Стреноженная Россия: политико-экономический портрет ельцинизма

23 сентября в Министерстве обороны отключили «вертушки» и телефонную связь, забрали табельное оружие у сотрудников министерства и генералов, возле каждой двери посадили по два охранника из других ведомств. И генералы это терпели, лишь тихо и робко обсуждая вопросы выхода из политического кризиса. Положение вокруг Министерства обороны нагнеталось, и не видеть этого было нельзя. С каждым днем в армии усиливался режим секретности. Начальник Генштаба М. Колесников издал специальный документ об изменении порядка телефонной связи центральных органов военного управления с войсками. Это беспрецедентный факт в мирное время. Теперь сотрудники аппарата Министерства обороны не могли самостоятельно связаться ни с одним воинским подразделением – будь то дивизия или полк – даже по закрытой связи. Только начальник штаба соответствующего рода войск мог дать разрешение, ознакомившись сначала с содержанием предстоящего разговора.

Все это свидетельствовало о том, что ни Б. Ельцин, ни П. Грачев не были уверены, как поведет себя армия, включая высший генералитет, в той ситуации, которая сложилась после 21 сентября, то есть в результате попрания Конституции. Нужно было не только предотвратить утечку информации, но и помешать объединению своих противников в самом министерстве.

Не зря уже в первые дни сентябрьско-октябрьского противостояния П. Грачев пытался усыпить бдительность своего окружения и россиян: «Армию нужно оставить в покое… Армия попытается сделать все, чтобы не допустить кровопролития».

Какое место займет армия в государственном перевороте и какова цена заверений генералитета – вскоре стало очевидно.

Знал ли о позиции П. Грачева генерал К. Кобец? Не думаю, что не знал. По крайней мере, один факт заставил меня задуматься.

В кабинет вошли сотрудники секретариата и сказали мне:

«Смотрите, Юрий Михайлович, генерал К. Кобец дает интервью в связи с событиями на Ленинградском проспекте у штаба ОВС СНГ и говорит о том, что армии дается приказ стрелять на поражение». «Не может такого быть», – вырвалось у меня.

Позвонил К. Кобецу по сотовой телефонной связи. Порученец сказал: «Он в Генштабе и будет не скоро. Как прибудет, я его с вами свяжу». Звоню на дачу Кобеца. Трубку берет его жена, Люся. Я спросил, не слышала ли она выступление Константина Ивановича по телевидению, и рассказал, в чем дело.

«Нет, – отвечала она, – не слышала. Опять куда-нибудь вляпался».

Каково же было мое удивление, когда через некоторое время мне сообщают, что магнитофонную запись этого нашего разговора министр П. Грачев прокрутил лично генералу К. Кобецу как свидетельство «подпольной» деятельности его супруги.

И все-таки даже в таких условиях мы надеялись, что армия может быть использована лишь в режиме «голубых касок» – для разъединения Дома Советов и войск милиции.

До трагических событий 4 октября у многих, с кем я говорил, – народных депутатов, руководителей краев и областей, лидеров ФНПР и различных партий – сохранялась уверенность, что до вооруженного нападения на Дом Советов вряд ли дойдет.

А вот независимые эксперты, имеющие связи с Администрацией президента и силовыми структурами, уверяли в обратном. Сценарий был разработан уже давно. «Артподготовка», по Ельцину, закончилась. Остался штурм. Срок его переносился изо дня на день. Началась игра нервов. Кто не выдержит первым?..

Вариант «голубых касок» не сходил с повестки дня. К. Кобец пожелал встретиться со мной и обговорить его. Но нас уже не выпускали из Дома Советов и тем более не впускали в него. Значит, нужно было найти такого депутата, которого он хорошо знал и которому доверял.

Выбор пал на дважды Героя Советского Союза, летчика-космонавта В. Севастьянова^[503]. Он должен был пройти через кордоны, пользуясь своей известностью, и потом немедленно приступить к переговорам.

В этот же вечер В. Севастьянов вышел из Дома Советов и сразу же попытался созвониться с К. Кобецом. Ему это долго не удавалось. Я разговаривал по телефону с нашим посланцем практически ежечасно, прося ускорить поиски генерала. За сутки В. Севастьянову удалось связаться с шестью высшими руководителями подразделений. Все они понимали нелепость своего положения, внутренне поддерживали позицию Верховного Совета, но, повторяю, предательство по отношению к армии в годы горбачевской «перестройки» и трехлетнего правления ельцинских «неодемократов» многому их научило. В основном они предлагали согласиться на «нулевой вариант» и одновременные досрочные выборы президента и Верховного Совета. Но «нулевой вариант» требовал проявления мужества со стороны автора Указа № 1400. И мы почти не верили, что Ельцин пойдет на его отмену. Но где-то в тайниках души еще теплился лучик надежды…

Наконец, состоялась встреча В. Севастьянова с К. Кобецом. По словам В. Севастьянова, он многократно пытался подтвердить позицию нейтралитета армии, желание в крайнем случае использовать ее в режиме «голубых касок», но, когда дело касалось конкретного механизма, уходил от разговора. И все-таки я убеждал В. Севастьянова продолжать переговоры и найти приемлемое решение. Последний звонок от В. Севастьянова прозвучал поздно ночью 3 октября. Он сообщил, что очередной раунд переговоров состоится завтра утром. Но утром начался штурм.

В Верховный Совет проникали, особенно на первых порах, посланцы Генерального штаба, военных округов, которые заявляли, что понимают политическую ситуацию, осознают, что совершен государственный антиконституционный переворот, но вмешиваться пока не будут, будут ждать развития событий. Слишком часто в прошлом политики использовали армию, а затем бросали ее и делали «козлами отпущения» генералов.

Вспомните тбилисские события, армяно-азербайджанский конфликт. В сознании военных зародился и все больше укоренялся синдром недоверия: народ не доверял и боялся армии. Армия ушла в тень, пытаясь не заниматься политикой, хотя это невозможно, ибо армия является одним из ее инструментов. Мы чувствовали, что идет крупная игра: генералы выжидали – кто кого?.. Но центра в политической схватке без правил и сдержек, как известно, не бывает, жизнь заставляет прибиваться к тому или иному берегу. Такова диалектика. В данном случае и высшему командному составу в конце концов пришлось выбирать между данной народу присягой и антиконституционными действиями правящей верхушки. В конечном итоге их сломали – генералы встали на сторону зачинщиков государственного переворота, фактически – против своего народа.

Но ведь осенью 1993 г. речь шла не о локальном конфликте, не об уличной схватке. Произошел государственный переворот, и армия по Основному Закону, по Конституции России, никого не спрашивая и ни на кого не оглядываясь, должна была выступить на защиту Закона. Начинаешь думать, что прав был А. Руцкой: слишком хорошо народ закормил наших генералов. Вот они и предпочли отсидеться в блиндажах, поглядывая из них: чья возьмет?

То, что российская армия не пресекла государственный переворот 1993 г., имеет и более глубокие корни. Обратимся к событиям декабря 91-го. После беловежского сговора именно армия должна была встать на защиту целостности Союза ССР. Вспомним воинскую присягу: «Я всегда готов по приказу советского правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик…» Но струсил Верховный главнокомандующий М. Горбачев, предал и Родину, и армию, и народ. Так чего же мы ждали от армии в 93-м?

События 1993 г. и место в них армии в известной мере перекликаются с событиями французской революции 1850–1851 гг., проанализированными К. Марксом в «Восемнадцатом брюмера Луи Бонапарта». Если армия голосовала за парламент, пишет он, то депутаты почему-то считали, что армия пойдет за ними и на бунт. Но для того, чтобы это произошло, «требовалась общность серьезных интересов, находящихся под угрозой. Нарушение какого-то параграфа конституции не могло побудить такого рода интерес. Разве конституция… не была уже нарушена много раз? Разве самые популярные газеты не заклеймили конституцию как дело рук контрреволюционеров?»^[504]

Как удивительно совпадают сценарные события, разнесенные почти на полтора столетия!

Многие народные депутаты РФ, как и деятели противоположной стороны, понимали, что без вмешательства армии политическое противостояние не может быть разрешено. Уже вскоре после переворота команда Б. Ельцина понимала, что не имеет необходимой поддержки у москвичей, в краях и областях. Наоборот, жители столицы стремились прорвать кольцо блокады, устраивали демонстрации и митинги. Б. Ельцин понял, что только сила может спасти его антиконституционное положение. Следовательно, армия и ее руководство должны были быть «сломлены». Требовались сильная провокация. И этот повод был в сценарии: «прорыв» москвичами блокадного кольца вокруг Дома Советов. Опять пролилась кровь. Штурм мэрии и «Останкино» либо других объектов также предвиделся авторами сценария. Снова пролилась кровь гражданского населения, но теперь уже в массовом масштабе. Подчеркиваю: то были звенья одной цепи, название которой – провокация.

Армия в этих условиях уже не могла оставаться сторонним наблюдателем, занимать нейтральную позицию. Она должна была принять чью-то сторону. Началась борьба силы Закона и произвола Силы. К сожалению, в этой борьбе одержал верх закон Силы.

Не последнюю роль здесь сыграло долгожданное для армии повышение заработной платы и денежного довольствия в 1,8 раза. Этот вопрос имел принципиальное значение. Еще 1 сентября к Председателю Верховного Совета Р. Хасбулатову обратился начальник Генерального штаба М. Колесников. Он отмечал, что общественно-политическая обстановка в армии резко обострилась. Среди всех категорий военнослужащих растет непонимание и разочарование политикой, проводимой в отношении Вооруженных сил. Среди офицеров падает дисциплина. Бывают случаи отказов от заступления на боевое дежурство. В ряде частей начинаются стихийные акции протеста членов семей военнослужащих. Основная причина – социальная незащищенность военнослужащих. Выплата и без того невысокого денежного довольствия задерживается на 1–3 месяца. Это ставит семьи военных на грань нищеты. На что жить защитникам Отечества?

По всем этим вопросам, отмечал М. Колесников, министерство обращалось к президенту и в правительство, однако положение не улучшалось. Более того, Председатель Совмина направил в военные округа и флоты ложную информацию, что задолженность правительства военнослужащим незначительна.

Р. Хасбулатов поручил мне проанализировать ситуацию и установить истину. Выявилась удручающая картина: задолженность правительства армии на 1 сентября 1993 г. достигла почти 2 трлн р. Без финансовой поддержки армия могла развалиться окончательно. Мы подготовили вопрос для обсуждения на Верховном Совете. Предполагалось внести соответствующие коррективы в финансовый план с тем, чтобы помочь армии. Однако развернувшиеся вскоре события не позволили Верховному Совету решить эту задачу до конца. А появление «упреждающего» президентского указа перед началом «горячих» событий как бы сдвинуло чашу весов в президентскую сторону.

Утром 4 октября 1993 г. в 4.00 мне позвонили из-за пределов Дома Советов и сообщили, что час назад закончилось заседание в Министерстве обороны. Речь шла о применении армии для расстрела Белого дома. Все присутствовавшие на заседании, особенно Филатов, Ерин, Лужков, «давили» на Грачева, требуя ускорить ввод войск в Москву. Министр же требовал письменного приказа Верховного главнокомандующего.

Вот как описывает этот момент сам Б. Ельцин в «Записках…»: «Все – и я, президент, и он, министр обороны, и правительство, и общество наше, все мы оказались заложниками красивой формулы: армия вне политики. И гордились этим глубоко демократическим лозунгом».

Так ли это, Борис Николаевич? Вы и ваше окружение с первого момента провозглашения этого «демократического» лозунга знали, что армия, присягавшая на верность Конституции, своему народу, не может быть вне политики. Вы, как всегда, лукавили. Это было вам выгодно, поскольку аполитичность армии на том этапе разрушала опору народа, делала армию аморфной. Когда же вы поняли, что за развал Союза, развал России придется отвечать не только перед судом истории, а возможно, еще и при жизни, вам ничего не оставалось, как «давить, давить на них (генералов. – Примеч. авт.), не давая возможности засомневаться, не позволяя расслабиться…»

«Стали обсуждать вопрос о взятии Белого дома, – продолжает откровенничать Б.Н. – Неожиданно для меня попросил слова начальник охраны Коржаков». Он и «его офицер из главного управления охраны» предложили конкретный план взятия Белого дома.

«Я увидел, – пишет Б.Н., – как оживились генералы, как приободрился Черномырдин. Когда появился реальный план, стало легче…»

И так далее в том же духе… Даже неискушенному в политике читателю ясно, кто реально командует армией – начальник охраны?! Во-вторых, такли уж наивны и простоваты генералы с академическим образованием, что не смогли разработать план операции? Ответ дает сам Ельцин.

«Тут слова попросил Грачев… "Борис Николаевич, вы даете мне санкцию на применение в Москве танков?" Я посмотрел на него. Молча. Он ответил таким же прямым взглядом, потом отвел глаза».

Точку поставил Черномырдин, сказав, что пора разгромить бандитов, захватить Белый дом.

«Я встал, – продолжает автор "Записок…", – попросил дальнейшие детали обсудить без меня, а Грачеву сказал: "Я вам письменный приказ пришлю". И поехал в Кремль»^[505].

По-другому позднее стал петь песню экс-министр обороны РФ П. Грачев. И вряд ли можно согласиться с теми, кто пытается задним числом обелить себя за те события.

«К октябрю 1993 г., – рассказывает экс-министр обороны РФ Павел Грачев, – страна стояла на пороге гражданской войны. Да, армия должна быть вне политики, но когда решается судьба государства, все должны принимать в этом участие, в том числе и военные. И если бы не решительные действия именно военнослужащих Вооруженных сил у Белого дома, то, наверное, мы сейчас с вами здесь не сидели. А наше государство, вполне возможно, раскололось бы на много частей…»^[506]

Позднее начал обелять себя генерал П. Грачев. Вот что рассказал генерал П. Грачев в последнем своем интервью^[507] о событиях октября 1993 г.

«В ночь со второго на третье, где-то часа в три ночи, – исповедуется генерал П. Грачев, – ко мне в Министерство обороны приехал Борис Николаевич с Коржаковым, еще несколько человек. Ну, чуть-чуть поддали… Чуть-чуть поддатые, такие возбужденные.

Борис Николаевич говорит: "Павел Сергеевич, вот тут мэрию и «Останкино» захватывают. Чтобы успокоить и не допустить дальнейшего развития, надо взять этих ребят в Белом доме".

Ну, я, как обычно, говорю: "Борис Николаевич, письменный указ, и я готов на все". Тут Коржаков выступил: "Какой письменный указ? Борис Николаевич, я знал, что они начнут тоже трусить!"

Я говорю: "Слушай, ты, заткнись".

Ну, Ельцин тут рассвирепел: "Будет вам письменный указ". Наврал, кстати: его так и не было. Он мне потом, немножко протрезвев, часов в пять утра позвонил и говорит: "Понимаешь, Павел Сергеевич… Ты видишь обстановка какая… " Бе… ме… В том духе, что вроде надо устный выполнять…

Ну, я говорю: "Борис Николаевич, конечно, выполню. Что надо сделать-то?"

"Захватить всех этих ребят".

Ну, я ему говорю: "Борис Николаевич, у меня 119-й полк стоит парашютно-десантный у Белого дома. Проблем нет, но понесем потери". "Что ты предлагаешь?"

Я говорю: "Я предлагаю пугнуть их". "Я выведу танк на прямую наводку и инертными пиз…ну несколько раз. Они сами разбегутся, кто куда. По крайней мере они опустятся вниз в подвалы, снайпера тоже убегут после этих снарядов, а там, в подвалах, мы их разыщем".

"Добро".

Ну, я вывожу танк на этот мост каменный около «Украины», сам подхожу к танку, сажаю как наводчика-оператора капитана, за механика-водителя – старшего лейтенанта, подхожу к танку, пули так и цокают – цок, цок, цок, цок. На излете, думаю, не достанут.

Я говорю: "Ребята, крыши видите? Отсчитывайте. Один, два, три, четыре, пять, шесть, седьмое окно. Это, предположительно, кабинет Хасбулатова, они там. Надо попасть туда, в окно. А есть снаряды?"

"Боевые или такие?"

"Какие боевые? Ты че, сдурел? Болванки давайте". "Хорошо".

А внизу-то народу полно уже. У нас же зеваки любят такое, как в театр пришли.

Я говорю: "Мужики, смотрите, не попадете, народ погибнет. Тогда все, разорвут".

Капитану говорю: "Попадешь?" "Попаду! Подумаешь, меньше километра".

"А там видел, сзади, американское посольство? Смотри, бахнешь по посольству, будет скандал".

"Товарищ министр, все будет нормально".

Ну, я и говорю: "Огонь, одним".

Смотрю, первый – бах, точно в окошко залетел.

Говорю: "Еще есть?"

"Есть".

"Вот пять беглыми еще, огонь!"

Он – дюм-дюм-дюм. Смотрю, все загорелось. Красиво. Все сразу снайпера с крыш мгновенно разбежались, как рукой смахнули. Ну, и когда снайперов смахнули, танки стрельбы свои закончили, я дал команду 119-му полку штурмовать. Они открыли двери, там постреляли. Ну, конечно, девять убитых у меня было, внутри-то стрельба была, но этих положили много… Никто их не считал просто. Много.

А капитану Героя России дали. Старшему лейтенанту – орден Мужества, по-моему. Фамилии сразу засекретили и отправили служить в другие части. А Белый дом потихонечку начал гореть, гореть, гореть…»^[508]

В этом интервью отчетливо виден «интеллектуальный» уровень министра обороны П. Грачева, который хоть и закончил с «красным дипломом» Военную академию имени М.В. Фрунзе, так и не смог постичь Конституцию Российской Федерации и даже Воинскую Присягу.

Предательство П. Грачева под маской «армия вне политики» началось еще в августе 1991 г. Точка была поставлена в октябре 1993 г. расстрелом танковыми снарядами Белого дома и «успешно» завершилась в Чечне.

Итак, впереди был штурм – завершающая точка в государственном перевороте. Переломить события могла армия, руководство Министерства обороны, если они, как постоянно заверяли российскую общественность, являлись приверженцами Конституции страны, четко стояли на позиции выполнения Основного Закона, Воинской Присяги. Но этого, к сожалению, не произошло!

Начался расстрел высшего законодательного органа Российской Федерации – Съезда народных депутатов и его цитадели – Дома Советов. Первой «боевой» операцией генерала армии Павла Грачева в качестве министра обороны стал расстрел соотечественников. Не удивительно, что после этих событий к лейблу «Паша-мерседес» приклеился еще один – «министр обороны Ельцина».

Еще раз напомню читателю, что когда утром 4 октября после начала танковых обстрелов Дома Советов я позвонил в штаб народного депутата генерала К. Кобеца, трубку взял народный депутат РФ генерал-полковник Д. Волкогонов и стальным голосом ответил:

«Ситуация изменилась. Президент как Верховный главнокомандующий подписал приказ министру обороны о штурме Дома Советов и взял всю ответственность на себя. Мы подавим путч любой ценой. Порядок в Москве будет наведен силами армии».

Письменный приказ от Б. Ельцина П. Грачев действительно получил^[509]. Но какой? Мне рассказали об этом генералы, позднее «выдавленные» из Министерства обороны и видевшие этот документ. Они заверяют, что в нем не было ни слова о применении против Белого дома не то что танков или боевых машин пехоты, но даже обычных стрелковых вооружений. Речь в нем шла об операции по освобождению Дома Советов от засевших там вооруженных боевиков. Теперь представим на минуту, что Б. Ельцина судят за события октября 93-го, за то, что это якобы он санкционировал расстрел Белого дома. Ответ будет прост, как правда, – покажите мне в приказе хотя бы одно слово, которое свидетельствует о том, что я дал добро на ведение огня. Вина падет на бывшего министра обороны Павла Грачева, определившего форму и способы выполнения приказа, на генерал-полковника Г. Кондратьева – руководителя командного пункта управления войсками, принимавшими участие в штурме Дома Советов. Это потом Георгию Григорьевичу Кондратьеву станет стыдно за все содеянное, и он откажется от ордена, к которому его представит генерал П. Грачев. Это уже потом, когда генерал-полковника Г. Кондратьева освободят от должности замминистра, он будет делать острые заявления и выразит несогласие с кадровой политикой лже-Верховного. А на вопрос, не чувствует ли он угрызений совести за события 93-го, он ответит как необученный рядовой, как школяр, а не как генерал: «Я всего лишь солдат и обязан выполнять приказ. Решение на задействование танков я не принимал. Принимало руководство».

С момента «горячей осени» 1993 г. прошло вот уже двадцать лет. Этот срок показал, что правящий антинародный режим взращен на крови. По границам бывшего СССР – в Таджикистане, Азербайджане, Армении, Грузии – полыхали войны, гибли российские парни. Взорвана «кавказская бомба», осколки которой падают по всей России.

Наиболее «ярко» деятельность генералов от ельцинской политики проявилась в ходе военных действий в Чечне, на войне, которая так и не была официально объявлена. Вспоминаю в этой связи, как еще на Втором (внеочередном) Съезде народных депутатов РСФСР группа «Демократическая Россия» (сопредседатели Л. Пономарев, Г. Якунин) неоднократно ставила вопрос о неучастии военнослужащих срочной службы в разрешении межнациональных конфликтов. В постановлении, принятом Съездом 11 декабря 1990 г., подчеркивается, что, «защищая жизнь, честь и достоинство граждан РСФСР… предложить Президенту СССР, Верховному Совету СССР… принять меры по прекращению участия Вооруженных сил в разрешении межнациональных конфликтов и других кризисных ситуаций». Однако вскоре об этом постановлении забыли и «демократы», и сам Б. Ельцин.

Чеченская бойня готовилась при непосредственном участии «демократических» генералов. 28 мая 1992 г. с согласия маршала Е. Шапошникова из Генштаба в Ростов-на-Дону улетела шифрограмма на имя командующего Северо-Кавказским военным округом, в которой министр обороны П. Грачев приказывал: «Разрешаю передать Чеченской Республике из наличия… боевую технику, снаряжение, имущество и запасы материальных средств…» Так начиналось вооружение Чечни. Было оставлено такое количество оружия, которого достаточно для полного вооружения настоящей армии: более 250 учебных самолетов чешского производства (на них предусмотрено установление ракет-но-пушечного вооружения), 27 вагонов боеприпасов, 150 тыс. гранат, системы залпового огня «Град», ракетные установки, 38 тыс. комплектов обмундирования, тонны продовольствия. Это было сопоставимо с полным вооружением настоящей армии. Именно после «подарка Грачева» чеченский президент Д. Дудаев смог организовать свои вооруженные силы, которые воюют и по сей день. А лучший «министр обороны» П. Грачев никакой ответственности за злодеяния против российского народа, русского народа так и не понес.

Прошло более пятнадцати лет, и то, что сотворили «генералы-демократы», им постоянно аукается. В ноябре 2001 г. в Дагестане начался суд по делу о рейде чеченских боевиков на Кизляр и Первомайское. Главный из подсудимых – Салман Радуев – в первых же словах своего выступления сказал, что Россия, вооружив чеченские формирования, сама спровоцировала войну на Северном Кавказе. «Я помню, – говорил С. Радуев, – номер директивы 92-й, по которой в 1992 г. генералы и полковники бывшего министра обороны П. Грачева передавали нам оружие. По этой директиве 50 % оружия Грозненского гарнизона было передано чеченской стороне для того, чтобы создавались вооруженные силы Ичкерии».

Только стрелкового оружия российская сторона, по его словам, передала 70 тыс. единиц. «Им, – отметил террорист, – можно вооружить семь дивизий». Кроме того, он сообщил, что Россия передала Чечне 40 танков, гаубиц, системы залпового огня и даже химическое оружие.

«Зачем вы нам дали это оружие? – спросил у обвинителей (Генпрокурора РФ В. Устинова. – Примеч. авт.) Радуев. – Если бы не было оружия, не было бы и соблазна оказать вооруженное сопротивление»^[510].

«Демократы» сознательно подпитывали мятежную Чечню и финансовыми ресурсами. В Чечню из Сибири и Дагестана продолжала поступать нефть. По некоторым оценкам, общий доход от незаконных операций с «жидким золотом» составил более 25 млрд долларов, большая часть которых шла на закупку вооружения у Пакистана, Ирана, Турции, на подготовку боевиков, в том числе и наемных.

И все-таки Б. Ельцин, чувствуя, что в одном из субъектов Российской Федерации перестали считаться с его мнением, его волей диктатора, решает навести там порядок при помощи силы.

Война во все времена была специфической формой разрешения политико-экономических проблем – есть «продолжение политики, – как обосновывал прусский военный теоретик Карл Клаузевиц (1780–1831) в своей работе "О войне", – иными средствами». Не являются исключением и военные события в Чечне.

Война в Чечне вскрыла, что кризис в стране еще более углублялся. Депрессия, в которую российская экономика впала в период «правления» неодемократов, стремительно разрушала производительные силы страны. И пока это состояние упадка, как бы ни заверяли неодемократы, не несет в себе предпосылок будущего подъема производства. Дополнительные расходы на армию в Чечне, затраты на восстановление разрушенного там хозяйства, оказание помощи населению, беженцам и переселенцам, по расчетам экономистов, превысили 10 трлн р. Это составило почти 1 % ВВП, или 15 % дефицита федерального бюджета на 1995 г.

Б. Ельцин постарался забыть, что чеченский сепаратизм, да еще усиленный российским оружием – это не выдумка Дудаева и полевых командиров. Это порождение самого Б. Ельцина и его окружения: «Берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить!»

По мере того как Д. Дудаев все активнее скатывался на позиции диктатора, росло и число лиц, пополнявших ряды оппозиции. 4 июня 1994 г. было создано параллельное правительство Чечни, получившее название Временного Высшего Совета, председателем которого стал Умар Автурханов, который в СССР получил высшее военное образование и работал в правоохранительных органах Грузии, откуда вернулся в 1992 г. в Чечню. Все антидудаевские вооруженные формирования объединились под общим командованием Б.Гантемирова.

В Москве появилась надежда, что чеченцы сами решат проблему Дудаева. Сложилась группа «три Сережи»: Сергей Филатов – руководитель президентской администрации, Сергей Шахрай – министр по делам национальностей и региональной политике, Сергей Степашин – руководитель Федеральной службы контрразведки. Они активно убеждали Б. Ельцина в том, что в Чечне появились реальные силы, которые уже имеют под своим контролем значительную территорию, вооруженные формирования и способны стабилизировать ситуацию в республике при условии, если Россия окажет Временному Высшему Совету (ВВС) прямую финансовую и военную помощь.

Эмиссары ВВС с помощью российских спецслужб (заместитель директора Федеральной службы контрразведки, начальник управления ФСБ по Москве и Московской области Е. Савостьянов) начали проводить вербовку добровольцев в военных гарнизонах на контрактной основе. После подписания наемнику уплачивался миллион рублей наличными. Далее следовали платежи по таксе: за подготовку бронетехники к бою, за ранение и т. п. В случае гибели на поле боя семья должна была получить 150 млн р. При ужасающей нищете российских военнослужащих найти «добровольцев» не составляло особого труда.

В ноябре 1994 г. ряд кадровых офицеров российской армии из воинских частей Московского военного округа – Кантемировской танковой дивизии, Таманской мотострелковой дивизии, Тульской воздушно-десантной дивизии и бригады из Теплого Стана под Москвой, представляющие собой так называемую «гвардию президента», – заключили контракты и были командированы в Чечню для участия в боевых действиях якобы на стороне оппозиции президенту Чечни Джохару Дудаеву.

Между тем Д. Дудаев действовал в полном соответствии «с уроками своего учителя» – Б. Ельцина. Он установил режим единоличной власти: вторично распустил представительную власть, Конституционный суд.

На рассвете 26 ноября 1994 г. танки российских войск при поддержке артиллерии ворвались на окраины Грозного и вышли к президентскому дворцу. Был нанесен также ракетный удар с вертолетов огневой поддержки. Грозный подвергся атаке штурмовой авиации. В ходе штурма 26 и 27 ноября 1994 г. дудаевцам удалось сжечь на улицах Грозного более двадцати танков, убить, ранить и взять в плен сотни наступавших, получить 15 целехоньких танков, 20 БМП и БТРов, свыше 1,5 тыс. снарядов и 150 тыс. патронов для стрелкового вооружения. Министр обороны Грачев тут же открестился от всего, убеждая общественность, что это не офицеры российской армии, а дезертиры и наемники.

Что для многих было примечательным, дудаевцы оказались хитрее и сняли кадры штурма Грозного с участием российских офицеров, в том числе и танкистов с их покаянными речами. Именно подразделения этих частей в октябре 93-го на виду у сотен тысяч москвичей и десятков зарубежных корреспондентов беззастенчиво расстреливали Дом Советов. Каким улыбающимся «героем» выглядел на экранах телевизоров молодой танкист лейтенант Русаков, давая интервью 4 октября 1993 г. о своем активном участии в этом преступлении – расстреле из танков мирных народных депутатов, Дома Советов в Москве! Каким же жалким предстал уже капитан Русаков, командир роты Кантемировской дивизии, попав в Чечне в плен в ноябре 94-го! Депутаты Госдумы были вынуждены летать к Дудаеву за пленными танкистами.

29 ноября 1994 г. Б. Ельцин обратился к участникам чеченского конфликта с требованием в течение 48 часов прекратить огонь и распустить вооруженные формирования.

В этот же день состоялось экстренное заседание Совета безопасности. Докладчиком на нем был министр по делам национальностей Николай Егоров. Он уверял, что знает ситуацию в Чечне. Необходимо начать военную операцию, что 70 % чеченцев ждут прихода российской армии и будут с радостью встречать российских солдат. Остальные 30 %, по мнению Егорова, якобы займут выжидательную позицию. Чем закончилось это шапкозакидательство, могут сказать родители, чьи дети сложили свои головы в казалось бы «мирное» для страны время.

А вот как описывает начало тех событий экс-министр обороны РФ П. Грачев: «…решение о вводе войск в Чечню принималось на заседании Совета безопасности РФ 29 ноября 1994 г. Перед голосованием по этому вопросу я выступил с докладом, в котором говорилось о том, что после ввода войск в Чечню боевики окажут серьезное вооруженное сопротивление и поэтому нецелесообразно начинать вооруженную кампанию в Чечне без всякой предварительной подготовки, да еще зимой – в самых неблагоприятных для ведения боевых действий погодных условиях. В ходе голосования против скоропалительного ввода войск был только мой голос. Борис Николаевич Ельцин воздержался. Остальные члены Совета безопасности проголосовали за скорейшее начало военной операции. И на том же заседании Совбеза президент Ельцин отдал мне приказ – подготовить план ввода войск в Чечню и через две недели доложить о его готовности»^[511].