Лайка

– Марко Ромеро, – вслух прочла надпись рядом и, закрыв паспорт, положила его на стол, словно бы ничего необычного в этом документе не было.

Затем она подняла бумаги с пола и стала их рассматривать. Они оказались авиабилетами.

– Мехико… Стамбул… Казань…, – шептала она надписи на них в состоянии крайнего изумления: все они были оформлены на имя Марко Ромеро, коим был, если верить паспорту, ее отец.

Наконец, до нее стало доходить, что все это могло значить. Ошеломленная, она даже не услышала, как сзади подошел Никита, чтобы вернуть ей смартфон. Увидев, что его дочь в руках держит его авиабилеты, а на столе лежит его паспорт на чужое имя, он молча прошел мимо и сел за стол напротив нее.

– Как тебе сувениры? – спросил он. – Кольцо, сережки и духи я купил в Нью-Йорке; разноцветную собачку – в Мехико; сладости – в Стамбуле. Кроме того, за этот месяц я побывал еще в Нью-Дели и в Сантьяго… Но ты же у меня умная девочка, да? – ты не будешь ни о чем спрашивать?

Настя села на табуретку, положила билеты на паспорт и, взяв все документы в кучу, аккуратно положила их во внутренний кармашек рюкзака.

– Слушай, доченька, а у тебя в холодильнике ничего серьёзного поесть не найдется? Видишь ли, сейчас, минут через сорок к нам в гости нагрянет мой непосредственный начальник – Директор Службы внешней разведки Ситников Константин Георгиевич. Когда ты его увидишь здесь воочию, то ты сама ответишь на все вопросы, которые хочешь задать мне по поводу паспорта и билетов…

– В следующее воскресенье, то есть через неделю, – тихо ответила Настя. – Я так тобой горжусь, папа – если бы ты знал, как я счастлива, что ты у меня есть, и что я – твоя дочь…

– Но еды у тебя в холодильнике нет – ты это хочешь сказать?

Настя рассмеялась. Засмеялся и Никита.

– Мы когда сюда собирались, я маме давал пакет с травяной заваркой, – все еще улыбаясь, сказал Никита. – Ты не знаешь, где он? Константин Георгиевич очень любит чай с добавлением моих трав.

– Он вот тут, – Настя вскочила и достала стеклянную банку из шкафа. – Вернее, из него пересыпала сюда.

– Ты завари не торопясь вот в этой пузатой посудине нам чай, хорошо? – Никита кивнул на большой фарфоровый чайник, стоящий на подоконнике. – Нам как раз хватит поговорить обо всем на свете. А я пока все же помоюсь с дороги…

Никите, памятуя появление Ситникова во время снегопада перед Новым годом, было даже интересно: в каком виде он появится сегодняшней ночью, чтобы случайно кто-нибудь не узнал его. Однако Константин Георгиевич из предметов маскировки просто-напросто в этот раз выбрал затемненные очки и кепку. Никита, заметив, как во дворе остановились одновременно, – правда, в разных местах, – два черных джипа, причем из одного так и никто не вышел, сразу сообразил, что появившийся из другого авто человек есть не кто иной, как Директор СВР. Он открыл входную дверь и, попросив Настю из своей спальни не выходить, а лучше и вовсе лечь спать, стал ждать своего начальника.

– А где твоя старшая дочь – надежда наших пограничных войск? – поздоровавшись с Никитой так, как будто бы они виделись только вчера, пошутил Константин Георгиевич. – Я за нее поручился, а пока ты даже мне ее ни разу не показал. Если еще не спит, позови, пожалуйста, – засвидетельствуем почтение друг другу.

Никита пожал плечами, сходил в зал, как бы ища Настю, хотя точно знал, где она, и только после этого приоткрыл дверь в спальню дочери и тихо спросил:

– Настюша, ты не спишь. – Увидев, что она сидит на диване полностью одетая, как будто бы знала точно, что ее непременно сейчас позовут к Директору СВР, удивленно погрозил ей пальцем, потом улыбнулся и уже громко продолжил: – Пойдем-ка, с тобой хочет познакомиться Константин Георгиевич.

Когда Настя вышла в прихожую, Ситников, сняв очки и кепку, гладил рукой свои седые волосы перед зеркалом в прихожей.

– Эх, ушли безвозвратно мои молодые годы, – сказал он, вглядываясь в свое отражение. Затем, бросив взгляд на Настю, глубоко вздохнул. – А все равно, когда вижу красивую девушку, робею… Здравствуйте, Анастасия Никитична…

– Теперь, к сожалению, Алексеевна по паспорту, – поправила его Настя.

– Ах, узнаю дочь своего отца – такой же замечательный характер. – Ситников подошел к ней и в глубоком поклоне поцеловал ее руку, как настоящий джентльмен.

– Константин Георгиевич, – с серьёзным видом обратилась Настя к Директору СВР, – разрешите мне задать вам один вопрос… Мне папа ничего не говорит о себе, но…

– Подожди, доченька, – остановил ее Ситников. – Скажи лучше, когда у вас принятие присяги в институте?

– Через неделю.

– Через неделю? Ну, хорошо. Задавай свой вопрос, а я подумаю, можно ли на него ответить. Только учти, любая информация о твоем папе – государственная тайна!

– Скажите, а какое звание у него? – Настя смущенно взглянула на Никиту, упомянув его в третьем лице. – Мама как-то спросила, но папа промолчал тогда…

– Скажу так: у меня звание – генерал-полковник, а у Никиты Алексеевича на две ступени ниже.

– Значит…

– Вот именно, – строго перебил его Константин Георгиевич. – И он руководит самым секретным отделом в нашей Службе, и вы, Анастасия… Алексеевна, если ваш отец сам ничего не говорит, то и вы ни о чем его старайтесь не спрашивать. Договорились?

– Есть! – ответила Настя и вдруг густо покраснела.

– Ладно, доченька, ты иди, отдыхай – тяжело вам сейчас на курсе молодого бойца, не так ли? Я постараюсь прибыть к вам в институт в следующее воскресенье: твой отец не может долго оставаться в Москве, так я буду вместо него во время принятия присяги…

Усевшись за стол на кухне, Ситников тяжело вздохнул и уставился хмуро на Никиту. Тот, как ни в чем ни бывало, стал разливать по чашкам свой «фирменный» чай.

– Я же твой начальник, Никита, – как бы шутя, но довольно грозно сказал Константин Георгиевич, отказываясь от предложенного к чаю сахару. – Надо же хотя ради приличия доложить по прибытии в Москву о себе. Я места себе не нахожу, а тут посреди ночи звонит Агаев из Рязани и говорит, что Михаил Иванович Александров у себя дома заваривает чай и ждет вас…

Никита в ответ простосердечно улыбнулся. Затем он сел напротив Ситникова и пристально посмотрел ему в глаза.

– Скажите, Константин Георгиевич, вот я вроде бы на данный момент сделал все, что мог, а радости никакой нет в душе, – грустно прошептал он. – И, наверное, уже никогда не будет… А так порой хочется покоя.

– Значит, ты стал настоящим разведчиком, друг мой, – отведя свои глаза в сторону, ответил Ситников. – Для нас каждая победа – всего лишь ступень к решению следующих – более сложных – задач. Ты извини меня: это я так, от нервного напряжения. Если ты сейчас здесь, в Москве, заварил свой чай и ждешь меня, то значит, на данный момент ты миссию свою выполнил. Это я констатирую, а не спрашиваю. Детали мне неинтересны, так как ты, как я вижу, не настроен их мне раскрывать…

– Пока я боюсь сглазить, называя свою выполненную работу победой – придется ждать до конца сентября. Послезавтра мне надо лететь на свой объект, и там я буду сидеть безвылазно до тех пор, пока своими глазами не увижу осколки разрушенного астероида…

– Шансы на успех ты как примерно оцениваешь, – осторожно перебил его Ситников.

– Думаю, около восьмидесяти процентов…

– Налей-ка мне еще своего бодрящего чаю и я, пожалуй, пойду. – Константин Георгиевич посмотрел на свои часы и облокотился на стол, обхватив подбородок правой рукой. Подождал, пока Никита наполнил его чашку и продолжил: – То, что мне надо было, я увидел: ты жив-здоров, вернулся домой, причем даже чуть раньше срока, который ты сам себе очертил… Не то я говорю, а впрочем, слова не важны… Я очень рад твоему возвращению. Честно говоря, если б ты пропал, то я, видит Бог, ушел бы в отставку, а так – еще повоюем…

После того, как через полчаса Ситников ушел, Никита зашел в спальню дочери и, застав ее спящей прямо в одежде, не стал ее будить. «Потом проснется и переоденется», – решил он и сам тоже улегся спать на диване в зале.

Утром его в половине восьмого разбудила Настя.

– Папа, я тебе вчера собиралась сказать, да вот заснула, а ты даже не растолкал меня, – обратилась она к отцу. – Знаешь что, мы собирались с подругой – она, кстати, дочь военного – поехать сегодня в усадьбу Коломенское, а теперь я думаю, что надо, наверное, отложить это дело…

– И почему же? – потягиваясь на диване, спросил Никита.

– Ну как «почему»? – Настя удивленно взмахнула руками. – Ты приехал ко мне, а я пойду шляться по Москве?

– Ну и зря, – констатировал свое видение ситуации Никита. – Мы же не виделись всего-то месяц. Я нисколько не обижусь, если ты погуляешь до обеда. Ко мне все равно должен в часам одиннадцати подъехать дядя Валера… Кстати, он тебя познакомил со своей дочерью? Нет? Странно…Так вот, если ты таки поедешь в Коломенское, то мы можем встретиться прямо там. С вами мне нельзя… Никто из посторонних не должен знать о нашем родстве – так надо. Вы до скольки собираетесь там пробыть?

– Папа, я уже решила: я хочу побыть с тобой сегодня, – твердо ответила дочь. – А с Ириной у нас впереди долгие годы совместной учебы, а ты твердо, например, можешь сказать мне, что мы увидимся с тобой через месяц? Пожалуй, нет – так? Прогулка по Коломенской усадьбе все равно забудется, а день с тобой – пройдут годы – в моей памяти останется как день, прожитый в раю…

– Ты что, доченька, меня хоронишь уже? – рассмеялся Никита и, вскочив с дивана, обнял свою дочь. – Слишком рано!

– Я вовсе не то хотела сказать, – смущённо попыталась оправдаться Настя, – я имела в виду…

– Но все равно, ты рассуждаешь как прожившая свою жизнь какая-нибудь старушка, а не девушка, которая только что получила аттестат и стоит на перекрестке всех дорог Земли… Впрочем, это твое решение, и я его уважаю. Коли так, то нам надо подумать, чем кормить Агаева.

Дни, похожие один на другой, проскакивали с поразительной быстротой. Вот пролетели четыре недели, как Никита из Москвы сразу отправился на свой аванпост, хотя и думал первоначально после своей «командировки» пробыть немного с семьей: в душе не было покоя из-за чувства невразумительности сложившейся ситуации. Вроде бы он осуществил свой, казавшийся в принципе невыполнимым, замысел, но, в то же время, астероид летел к Земле. В сухом остатке у него имелись обещания Аниты и Марка – «Афины» и «Ареса» – запустить процесс его самоликвидации, но это были только слова! Допустим, в силу особых случившихся отношений с Анитой, она ни в коем случае не передумает и, когда придется подтвердить команду на уничтожение опасного небесного объекта, она это сделает без колебаний. А что Марк? Наблюдая за ним после возвращения на базу, Никита, сам не зная почему, чуть ли не сам себе стал внушать, что тот начал сомневаться в целесообразности выполнения своего обещания перед ним… Но он уже ничего не мог сделать. Никита сам даже не понимал, почему он, не пробыв ни дня с семьей, с тупым упрямством следит, в общем-то, за статичной картиной работы Макса и за астероидом, словно он сможет что-то исправить, если все пойдет не так. К слову сказать, Никита, помучавшись две недели, стал довольно быстро ловить на свой фокус это злополучное небесное тело. Он уже, чуть ли не боковым зрением фиксируя положение звезд и планет Солнечной системы, умудрялся в течение каких-то двадцати-тридцати минут обнаруживать его, будто бы у него необычным образом появился некий космический «нюх», и ему не составляло особого труда взять «след» по запаху.

Что касается Аниты, то Никита, пытаясь успокоить свое сердце и свою совесть перед Таней, решил вовсе перестать следить за ней: поступить он каким-то образом в Аргентине иначе не мог, а дальше – как Бог даст…

Никита по прибытии на верховье Нымды, как и полагалось, нашел Серегу одного на хозяйстве: Галка находилась в роддоме после рождения сына. К глубокому сожалению Никиты и, естественно, Сереги, роды прошли тяжело, и прибывший специально из Москвы акушер распорядился оставить мать с ребенком в госпитале авиационной части под его присмотром в лучшем случае на полтора месяца. Узнав подробности, Никита чуть ли не силой отправил Серегу к жене, так как особого персонала в военном госпитале за роженицами не было, а уход за ней и за новорожденным, по его разумению, был просто необходим. Им там командование частью еще загодя выделил однокомнатную квартирку в офицерском блоке, и Серега, забрав туда жену и сына через неделю после прибытия, стал с присущей ему энергией заботиться о них.

Никита же отправил своего «адъютанта» не только ради поддержки Галки в тяжелую минуту, а еще и потому, что ему страстно хотелось вплоть до двадцать пятого сентября обретаться на базе в одиночестве. Он и в Москве, в то воскресенье после прилета из Мексики через Стамбул и Казань, Агаеву строго наказал не навещать его до того момента, пока он сам не подаст сигнал кодовым словом об уничтожении астероида. «А если этого не произойдет? – спросил тогда Валера после долгой паузы, услышав его просьбу. – Ты позволишь хотя бы мне прилететь к тебе, допустим, через три дня, даже если ты будешь молчать, а?» – «Я думаю, что в этом случаю ты меня не найдешь там все равно», – ответил Никита, сам до конца не понимая смысла им сказанного в этих словах.

Двадцать третьего сентября Никита вернулся из тоннеля днем. Он вышел из дома и уселся на ступеньку крыльца. Уже третий день стояла отличная ясная теплая погода, что было немного странно, но Никита ничего этого почти не замечал. Вот и сейчас, отрешенно уставившись на голубое небо поверх окрашенной яркими прощальными красками осенней тайги, он задумался над смыслом своего пустого наблюдения за астероидом за последние четыре недели. Он ясно осознавал, что вся его изнурительная работа была за это время абсолютно бесплодна, но он не мог иначе. Никита сам себе до конца не мог объяснить – зачем ему надо было непременно следить сутками напролет за этим зловещим небесным телом? Выползая из тоннеля словно зомби, он на автопилоте кормил Рекса, который в последнее время даже перестал подходить к нему поприветствовать или, тем паче, попытаться уговорить пойти на охоту, чувствуя, что все это пустое. Никита даже не замечал, как природа менялась вокруг, постепенно из лета перебираясь ближе к зиме. Он довел себя уже до такого состояния, что и сам астероид перестал его волновать.

Спал Никита урывками то в тоннеле, то в своем кабинете, но в основном прямо в таинственном зале, сползая со своего рабочего места, когда руки немели и сами отпускали цилиндры. Питался он почти одними консервами, которых было, к счастью, завезено Серегой великое количество за лето.

Никита чувствовал, что энергия портала подпитывает его организм неведомыми ему силами, но даже этого не хватало: его разум мчался с бешеной скоростью, все ускоряясь, по маленькому замкнутому кругу, пытаясь быстрее увидеть развязку. И эта беспощадная центробежная сила разрывала его душу…

Вдруг с другой стороны Нымды над верхушками елей и багровых осин промелькнуло что-то черное и исчезло. Рекс тут же встал в стойку, без труда угадав в этом явлении глухаря. Подождав, – среагирует хоть как-то на молодого петуха Никита, – и, не дождавшись никакого результата, Рекс строго взглянул на своего хозяина. «Пойдем же, ну, возьмем его с подхода! Как же так: он прямо издевается над тобой, а ты даже не замечаешь его?» – читалось в его глазах.

– Давай, Рекс, я завтра сделаю себе выходной, – устало прошептал Никита, погладив лайку. – Надо… Надо будет за завтрашний день немного прийти в себя, а то, не ровен час, можно так и свихнуться.

На следующий день, двадцать четвертого сентября, Никита с раннего утра отправился в сопровождении своего пса в тайгу. Погода начинала портиться: небо ночью заволокло плотно облаками, но дождя не было. Для охоты условия были почти идеальными, но добывать дичь, а особенно глухаря, Никита не хотел категорически: только при одной мысли, что придется ощипывать и разделывать птицу, что он раньше делал на автопилоте, ему становилось некомфортно прямо до тоски. Сделав на той стороне реки по своему путику круг, они вернулись назад в четвертом часу. Прогулка не принесла Никите ожидаемой бодрости духа – все та же гнетущее состояние ожидания неизвестного, которое уже физически давило в висках то тошноты, словно бы у него начиналась морская болезнь.

Уже подходя к базе, Никита все же, чтобы обрадовать Рекса, не удержался и подстрелил невнимательного рябчика. Так что ему пришлось все же немного повозиться с дичью. Но готовить точно он не хотел, и потому, уже начав варить птицу целиком, он через полчаса вытащил ее и отдал Рексу, на что тот среагировал сдержанным восторгом.

Перекусив, Никита решил свой выходной день завершить баней. Он жарко натопил ее, но в последний момент, когда он стал уже раздеваться в предбаннике, его обуяла такая тоска и лень, что он оделся и пошел обратно домой.

Итак, пришел тот день, который так ждал Никита и которого он боялся. Вот тот день, наступление которого внутренне торопил и одновременно надеялся, что он никогда не придет. И эти коллизии психических противоречий довели его в преддверии этого переломного момента до состояния полной апатии ко всему, включая даже сам астероид и жизнь самых близких ему людей. Он понимал, что нельзя оставаться в таком состоянии и надо срочно выходить из него, но изменить ничего не мог, словно бы неведомая сила сковала его волю. В некоторые мгновения ему даже иногда начинало нравиться это состояние, и тогда снова ему приходила в голову мысль, что он давно умер, и все нынешнее положение вещей – всего лишь испытание для его духа.

Так наступил вечер двадцать пятого сентября. Четырнадцать часов нью-йоркского времени соответствовало двум часам пополуночи красноярского, и поэтому Никита пробрался в свой таинственный зал примерно за четыре часа до наступления этого рокового момента….

В итоге все произошло как-то обыденно и даже непонятно! Никита, обнаружив астероид за сорок минут, что для него уже было многовато, «прилип» к одному из спутников связи и пронаблюдал за ним, не чувствуя течение времени, вплоть до той секунды, как все вдруг исчезло в мгновение ока. Поначалу он даже решил, что он уже стал спать наяву, и оттого, возможно, взгляд свой сфокусировал на какую-нибудь звезду, и его выбросило в случайную область космоса. Но увидев, как в стороне летит нечто плоское и вращается, он приблизился к этому объекту и признал в нем параболическую антенну от спутника связи, к которому он был «заякорен». Внимательно оглядев все вокруг, он стал замечать, как вдалеке, со всех сторон, мелькают и исчезают в темноте космоса некие точки. Еще немного, и он остался с одним только куском искореженной антенны – и все. Ему вроде бы причудилось то мгновение, когда вокруг вроде бы что-то мелькнуло, но он не был уверен, что это был именно взрыв. Все-таки Никита до конца не был уверен и решил про себя, что из-за крайней утомленности в какой-то момент его нервные клетки просто на время выключились, чтобы не погубить весь организм. Впрочем, все это было уже неважно: замечательно было то, что астероид больше не существовал, а значит и его миссия выполнена. Он еще раз внимательно осмотрел то, что осталось рядом с ним от спутника, потом, обнаружив вдали удаляющийся относительно него не совсем быстро, еще какой-то булыжник размером около десяти метров, переместился туда и осмотрел его вокруг. Рядом с ним оказалось целое облако мелких камушков и даже пыли, что явно доказывало – он есть обломок астероида.

Никита разжал ладони и буквально стек студнем со своего удобного кресла. Перед глазами заплясали прозрачные мушки, – и он потерял сознание.

Очнулся Никита от того, что как будто кто-то его легонько тормошил. Вспомнив, что он отключился прямо в таинственном зале, Никита в первую секунду страшно испугался: кто мог материализоваться рядом с ним – не посланник ли неких высших сил хочет наказать его за то, что он заигрался, называя себя напрямую без всяких обиняков «ангелом»? «И почему здесь стало темно? – подумал он, и одновременно промелькнула ужасная догадка: – Не закрылся ли тоннель, и я остался здесь вечным пленником?»

– Никита, ты живой? – послышался тихий голос Агаева. – Никита… Черт, фонарик сдох… Никита…

– Валера, это ты? – спросил Никита и не узнал своего голоса: он словно прохрипел слова. – Как ты здесь очутился? Разве портал исчез?

– Какой портал? Ты же лежишь возле самого входа в тоннель…

– Как возле входа? Я потерял сознание там…

– Пойдем наверх, а то я тут не вижу ничего: взял какой-то фонарик возле люка, а у него аккумулятор разряжен – включил, увидел тебя, а он тут же погас. Давай-ка, поднимайся. Держи мою руку.

Никита схватился в темноте за плечо Валеры и, к своему удивлению, вскочил на ноги вполне бодро, словно и не было никакой усталости и изнуряющего напряжения в мышцах. Только сейчас, за спиной, – видимо, он лежал вдоль тоннеля ногами в сторону портала – он заметил светлое пятно.

– Кто же все-таки перенес меня сюда? – изумленно прошептал про себя Никита и, отпустив руку Агаева, зашагал в сторону выхода.

Никита, поднявшись наверх, – Агаев шел сзади, чуть подстраховывая его, – прошел в зал и уселся на диван. Часы на включенном ноутбуке показывали половину третьего. За окном еще было вполне светло. На улице чуть моросил осенний дождик. Почувствовав аромат жареного мяса, Никита недоуменно уставился на присевшего напротив Валеру.

– Ты когда успел прилететь сюда? – спросил он.

– Вчера вечером, – ответил Агаев. – Мы вчера ждали-ждали от тебя вестей, но ты не подавал признаков жизни, и тогда Константин Георгиевич срочно приказал отправиться мне к тебе…

– А почему вчера? – перебил его Никита. – Постой, а какое число сегодня?

– Двадцать седьмое… То есть ты хочешь сказать, что ты провалялся в тоннеле сутки без сознания? Интересно…

Никита ничего не ответил. Он встал и вышел из зала, ориентируясь по вкусному запаху. Увидев на плите сковородку с мясной поджаркой, он достал ложку из ящика стола и стал, стоя, есть прямо из нее. Валера же остался сидеть в зале. Прошло минут пятнадцать, когда Никита, съев все содержимое сковородки, вернулся обратно в зал. Увидев, как Агаев, словно наперсточник, двигает, сидя за столом возле макета Солнечной системы, четырьмя коробками разных размеров и толщин, он сел напротив и удивленно прочел названия на них.

– Да-да, это все тебе, – задумчиво произнес Валера и пододвинул первую коробку с золотым гербом. – Значит, так. Тебе присвоено звание Героя России…

– Но…

– Пожалуйста, не перебивай, – попросил Агаев и пододвинул по очереди остальные три друг за другом. – А это ордена «За заслуги перед Отечеством» четвертой, третьей и второй степени: четвертой степени – за Африку, третьей – за твою кругосветное путешествие, второй – за самоотверженный труд. Удостоверения там внутри. Конечно, эти награды должен был вручить Президент нашей страны, но пока он слишком занят, а откладывать он не хотел: хотел тебя хоть как-то ободрить и обрадовать.

Никита, не притрагиваясь к наградам, равнодушно оглядел их и, словно вспомнив что-то важное, спросил:

– Валера, ты Рекса кормил?

– Кормил, конечно, но он почему-то почти не притронулся к еде…

Словно услышав свое имя, на улице послышался короткий лай Рекса.

Никита сложил коробки стопкой и пододвинул их на край стола.

– Но ты даже не спросил про астероид, – глубоко вздохнув, также без всяких эмоций произнес Никита. – Как же так: такие награды просто так?

– Как это просто так! – не выдержал Агаев и вскочил со своего места. – Как это «просто так»?! Да что же это ты говоришь такое, друг ты мой ситный?

Агаев стал нервно ходить туда-сюда по комнате, не находя слов.

– Даже если я спросил про астероид, то что бы это изменило? – усевшись обратно на свое место, уже спокойно спросил он. – Ты проделал такую огромную работу, что я просто не могу даже найти подходящего слова, чтобы ее охарактеризовать. И ты, как настоящий герой, ушёл один на задание, с которого никто другой из нас живым бы не вернулся. Я тебе, без всяких лишних разглагольствований, лишь передам слова Президента. «Независимо от результата, это самое малое, чем мы обязаны Шадрину. К тому же, если астероид долетит до Земли, то все это ровным счетом уже ничего не будет значить», – так сказал Верховный Главнокомандующий, и я всецело эти слова поддерживаю, впрочем, как и Константин Георгиевич. Это он мне передал слова Президента. – Валера замолк, потом через несколько минут вдруг тихо спросил: – И как все-таки твой астероид?

– Его больше не существует… И все таки очень странно: я потерял сознание… после…, вернее, где-то получается в четвертом часу двадцать шестого, а ты меня нашел уже здесь через полтора суток. Кто интересно меня сюда приволок?

– А я еще удивился про себя, мол, где еще один велосипед? – задумчиво поддержал его мысли Валера. – Впрочем, все это уже неважно! Слушай, ты умял один целую тарелку мясного рагу. Думаю, тебя мучает жажда – надо бы немного выпить по этому поводу. Ты не возражаешь?

Никита глубоко вздохнул и кивнул в знак согласия головой.