Он жил вместе с Прищуренным в закутке, за огромным ящиком на треть заполненным песком и мышиным дерьмом. Здесь было уютно, пахло плесенью и грибами, Одноухий успокоился и душевный комфорт его опять наладился. Прищуренный очень гордился своим жилищем, называя его не иначе, как «мои пенаты». Что это могло означать было для него загадкой. «Просто звучит хорошо». – объяснял он. Время от времени старый ловелас приводил сюда гулящих кошек и устраивал дикие оргии с употреблением санабиса, валерианы и психологических практик. Одноухого не интересовали эти шумные вечеринки и он неизменно уходил к себе, на старое место, к ватнику.
За два дня до нового года в «Пенатах» появился представитель местной администрации с двумя помощниками. Осмотрев жилище, чиновник, назвавшийся Баюном, сделал Прищуренному замечание по поводу громких воплей после полуночи, с презрением посмотрел на Одноухого и вручил обоим повестки на общее собрание, которое должно было состояться вечером в «распределительном зале» у магистральных труб. Так же сообщил(хоть его никто не спрашивал), что будет решаться вопрос о создании контроля над помойкой у магазина «Океан» – другими словами о войне с конкурентами за жизненно необходимые пищевые ресурсы. На аргументы Прищуренного: – «Зачем это нам надо? Нам хватает и местных помоек», Баюн ощерился: – «Не твоего ума дело. За тебя есть кому подумать. Ваше дело поднимать лапы и помалкивать!».
После того, как чиновник удалился, Одноухий принюхался и почувствовал запах серы. Такое уже случалось: запах появлялся незадолго до срока, когда должно было произойти нечто неординарное и обязательно неприятное. Он не мог понять, откуда появлялось это ощущение и чего, связи с этим, стоило опасаться. Ему оставалось только ждать новостей. Вечером, войдя за ворчащим Прищуренным, Одноухий подробно оглядел помещение распределительного узла и собравшееся здесь общество хвостатых потомков Черныша. Сам патриарх сидел в углу среди свиты более молодых родственников, выделяясь на их фоне своей седой головой. На трубах у стены расположилась местная элита: пятеро членов правящей партии «Чёрная кошка», от которых веяло сытостью, снобизмом и недоступностью небожителей. Между ними, в качестве координатора, суетился уже знакомый чиновник, по кличке Баюн. Около шестидесяти особей, обоих полов, заполнивших зал, нетерпеливо ожидали начала собрания. Отец и сын присоединились к ожидающим и расположились у большого кожуха, однако Прищуренный оглядевшись, увидел стайку подружек и, забыв зачем пришёл, направился к своему цветнику. Его появление вызвало волну ласк и оживление среди подружек. Одноухий, наблюдавший эту сцену, вздохнул и перевёл взгляд в сторону «президиума». «Что так долго?» – раздражённо подумал он, и словно в ответ, раздались частые удары железом по трубе. Одноухий увидел Баюна , который, бросив железяку, вышел вперёд и поднял лапы, призывая к тишине.
– Внимание, дорогие соплеменники. – сказал он громко, чтобы его услышали на задних рядах. – Сегодня мы собрались, чтобы обсудить весьма животрепещущую тему. Дело касается вот чего. Многие из вас хотя бы раз бывали у магазина «Океан», вернее, у его помойки и знаете, какие опасности связаны с этими посещениями. Сейчас там бесчинствуют собаки и безродные, бездомные коты. Но не все из вас знают, что раньше этот ресурс всецело принадлежал нашему племени. Это были годы нашего расцвета. Это были годы нашей славы. Что же нам сделать, чтобы вернуть былую славу и благоденствие нашему племени? Этот вопрос является главным в сегодняшних реалиях. В связи с этим я предоставляю слово нашему председателю, уважаемому Гидеону.
С верхней трубы слез огромный лохматый кот и подошёл к Баюну.
– Спасибо, дорогой. – проговорил он, по-отечески потрепав того за брыли. Затем, устремив взгляд поверх толпы, продолжил. – Братья и сёстры… Ещё совсем недавно, наше сокровище, наше достояние, хранилище отходов магазина «Океан» всецело принадлежало нам. Так случилось, что пользуясь нашей временной слабостью, некоторые недружественные нам кошачьи и собачьи группы нагло вторглись на территорию магазина и сейчас ресурсы, когда-то принадлежавшие нашему племени, находятся под вражеским контролем. Это не приемлемо! Контроль должен принадлежать нам! Необходимо вернуть нашу собственность. Надо сделать так, чтобы на столе у каждого всегда были свежие рыбные продукты. Я, недавно, чуть не отравился щучьей икрой, которая оказалась не первой свежести. И все потому, что у моего дилера не было возможности спокойно выбрать нужную банку. Это безобразие! Я хочу чтобы каждый из вас мог беспрепятственно пойти и выбрать себе всё необходимое. Иваси – детям, минтай – старушкам, котам – устрицы. Все на выбор, без спешки и ограничений, как в лучшем магазине! Вы хотите этого? Так идите и возьмите это!
Раскинув лапы, словно для объятий, Гидеон простёр их над сидящими и громко воскликнул.
– Вперёд братья! Победа будет за нами!
Весь следующий день, начиная с самого утра, происходила суматоха, которую обычно называют мобилизацией. Формировались летучие отряды, которые получали задания и отправлялись к линиям соприкосновения с врагом. Вскоре начались первые стычки. Разведчики передовых отрядов быстро разогнали разрозненные группы дворовых котов и рассеяли их по подвалам. Вскоре, перегруппировавшись и собрав подкрепление, «терпилы» вернулись, но, восстановить свой статус им не удалось. Подоспевшие основные силы «Чёрных», основательно потрепали врагов и те позорно бежали за реку. Оставшиеся претенденты поступили следующим образом. Поняв, что с «Чёрными» шутки плохи, собаки, договорились о мире и согласились довольствоваться объедками, а что касается крыс, то, будучи историческими антагонистами, они договариваться не стали и ушли в канализацию. Вроде бы всё решилось благополучно. И всё же, Одноухий был тревожен. За рекой наблюдалась подозрительная «движуха», где, среди изгнанных «дворовых», всё больше стали мелькать большие головы рыжих котов, драчливого, вонючего племени, носящих презрительные прозвища «Дрыщи». Они обитали подвалах заброшенного завода на западной окраине города, время от времени, совершая опустошительные набеги на соседние районы. О них было мало что известно, но Одноухий слышал, что «Дрыщи» умывались своей мочой, отчего шерсть на морде становилась ярко-рыжего оттенка и светилась в темноте. Когда банды выходили на ночной разбой, следом за облаком вони, шли светящиеся наглые рыжие морды. Это впечатляло.
Руководство партии «Чёрная кошка» какое-то время старалось не обращать внимания на активность вражьей стаи, но участившиеся ночные вылазки, вынудили Гидеона объявить мобилизацию. На этот раз она коснулась и Одноухого. Его зачислили в себя ополчение, и вместе с другими, отправили к мосту, где стоял отряд разведчиков. Так он познакомился с командиром Громом. Усатый Гром поразил его своей выправкой, лихостью и полнейшим призрением к смерти. Он словно искал её, выходя один на рыжих тварей. Раны на его теле, не успев зажить, умножались новыми. Он словно не замечал их. Гром разил врагов, словно сказочный Моргун, который метал смертельные искры из глаз. Очарованный своим командиром, Одноухий почти забыл об отце. Собственно, в создавшейся ситуации, когда приходилось частенько драться, мирная жизнь отошла на второй план и стушевалась. Он слышал, что Прищуренный, достав нужные справки, был определён в тыловой госпиталь, где сразу освоился среди медицинского персонала. Анархическая сущность папаши и здесь проявилась в полной мере. Уже через неделю он умудрился полностью разложить дисциплину подразделения, через две наладил сбыт сильнодействующих препаратов, а через три загремел под трибунал и был отправлен в штрафбат с ориентировкой: – «Не управляем. Склонен к побегу». С тех пор судьба папаши была не известна.
Однажды Одноухий, вместе с приданными ему новобранцами сидел в дозоре. Только что прибывшие на передовую молодые бойцы внимательно вглядывались в утренний туман, надвигавшийся с сопредельного берега. Было тихо, плеск волн о бетон создавал ощущение реальности и вечности бытия. Ночь прошла спокойно, «Дрыщи», вопреки обыкновению, вели себя тихо, что говорило о готовящемся наступлении. То, что оно будет, Одноухий не сомневался. Вопрос заключался в сроке и масштабности. Две атаки, произошедшие накануне, были отбиты, но Одноухий не сомневался – это была разведка боем. Сбоку осыпался гравий, и чертыхаясь, перед ним возник командир Гром.
– Как ситуация? – спросил он.
– Пока тихо. – ответил в полголоса Одноухий.
– Полезут. – убеждённо произнёс Гром. – Печенкой чувствую.. Ты уж смотри здесь, если что – дай знак. Я пойду дальше.. Не нравится мне этот туман.
Гром неслышно ушёл вдоль берега. Один из молодых котов, взглянув на Одноухого, спросил.
– Правда, что он может лапой перебить шею любому врагу?
– Конечно. – ответил Одноухий. – Я сам видел. Совсем недавно я был, как вы: неопытный и постоянно трясущийся.. Он повёл меня в самую гущу, как будто бросил на глубину.. Мне пришлось выживать. Я не помню драку, но когда очнулся, вокруг были подверженные враги. Так я стал воином.
Одноухий насмешливо посмотрел на бойцов и провёл накладными когтями по камню. Тупой скрежет стальных ножей, ударил по нервам новобранцев, шерсть у них встала дыбом и прижатые уши, ясно дали понять, что они готовы дать отпор. Одноухий осклабился.
– Такую лапу и вы сможете заработать.. если переживёте первый бой.
Через час после этого разговора «Дрыщи» прорвали фронт в нескольких местах и уже к обеду лавина вонючих рыжемордых котов заполонила территорию «Чёрных» и оттеснила отряды к гастроному «Океан». Там, благодаря, грамотно построенной обороне, врага удалось сдержать. Одноухий, потеряв своих бойцов, которые так и не смогли пережить свой первый бой, занял позицию в новой линии обороны. Он осмотрелся и узнал дом, где когда-то жила Матильда. Он удивился спокойствию, с которым он воспринял это место, где он провёл множество часов выглядывая свою зазнобу. Теперь оно казалось обычным, пригодным для боевых действий, где плюсом были хорошо знакомые пути отхода. Из укрытия в кустах было видно, как среди домов, на той стороне улицы мелькали рыжие морды. Одноухий поймал себя на мысли, что, с начала боестолкновений, он не видел ни одного представителя дворового племени. Во всех драках ему попадались одни только дрыщи. Он поделился своими наблюдениями с Матёрым. Комвзвода штурмового отряда «Чёрных», куда, после отступления, прибился Одноухий, глядя на него, как на первоклассника, пробасил.
– Так они всех съели. Ты что, не знал? Они же каннибалы.
К вечеру рыжемордые накопили силы и ударили со всех сторон.
«Чёрные» опять отступили.
Вместе с группой Матёрого, огрызаясь и отчаянно отбиваясь от наседавших врагов, Одноухий обреченно отходил в глубь района. Запах серы с агрессивной навязчивостью преследовал его, но теперь к этому запаху неизменно примешивался запах мочи. По всему фронту шли кровопролитные бои и силы защитников таяли на глазах. На правом фланге разбитые отряды командира Грома были рассеяны по подвалам, где их остатки добивали рыжемордые. Сам он, израненный, нашёл свою смерть, там где искал – в гуще боя с врагами. К вечеру положение «Чёрных» стало совсем критичным. Ценой больших усилий Матёрый смог собрать оставшиеся силы, отступить к девятиэтажке и там закрепиться возле подвалов. Наступила ночь. Похоже, последняя ночь для племени «Чёрных».
«Серая тень» покинула гнездо в половине одиннадцатого и взяла курс на восток. Она пролетела над парком, свернула в жилой массив, и миновав несколько улиц, упёрлась в знакомый дом в центре спального района. Здесь она, обычно сворачивала направо, чтобы лететь дальше, вдоль высоковольтной линии, где было много сусликов и кротов. Она уже зашла на вираж, как увидела визу нечто заставившее её зависнуть в нерешительности: вокруг дома, освещённые фонарями, полукольцом расположились около двадцати местных чёрных особей. Напротив них, окружив то, что осталось от армии «Чёрных», рыжей светящейся волной расположилась огромная кошачья стая. Сова сделала несколько кругов и направилась по своим делам, взяв себе на заметку: заглянуть сюда на обратном пути.
Внизу Одноухий, проводив её взглядом, впервые пожалел, что он не тупая птица и не волен лететь куда вздумается. Зализывая раны он думал о том, что будет завтра и как он умрёт. В связи с этим он вспомнил, что до сих пор девственник, и пожалел, что не оприходовал Матильду. На ум пришёл Прищуренный. Где этот старый прохиндей? Жив ли? Понимая, что завтра будет последний бой, Одноухий старался сохранить душевную силу и умереть достойно. Как Гром. С этой мыслью он заснул.
Разбудил его комар. Он залетел в уцелевшее ухо и устроил там весьма неприятные перемещения, пока Одноухий не вытряс наглеца наружу. Но, кажется, комар залетел кстати. Одноухий огляделся и понял – началось. Вокруг, нервно перебирая лапами, изогнувшись в исступлении, стонали чёрные коты. С другой стороны им вторили рыжемордые. Это была прелюдия перед последней битвой.. И казалось, судьба чёрного племени была решена…
Но вмешалась, как всегда, история. Она неразрывно идёт рука об руку с судьбой и бесстрастным свидетелем следит за происходящим, не прощает ошибок и беспощадно наказывает за них. Она же, когда надо, протягивает руку помощи…
«Серая тень» возвращалась домой. Пол ночи она рыскала по округе в поисках добычи, но всё вокруг будто вымерло. Она устала. Возраст был уже не тот, и глаза, и скорость, и мотивация. У неё давно не было детей и теперь она сама впадала в детство. Грызунов она ловила для игр и общения. Суслики жили в гнезде неделями до тех пор, пока, сами не выбрасывались из гнезда, или, пока не надоедали хозяйке.
Присев на сук, одинокой сосны «Серая тень» решила передохнуть. По пути к гнезду надо было ещё завернуть к «девятиэтажке», где намечалось нечто интересное. Она оглядела ночные улицы и отметила, что для этого времени суток на улицах слишком оживлённо. Сова, умевшая считать до десяти, насчитала десять машин коммунальных служб, возле которых суетились люди. Часть из них выставляла сети по периметру двора, другая часть, похватав большие сачки (явно не для ловли бабочек), растянувшись цепью, направилась в соседние дворы, где, вот-вот должна была произойти смертельная битва двух племён.
Ночь перестала быть нежной и Серая тень поспешила в партер. В театре боевых действий, она увидела рыже-чёрное месиво, в гущу которого направлялись ловцы животных. Они ловко орудуя сачками, выхватывали из потока визжащих животных и закидывали их в подъехавшие фургоны. Появление работников коммунхоза охладило пыл бойцов, показав им опасность более страшную, чем взаимное истребление. Это были всадники кошачьего апокалипсиса, работники по отлову бездомных животных, которые большую часть своего рабочего времени проводили в конторе, где играли в настольные игры и тихо спивались. Но раз в году в них вселялся бес. Они отправлялись ловить собак и кошек. Сейчас было их время.
В кошачьих рядах возникло замешательство переросшее в панику и беспорядочное бегство. Чёрные отступили в подвалы, а рыжемордые устремились к реке. Одни из них тут же угодили в сети, расставленные в соседних дворах, другие были пойманы сачками и оказались в «перевозках». Лишь немногим удалось достичь другого берега. Мокрые и подавленные, они вернулись в свои дома, в разрушенные лабиринты заброшенного завода.
Зачистив территорию, и с лихвой выполнив план по отлову животных, «спецы» стали сворачиваться.
Одноухий сквозь слуховое окошко следил за коммунальщиками бродившими по пустынному двору. Прямо перед собой он увидел, проходящие мимо, две пары сапог, обладатели которых негромко переговаривались между собой. Тот, что помоложе спросил того, что был постарше.
– Куда теперь их? Неужели на мыло? Они же вонючие?
– Ничего, с можжевеловыми веточками пойдут. – ответил старший. – Рыжих на мыло, чёрных – на шапки. А если смешать тех и других..
Что из этого получится Одноухий не дослушал. Они ушли, оставив его гадать, о сути вещей. Он положил голову на выступ подоконника и задумался. Его похлопали по плечу. Обернувшись, он увидел настороженную морду Прищуренного.
– Что там. – спросил папаша, кивнув на окошко. – Уходят что ли? – тревогу в его глазах было не спрятать, хоть он и старался, за напускным спокойствием, не показывать своей озабоченности.
– Уходят. – успокоил его Одноухий.
Прищуренный облегченно вздохнул и, заметно повеселев, признался.
– Рад тебя видеть живым. Я, видишь, тоже уцелел.. хоть меня бросили в самое пекло..
– Я рад, что ты уцелел. – сказал Одноухий.
Прищуренный теперь заметил раны и кровь на теле сына.
– Я вижу, тебе досталось. Сколько шрамов, сколько ран.. Меня тоже подрали. – он продемонстрировал свой бок со свисающей окровавленной шерстью. – Гляди, как полоснули..
– На то она и драка..—философски произнёс Одноухий. – Это её медали.
Одноухий отстегнул стальные ножи и бросил их на пол. Он чувствовал, что силы покинули его. Напряжение последних дней сменилось спокойствием и полнейшим безразличием. Он посмотрел на Прищуренного, который что-то продолжал говорить, но уже не слышал его. Он свернулся калачиком и закрыл глаза.
Ему приснилась фантастически-великолепная звезда Кац.
Когда Одноухий проснулся Прищуренного рядом не было. Не было и много другого. Вместо грязного пыльного подвала, он увидел чистую комнату с высокими белыми стенами и большим окном уходящим в потолок. С потолка лился мягкий свет. «Я в раю» – подумал Одноухий и поймал себя на мысли, что не удивлён и воспринимает окружающее, как само-собой разумеющееся. Он прошёлся по тёплому гладкому камню, присел, и почувствовав контакт, довольно заурчал. «Кайф! Так бы и сидел до второго пришествия, если бы не надо было идти на разведку». Любопытство заставило его резко подняться и пойти к выходу из комнаты. Там, в соседней комнате играла музыка. Подойдя к двери, Одноухий осторожно выглянул наружу. Среди громоздких, на его взгляд вещей, безусловно дорогих и красивых выделялся чёрный ящик с поднятой крышкой. За ним сидела совсем юная особа и быстро перебирала пальцами черно-белые костяшки, что видимо, заставляло ящик издавать звуки. Поток звуков ошеломлял своей упорядоченностью и силой. Одноухий заслушался. В своей жизни он ещё не испытывал ничего подобного. Музыка вибрировала внутри него, заставляя жилы и вены дрожать в унисон нотам. Ему захотелось плакать и хоть он точно знал, что коты не плачут, не мог понять откуда в горле ком? В конце, не зная что такое «Катарсис», он испытал нечто похожее на это чувство и дал себе слово научиться играть также, как эта девочка. Когда она закончила играть, он просто подошёл к ней и представился.
– «Меня зовут Одноухий. Ты меня понимаешь?
Девчонка не удивилась, она слезла со стульчика и, сделав книксен, ответила на очень приличном кошачье языке.
– Конечно понимаю. У тебя хорошее произношение. Меня зовут Зоя. Я живу здесь вместе с папой. Ещё есть бабушка.
– Ты хорошо играешь. Я бы тоже хотел так…» – сказал Одноухий.
Зоя понимающе кивнула.
– Играть – это здорово. Когда я играю, то забываю обо всём. Даже о Бурбунах.
– Это кто? – спросил заинтригованный кот. – Я совсем не знаком с ними.
Зоя поджала губки и посмотрела на Одноухого, словно тот сказал что-то неприличное.
– Бурбуны. Их все знают. Мерзкие, противные твари, живут только ночью. И питаются страхами людей. Особенно детей и впечатлительных девушек. Они проникают в сны и через страх выкачивают из жертв жизненную энергию. Поэтому многие совсем не спят.
– Ну это совсем уж..– возмутился Одноухий. – Ни стыда, ни совести..
– Мрак.. – подитожила юная особа. Она критично взглянула на свалявшуюся шерсть Одноухого и добавила. – А тебе не мешало бы помыться. У нас таким грязным котам не место. Даже в трамвай не пустят.
Ванна поразила Одноухого в самое сердце. Такого белого кафеля расписанного золотым орнаментом, переходящим в вензеля и такой ванны цвета слоновой кости с хромированными сливами, накладками и кранами, ему ещё видеть не приходилось. Вынырнув из пены, он прошёлся кролем до края ванны, где сидела Зоя и восхищенно заявил.
– Это фантастика! Твоя ванна смывает всё,…даже грехи.
– Судя по цвету воды, грешил ты много. – сказала девочка. – Но теперь ты, кажется, отмылся до бела.
Теперь только Одноухий заметил, что приобрёл цвет данный при рождении. Пришлось оправдываться, рассказывать о нравах соплеменников и способах выживания. Зоя ничего не поняла, но сказала, чтобы он не переживал на этот счёт. Она была умненькая девочка.
Вечером пришёл папа девочки.
– Познакомься, это Одноухий. – сказала Зоя указывая на кота. – Он поживёт здесь немного.
– Хорошо, моя милая. Если тебе это нужно, пусть поживёт. – рассеянно взглянув на Одноухого, согласился папа. – Надеюсь, он не блохастый?
– Нет, мы помылись. – успокоила дочь и отец, в следующее мгновение, забыл о существование Одноухого.
Кое-что становилось понятным. Похоже, кроме Зои, в этом доме никто больше не мог общаться с котами. И похоже, Одноухий не был первым питомцем девочки. Оставалось выяснить, как он попал сюда и что, чёрт возьми, это за место.
Так Одноухий прописался в квартире. В первую ночь, накрученный словами девочки о Бурбунах, а может быть из-за кошачьего дома, куда его поселили, он не сомкнул глаз. Его вроде не очень раздражал этот «Кошкин дом» с резными ставнями, балконом и кроватью с одеялом и подушками, но чепчик с пижамой были явным перебором. Всю ночь он крутился на игрушечной кроватке, пытаясь найти приемлемое положение, и только под утро забылся среди скинутых на пол подушек. Наутро он был не в духе и на вопрос: – «Как спалось?», раздраженно ответил: – «Каком кверху». Зоя опять не поняла, но, как умненькая девочка, уточнять, как именно, не стала. Завтракали вдвоём. Таинственный отец, ещё с вечера собрал свой саквояж, и чмокнув дочь в лобик, отбыл в неизвестном направлении.
– У него такая работа. – объяснила Зоя. – Я вполне самостоятельная, со всем справляюсь. Да и бабушка следит за мной. Она медиум. Делает это издалека.
После завтрака Зоя, собралась в музыкальную школу и попросила Одноухого не болтаться без дела, а разучивать гаммы. Она показала как это делается, и после её ухода, он с энтузиазмом взялся за дело. Получалось не очень. Звуки наскакивали один на другой, нарушали порядок, лапы не попадали по клавишам.. Одноухий нервничал, но упорно начинал всё сначала, и вскоре понял две вещи: первое, что при известной тренировке, он сможет исполнить «Чижика» и второе, что при всём желании, ему не взять даже малую октаву и «Чижик» является единственным произведением доступным для котов. Оставшуюся часть дня до прихода Зои, Одноухий провёл на подоконнике. Сначала на улице было пустынно, затем, ближе к обеду, из дома напротив вышел молодой человек, по виду похожий на клерка и закурил. Следом появилась девушка. Молодой человек что-то сказал девушке, в ответ она рассмеялась. Они обнялись и пошли по улице. Из-за угла вывернул велосипедист одетый в спортивный костюм и кепи, кивнул парочке и покатил дальше. Чуть позже внимание Одноухого привлекла машина, остановившаяся у продуктового магазина. Из неё вылез дородный шофёр в фартуке и стал выгружать подносы с хлебом. Проходящие мимо замедляли шаги, и вдыхая ароматный запах, провожали взглядом румяные дымящиеся булки. Постепенно у дверей образовалась немалая очередь из желающих купить горячего хлеба. Поглядев на алчущих, Одноухий тоже захотел чего-нибудь перекусить. Он слез с подоконника и направился на кухню, где, по его разумению, должны были быть съестные припасы. Облазив все углы и закутки, осмотрев стол и буфет, он, под конец, сел напротив холодильника и задумался. Холодильник имел статус. Это был не простой шкаф, где можно было невзначай задеть за ручку и дверка откроется. К холодильнику нужно было иметь допуск. Одноухий обнюхал уплотнитель, проверил нет ли щёлки, налёг плечом – все бестолку. Холодильник, сделанный ещё в прошлом веке, стоял незыблемой крепостью и не собирался сдаваться. Одноухий приложил ухо к дверце и прислушался. Где-то там, внутри притаились рыбные котлеты и молочные сосиски. Они молчали. Представив себе обнаженное розовое тело обёрнутое в прозрачную ткань полиэтилена, Одноухий икнул и почувствовал, что теряет над собой контроль.
Зоя возвращалась из школы, как обычно в половине первого. Настроение было прекрасным. Появление питомца решило главную её проблему – проблему одиночества. Она больше не боялась тоскливых дней в большой пустой квартире, не боялась ночи, когда приходили Бурбуны. Она с оптимизмом смотрела в будущее. Теперь у неё был собственный кот. Вспомнив о питомце, Зоя ускорила шаг. Бедный, он, наверное, уже проголодался! Войдя в подъезд, девочка забежала на второй этаж, и открыв дверь, вошла в прихожую. В квартире было тихо. Она скинула туфли, прошла на цыпочках мимо гостиной и застыла на пороге кухни.
– Вот гад! – выдохнула девочка, глядя на Одноухого, который в позе сатира лежал у раскрытого настежь холодильника. Он был перепоясан связкой сосисок и в каждой лапе держал по котлете. Вокруг головы, венком вился салат латук, а пустая бутылочка молока уютно пристроилась под щекой гурмана. Он спал.
Первые удары веника он принял ещё находясь в объятьях морфея. Сначала показалось, что это было опахало, но когда оно прилетело в следующий раз, он понял, что этот предмет намного жёстче. Пришлось позорно спасаться бегством. В домике, отдышавшись и прийдя в себя, Одноухий осознал всю глубину своего падения. Было очень стыдно. Просидев в укрытии до вечера он затосковал и впервые выглянул из игрушечного окошка. В квартире было сумрачно, но под одной дверью пробивалась полоска света. Одноухий вылез из домика, неслышно подошёл к двери и прислушался. Зоя находилась у себя в комнате и разговаривала с кем-то по телефону. Он не особо понимал человеческий язык, но той малости, что знал, хватило чтобы понять суть. Разговор шёл о непредсказуемых последствиях необузданных желаний, присущих молодым котам. Обсуждались методы борьбы. Говоривший с Зоей настаивал на радикальном методе успокоить эти страсти – путём кастрации. Одноухий вспомнил, что знал одного своего родственника прошедшего эту процедуру. «Кастрат» был его троюродным братом некоторое время жившим у «добрых людей» в квартире. Ему все здорово завидовали, пока через год, он не вернулся обратно, грустный и без яиц. Голос у него, конечно, стал потоньше и мелодичнее, но часть котов, с тех пор, смотрели на него, как на пустое место.
Закончив говорить, Зоя положила трубку и запела: – «Динь, динь, динь – звенит колокольчик – это я к тебе еду дружок..». И добавила: – «Завтра бабуля сделает тебя счастливым. Чик и всё».
«Вот тебе и юная особа!» – воскликнул в душе Одноухий – «А я ей так верил. Какова, штучка, однако!»
Он поспешил ретироваться обратно в «Кошкин дом». «Нет, мне такого счастья не надо» – решил для себя он. – «Если она так настроена, то пора отсюда делать ноги».
Рано утром, притаившись в прихожей, Одноухий дождался, когда отец девочки отправился на свою работу, прошмыгнул у него между ног и устремился навстречу свободе и мужскому здоровью.
Вот так, Одноухий оказался на улице: свободный, отстоявший своё естество, но, теперь, никому не нужный. Нельзя сказать, что последнее обстоятельство, особо угнетало его, или заставляло сожалеть о прерванной дружбе с девочкой, которая понимала и говорила на языке котов. Как бы то ни было, выбор был сделан и значит надо было жить дальше. Для начала Одноухий лёгкой трусцой направился в центр. Прохожие уступали ему дорогу, но смотрели насторожено. Он проделал путь в несколько кварталов и понял, что в городе чего-то не хватает. Сначала в глаза бросилась неестественная чистота дорог и тротуаров, затем отсутствие городских птиц и животных. Это вызывало тревогу. Ближе к центру Одноухому стало совсем не по себе. Прохожие останавливались, указывали на него и некоторые, совсем уж неадекватные, и вовсе, постарались окружить и прижать его к стене. Вскоре, подъехала серая машина. Когда из неё вылезли молодчики с сетками и сачками, Одноухий всё понял. «Везде одно и тоже». – обречённо оглядываясь, подумал он. – «Опять надо бежать». И он рванул в подвальное окошко, гостеприимно открывшееся позади него. В темноте его подхватили заботливые руки и потащили куда-то в глубь подвала. «Не дрейфь, красавчик, это друзья». – раздался над ухом хриплый голос и его больно садануло чем-то твёрдым. Он отключился. Очнулся Одноухий на жесткой циновке. С потолка капала вода. В сумраке еле различимые в призрачном свете двигались тени. Одна из них, увидев, что гость пришёл в себя, подошла и сказала.
– Оклемался, ну что же давай знакомиться. – голос был простужен, как и тот, что сказал: – «Не дрейфь, красавчик..»
– Где я и кто вы? – спросил Одноухий теряясь в догадках. Он попытался разглядеть обладателя простуженного голоса, но видел только размытое тёмное пятно.
Из темноты раздалось похожее на уханье хихиканье.
– Ты не поверишь, мы – Бурбуны. А ты у нас в гостях.
Сначала Одноухий воспринял это, как шутку, но когда говоривший появился в полоске света, стало видно насколько омерзительной была его рожа. Тогда Одноухий всерьёз перепугался. Все, что говорила Зоя, оказалось правдой. Бурбуны действительно существовали и жили в темноте пещер. Они рассказали Одноухому, что питаются страхами людей, забирая энергию адреналина во сне, потому что тьма была непременным условием их существования. В остальном это были милейшие существа с отменным чувством юмора. Тьму они считали благом, она скрывала уродство и развивала фантазию. Днём, когда Бурбуны сидели по пещерам, они рассказывали друг другу смешные истории, а ночью, растратив энергию, выходили на свой промысел. Так продолжалось из дня в день, пока Одноухому всё это не надоело. Он так и сказал одному из Бурбунов.
– Прощайте. Мне пора. Я ухожу. Спасибо за кров, за помощь.
Рано утром молодой Бурбун провел его к выходу из пещер и показал куда идти.
– Будь осторожен. Если хочешь найти ответы на вопросы, иди прямо, в сторону кладбища. Спроси там: – «Что такое дорога?»
Одноухий кивнул на прощание. Он пошёл прямо и вскоре понял, что имел ввиду житель тьмы.
«Это то, что ты постоянно стремишься укоротить, и что от этого становится только длиннее». – Об этом ему поведал старый облезлый кот, который грелся на солнышке возле входа на кладбище. «Как удобно, один шаг и ты дома» – подумал Одноухий глядя на трясущегося от слабости старца. Похоже, это было единственное животное в городе, которое сохранило статус «бездомного». Кот назвался Ведуном, и своей компетентностью, вполне оправдывал данную ему кличку. К примеру, взглянув на Одноухого, он безошибочно узнал в нём иностранца и даже сказал откуда он. Они разговорились. Ведун безошибочно описал улицу, где стояла «девятиэтажка», магазин «Океан» и детскую площадку, и помойку.. Поражённый Одноухий воскликнул.