Северный человек

В общем санузле я нашёл швабру, тряпку и ведро. Целый час я убирал и обустраивал свое новое жилище. Закончив уборку, я упал на жёсткую, скрипучую кровать и понял, как жутко проголодался. Разбирая запасы, собранные мне в дорогу, я вспомнил наставление Ирки купить хлеб здесь в магазине. Из столовых принадлежностей у меня шахтёрская железная литровая фляга и походный складной нож, в котором прятались нож, вилка и подобие ложки. На общей кухне было пусто, только чайник с отбитой эмалью и электроплита, на которой можно что-то приготовить. «Первое время жить придется в сухомятку» -подумал я и пошёл в разведку на поиски магазина. Магазин находился с обратной стороны каменного здания, Виктор Михайлович был прав, ассортимент был небогатый. Я купил конфет, хлеб, пачку чая и сахар. В рюкзаке три литровые банки тушёнки, кулёк с мясом от шпика, ещё какая-то снедь, которую Ирка засунула мне в рюкзак, так что на неделю едой я обеспечен.

Возвращаясь в общежитие я с удивлением для себя обнаружил, что Мынга это полноценное городское поселение, подтверждения в виде вывесок я встречал на серых бараках. Библиотека, ЖЭК, поликлиника в одноэтажном бараке, выкрашенном в свежую желтую краску, в красивом зелёном здании огороженным забором размещались школа и детский сад, а прямо перед общежитием, к своей радости, я обнаружил отделение почты- теперь можно посылать телеграммы, письма и даже заказать телефонный разговор с родителями. Весь оставшийся вечер я провёл в чтении. В общежитии не было ни души, только перед тем, как я собрался ложиться спать, услышал, как в комнату вернулся мой тонкоусый сосед.

                  _________________________

Утром, вместо будильника нас разбудила Катерина Ивановна. «Хлопцы! Подъём! – стучала она в двери- Полчаса на сборы! Ровно в семь, все должны быть на станции!». На станции я увидел небольшую компанию. Катерина Ивановна, которая весело переговаривалась с мужичком среднего роста лет пятидесяти, невдалеке от них дымил сухой, тощий сорокалетний мужчина, а возле дрезины, сидел на корточках мужчина, представитель какой-то северной народности, кажется коми. Я остановился в нескольких метрах от этой компании, рядом со мной поставил свой рюкзак мой тонкоусый сосед.

– Здорово! – протянул он руку, – Мы так и не познакомились с тобой по-человечески. Серёга Бобров!

– Максим! Максим Анохин, – пожал я его крепкую руку.

Катерина Ивановна услышала наши голоса, повернулась к нам и громко похвалила.

–Молодцы! Все пришли вовремя! Ну что хлопчики давайте познакомимся! Вот это Леонид Иванович! – она приобняла пятидесятилетнего улыбчивого собеседника, – с ним я работаю уже не первый год, он дело знает и сегодня вас проинструктирует чем нужно заниматься на объекте. Я ему передаю свои полномочия, он ваш бригадир, слушайте его как своего начальника.

Катерина Ивановна подошла к сорокалетнему.

– Вы Дмитрий Емец, правильно?

– Да, я от Виктора Михайловича, – подтвердил тощий и выкинул бычок.

– Прошу любить и жаловать Дмитрий и наше молодое пополнение, – железнодорожная сваха показала рукой в нашу строну, – Бобров Сергей и Максим Анохин. Так, а где Федя?

Северный человек встал с корточек, и Катерина нашла его взглядом.

– Вот он! Федя плохо говорит по-русски, но всё прекрасно понимает! Прошу его любить и не обижать! Ближе познакомитесь на работе, а теперь скажу самое главное! У нас с вами есть два месяца, чтобы восстановить ветку, ведущую к старой шахте. Если выполним всё качественно и в срок, хорошо заработаем и получим премию, поэтому советую не заниматься херней, не делить шкуру неубитого медведя, а работать. Если кто-то начнет халявить, надеяться, что его работу сделают другие, вылетит отсюда как пробка. Предупреждаю, за любое нарушение трудового процесса или правил общежития будет единственное предупреждение, а затем без обсуждений выгоняю из бригады, всем понятно? Ну и замечательно! Давайте грузитесь в дрезину.

До ветки мы ехали минут двадцать, дизельная дрезина тихо тарахтела и Леонид Иванович инструктировал нас громким голосом.

– Мужики план такой! Чтобы выполнить все в срок, в день нам нужно делать минимум двести пятьдесят метров, желательно триста, потому что участки разные, где-то шпалы сгнили, где-то насыпь просела метра на два. Завтра нам привезут рельсы и два вагона щебня, но выгрузят метров за пятьдесят до первого участка, где ветка просела, будем на дрезине все перевозить туда. Особое внимание, местность болотистая, в лес по нужде ходить аккуратно! Если зайдёте далеко и затянет в трясину- кричи-не-кричи вас не услышат. Обязательно предупреждайте!

Мы доехали до развилки и остановились, я встал на борт дрезины и увидел длинную, уходящую за горизонт раскуроченную железную дорогу, сплошь из черных провалов, в которых не было рельсов и шпал.

Не прошло и часа как вся романтика о Севере, которую я себе придумал, начитавшись Джека Лондона испарилась из моей головы. Мне казалось, что все сговорились участвовать в какой-то эстафете. Леонид Иванович раздавал указания, и мы как сумасшедшие неслись наперегонки его выполнять. Я только и слышал: «Максим, чего встал, неси лапу!», «Молодой, скажи бригадиру здесь сто сорок, расширять нужно!», «Макс, быстро принеси костыли!» Прошел час моих бестолковых метаний, Леонид Иванович плюнул, матюгнулся, взял меня «по-отечески» за шиворот, как щенка и потащил на ознакомительную экскурсию, под условным названием «что должен знать монтёр железнодорожного пути». Он показал, как правильно вытаскивать трухлявую шпалу из-под рельсов, как быстро засунуть туда новую, как выдергивать и забивать костыль и другим премудростям. В ходе экскурсии я «зарубил на носу», что лапа -это огромный лом, с двумя ушами похожими на гвоздодёр, им вытаскивают огромные гвозди –«костыли», которые крепят рельсы, между которыми должно быть ровно сто пятьдесят два сантиметра.

– А расстояние между рельсами измеряют…– заканчивал экскурсию Леонид Иванович.

– Линейкой с ручкой –закончил я его фразу, чтобы показать, как я все «ловлю на лету».

– Сручка это ты! – вскипел бригадир, чем вызвал хохот Боброва, -А это путевой шаблон!

Меня, как новичка, поставили с лопатой расчищать провалы под рельсами и подготавливать их для засыпки щебёнкой. Закончив первый провал, я услышал бригадирское: «Шабаш мужики, обед!» и рухнул на мягкий мох. Руки беспощадно ныли, ноги затекли, я закрыл глаза, но тут услышал противное добавление: «Особо не расслабляться-обед полчаса!» Я поднял голову и увидел, что все тоже лежали на земле, кто-то дымил, кто-то разворачивал «тормозок» с едой. Я вспомнил про свои бутерброды с мясом шпика которые приготовил вчера и у меня потекли слюни, я достал их из кармана рабочей куртки и проглотил меньше чем за минуту. В животе приятно зажурчало, я лёг на бок и смотрел на удивительный пейзаж, которого не замечал до этого. Слева заканчивался лес, а справа простиралась тундра похожая на огромный зеленый ковёр. На этом ковре изящным узором красовалась река, которая шла вдоль нашей железнодорожной ветки. Я впервые увидел насколько тундра прекрасна! До этого через окно поезда или автобуса я видел что-то однообразное, а сейчас мне хотелось лежать здесь вечно и любоваться этой таинственной красотой. Передо мной простиралась огромная прекрасная неизвестность, я испытывал чувство счастливого одиночества! Можно идти к этому вечнозелёному горизонту и чувствовать удивительное умиротворение, которое наполняет с каждым шагом. Как же я ничтожен со своими мелкими проблемами, которые заполонили мою голову! «Этот удивительный мир создан именно для тебя» -эта мысль поразила меня, в ней не было ничего эгоистичного. Я словно стоял перед картиной великого художника и пытался разгадать его замысел, который он заложил в своё творение. Забыв про затёкшие ноги, я встал и спустился к реке. Тихо журча, её кристально чистая вода убегала и пряталась между маленькими пригорками. Она как будто текла в чьи-то огромные зелёные ладони, чтобы, наполнив их, умыть непостижимое лицо невидимого великана.

Моё счастливое одиночество нарушил окрик.

– Максим, конец обеда! – я повернул голову, на насыпи стоял Федя и махал мне рукой, – бригадир, работа!

Оставшийся день прошёл в таком же режиме, я стёр руки до кровяных мозолей, но старался работать качественно, чтобы не подвести бригаду, чем заслужил скромную похвалу Леонида Ивановича, когда тот на станции отчитывался Катерине Ивановне: «Для новичка первый день неплохо. Главное- не халявит!». Следующий день начался с мучительной боли в суставах, ноги затекли и стали бетонными, на ладонях пекли лопнувшие мозоли. В десять утра подошёл локомотив, который толкал перед собой вагон со щебёнкой и платформу с новенькими рельсами. Леонид Иванович со знанием дела ловко кувалдой открыл замки люков и отпрыгнул в сторону. Люки вагона открылись и вместе с облаком белой пыли на землю с шуршащим грохотом на землю полился камнепад. Когда все высыпалось, я забрался в пустой вагон и шкрябал лопатой, очищая его от оставшейся щебёнки, в это время остальные разгружали рельсы. Всё произошло быстро, через каких-то полчаса локомотив отправлялся в обратную сторону, а мы с Федей занялись подготовкой к перевозке щебёнки. Утром я не обратил внимания на огромный свёрток, который лежал на дрезине, это оказался кусок брезента, который мы постелили внутри дрезины и прикрутив к бортам несколько досок получили емкость для щебёнки, объемом как кузов КамАЗа. Загрузив дрезину, мы подъезжали к провалам, которые заблаговременно очистили и вёдрами засыпали их щебнем. Я думал этот день не закончится никогда, время капало медленно, каждое ведро было тяжелее предыдущего. Наконец-то обед! Руки опухли от новых мозолей. Я проглотил свои бутерброды и лёг на тёплый мох, двадцать оставшихся минут пролетели мгновенно. Меня окликнул немногословный Федя: «Максим! Конец обеда, работа».

– Сегодня двести метров всего сделали, – услышал я краем уха отчёт бригадира, когда в изнеможении разгружал инструмент с дрезины. – Завтра приноровимся и дело быстрее пойдёт.

– Надо приноровится, – хмуро приняла отчёт Катерина Ивановна, – Как бригада работает?

– Нормально Катя! Не халявят, я слежу за этим.

                  ______________________________

День за днём, и я начал понимать, что главное в этой работе слаженность. С самого утра вся бригада, как паровоз набирая обороты, входила в нормальный рабочий темп и если кто-то сбавлял этот темп, то приносил невыносимые моральные угнетения всем остальным. Представьте, вы на пяти машинах одной колонной выехали из точки А в точку Б и точно рассчитали, что к шести часам все приедут без опозданий. И тут один из пяти решил притормозить и …полюбоваться тундрой. Что о нем думали четверо других водителей? Так и в нашей бригаде, если твой напарник медлил поднять свой конец рельсы, то через мгновение в его спину прилетало чье-то подгоняющее матерное слово, которое через следующее мгновение забывалось всеми. Чаще всего пятым водителем был я, но тормозил я не «полюбоваться тундрой», а от неопытности, которую мне прощали.

Каждый день я открывал для себя что-то новое в своих напарниках. Леонид Иванович был мощный, крепкий и шумно-скрипучий как огромный дуб, его скрипучее недовольство всегда было по делу, я никогда не обижался на его упреки или крепкое словцо, которое он отвешивал, глядя на мою работу. При всей своей строгости, он оказался очень добрым человеком. Леонид Иванович приехал на заработки пятнадцать лет назад и уже пять лет убеждал себя, что этот год, последний. Еще «трошечки» и ему хватит, чтобы уехать на родную «херсонщину», купить там машину, дом с видом на Днепр, и выращивать на огороде арбузы, которые «самые сладкие в мире» только в Херсоне. Он безумно любил свою семью и детей, он редко говорил о них, потому что для него это были минуты слабости. Однажды он рассказывал о своем сыне и его глаза заблестели от слёз, он был уже взрослый, но он описывал его с такой нежностью, будто тот недавно сказал первое слово или сделал первый шаг. Леонид Иванович был всегда принципиальный в работе, но при этом ценил отношения и никогда не шёл на конфликт, там, где можно было сохранить мир.

Дима Емец был мне, как старший брат. В общении со мной Дима вел себя так, как будто между нами нет разницы в возрасте, он общался со мной на равных и не замечал нелепостей присущих моему возрасту. Дима всех делил на своих и чужих и держал дистанцию с теми, к кому у него не лежала душа, и с такими, как Бобров, общался только по делу. Как все романтики он был щедрый и бедный, и все заработанные деньги отправлял своей бывшей для сына, о котором ничего не рассказывал. Когда Дима задумчиво молчал и не реагировал на вопросы, я понимал, что разлука с ним была для него самой главной трагедией в жизни. Но это бывало редко, в основном Дима был интереснейшим собеседником, он был кладезем знаний, по его словам, он десять лет назад прочитал двухтысячную книгу и остановил счетчик. Каждое утро пока ехали на работу, мы с интересом обсуждали писателей и делились впечатлением о прочитанном. Он открыл для меня такие имена, как Солженицын, Василий Гроссман, Варлам Шаламов, которые, по его словам, писали «горькую правду о России и её настоящей истории».

Федя был самая загадочная для меня личность во всём этом квартете, вскоре я понял, что он всё понимает и возможно даже разговаривает чуть лучше, чем это демонстрировал. Он всё время молчал, говорил только в те моменты, когда это было крайне необходимо, на большинство вопросов он кивал, улыбался или отмалчивался, делая вид, что не слышит. Вряд ли он так общался от незнания языка, скорее от нежелания практиковать разговорную речь. Ни жестом, ни взглядом он не демонстрировал своё отношение к людям, исправно выполнял установки бригадира и в работе был максимально самоотвержен. Во время отдыха он ложился на мох или прислонившись, закрывал глаза и о чем он думал, было величайшей тайной. Однажды случайно попав молотком по пальцу, он всего лишь негромко охнул, и сжав зубы тряс ушибленную руку.

Катерина Ивановна была требовательная и взыскательная, во главе всегда стоял вопрос работы, её качества и сроков исполнения. Она напоминала строгого завуча, которая в тайне симпатизировала своим любимчикам, в числе которых я каким-то чудом оказался. Она почти ежедневно спрашивала у бригадира про меня не только, чтобы узнать, как я работаю, а беспокоилась за меня, как как за юного новичка.

Бобров с того момента как мы встретились в поезде, ничем новым для меня не открылся. У него удивительным способом получалось охмурять женский пол, через минуту общения с ним они начинали улыбаться, я это замечал в магазине и на почте. Неприязнь к нему меня не покидала, когда я видел, как он посмеивался и не смешно подшучивал, шевеля своими тонкими усиками. Он рассказывал несусветные байки о своих морских путешествиях, особенно любил вспоминать историю, как его с командой пригласили в гости к саудовскому принцу. Лоцман, который выводил судно из гавани допустил ошибку и повредил винт корабля. Принц каким-то образом узнал об этом и пока корабль был на ремонте, он пригласил всю команду во дворец, где они провели целых пять дней. Сначала я думал, что это выдумка, но подробности об автомобилях, лошадях, интерьерах дворца были похожими на правду. Даже бригадир, открыв рот, с восхищением слушал как помпезно проходил прощальный ужин. Возможно Бобров там заразился этой любовью к роскоши, все его мечты и планы сосредотачивались вокруг одного-уехать заграницу и разбогатеть.

– Да какой Херсон Леонид Иванович! Нечего здесь ловить! Смотри, скоро перед нами весь мир откроется. Можно не только в Болгарию на «золотые пески» можно и в Америку, и в Австралию да куда угодно!

– Не пыли Серёга! – махал рукой бригадир, – Наслушался я этих баек! Мой школьный товарищ приехал мать родную похоронить и с твоей Америки и наслушался я как он там живёт! Здесь он был уважаемый человек, хороший доктор, а там, чтобы быть доктором, будь добр, получи переквалификацию и заплати за неё денег, которых нет. Всё, что он продал здесь и заработал там, за три года таксистом, всех этих денег на переквалификацию не хватило! Так и бомбит таксистом, ждёт не дождётся того счастья, которое здесь оставил! Да, там всё есть, но оно денег стоит, а их надо заработать. Посчитай! Квартиру снять надо, за школу детям заплатить надо, больница-плати, покушать что-то надо, у него же там огорода нет и свой огурчик с помидорчиком он себе в салат не покладёт! Так что не все там сахарно! Это мне не «левый» Вася, это мой лучший друг рассказал, а он свистеть не будет!

Вот так день за днём, по пути на работу, за обедом, пока готовили ужин на кухне в общежитии мы притирались и узнавали друг друга. Все эти северные люди мне безумно нравились, какая-то особая черта отличала их. Люди как люди, такие же, как и в моём родном городе, но другие. Может душа чуть шире? Мне казалось, горсть, которая насыпала семечки в твою руку была больше, твою просьбу никогда не обдумывали и откликались сразу, на вопрос закурить всегда давали две лишние, дверь никогда не была на замке, гостей провожали с охапками не съеденных угощений. В любом городе есть такие люди, но здесь их на квадратный километр было намного больше.

Леонид Иванович жил у кого-то из знакомых на квартире, в посёлке, а Диму и Федю Катерина Ивановна заселила в общежитие, каждому досталась отдельная комнате. Вечерами на кухне, мы готовили себе какую-то холостяцкую снедь и обсуждали бурные процессы, происходящие в стране, о которых в новостях мы слышали из радиоточки, с перебоями хрипевшей на кухне. Когда мои запасы закончились, я покупал в продуктовом магазине брикеты разнообразных супов, все они были с аппетитными названиями, но после приготовления издавали только запах говядины или свинины. Я выпивал эту густую жижу и глотая слюну, вспоминал мамин шпик, домашнюю колбасу и готов был съесть даже целый шмат сала, который остался у Егора в банках. Как-то раз, Федя увидев мои приготовления подошёл ко мне и загадочно произнес: «Мясо. Оленина. Хочешь?» Я инстинктивно кивнул на слово «мясо» и «хочешь», не понимая, что такое «оленина». Он махнул рукой в окно и продолжил говорить загадками: «Охотник. Мынга. Продаёт». Я сбегал в комнату взял половину оставшихся денег и пошёл за Федей. Мы пришли на самый край посёлка и подошли к большому двухэтажному бараку, рядом с которым во дворе стоял одноэтажный сарай. Площадка перед его входом была огорожена железной сеткой в два ряда и высотой метра три, а то и выше. «Что за странная конструкция?» -подумал я, подходя к площадке. «Близко не ходи!»– услышал я голос Феди, но было поздно. С громким рёвом из сарая вылетел медведь, он встал на задние лапы, а передние положил на сетку, и зацепившись за неё когтями начал со злостью трясти. Сарай, крыша на нем, сетка – все ходило ходуном, но столбы стояли крепко. Я от испуга отпрянул от сетки и зацепившись за что-то ногой, упал на спину, меня с медведем разделяла буквально два шага. Я отполз ещё на пару шагов, и убедившись, что он не одолеет препятствие, встал и рассмотрел его. Медведь был средних размеров, мне показалось, что он рычит не от злости, а от возмущения- меня был новый для него человек и он жаловался мне. Дети, игравшие не вдалеке на детской площадке, не обращали на него никакого внимания, медведя они тоже не интересовали. Увидев, что я никуда не убежал, он на мгновение затих, а потом поднял морду вверх и раздался протяжный жалостливый рык, который переводился как: «Ну сколько можно? Я уже устал здесь сидеть!». Чей-то грубый голос за моей спиной ответил ему: «Топтыгин, ты зачем мне гостей пугаешь? Давай в будку!» Медведь послушно встал на все четыре лапы и заковылял обратно в сарай, но возле входа остановился и стал наблюдать за нами. Я повернулся и увидел среднего роста усатого мужичка, который протягивал мне руку.