Лайка

– Но на самом деле, – продолжил Агаев, – та война, что уже, по сути, идет, и которая явно начнется на днях, все же пострашнее будет этого астероида. Еще неизвестно куда она завернет!

– Это так, – чтобы стряхнуть внутреннюю невыносимую тяжесть, соглашаясь с Валерой, перебил его Никита, продолжая его мысль, – нам нужна только полная победа, и они также не могут проиграть… Правильно?

Агаев медленно, словно в замедленном кадре, кивнул головой.

– Но те, которые из-за стеклянной стены затеяли все это, обе эти партии рассматривают не как отдельные мероприятия, а как единое целое. – Никита вскочил со своей кровати и твердым шагом прошел в зал, где остановился возле макета Солнечной системы. Валера последовал за ним. – Они считают себя богами, создавшими эту нашу современную цивилизацию. И это почти так и есть, к сожалению. Если бы ты знал, как мне тошно наблюдать за ними, Валера… Вначале было довольно интересно, а теперь – противно… В целом они вполне даже милые люди, но – скажу как сибирский охотник – смотрят на нас как точно также, как я смотрю на того же соболя или глухаря во время охоты. Мы для них – как бы добыча на охотничьей их территории под названием Земля. Все очень просто, согласись? Да и черт с ними – они не стоят того, чтобы о них говорить сейчас.

– Но кроме тебя никто за ними следить не может…

– Устал я, Валера, – ответил Никита и грустно взглянул на своего собеседника. – Сегодня облачно, а накануне было ясно, и когда я вчера ночью вышел на улицу подышать воздухом после тринадцатичасового пребывания в тоннеле, впервые мне не хотелось смотреть на звездное небо – представляешь?! Мне сложно объяснить это состояние, но ты поймешь, о чем я хочу сказать…

Агаев вместо ответа подошел к модели солнечной системы и, достав из своего кармана клубочек с разноцветными нитками, стал молча разматывать его. Затем он накинул петлю, от которой расходились нити, на шарик, изображающий астероид, стал двигать его и овальный жесткий провод орбиты, прикладывая время от времени нитки к Солнцу, к Земле и к Юпитеру. Прошло минут пятнадцать, пока Валера не закончил свою работу.

– Вот, Никита, где сейчас летит твой небесный объект, – сказал он, показывая пальцем на шарик астероида. К удивлению Никиты он оказался совсем в другом месте, где он был до этого. – Да, вижу, что ты изумлен, но наш Пинто-Волков первоначально опирался на свою память, а она его подвела. Видишь ли, он долго не мог прийти в себя, но потом, когда сознание его стало успокаиваться, он вспомнил, что девять лет назад, через год, как Пинто стал помощником покойного профессора-астрофизика, тот поручил ему во время отпуска сделать некоторые вычисления после обнаружения им нашего астероида. Пинто поехал в Аргентину к родной тетке со старым своим ноутбуком, и пока гостил, сделал эти расчеты. Результаты скопировал на флэшку и распечатал дополнительно для надежности, а ноутбук оставил у тети как бы в подарок. И вот наш Пинто неуверенно мне заявил, пространно поведав всю эту историю со своей тетей, что вполне возможно этот ноутбук так и валяется где-нибудь на чердаке у нее на ферме, так как ноутбук уже тогда плохо загружался из-за плохой работы аккумуляторов. И, что если привезти его в Москву, то он мог бы более достоверно и точно определить орбиту астероида, так как там хранились точные данные наблюдений при последнем прохождении этого объекта рядом с Землей…

– И что в итоге? – спросил Никита с усталой улыбкой, словно бы ему уже было все равно.

– Ну, это была наша профессиональная работа, – ответил Валера и похлопал ободряюще Никиту по спине. – Не буду загружать подробностями, коих, как обычно в таких делах, было множество, и все, как полагается, шло не так, как планировали, но за восемь дней пребывания в Аргентине мы раздобыли ноутбук, и мои ребята привезли жесткий диск в Москву. Ноутбуком, действительно, пользоваться родные Пинто не смогли и, по всей видимости, особо и не хотели: он у них валялся в сарае, а так как в той части Патагонии всегда очень сухо, то все компоненты сохранились вполне приемлемо. Спецы восстановили на диске все, что можно было оттуда выудить, и вот – результат!

Никита удивленно поднял брови.

– Но антенны вроде были направлены… Впрочем, это не важно… А зачем нам теперь следить за этим астероидом, если мы все равно ничего не сможем предпринять действенного против него? – спросил он.

– Вот с этого места и начинается настоящий разговор, Никита, – ответил Агаев. – Только вот надо бы чаю все же попить, а то видишь, как получается…

– Вижу, – нарочито недовольно пробурчал Никита, – только я сейчас притащу из избушки свою алюминиевую кружку специально для тебя, хорошо?

Валера только пожал плечами и грустно улыбнулся в ответ. Никита же оделся и действительно, взяв в руки фонарик, вышел на улицу и зашагал к своему охотничьему домику.

Вернувшись обратно, он долго и тщательно драил свою закопчённую кружку до тех пор, пока не закипела вода в чайнике. Затем Никита заварил чай своим охотничьим способом, выливая и заливая обратно заварку в чайник, и налил потом до краев себе в фарфоровый бокал, а Агаеву в кружку. Все это время они оба не проронили ни слова.

– Все же я позволю заметить, – как заправский дипломат, нарушил долгую паузу Никита, сделав осторожный глоток горячего ароматного чаю, – что ты недоволен не нашей с тобой проблематикой…

Валера в ответ поджал губы и хмуро уставился на кружку с чаем.

– И все это ты подмечаешь и замечаешь, – еле слышно пробормотал он, – но ты прав: это я, как бы правильнее сказать хоть … Ну, в общем, дочка моя, которая учиться на втором курсе юридического факультета МГУ, позавчера стала меня учить политике, представляешь?! Вот вспомнил этот разговор, и все внутри начало клокотать… Я редко бываю дома, а тут заранее договорились, что у меня будет выходной, и надо бы всей семьей вместе посидеть, чуть выпить вина, поговорить. И поговорили, называется: слово за слово, и она меня начинает отчитывать за то, что я честно служу своей Родине. И представляешь, она ни разу не сказала «Россия» – все время «эта страна»: «эта страна» агрессивная, она напала в 1939 году на Финляндию, чуть не напала на Европу в 1941 году, потом уж без остановок до наших дней. И сейчас, конечно же, «эта страна» собирается напасть на невинную Украину, отобрав до этого у нее Крым и введя войска на территорию Донбасса… В общем, чуть ли не началась третья мировая война в итоге прямо в собственном доме! И что характерно: она так чисто кроет меня своим знанием законов, что я чуть ли не сдался – сижу, моргаю глазами и страшно потею от бессилия… Так я и ничего не стал ей отвечать. Да и не умею я агитировать любить Родину! Да и что говорить мне ей – я же ее отец! Мне самого себя высечь, что работал в поте лица, а свою дочь не смог воспитать – отдал на откуп дорогой платной гимназии это дело. Вот и получил результат! А через два дня начнется войсковая операция на Украине, и тогда мне как, – домой вовсе нельзя будет появляться? Ну, то, что она со мной не будет разговаривать – это к гадалке не ходи, а то она и вовсе скажет, что стыдится такого отца! Она уже кинула мне в лицо, что ей стыдно быть русской. Как это тебе, Никита, а? Скажи тебе твоя дочь такое, что бы ты сделал? Впрочем, извини меня и за бокал, и за то, что здесь сейчас наговорил… Немного дезориентирован я из-за этого: спрашивается, кого от кого мы собираемся защищать?

Агаев замолк и стал жадно, глоток за глотком, пить чай. Никита тоже молчал, проникнувшись своим сознанием в страшную проблему своего друга.

– Ладно, товарищ генерал, – неловко махнув рукой, в которой держал чайную ложку, прервал паузу Валера, – во всем этом виноват я один. Бог даст – все придет в норму. У тебя и своих проблем в семье, пожалуй, выше крыши? – И, не дождавшись ответа, продолжил почти без паузы: – Отвлеклись мы от своих служебных дел, однако… Так вот, Никита, Президент и Константин Георгиевич решили, что за неимением технических возможностей воспрепятствовать движению астероида, тебе велено действовать по своему усмотрению. То есть, если этот нехороший кусок космического булыжника упадет на территории России, а тем паче если с него еще посыпаются термоядерные заряды, то ты несешь личную ответственность за все. Начинается великое противостояние, и те, кто любят свою Родину, должны сделать все возможное, чтобы победить в нем! Многие пожертвуют своими жизнями – это ты и так должен знать, без моих декламаций. И если тебе некие высшие силы поручили, как представителю всего человечества, решать человеческие проблемы, то, давай, дерзай! Это не мои слова, а слова Верховного Главнокомандующего.

Агаев встал, прошелся несколько раз от кухни до дверей кабинета, затем поставил стул рядом с Никитой, облокотился обеими руками о стол – левую чуть выставил в сторону, а правой ухватился за свой лоб, – и тихонечко запел:

То не ветер ветку клонит,

Не дубравушка шумит -

То моё сердечко стонет,

Как осенний лист дрожит;

Извела меня кручина,

Подколодная змея!..

Догорай, гори моя лучина,

Догорю с тобой и я!

– Песня грустная у тебя, – прошептал Никита, когда Валера допел второй куплет и замолчал, – но голос у тебя хороший.

– Мой дед мне иногда ее пел, когда укладывал спать в детстве, – улыбнулся Валера. – Вернее, когда я был совсем маленьким. Наверное, эта песня разбудила мое сознание: дед умер, когда мне было чуть больше четырех лет, но я помню как сейчас его хрипловатый, но проникновенный голос. Мне моя покойная мама говорила, что я не могу помнить, мол, в таком маленьком возрасте невозможно запомнить песню, но я все равно помню… Он был 1896 года рождения, прошел империалистическую всю, потом вернулся домой после революции, затем мобилизовали в Красную Армию и даже форсировал Сиваш в 1920 году. В 1921-ом вернулся домой и женился, а через год родился у них сын – Прокопий – единокровный брат моего отца. Он в 1942 году погиб где-то на Кавказе… Первая жена деда повесилась во время коллективизации… А потом, примерно через год после ее смерти, апрельской холодной ночью в окно деда постучались две нищенки – две сестры сироты. Старшая из них и была моя бабушка: дед их пустил переночевать, а утром ей предложил остаться хозяйкой в доме и растить годовалого Прокопия. Так-то, говорят, мой дед был крепким хозяином, то есть кулаком, но к тому времени уже, понятное дело, у него уже ничего не было и жил он в своем перестроенном амбаре. Он, как только стали колхозы организовывать, шестым чувством догадался срочно все отписать туда все имущество (из-за чего и повесилась его первая жена) и стать, по сути, бедняком. Так он остался один с ребенком, но спас, если посмотреть с моей точки зрения, моего отца и меня. Вот так… Во время Отечественной войны на фронт дед ушел вместе со своим старшим сыном и прослужил вплоть до мая 1945 ездовым, встретив Победу под Варшавой. К началу войны у деда, кроме Прокопия, было еще трое детей: дядя Ваня, мой отец и тетя Лида… Вот так, Никита, а я своим детям никаких песен не пел, а надо бы… К тому же ты говоришь, что голос у меня хороший… Глядишь, и дочка была бы совсем с иным мировоззрением…

Снова сало тихо. Никита, не зная, что сказать, вернее, ему тоже хотелось рассказать о своих дедах – не менее героических, – но понимал, что сразу так если начать повествовать о своих предках, то выйдет не совсем тактично с его стороны. Поэтому он встал с кровати и направился заваривать новую порцию свежего чаю. Как ни странно, Агаев до сих пор ни слова не проронил о коньяке, хотя ситуация вполне к этому располагала, если взглянуть со стороны. Никита чувствовал и понимал состояние Валеры: оно было таким же, как и у него – сосредоточенным внутри до предельного напряжения нервов. Поэтому и разговор был такой необычный.

– А Кокарев у тебя просто самородок! – воскликнул Агаев, когда Никита стал разливать чай в бокал и в алюминиевую кружку. – Идеи он выдает с частотой пятьдесят герц, как минимум. Он мне доверительно сообщил, что со своими планами старается не морочить тебе голову. Так что, все падает на меня. Не знаю, он тебе про монтаж заправочной станции не говорил? Нет? Это, говорит, надо для того случая, когда – мало ли – надо будет лететь, например, в Сайгир или в Туруханск. Идея хорошая, так что надо воплощать. Еще Кокарев пристал ко мне с чертежами обустройства небольшой гидроэлектростанции на Нымде…

Никита в ответ удивленно поднял глаза на Валеру, мол, это еще что за блажь такая?

– Да-да, ты не ослышался – именно гидроэлектростанция! – продолжил Агаев, улыбнувшись. – Так что, тут у вас будет скоро просто Город Солнца! Мы даже место сегодня присмотрели под это дело… Тот генератор, что он докумекал сам, на самом деле уже те ребята, что строили эту базу, уже изобрели, и, в кустарных условиях собрав, уже испробовали в двух местах. Но у Сереги принципиально хитрый подход в расположении ротора… Впрочем, не стоит сейчас о деталях ведь, да? Я ему велел начертить свои инженерные изыскания как можно понятнее, и потом я отдам эскизы тем мастерам, чтобы они начали готовить агрегат к началу июня… Они – я уверен в этом – все сделают. Впрочем, они еще встретятся с Серегой в середине марта, когда будут монтировать второй корпус.

Прошло четыре недели, когда Никита, наконец, обнаружил искомый свой астероид. Все произошло так обычно, что он, после таких долгих мучений, даже не удивился и не испытал каких-то особых восторгов, как будто бы так и должно было случится.

В тот день Никита провел за порталом почти целые сутки: обнаружив на злополучном космическом «теле» сперва один объект явно искусственного происхождения, а затем еще около десяти, он стал изучать поверхность астероида вдоль и поперек с абсолютной тщательностью.

Само это небесное тело имело форму ассиметричной гантели, если включить воображение, причем обращенное большей стороной вперед в сторону своего движения. Восемь почти одинаковых посторонних для астероида объектов находились в области «перешейка» или «ручки» этой «гантели», причем все они были заякорены к поверхности особыми анкерами-шпильками. Еще шесть странных аппарата были раскиданы по всей площади, причем два из них спереди и сзади, что натолкнуло Никиту на мысль об исполнении ими функций по корректировке движения астероида.

Уже в самом конце, когда по ощущениям Никита пробыл в исследовании поверхности космического объекта часов двенадцать, он почти случайно обнаружил круглое отверстие рядом с одним из аппаратов корректировки, уходившее под углом внутрь большей части гантелеобразного астероида. Как ни пытался осторожно дотянуться своим взором до дна этого небольшого шурфа, Никите удалось это только с шестой попытки: любое лишнее движение в сторону, когда он попадал на границу твердого тела, его выкидывало на противоположную сторону небесного объекта.

Какое же было его удивление, когда он разглядел, наконец, то, что находилось на довольно большой глубине. «Как и кто, интересно узнать, смог прорыть такой колодец здесь?» – подумал про себя Никита, сообразив, что перед ним девятый аппарат, похожий на те, что расположились кучно на перешейке, причем самый хитроумный. А то устройство, что стояло возле отверстия наверху, видимо служило попутно для связи с этим механизмом. Догадаться же о роли этой связки было несложно: все это хозяйство вместе с астероидом было, как бы заминировано для самоликвидации на случай, если вдруг пойдет все не по плану, и эта летящая с сумасшедшей скоростью глыба захочет снести не часть Евразии, а, например, Северную Америку.

На всякий случай после этой находки, обследовав объект еще раз со всей тщательностью, Никита уставился своим взглядом на голубую звезду – планету Земля, где он сам в данный момент физически находился. Ему показалось довольно забавным тот факт, что об этом ему подумалось впервые. Он долго в нерешительности переводил взгляд то на Землю, то на мчащийся к ней астероид, вполне ясно осознавая, что по новой обнаружить его, например, завтра будет очень и очень сложно, если вообще обнаружит… Поэтому он никак не мог решиться разжать свои ладони. «А впрочем, зачем он мне нужен? – подумал Никита. – Что еще нового я смогу тут обнаружить?»

С чувством выполненной миссии, он устало обвел взглядом черное пространство космоса, и почти случайно разглядел еще один искусственный аппарат на приличном расстоянии от астероида. Приблизившись к нему, Никита обратил внимание на три огромные параболические антенны на нем, два из которых были обращены к Земле, а один – поменьше – в сторону астероида. «А вот и служба связи, – констатировал он про себя. – Скорей всего, должен быть такой же дублирующий спутник…» И действительно, с другой стороны, примерно на таком же расстоянии, летел аналогичный аппарат. «Вот теперь, пожалуй, вся картина раскрылась передо мной: и шириной, и глубиной», – подумал Никита и разжал-таки почти онемевшие свои ладони. При этом в голове промелькнула шальная мысль, что было бы просто замечательно, если бы при повторном вхождении в «информационное поле» своего аппарата, сеанс начинался бы с точки, где он последний раз вышел из него. «Почему это не предусмотрели? – прошептал он вслух, очередной раз после утомительного дежурства почти стекая с кресла, – хотя, в этом случае тоже было бы много неудобств…»

Никита в какой-то степени был рад тому факту, что сейчас на базе он совершенно один: Серега уехал десять дней назад, и по его прикидкам для всех запланированных дел тому должно было понадобиться никак не меньше двух недель. Напарник Никиты рассчитывал слетать-таки в Туруханск, уладить тем все дела, в первую очередь касательно дома, и затем, забрав в Сайгире жену, приехать на верховье Нымды.

С третьим по счету жилым корпусом пока работы переносились в силу известных причин, возникших после 24 февраля. Впрочем, все это, включая мероприятий Сереги с Галкой, волновало Никиту не сильно: ему хватало для этого своей работы по поиску астероида.

Усталый и измотанный, но с необъяснимым чувством весеннего настроения, Никита растянулся на своей кровати и пролежал так с полчаса, не замечая течения времени, чуть прислушиваясь к приглушенным звукам мартовской вьюги за окном.

Когда он поел немного и отправил сообщение условным словосочетанием, что астероид найден и обследован, вдруг он четко осознал то, о чем за все эти последние три месяца внутренним чувством понимал, но боялся подойти к полноте формулировки. Если до этого у него было состояние легкой эйфории от того, что почти невозможная с практической точки зрения часть работ по поиску злополучного астероида наконец-то выполнена, то сейчас Никита почувствовал какой-то неведомый доселе животный страх от самого признания факта существования в реальности этого астероида, притом напичканного непонятно какими модулями с ядерными или термоядерными зарядами.

Никита прилег на диван и закрыл глаза. Вдруг ему вспомнилось до мельчайших деталей история, которая произошла почти сорок лет назад. Тогда, в ноябрьскую ночь, с субботы на воскресенье, у соседа загорелась баня, которую, как полагается в тот вечер хорошенько протопили, да забыли после всех процедур обесточить ее. Снег тогда еще не выпал было – это тоже Никита помнил очень хорошо… Само возгорание произошло в первом часу ночи, когда все село уже спало. Огонь от бани перекинулся на дровяной сарай, набитый перед зимой под завязку дровами и крытый шифером. Когда народ, взбудораженный треском разлетающегося шифера, проснулся, уже запылали в нескольких местах стога с сеном и соломой, включая огромный омет и в хозяйстве Шадриных, который примыкал почти вплотную к хлеву, под крышей которого, как и положено, был еще и сеновал.

Отец Никиты в шоковом состоянии от понимания, что если огонь перекинется на хлев, то его уже не остановить – загорится запросто зерновой амбар, а там уже и сени, и дом, – в одних трусах выскочил на улицу и стал метаться, пытаясь одновременно сделать все возможное для остановки огня. Он одновременно пытался поливать водой из ведра крышу хлева и бани, которая у них находилась с другой стороны дома невдалеке от горящего стога с сеном, выводить скот и начать вытаскивать вещи из дома… Вот уже загорелось со страшным жаром сено под крышей хлева. Искры летят во все стороны так, что никакой надежды на то, что можно отстоять дом, уже попросту нет… В этот момент первая пожарная машина въехала сзади по вскопанному картофельному огороду и стала заливать пеной горящий хлев… Пожар был остановлен. Только тогда отец Никиты вдруг почувствовал, что он в трусах, весь мокрый и почти окоченевший от холода. Никита, вспомнив своего отца, пытающегося что-то сказать ему тогда, но из-за того, что его просто колотило от озноба, и из-за чего даже язык перестал слушаться его, – вдруг беззвучно зарыдал, почувствовав, как ком поступил к горлу… Через два дня отец Никиты слег от двустороннего воспаления легких. Его вылечили в районной больнице, но с тех пор у него стало барахлить сердце – вот поэтому Никите пришлось быстрыми темпами осваивать ремесло отца, чтобы помогать ему. Скорей всего, из-за этого пожара и не стало папы Никиты в тот год, когда он заканчивал школу…

Успокоившись от нахлынувших воспоминаний, Никита почувствовал вдруг, что он именно в том положении отца, когда тот, услышав, как стали бить пальцем от тракторной гусеницы о старый огромный лемех плуга в темноте ноябрьской ночи, выскочил спросонья на улицу с непоколебимой решительностью спасти дом, но с пониманием своего бессилия перед огнем. Только в отличие от своего отца Никита четко осознавал тот факт, что никакая «пожарная машина» не появится… И что ему делать, если соседний дом – Украина – уже горит, а скоро полыхнет и полдеревни вместе с его домом – Россия и Китай от атаки астероида с ядерными зарядами, – было совершенно непонятно.

«И зачем вся эта возня? – с каким-то горьким чувством обреченности подумал Никита. – Если отец ценой своего здоровья и жизни смог отыграть у стихии необходимую для спасения дома толику времени, то я даже такой ценой не могу ничего сделать».

Никита закрыл глаза, но в сознании снова вспыхнули картины из той ноябрьской ночи: черная ночь, которую не может осилить даже полыхающее море огня,– и на этом фоне фигура отца в мокрых семейных синих трусах и притом босиком… У него перехватило дыхание, и Никита вдруг от чувства своего бессилия и тоски по папе вдруг зарыдал в голос, вернее, даже не зарыдал, а завыл… Рекс, пожалуй, сильно бы удивился, если бы увидел в этом состоянии своего хозяина…

Ситников прилетел через два дня на третий к часам одиннадцати. Никита после обнаружения астероида, когда пробыл за порталом больше суток, проспал около пятнадцати часов. Проснувшись в первом часу на следующий день, он до полудня по местному времени следил в основном за Максом, попутно иногда отвлекаясь на Боба и Гарри, которые по его убеждению, были основными игроками в операции с астероидом. Алекс же занимался больше эконмическими делами, что для Никиты было не так интересно. Он на всякий случай все, что казалось важным для политического руководства России, записывал в виде тезисов, чтобы потом передать их Ситникову, раскрывая в случае необходимости на словах те или иные моменты.

Выспавшись всласть накануне, Никите отдыхать не хотелось. Поэтому, немного подумав, он решил проехаться вдоль Нымды до ближней проходной избушки, чтобы открыть-протоптать дорожку после сильной метели и снегопада для Сереги. Пока же тот, по всей видимости, задерживался и, скорей всего, собирался-таки привезти на базу беременную жену.

Сильные метели на узком ущелье на полпути к проходной избушке всегда наметали сугробы так, что проезд на снегоходе становился на этом участке довольно опасным делом из-за возможности провалиться в полынью: сильное течение могло истончить лед под толстым слоем снега. А учитывая то обстоятельство, что Серега будет проезжать с пассажиркой, такие места запросто смогут привести и до трагедии. Поэтому Никита весь световой день провел в занятии по расчистке многочисленных заносов и проверке толщины льда на самых проблемных участках.

На следующий день, когда прилетел Ситников, тот, отправив вертолет без остановки винтов обратно, угрюмо поздоровался и, словно давнишний обитатель базы, молча прошел сразу в основной корпус мимо Никиты, причем с собой у него была только небольшая картонная коробка с ручкой. Никита, немного растерявшись, последовал за ним. Константин Георгиевич, усевшись на диван, открыл свою коробку и достал оттуда четыре одинаковых пластиковых контейнера с бежевым содержимым внутри.

– На, Никита, открой их все и сомни пластилин в один комок, – сказал Ситников усталым голосом. – Потом, как уж Бог наделил тебя талантом ваятеля, попробуй слепить из него нечто похожее на твой астероид. Пластилин начнет твердеть через полчаса и полностью отвердеет через час – успеешь?

Никита, ничего не ответив, молча стал выполнять приказ своего начальника. Вскоре у него в руках лежала вполне, на его взгляд, точная уменьшенная копия смертоносного небесного тела. Так как пластилин пока еще оставался довольно податливым, он также сделал небольшие вмятины шариковой ручкой в тех местах, где были расположены ядерные устройства. Немного подумав, кружочками Никита отметил аппараты корректировки, а также связи. Напоследок, вытащив стержень из ручки, он, к удивлению Ситникова, проткнул им наполовину свой муляж.

– Вот тут, в тени выступающей части астероида, – начал объяснять Никита, показывая слегка смахивающую на ассиметричную гантель свою лепнину Константину Георгиевичу, – расположены довольно схожие модули, по всей видимости, с ядерными зарядами. Вот эти круги с точкой внутри – вроде бы некие очень хитрые с точки зрения науки и технологий аппараты с непонятными для моего разумения двигателями для корректировки движения астероида. Эти квадратики – устройства связи…

– При тебе они не срабатывали? Я имею в виду те, что с двигателями, – перебил его Ситников.

Никита отрицательно покачал головой и продолжил:

– Также в некотором отдалении рядом летят на параллельных курсах два спутника связи и слежения. Но самое интересно находится вот тут. – Он ткнул кончиком стержня в проделанное углубление. – По видимому, здесь находится самый мощный заряд, предназначенный для самоликвидации всего этого «пирога» в случае выходя ситуации из-под контроля…

– А в случае благоприятного для них хода дела – усиления основного удара и для одинаковости радиоактивных следов везде, – добавил Ситников, забирая аккуратно макет из рук Никиты.

Никита замолчал, а Константин Георгиевич бережно уложив комок пластилина на поверхность пустой коробки, стал внимательно его изучать, хотя, по большому счету, смотреть особо там было нечего.

– Я думаю, Константин Георгиевич, – обратился Никита к Ситникову, – что у нас есть единственный способ избавиться от этой напасти: взорвать этот самый заряд, что заложен в шурфе. Даже если бы имелись самые невероятно мощные космические ракеты, которых, на самом деле нет, вряд ли мы сможем помешать… Если только, каким-то образом дополнительно запихнуть еще один заряд в этот колодец и взорвать…

– Ты правильно заметил: у нас нет таких носителей, – как бы продолжил предыдущую мысль Никиты Ситников. – И к тому же даже если высадить гипотетически некий «лунный трактор» на поверхность астероида с термоядерным зарядом в кузове, то спутники, которые летят рядом, все то засекут сразу… – Константин Георгиевич замолк и пристально взглянул на Никиту. – А ты знаешь, как взорвать внутренний заряд?

Никита с простоватым видом улыбнулся в ответ:

– Это должен сделать Макс!

– Ма-а-а-а-кс?! – удивленно чуть ли не запел Ситников.

– Ну да – это сможет сделать только он. Правда, для этого его надо уговорить, во-первых. А во-вторых, для таких манипуляций должны быть некие абсолютно секретные коды, которые, скорей всего, находятся в распоряжении у Боба: он ближе всего обитает к центру «Арес» в Гренландии. И если на конечном этапе вдруг все пойдет не так, то он лично, думаю, прибудет в Гренландию и вручит Максу… Не знаю, дублирование из центра «Афина» этого сигнала предусмотрена? Думаю, что нет…

Никита замолк.

– Я вижу, что ты многое не договариваешь, – заметил очень тихим голосом Ситников. – Впрочем, ты делаешь совершенно правильно: самые тонкие моменты не стоит в этом деле озвучивать даже мне, находясь посреди безлюдной тайги.

– Передача полного управления Максу, – кивнув согласительно головой на замечание Константина Георгиевича, продолжил Никита, – произойдет, по моим прикидкам, где-то в конце мая или в начале июня. Очень многое, что сейчас сокрыто во мгле, во время этого процесса должно засветиться. И мне придется безвылазно наблюдать со своего поста, чтобы ничего не пропустить…

Ситников, молча, с величайшим интересом и даже с чувством некоторого благоговения уставился на Никиту, не смея больше перебивать ход его мыслей, хотя вопросов из-за такого неожиданного поворота дела была масса.

– Мы: моя супруга, я и наша дочь Настя – в конце июня или, может, в июле поедем в Москву, – с совершенной уверенностью в голосе, словно все уже было разрешено, продолжил разъяснять свой план Никита. – Сами понимаете: дочка поступает в институт, – а как она без родителей оправится в Москву… Хотя, мне еще надо подумать: может, я полечу вначале один в Красноярск – очень хочу встретиться с моим доктором перед… Впрочем, я отвлекся… Вы придумайте мне легенду и соответствующие документы, чтобы я смог добраться без проблем до Нью-Йорка. Это, полагаю, вполне возможно, несмотря на сложившуюся обстановку в мире? Как вы считаете, Константин Георгиевич?

Ситников сразу даже не сообразил, что Никита обращается к нему с прямым вопросом.

– Мне надо будет предварительно все обсудить с Президентом, – растерянно ответил Директор СВР. – Ты же есть лицо особой государственной важности… Не знаю, не знаю. Я, честно признаться, сейчас в замешательстве… Впрочем, эта соломинка может и вынесет нас, а, может, и нет, – но выходов других нет. Мы с Президентом обсуждали, что все равно придется в какой-то момент начать открываться перед китайцами, и если они поверят, то уже совместно выступить с ультимативным заявлением: как только астероид приблизиться к Земле – мы начнем, грубо говоря, запускать ракеты в сторону США…

– Нет-нет! – Замахал руками Никита. – Пока я не вернусь обратно, не надо никаких ни переговоров с Китаем, тем паче никаких заявлений. Во-первых, все равно нам это уже ничего не даст – это вы сами отлично знаете. Во-вторых, при любой утечке мой план с Максом срывается полностью.