда мы расстались, а что я. Как мы чувствовали себя все это время. И что чувствуем теперь, когда мы снова вместе. Как это здорово! Я знаю, что ты не очень понимаешь такие вещи. Но я как будто снова стал целым, понимаешь? Если думать только о хорошем, то, наверняка, именно это с нами и произойдет. Оно уже происходит.

Нет. Мысли не материальны. Если в тебе 100 кг веса и ты затягиваешь его в облегающие водолазки и джинсы, то вовсе не мысль «меня никто не полюбит» делает тебя одиноким. Если ты уже 5 лет сидишь на должности менеджера в захолустной конторке, то вовсе не мысль «я не умею зарабатывать» заставляет тебя жить от зарплаты до зарплаты. Можно круглосуточно думать о плохом – этим не зарабатывают рак желудка или нож в спину. А можно думать только о хорошем – от этого проблемы не рассасываются сами собой.

– Я переспал с Викой.

– Что? – произносит он нейтрально.

– В сентябре. Когда я был в отпуске. Мы случайно встретились на пляже.

Он останавливает вилку с очередной порцией макарон над скатертью, и на нее падает пара капель томатного соуса.

– А почему ты мне не сказал тогда?

– Даже не знаю. Я много чего еще тебе не говорю.

– Да, но ты ведь переспал с моей девушкой? Это ведь не «много чего еще». И это касается меня.

– Тогда она не была твоей девушкой. Вы уже 4 месяца как расстались.

Он немного ближе к себе придвигает вилку, соус капает ему на джинсы, и он наконец-то кладет прибор на тарелку. Берет салфетку и растирает жидкие томаты сначала по джинсам, а потом по скатерти.