Тайна Змеиной сопки

Еще одна попытка

Ночью с океана налетел шквал. Он содрал с крыши котельной листы железной кровли и погнал их в сопки с грохотом и визгом. Тимохин отец вскочил, как по тревоге, едва задребезжали стекла от первого порыва ветра, и исчез в темной воющей кутерьме.

Все утро Тимоха поглядывал в сторону бухты: не сорвало ли с якоря кланяющийся волнам за мысом буксир. Темный корпус суденышка порой исчезал из виду, как проваливался в пучину, и тогда что-то внутри Тимохи тоже срывалось и падало, падало, пока скошенная рубка буксира, вынырнув, не взлетала на белопенном горбу.

После полудня ветер ослаб. И Тимоха пошел в магазин за хлебом. Очередь была небольшой и терпеливой. Все ждали, когда Сашка с матерью перетаскают в подсобку только что привезенные мешки с сахаром.

Впереди Тимохи, зажав мелочь в кулаке, томился щупловатый, необычно тихий и покладистый Васька Гамов. Васька де Гама, как прозвали его пацаны. Он не обижался на прозвище. Жил Васька с бабкой и братом, работавшим на подхвате то в комбинате, то у геологов, то неизвестно где. Мать Васьки вышла недавно замуж в третий раз и обещала забрать младшего в город, как только пропишут ее у отчима. По этому поводу бабка купила Ваське новые джинсы на вырост, и он, подогнув штанины, чувствовал себя в них наполовину горожанином.

Когда подошла Васькина очередь, он привстал на цыпочки – лицо топориком, вытряхнул на прилавок мелочь из потной ладони и попросил пачку «Примы».

_– А бутылек впридачу не желаешь? – уперевшись полными руками в бока, грозно спросила Сашкина мать.

– Водки не надо, – смиренно произнес Васька.

– И то ладно. Для кого сигареты?

– Братан просил.

– Что-то я его давненько не видела. Вот пусть сам и придет. Давай, Тим, чего тебе?..

Минутой позже, скользнув в подсобку, Васька вкрадчиво охмурял Сашку:

– Ну, Санек, продай, а? … Я пятачок наброшу, честно. Чего тебе стоит? Вон ящик-то.

– Ну гривенник сверху. Хочешь?

– По шее кому-то хочу! Рука чешется.

–Да ладно тебе, курнули бы вместе, – торопливо досказал Васька. Сашкины кулаки он уважал.

Шесть лет назад, когда погодки Гамова, нарядно одетые, впервые пришли в школу, увязался с приятелями и Сашка Панасюк. Без сумки, в залатанных на коленях штанах.

Увидев его рыжую кудлатую голову, учительница ахнула:

– А ты куда, Панасюк?

– Учиться хочу.

– Рановато тебе, милый. Вот подрастешь, и на следующий год…

– Не хочу на следующий.

– А ты буквы знаешь? – спросила учительница и облегченно вздохнула. Вот видишь!..

– Зато я, кому хотите, могу наковырять! – брякнул Сашка, показав чумазый кулак.

Довод так рассмешил учительницу, что Сашка остался в классе. С тех пор за ним и потянулась слава забияки.

Тимоха тоже заглянул в подсобку, вроде бы мимоходом. Приглушенно сказал:

– Атас! Бабка идет.

Гамова как сдуло отголоском того шквала.

– Во, прилипало! – в сердцах отшвырнул пустой ящик Сашка.

– Врать бы сначала научился, – поддакнул Тимоха.

– Как ты? – хохотнул Сашка, намекая на придуманную Тимохой бабку.

– Хотя бы…Пошли завтра рыбачить.

– Хорошо бы, да не могу.

– На часок. За час знаешь сколько натаскаем.

– Не могу, – повторил Сашка, потуже стягивая вязкой горловину мешка. И никаких объяснений. Яснее ясного – завтра опять в тайгу улепетнет.

Только успел Тимоха вернуться домой, как раздалось знакомое: «Ква-ква» Серега прикатил на своем драндулете. У него оказались интересные новости. Дядя Миша, пробивной малый, успел за эти дни подписать важную бумагу. Панели, отделанные разноцветной галькой, заложили в какую-то смету. А добывать гальку на отмели, возле Басандайки, не разрешили. Но дядя Миша человек настырный, своего добьется. Странно Серега рассказывал об этом. Похоже было, что гордится своим начальством. А в голосе – скорее печаль, чем радость. Может быть, просто устал человек с дороги?..

…Проснувшись, Тимоха жадно прислушался: хоть бы опять навалилось ненастье – никуда не пришлось бы идти. Но дом молчал. За иллюминаторами гортанно покрикивали чайки, торопя рыбаков в море.

От расстройства у Тимохи зачесалось под глазом. Хоть бы «ячмень» там вскочил, какая ни есть – все причина остаться. Тимоха совсем было собрался еще немного вздремнуть, а уж потом поглядеть в зеркало. Но занозистая мысль пробилась сквозь леность. А вдруг Тимоха проспал и Сашка вот-вот улизнет в тайгу. В последний раз, унеся с собой свою тайну…

Вскочить с постели и одеться, если очень захотеть, – минутное дело. Сунув в карман краюху хлеба и огурец, он вымахнул на крыльцо.

С вершины сопки, не которую взобрался Тимоха, Сашкин дом виднелся, как спичечный коробок. А сам Сашка – не больше муравья. То выскочит в огород, то опять в дом. Шустряк.

Тимоха уселся под изогнутой ветрами березкой и вытащил из кармана краюху хлеба. Теперь можно было оглядеться и повнимательней.

У пирса рыбокомбината пришвартовался похожий на башмак сейнер. Сейчас подойдет к борту кто-нибудь из приемщиц, и поползет, как змея, гусеница транспортера. А совсем далеко, там, где синева неба сомкнулась с серостью моря, истончается, вот-вот исчезнет росчерк дыма. Быть может спешит в тропики огромный банановоз, такой, какой однажды Тимоха видел во Владивостоке. Вот бы на нем юнгой, как брали когда-то ребят в его возрасте. Тринадцать человеку исполнилось, и он согласен на любую работу: хоть на камбузе картошку чистить, хоть палубу драить – не слабо. Ведь плавает же он с отцом на буксире, и сам капитан хвалит его за помощь…

Тимоха так далеко унесся в своих мечтах от вершины сопки, что не сразу понял, какая зацепка помешала ему и дальше гулять взглядом по морю. А поняв, тотчас вскочил. Сашка уже шагал по тропе.

«Нормалек», – прошептал про себя Тимоха, и вдруг приметил такое, во что не сразу и поверил. От огорода Гамовых тоже спешил в тайгу какой-то двуногий мураш. Да чудно так: то скроется за кустами, выждет чего-то и суетливо поспешит вновь… За Сашкой.

«За Рыжим следит. Неужели Васька де Гама? А кто же еще, если не он?.. Вот те номер, чтоб я помер! Не зря, значит, торопился Тимоха раскрыть Сашкину тайну. Однако, как же теперь вдвоем-то?..»»

Раздумывать долго было некогда. Тимоха припустил бегом вниз по гребню, но скоро перешел на шаг. Все равно успеет попасть на отмель раньше, чем эти двое.

Ручей курлыкал монотонно и убаюкивающе. Суховато потрескивали крылья краснобрюхих стрекоз, кружащихся над отмелью. Тимохе казалось, что он сидит в густой поросли орешника уже вечность, а ни Рыжего, ни Васьки де Гамы не было и в помине. Неужто пошли другим путем?

Неподалеку хрустнула ветка, заставив Тимоху замереть. Неясный шорох, тонкий визг. На гальку выкатился из кустов грязно-желтый взлохмаченный клубок и тотчас распался. Остромордая половина с птичьим пером в зубах бросилась удирать вдоль ручья, а вторая азартно устремилась в погоню.

«Лисята», – облегченно выдохнул Тимоха.

Третий братец лис уселся на бугорок, смачно зевнул и принялся искать блох. Свесившийся хвост мотался туда-сюда. Один из братцев подкрался сзади, чтобы цапнуть за ту самую «моталку», и… Враз исчезли оба.

Кто-то шагал по тайге, раздвигая кусты. Вот и рыжая шевелюра мелькнула за ветками. Наконец-то Сашка! А за ним?.. Тимоха едва удержал ноги на месте. «Ну где же этот доглядчик, Васька де Гама? Чего медлит?.. Неужто отстал, растяпа?.. Ну и отлично!»

Сашка шагал напористо, не глядя по сторонам, все с той же оттягивающей руку хозяйственной сумкой. Тропа то исчезала в траве, то проступала вновь среди обнаженных корней деревьев. Душа Тимохи трепетала. Вдруг, оглянувшись, приметит Сашка, что кто-то тропит его, словно кабанчика. Как объяснить, чего здесь надо Тимохе? Нет и не может быть таких слов. Одна надежда: недосуг оглядываться Рыжему, вон как шпарит, торопится. Сейчас заведет Тимоху в самую чащу, а там…

На всякий случай Тимоха поотстал еще немного. Рыжие космы мелькнули впереди раз, другой и исчезли. Тимоха прибавил шагу.

Подстилка из мхов мягко пружинила, и он, поглядывая по сторонам, бесшумно лавировал между свисающих с ветвей лишайников. Неприветливой и чуждой казалась Тимохе такая тайга. Быть может, она чувствовала его нелюбовь и платила взаимностью? То нежданно стегала по лицу хвойной лапой. То норовила поставить подножку путаницей корней…

Деревья поредели, посветлело вокруг. Что-то бурое мелькнуло на прогалине. Тимоха замер. Сердце билось гулко и часто. Он крадучись сделал несколько шагов и сквозь тонкую завесу листьев узнал выгоревшую на солнце кофту и лохматые космы бабки Гамовой. Стоя на коленях, она увлеченно, по-собачьи рыла руками землю.

«Вот оно, то самое! Неужели нашла те самые камушки? – жаром охватило Тимоху. – Или, может быть, клад?»

Эти космы однажды едва не сделали Тимоху заикой. Позапрошлым летом впервые покатил он в тайгу на велосипеде. Пустынная дорога петляла, огибая сопку. Вот впереди замаячила согбенная, с палкой в руке фигура.

Тимоха легко обогнал ее и обернулся. Склонив набок косматую голову, ему кривенько улыбнулась щербатым ртом старуха. «Чему обрадовалась, лохматая?»– неприязненно подумал он.

Проехал с километр, и за поворотом догнал… Да, да, все ту же ковыляющую потихоньку старуху. По-птичьи склонив набок голову, она снова радушно вроде бы улыбнулась, не промолвив ни слова.

«Как же она сумела, кикимора? На метле что ли его обогнала?

На сбившемся дыхании Тимоха одолел тягунок. Расслабившись, обогнул один, другой поворот и… едва не налетел на согнутую спину. На этот раз старуха зыркнула исподтишка, как кольнула глазами. А у Тимохи от страха едва не отнялись ноги.

«Во, ведьма!»

Лишь в поселке, рассказав эту жуткую историю и боясь, что ему не поверят, Тимоха узнал, что ничего сверхъестественного с ним не случилось. Дорога в сопку, по которой он ехал, делает длинные петли, а тропинка карабкается вверх напрямик, кое-где совпадая с дорогой. По тропинке, не спеша, и обгоняла Тимоху бабка Гамова.

Теперь опять с ней какая-то чертовщина. Неужто сговорились с Рыжим? Но сколько ни оглядывался Тимоха, Сашки нигде не было видно.

Между тем Гамова ухватилась за что-то и стала вытаскивать из земли. Она кряхтела и ворчала, но справиться не могла. Такое любопытство разобрало Тимоху, что он шагнул поближе. Щелкнула как выстрел, сухая валежина.

Вскинув голову, бабка настороженно окликнула:

– Ктой-то здеся?

Тимоха отпрыгнул. И пока улепетывал, виляя меж стволов, вслед ему строчили, как из пулемета:

–Ах, чалдон! Оглоед! Бесовское отродье! Шатун несчастный! Чтоб тебе окачуриться!..

Все глуше, глуше… И – тишина. Даже птицы примолкли после такой тарабарщины.

Тимоха остановился перевести дух: «Чертова старуха! Чего намолотила с перепуга. Одно утешало: за кустами она едва ли разглядела, кто помешал ей выкапывать… что?.. Вот и гадай теперь. Здорово она его окрестила: «Чалдон», хоть и непонятно, но впечатляет.

Позже он узнал у отца, что ничего ругательного в слове «чалдон» нет. Так звали раньше коренных жителей Сибири. Значит обозвала его бабка сибиряком. Очень круто!

На опушке он вскарабкался по стволу корявой лиственницы. Сашки не было видно ни вблизи, ни вдали. У подножия склона, заваленного остатками срубленных деревьев, пестрой лентой курчавились заросли. Наверняка там струился ручей. За ним вздымалась скалистая сопка.

«Местечко что надо, – подумал Тимоха. Но далековато. И так вон куда усвистал!.. А если рискнуть? Неужто здесь можно заблудиться?..»

Так и вышло, что собирался Тимоха возвращаться домой, а оказался на берегу ручья, за которым горбатилась скалистая сопка. На склоне ее, среди замшелых уступов, подобно стражу, высился кряжистый, наполовину усохший кедр.

Отшельники

Издалека скала показалась Тимохе неприступной. Но это только казалось. Когда он вскарабкался на нее почти до кедра и глянул вниз, то невольно задержал дыханье: «Ну и высотища!» Как здорово видно было отсюда и причудливый росчерк ручья – серебром по зеленому, и обезображенный лесорубами склон, и сиреневую гряду сопок за ним. Ни дымка, ни движенья окрест…

«Ну и ладно, – облегченно вздохнул Тимоха. Отдышусь здесь немного – и обратно.»

Плоская площадка, на которой стоял Тимоха, густо поросла мхом. Он оказался таким мягким, что, повалившись навзничь, Тимоха засмеялся от удовольствия. Попробовал встать на голову, да руки плохо держали тело. Шлепнувшись раз – другой, Тимоха сказал себе по привычке: «Ништяк!» И занял позу поосновательней, враскорячку.

С вершины останца кто-то перевернутый с интересом разглядывал Тимоху. Не тигр. Если бы тигр, Тимоха, наверно, меньше бы удивился, чем при виде длинноволосого человечка в синих брючках и зеленой штормовке. Девчонка!

Он мешковато завалился набок и услышал дробный смешок. Нет, не почудилось. В самом деле девчонка, бледная, глазастая. Никогда не видел он такой в Кругосветке. Неужто заблудилась?.. Откуда?

– Эй! – вскочив на ноги, окликнул Тимоха. – Ты чего здесь?

– А ты чего? – невозмутимо ответили сверху.

– Чего здесь делаешь-то?

– Живу.

Девчонка сказала это так просто, словно они встретились на улице, и полюбопытствовала в ответ:

– А ты?

– Тебя ищу, – брякнул Тимоха.

Сверху снова пролился смех, тонкий, переливчатый.

«К ней шастает Сашка, – озарило Тимоху. Неужто совсем одна здесь?»

Она подала ему руку возле того самого кедра, куда вскарабкался Тимоха. Девчонка оказалась заметно повыше его и назвала себя Олей. Пальцы у нее были тонкие и холодные, как с мороза. В такой -то жаркий день! А глаза теплые. В них все время что-то менялось: то подрагивала насмешка, то скользила улыбка, то затаивалась грусть… Только синева под ними.

– А я вот бродил, бродил, – нескладно соврал Тимоха, предупреждая расспросы.

– Бродяга, значит?

– Ага… Такие кусты цеплючие. Всю морду покарябал.

– Не морду, а лицо, – наставительно поправила девчонка.

«Отличница, небось, чистюля,» – досадливо подумал Тимоха. Осмелев, спросил, не за ягодой ли пожаловала она в тайгу? Хоть, смешно сказать, какие ягоды в такое время?

Никаких секретов у долговязой не оказалось. Живет Оля с дедом в зимовье, совсем неподалеку. И, может быть, останется тут до осени. Здесь так интересно!

Что уж тут интересного, Тимоха уточнять не стал. Поглядывая в ту сторону, куда махнула рукой Оля, он ждал Сашку. Ничего приятного не сулила эта встреча. Но и миновать ее было нельзя. Все равно расскажет Оля, кого увидела здесь. Так лучше уж сразу объясниться с одноклассником. Иначе подумает – сбежал Тимоха, струсил.

– Ты меня не слушаешь? – вывел Тимоху из раздумья ее голос.

– Слышу, – буркнул он. А Сашка у вас?

– Обещал прийти. Так ты с ним?

– В общем-то, да…

– Ой, а я его ждала, ждала… А потом на тебя загляделась, как ты… Хи-хи… Может, он уже пришел?

Призывно тряхнув рассыпанными по плечам волосами, Оля спустилась на тропку и оглянулась. Тимоха стоял в нерешительности.

– Пошли, пошли. Гостям мы всегда рады.

Оля шла впереди медленно, словно и не торопилась ничуть. Тимоха тоже не спешил увидеться с Рыжим. Но все же про себя сначала окрестил девчонку тихоней. Такой длинноногой, под уклон – мигом бы доскакать вприпрыжку до зимовья. А она – доходяга, – доходяга и есть.

Крытая корой бревенчатая избушка походила на приземистый гриб. Она стояла на краю выбеленной свежей щепой и опилками поляны. Метрах в десяти от зимовья возвышался на сваях домик поменьше, без трубы и без окон – лабаз. Здесь хранили от зверья съестные припасы.

Хоть и много раз бывал Тимоха в тайге, а охотничье зимовье видел впервые. Близко от жилья их никто не строит. А построив, стараются, чтобы знали об избенке лишь самые надежные люди. Кому надо – всегда найдут здесь кров и пищу.

Прикрыв за собой тяжелую дверь, Тимоха оказался в небольшом, с низким потолком жилище. Дощатые, выстланные сеном и шкурами нары. У единственного оконца – грубо сколоченный стол. На столе – банка с желтыми головками купальниц. Справа от входа в полумраке посвистывал на железной печурке большой закопченный чайник.

Все это Тимоха уловил не вдруг. А первый взгляд осекся на том, с кем встретился поневоле. Сидя в углу на нарах, Сашка смотрел на вошедшего исподлобья, с таким упреком и изумлением, что вместо бодрого: «Здравствуй!» Тимоха кашлянул, прошелестел: «…сте» и покосился в другую сторону.

Там, над столом, нависла грузная бородатая фигура. Оля едва успела сказать: «Вот…», как бородач сразу все понял:

– Что, Сашка, «хвоста» привел?

Сашка молчал, не сводя с Тимохи пристального взгляда. Молчала в растерянности и Оля.

Почувствовав, как опахнуло жаром лицо, Тимоха повернулся и пнул ногой дверь. Она охнула, не поддавшись… В отчаянии он двинул бедром. Дверь взвизгнула ржавыми петлями, отлепилась от проема, и тотчас цепкие пальцы ухватили Тимоху за плечо.

«Попался», – мелькнуло заполошно. Он сжался, готовый рвануться изо всех сил и бежать, бежать прочь без оглядки. Однако хватка была мертвой, а в голосе бородача сквозила всего лишь укоризна:

– Но, но, молодой человек. Уж коли пожаловал в гости, то не гоже хозяев обижать. И на хозяев обижаться не гоже… Вот попьешь чайку, как положено, – и хоть на все четыре стороны… Как зовут-то?

– Тимофей.

– Хорошее имя, – сказал бородач и, приобняв Тимоху за плечи, проводил к столу. Меня кличут дедом Агеем. Ну и на «хвост» обижаться не надо. Что было, то было. Так?

Тимоха кивнул. Со стены на него в упор глядела усатая тигриная морда. Казалось, она вот-вот подмигнет Тимохе желтым глазом. Такая добродушная была нарисована мордаха, что от ее взгляда сами собой расслабились и обмякли вздернутые плечи.

За чаем из наструганной лианы лимонника Тимоха рассказал про обещание дяди Миши украсить здешней галькой будущий дворец пионеров. А, может быть, камушков с Басандайки хватит даже на школу юнг. Оля слушала, не сводя с Тимохи чуть прищуренных глаз. Ободренный ее вниманием, он начал фантазировать, как красиво это будет смотреться – пестрая радуга камней во всю стену.

– А много надо этих камней? – спросил дед Агей.

– Говорят, много. Большой дворец будут строить.

– Ну, ясное дело, много. Угробят речку, как пить дать Технику туда потащат по реке, по нерестилищам. Дороги то нет.

– Дорогу туда проложат, – не очень уверенно сказал Тимоха. Что-нибудь придумают.

И Оля поспешила согласиться с ним: конечно, придумают.

– Придумают, – ворчливо повторил дед Агей. Если думать захочется. А зачем думать, если можно и без того?.. Хлопотное это дело – думать.

Один лишь Сашка не принимал участия в разговоре. Пил чай с сахаром, откусывая его по крохам, поглядывал в мутное оконце, за которым ничего не было видно.

В обратную дорогу Оля проводила ребят. Помахала рукой со скалы, как с причала, когда уходят суда. А они ей не помахали, занятые своими мыслями. Шагали торопливо, пока Сашка не произнес:

–Ну, доглядчик, запомни: проболтаешься кому про Олю – пеняй на себя.

– Нужна мне твоя выдрочка! – взъерошился Тимоха.

– Выдрочка? – круто обернувшись, переспросил Сашка. Думаешь, уел, да?.. А выдра – самая чистоплотная зверюга, понял? И симпатяга, и самая верная, чтоб ты знал.

– Подумаешь, чистюля…Дохлячка, она дохлячка и есть.

– Про дохлячку тоже последний раз слышу, – негромко, но веско отлил Сашка.

Однако Тимоху трудно было остановить. Скопившаяся обида на молчуна Сашку, на прозорливого деда, а больше всего на самого себя, так и не нашедшего слов оправдания, давно уже просилась наружу. Обойдя топкую, с болотистым запахом низину, он передразнил по-девчоночьи:

– Как здесь красиво! Какие здесь прекрасные комары!

Сашка отбросил в сторону сумку с пустой трехлитровой банкой и сжал перед собой кулаки:

– Могу и по соплям!

– А у меня нет соплей.

– Лады. Давай потолкуем!

– Давай!..

Легким прыжком заняв позу каратиста, Тимоха весело взглянул на приятеля. Дважды сходив на занятия кружка карате, он привык хвастать, что основными приемами овладел, словно предстояла не драка, а всего лишь потеха. На робких такая готовность померяться силами действовала пострашнее угроз. Проверено было не однажды, еще в городе.

– Чур, не лягаться! Если лягнешь, так отделаю, что родной отец не узнает, – на всякий случай предупредил Сашка.

– Йой! – выдохнул в ответ Тимоха, словно боевой клич, хоть в переводе с японского это означало всего лишь: «Приготовиться». Следом преподаватель произносил: «Хадзиме» – начали. Очень звучно у него получалось, как выстрел, от которого обмирала душа. Тимоха так и выкрикнул вдохновенно:

– Хадзиме!

– Чего-чего? – ошалело переспросил Сашка, и тотчас пропустил два резких тычка. Отскочив назад, он вжикнул по носу рукавом – крови не было. – Так, да?.. Ну, держись, япошка!

От нового удара он уклонился нырком и без всяких ухищрений закатил сбоку затрещину.

Поднявшись с мокрой травы, Тимоха встряхнул головой. Чудная она была, как будто птички чирикали в ухе… Он ловко отбил один наскок за другим, успел дать сдачи и снова чуть не упал от встречного выпада. Ну и рычаги у Рыжего!

Все же Тимоха нашел в себе силы улыбнуться, показывая, что вовсе ему не больно. Вперед больше не лез, но, пригнувшись, стал ждать мгновенья, когда…

– Не наелся еще? – по-своему истолковал такую паузу Сашка.

– Ну, нарвись, нарвись…

– И что будет?

– Слабо, да?

Сашка сделал ложный выпад, уверенный в том, что Тимоха отскочит. И вдруг почувствовал, как ноги отделились от земли, а сам он летит, вытянув руки, навстречу влажной траве.

Хорошо потолковали. И теперь стояли друг против друга, тяжело, с присвистом сопя. Штаны и рубахи у обоих лоснились грязными пятнами. Тимохино ухо светилось фонарем. Под глазом созревала голубоватая гуля. На Сашкином лбу тоже припухла ссадина.

Глядя на плотно сжатые губы одноклассника, Сашка подумал, что хоть верх и остался за ним, но ничего он этой дракой не добился. Наверняка расскажет Тимоха про все, что было сегодня, своему дружку Орке, а тот – кому-то еще. И пойдет гулять молва по поселку, пока не добредет до бабки Гамовой. А уж та поднимет гвалт на всю округу: «Ишь, куда запрятали девку!»

Выдрав из волос клок травы, Сашка сказал:

– Дурак ты был, дураком и остался.

– Сам-то…

– Ты хоть знаешь, что за девчонка?.. Ей, может, и года жить не осталось.

– Как это? – опешил Тимоха.

То, что он услышал от Сашки, заставило его забыть даже про гулю – назревающий синячище.

Дед Агей – дядя Сашкиной матери – издавна жил в Кругосветке. Когда вырубили вокруг строевой лес и работы не стало, уехал во Владивосток, к сыну. А тот завербовался и улетел с женой на Колыму. Дочь, Олю, не взяли с собой, оставили с родителями матери. Вскоре девчонка заболела. И кололи ее и просвечивали, и пичкали разными микстурами, а она все худела и худела. И тогда, не поверив врачам, дед Агей…

– Не поверил врачам? – изумился Тимоха.

– Ага! С дедом самим было такое. Вдруг усыхать стал, а отчего – неизвестно. Совсем доходягой стал. И вылечил его в тайге травами какой-то старик. Понял?.. Вот дед Агей и стал просить родственников доверить Ольгу ему, обещал отпоить ее травами. Да все впустую. Тогда он сговорился с Ольгой и украл ее. Понял?

«И что за дурацкая привычка у Сашки спрашивать, понятно ли говорит, – осерчал про себя Тимоха. Ну ,украл и украл девчонку у родичей. Ежу понятно.»

– …Оставили своякам записку, чтоб не искали их, – и в тайгу.

– А тот дед с бабкой что?

– Приезжали сюда вдвоем, такие чинные, носы кверху. Может и рады даже, что хлопот поубавилось. У Гамовой останавливались, вином поили. Пообещала она им все разузнать да выпытать, где Оля. А вот фиг ей!

– Погоди, погоди, Санек. У Гамовой, говоришь?.. Тогда понятно!

– Ты о чем?

– Ха! Да мы тебя сегодня вдвоем скрадывали. Васька де Гама тоже хвостом увязался, я с сопки видел. А потом, наверно, отстал.

– Точно он был? – заволновался Сашка. И докуда меня провожал?

– До отмели не дошел, это точно.

– Спасибо, Тим, что упредил. Ну, я ему, следопыту, устрою… Сам понимаешь, если пронюхает Гамова, куда хожу, – пиши пропало.

Тимоха помолчал и добавил, что бабку Гамову тоже видел сегодня. Неподалеку отсюда выкапывала что-то. Он ожидал, что Сашка заволнуется еще больше. Но эта новость не удивила Рыжего. Наверно, Гамова добывала корень чертова куста, за который в кооперации стали платить деньги.

От такого разъяснения скучно стало Тимохе. Что за жизнь пошла? Никаких тайн! Одни деньги.

– А ты веришь, что тайга Ольгу вылечит?

– Верю – не верю… Сам видел, какая она. Еле ногами шевелит. Дед делает ей отвары, да толку то от них… Самой нужной травы никак не найдет.

– Какой?

– Пузаткой зовется…На, приложи! – достав из кармана, Сашка протянул медный пятак – верное средство от синяков и, чтобы совсем замириться, вспомнил вслух, как лихо перелетел он через Тимоху:

– А это… через себя – нормальный приемчик!

– Элементарно причем. Тут главное – уловить, когда ты пойдешь на меня и упрешься на одну ногу. Простой захват – только ха! Помогаю тебе рвануться вперед, и – лети воробушком.

– Ниче помог, нормально, – демонстративно потирая ушибленный локоть, сказал Сашка.

Для Тимохи такое признание заменило десяток похвал. Захотелось показать себя в еще лучшем виде.

– Это еще что! Однажды пошел в гастроном. Встречают двое. Рожи – во! Ханыги, и оба поддатые. «Дай рупь!» Говорю, нету, а они вяжутся. Ну, я усатому кулак протянул. Вроде как деньги даю, а сам хвать его за рукав. Крутанул его через себя, только – ха! И в лужу. Вот потехи то было!

– Брехун! – покривившись, оборвал рассказ Сашка.

Тимоха обиженно замолчал. Очень хотелось оправдаться.

– Подумаешь… Не брехун, а выдумщик. Ну и чего?.. Хочу и выдумываю, чтоб веселей было.

Одежду ребята отмывали на берегу Басандайки. Там же искупались, пока сушились развешанные на кустах штаны и рубахи. Нырнули в омут да выскочили – студена вода, бегущая с гор. Зато как приятно потом упасть животом на разогретые солнцем, обкатанные до бархатистой гладкости камни.

Ребята лежали рядом, подняв головы и заворожено глядя, как невесомо, без видимых усилий парит над Басандайкой белобрюхая скопа.

– Кай-кай-кай! – падали сверху литые отрывистые кличи.

Что-то увидев внизу, птица сложила крылья и лишь у самой воды расправила их. Затряслась, замельтешила над омутом, но так ничего не ухватив, полетела дальше.

– Может, Оркина мать знает, где найти ту траву? – предположил Тимоха.

– Может и знает, а начнет расспрашивать, куда да зачем.

– Скажем, по ботанике просили.

– Да-а, а чего же Орка ее об этом не спросил?

– А Орка и так все знает! – брякнул Тимоха.

– Что знает?

– Ну не все. А только про то, что ты тайком в тайгу ходишь.

– Мало ли зачем… Может за черемшой, – успокоенно произнес Сашка.