Нашел. В садовой беседочке. Государь сидел и курил свою трубочку. Увидев Ушакова – встал, не поленился, даже подошел быстро:
– Ну!?
– Преставился царевич Алексей Петрович… Почил в Бозе…
В сумерках выражение лица царского Ушаков не видел. А вот ладонь царскую – чуть ли не под носом своим – почувствовал. Она сильно пахла табаком.
– Давай!
И, поскольку Ушаков медлил, повторил нетерпеливо:
– Пузырек давай!
Положил его в карман. Хлопнул Ушакова по плечу:
– Пива хочешь?
И развернул гонца лицом к столу, где стояла в одиночестве белой глины саксонская здоровенная пивная кружка.
– Пей! – И заметив, что Ушаков медлит, еще и подогнал:
– Пей, говорю. Или ты из царской кружки пить гребуешь?
И Ушаков стал пить из царской кружки. Царское пиво было очень хорошее, прохладное, с легкой горчинкой. Такого пива Ушаков больше ни разу в жизни не пивал.
– Э-э! Будет с тебя! Оставь мне хоть глоток. – Отнял кружку и отпив из нее немного, велел:
– Садись!
Сам сел напротив тоже. Вынул из кармана пузырек открыл, потряс над полом.
– Видал? Пустой! Понял?
Ушаков понял. Пузырек пустой, значит, царевич принял яд.
– Это я, отец родной, взял грех на душу свою. Я – пузырек дал. Понял? Это я, отец, своего сына – негодяя и изменника пожалел, с плахи снял, понял – Петр сделал здесь немалую паузу, как бы давая Ушакову время твердо усвоить сказанное им. И продолжил. Другим тоном. Спокойно:
– Получишь чин и двадцать золотых от меня. И молчи, ради всего святого молчи, понял? Говори что угодно, но о яде молчи. Это будет самая большая тебе от меня тайна. Если начнут слухи гулять, что отравили мол, – сразу молись Богу. Понял?
– Слушаюсь государь! – От страха Ушаков даже после царского пива протрезвел, как и не пил. Один страх остался. Но он все-таки ответил:
– Так ведь у нас слухи – что отравили – непременно пойдут. Как ни умер, а слухи, что отравили – будут. Как хочешь…
– А я проверю… Коли просто людская молва – будешь жить покойно. Но коли от тебя все пойдет – молись Богу. А я тебе обещаюся твердо: ни слова и никому не скажу, пока жив буду…
56
Весть о смерти Алексея Петровича, как ни старались «вверху», чтобы она за ворота крепости подольше не выходила, тем не мение очень скоро пошла гулять по городу.
Но никаких общепонятных действий, какие у нас предпринимают обычно широким порядком, когда человек умирает, не совершалось. Хотя узким порядком все шло обыкновенным образом. Только не все всё знали.
На соборной колокольне зазвонил колокол – как по покойнику.
Капитан Бахметьев, комендант Петропавловской цитадели приказ отдал двум своим гарнизонным солдатам-плотникам изготовить гроб на очень высокого человека.
Соборный священник отец Федор, тот самый, кто приобщил Алексея накануне святых тайн и исповедовал, обмыл и обрядил покойника.
А уже со следующего утра гроб с телом Алексея Петровича был помещен в «губернаторских хоромах», кои находились совсем рядом с собором во имя Петра и Павла. И кто-то уже ко гробу наведывался. Но полной известности не дали.
Более того. Траур объявлен не был. А было, в частности, как бы мы сейчас сказали «по дипломатическим каналам» извещено, почему никакого траура и не должно быть: потому что царевич умер преступником.
Вспомните, как радовались два солдатика, когда убедились что Алексей Петрович умер до казни. Они радовались тому, что царевич умер не как преступник, то есть не был казнен. А правительство, с ведома, и, конечно же, по позволению царя, объявило, что Алексей Петрович – преступник. Что и говорить – красноречивейшая разница в оценках.
Отец мертвого сына еще не видел. Зато Светлейший князь Меншиков потерял с радости голову, действовал, даже не спрашивая Благодетеля никаких по поводу покойника указаний. Пока указаний не было. Поэтому для Меншикова все было ясно: нужно не соблюдать траур, а скорым порядком вытеснять скорбный факт смерти августейшего государственного изменьшика ярким и веселым праздником. Надо только повод сыскать. И повод был сыскан, и праздник устроен – в честь девятой годовщины русской победы в Полтавской баталии.
Гроб с телом царевича Алексея стоял в губернаторских хоромах, а в это время в Троицком соборе новой столицы шла праздничная литургия – благодарение Богу за Полтавскую викторию. После литургии начался парад войск с пушечною пальбою; после парада был устроен обед с обильной выпивкой, прошедший в только что отстроенном Почтовом Дворе. А вечером еще гуляли и веселились в саду. И Петр – гулял и веселился вместе со всеми; больше того – старался быть веселее всех, ибо силился, вероятно, заглушить вполне возможные даже для такой крепкой натуры, невеселые ощущения. Получился весьма насыщенный праздничный день.
Но – удивительное дело! – даже в таком праздничном угаре царь все-таки нашел время подробно распорядиться о том, как должны были пройти похороны сына.
Царь повелел, и 28 июня, в десятом часу утра гроб с телом Алексея переместили… в Троицкий собор, то есть туда, где меньше суток назад шла торжественная литургия в честь преславной Полтавской победы. Мертвого царевича при этом перемещении сопровождали: епископ Карельский и Ладожский Аарон и вкупе с ним – два архимандрита и несколько священников. Были так же и персоны недуховные: знакомые уже нам канцлер Головкин, Ушаков и Скорняков-Писарев.
В соборе псалтирь читался как и положено быть.
Непрерывно нес караульную службу парный наряд от Преображенского полка.
Но отец и в этот день покойника-сына опять-таки не видал.
Что же, отец сего не хотел, что ли?
Может быть, и не хотел, но и другим образом можно все объяснить. Дело в том, что следующий день был 29 июня – Петров день, царские именины, и надобно было выбирать: грустить по сыну или праздновать. И царь выбрал. Именины, а не похороны.
В Троицком соборе лежал мертвый сын, а царь с утра принимал поздравления. Потом празднично разодетая толпа повалила в портовые доки, где, наконец, девяносточетырехпушечный фрегат, о котором уже говорилось не один раз, был под ликование публики торжественно спущен на воду. Потом – опять ели и пили очень много. И самым веселым на пиру был Светлейший. И было очень похоже что и царь решил в этот день на свою урину наплевать. Во всем этом веселии заметно грустной была только Екатерина Алексеевна.
А поздним вечером дали красочный феерверк.
57
Только на следующий день, тридцатого июня, царевича Алексея Петровича, наконец, похоронили. И вот как это произошло.
Семь часов утра в Троицкий собор пришли пешком царь с женою, и находились у тела Алексея вплоть до того времени, когда началась лития.
Во время литии, которую служил местоблюститель патриаршего престола и митрополит Рязанский Стефан Яворский, государь держал себя холодно и торжественно-важно. Екатерина Алексеевна плакала.
После того как лития завершилась, гроб с телом царевича Алексея Петровича, переменяясь, на руках отнесли в Петропавловский собор двадцать четыре именитых дворянина во главе с тремя митрополитами и шестью епископами. За гробом шла немалая толпа народу.
Опустили тело в могилу, приготовленную рядом со своею немецкою женою Софиею Шарлоттою.
Поминки справили в «Губернаторских хоромах».
Шесть недель еще после похорон читали псалтырь.
Очевидно, что хоронился не государственный преступник, предатель и изменник. Хоронился сын царя. Этим и объясняется торжественность и многолюдие похорон. Петр такою процедурою как бы давал понять, что земная жизнь – греховная и преступная царевича Алексея закончилась, а останки, конечно же, преступного намерения никакого не имеют и по праву предаются земле по высокому обряду.
58
Так завершился наш сюжет. Полностью – от рождения Алексея до похорон его тела. И автору уже можно было бы, с полным сознанием выполненного долга и, испросив у читателя, как водится, прощения за то, что, возможно, «вольно или невольно» погрешил против истины. Слаб человек. И автор такоже.
Однако, все же основной сюжет, который на глазах у читателя автор распутывал довольно долгое время, завершился. И теперь надобно уже переходить к эпилогу…
… Хотя, нет. Есть еще одно.
Недели две спустя после похорон, Г.Г. Скорняков-Писарев все же послан был в Ладогу по государевой воле. Что за воля та была, по какому поводу посыльный официально оказался там, автор не ведает. Исправив дело, ради которого был послан, перед тем как пуститься в обратный путь Григорий Григорьевич заехал-таки в монастырь.
Его свели игуменье. Где он стал просить увидеться кратко с монахинею Еленою. И в подкрепление просьбы своей показал игуменье некую бумагу, после чего свидание сразу же разрешили.
Вошел он в келью и увидел, как Елена молилась одна у киота, слабоосвещенного свечами, стоя на коленях.
Но вот она обернулась – посмотреть на вошедшего. И едва только не упала. Да и упала бы непременно, не подхвати ее визитер, страшный для нее.
Скорняков посадил ее на топчан.
Придя в себя, она стала спрашивать неожиданно громким голосом, явно страдая:
– Ты зачем пришел, Аспид адовый? Убить меня? Так убивая, не медли… Ну!
– Я… Волю сына твоего последнюю явился исполнить.
На эти слова сразу монахиня поначалу ничего не ответила. Довольно долго молчала. Потом спросила тихо:
– Какова же была его воля? Что он тебе велел? Отвечай, только правду…
– Велел прощения просить у тебя за то, что царем не стал. Просил почаще молиться за его грешную душу. И велел отдать тебе вот это. И подал матери Алексеево письмо.
Взяла Елена письмо, распечатала, и, едва взглянув, залилась слезами. Второпях вынула платок, стала вытирать столь неожиданные обильные слезы, а письмо выпало из рук, чуть ли не к ногам посланца. Совершенно не отдавая себе отчета в том, что делает, Григорий Григорьевич поднял было письмо с тем, чтобы отдать в руки матери. Но мать махнула рукой, и жест этот мог означать только одно: «Посмотри письмо. Разрешаю».
Григорий Григорьевич письмо развернул. В нем ничего не было написано, но пером слабеющей царевичевой рукой был нарисован обычный человечек, которого часто рисовали, рисуют и будут всегда рисовать дети. Помните? «Точка, точка, запятая, минус, рожица кривая…» Помните? Таким был последний привет сына матери.
Григорий Григорьевич всетаки отдал письмо Елене-Евдокии. Взяла она письмо и тут же поднесла к горящей свече. Бумага вспыхнула. Елена дождалась, пока бумага вся сгорит, растерла пепел пальцами, сдула на пол. Спросила:
– Как похоронили-то? По-людски?
– Как царевича похоронили.
– Слава Богу. – И еще сказала:
– Ступай. Простила я тебя…
И вот теперь уже точно – все.
Эпилог
в котором повествуется о том, что случилось с некоторыми фигурантами нашего повествования после гибели царевича Алексея Петровича, и прежде всего – с теми, кто довел его до гибели – по своей ли воле, или по воле сильных мира тогдашнего.
1
Автор должен признаться, что никогда еще не писал настоящих эпилогов. И не знает, как это делается. Но, несмотря на это – он остро чувствует, что настоящий эпилог для этой книги – совершенно необходим.
Потому что в ней описано так много злодейств, что с необходимостью возникает вопрос: а как же Провидение (или Судьба, или Рок, или Господь Бог, наш великий судия) обозначили свое отношение к изображенному здесь злодейству? Наказал ли он носителей греха и прислужников дьявола, тех, кто хладнокровно или в азарте охотников убили царевича Алексея? Который, к месту сказать, тоже был не ангел, но который явно не заслужил – ни такой жизни, которую прожил, ни такой смерти, которую ему уготовили.
И когда автор стал думать над участью этих людей, то поразился: все они, так или иначе, были, все же, наказаны.
2
По авторскому разумению – без карающего небесного возмездия осталась только царица Евдокия (или инокиня Елена – это уж как угодно будет читателю).
По петровскому приговору в связи с делом Алексея Петровича Елена-Евдокия была сослана в женский Старо-Ладожский Успенский монастырь, в тогда еще Ингерманландской губернии, коей полным хозяином был А.Д. Меншиков. Она находилась там с 1718 до 1725 года.
Немедленно же после смерти императора Петра Великого доля ее, казалась, стала совершенно невыносимой. Ее отправили в Шлиссельбургскую крепость. Она содержалась в ней в великой строгости, как подлинная государственная преступница. Указ на сие был скреплен подписью императрицы Екатерины I Алексеевны. Но ведь мы знаем, что и рукой ее, и головой тогда всецело владел опять-таки Меншиков и его воля торжествовала во всем.
Со вступлением на престол Петра II Алексеевича, сына царевича Алексея Петровича, положение Евдокии изменилось радикально: она была освобождена из заключения, внук дал бабушке «большое содержание и особый двор».
После того как в апреле 1730 года императрицей стала Анна Иоанновна, к ней, к Евдокии, стали официально относиться как к «бывшей царице» и за нею сохранили и содержание, и двор.
Умерла Евдокия Федоровна в 1731 году.
3
Поразительно, но жизнь свою сохранила в этой, изобиловавшей смертями истории (что можно считать огромной удачей) и Ефросинья Федорова. Читатель, наверное, уже догадался, почему ей это удалось. Прежде всего, потому, что она своими показаниями против Алексея Петровича определила и решения суда, и обвинение царевича, и даже саму его смерть. Проще говоря, Ефросинья купила себе жизнь, выполнив вполне понятное условие, которое ей поставил Петр Толстой, скорее всего накануне начала возвращения домой из Италии. Как видно, Иудин грех на небесах смертным не считается, что ли… Во всяком случае, саму Ефросинью угрызения совести особенно не терзали и повеситься на осине она даже не пыталась. Ей сохранили жизнь.
По решению Петра она была отдана на поруки коменданту Петропавловской крепости капитану Бахметеву. Ребеночек же от Алексея у нее почти сразу после родов помер. Жила она в крепости хотя и не взаперти, но выходить ей в город комендант категорически не позволил. Но ведь в крепости был особый гарнизон: офицеры и солдаты. Один из офицеров, имени которого автор не знает, что называется, «положил глаз» на Ефросинью, сумел как-то с ней познакомиться и через какое-то время испросил у помянутого выше крепостного коменданта Бахметева позволения жениться на ней. Разрешение было получено, офицер женился, и, как говорят некоторые авторы, у них даже было двое детей.
Очевидно, следует быть уверенным, что позволение на брак дал сам царь Петр. Иного просто не возможно себе представить. Повторим: таким образом царь расплатился с Ефросиньею.
Когда умерла Ефросинья – точно не известно. Но во всей заключительной фазе ее жизни – фазе офицерской жены и матери – видится очевидная несуразица. Ибо вряд ли офицер мог жениться на крепостной. Стало быть, Ефросинья к моменту брака с этим офицером крепостной уже не была. Как она получила свободу?
Можно допустить, что перед поездкой на запад, или, лучше сказать, – перед бегством в Европу, а может быть, и несколько ранее того, владелец Ефросиньи Никифор Константинович Вяземский отпустил Ефросинью и ее брата Ивана. Дал им свободу. Или царевич выкупил их у Никифора. А может быть, Вяземский просто уступил их Алексею Петровичу…
Кто знает? Все могло быть. Но факт заключается в том, что брат и сестра действительно получили свободу. Только в таком случае брак Ефросиньи с офицером становится возможным. Только в таком случае брат Ефросиньи Иван Федоров вместе с другими слугами и спутниками Ефросиньи по возвращении в Россию действительно мог в соответствии с приказом Петра быть направлен на «пристойную» службу в Сибирь «для того, что здесь им быть не прилично».
4
Далее у нас на очереди находятся еще те, которые прямо занимались исполнением приказа царя о возвращении сына на родину. Это П.А. Толстой и А.В. Румянцев. Итак, сначала Петр Андреевич.
В 1718 году ему было уже 73 года – возраст по тем временам более чем почтенный. Образцово выполнив свою миссию в деле царевича Алексея, он получил от Повелителя своего значительное приращение имущества и возглавил Тайную канцелярию царя. Кроме того, в день коронации Екатерины Алексеевны, Петр Андреевич получил еще и графский титул. Казалось что перспективы новоявленного графа совершенно блестящи.
Но незадолго до смерти Екатерины I карьерное счастье Петру Андреевичу изменило. Почему? Ответ ясен. Потому что он не принял плана передачи трона Петру Алексеевичу Младшему при условии женитьбы последнего на дочери Меншикова Марии. Этот план известен как «план Рабутина» – австрийского посланника при Русском дворе. Почему же Толстой его не принял, не поддержал? Потому что очень хорошо понимал: юный император неизбежно страшно накажет его за ту роль, которую П.А. Толстой сыграл в деле царевича Алексея. Поэтому граф показал себя сторонником другого плана: плана передачи престола одной из дочерей Петра Великого от брака с Екатериной. Как мы знаем, первоначально возобладал и был исполнен «план Рабутина» и граф Толстой проиграл. Его наконец- то настигло злое горе побежденных: он был сослан в Соловецкий монастырь, где и умер в 1729 году. Судьба предельно отяготила последние годы его жизни – словно бы в наказание за грехи. А может быть, и действительно в наказанье… Во всяком случае участь Петра Андреевича Толстого была совершенно красноречива. А наказание он получил, по всей вероятности, за то, что прямо и сознательно участвовал в обмане Алексея Петровича, в вывозе его обманом в Россию, а так же и в том (это уже мнение автора), что поставил свою подпись под приговором. Уж он-то точно знал все хитрости вывоза царевича в Россию и суда над ним.
5
Александр Иванович Румянцев после активного участия в деле царевича, о чем читателю известно, был еще послан Петром I в Малороссию для разыскания по делу П.Л. Полуботка.
Александр Иванович разыскал, что последний действительно явно хотел «отложить» Малороссию. По этой причине бывшего наказного гетмана Левобережной Украины заключили в 1723 году в Петропавловскую крепость, где тот скоро и умер.
Что касается Александра Ивановича Румянцева, то он с воцарением Анны Иоановны расположение последней не сохранил, поскольку уж очень громко возмущался роскошью при дворе и засильем там немцев. Именно вследствие этого возмущения он и был лишен чинов и сослан в Казанскую деревню – до 1735 года. А в 1735 году – вызван в Петербург, восстановлен в чине генерал-лейтенанта и поставлен губернатором – сначала Астраханской, а потом –Казанской губернии.
В 1732 году его, вероятно, как знакомого с Украиной не понаслышке, назначили ее правителем. Впрочем, в этой должности он на долго не задержался и через два года был направлен послом России в Стамбул.
После того, как трон получила Елизавета Петровна, некоторое время кандидатура Румянцева обсуждалась на пост канцлера. Но Елизавета, в конце концов его кандидатуру отставила.
Умер А.И. Румянцев в начале 50-х годов XVIII века.
Отчетливо видим, что жизнь Александра Ивановича, особенно после смерти императора Петра Великого, оказалась в высшей степени беспокойной. И видно, что неспроста. Хотя конечно, на небесах не могли учесть того что в деле царевича он был только исполнителем. Хотя и в высшей степени добросовестным и эффективным. Кроме того – у Александра Ивановича оказались и другие заслуги. Например, знаменитый русский полководец, граф и фельдмаршал Петр Александрович Румянцев-Задунайский был сыном нашего героя.
6
В числе людей, которые приложили усилия в интересах царя Петра в деле царевича Алексея, фигурирует и Григорий Григорьевич Скорняков-Писарев. Судьба и доля его также изобилует взлетами и падениями. После того как будучи только капитаном-поручиком он провел Суздальский розыск, царь оказал ему полное доверие и назначил на должность обер-прокурора, первого помощника Павла Ивановича Ягужинского.
Жизненная позиция Г.Г. Скорнякова-Писарева очень долгое время формулировалась просто: «Всегда и во всем с Меншиковым». Конечно, Бог номер один у него был Петр, но Бог номер два – определенно, Меншиков. Причем, безусловная защита Александра Даниловича стоила Григорию Григорьевичу очень дорого: еще при жизни Петра Великого, в 1722 году от обер-прокурорства он был освобожден. Причиной освобождения стала его знаменитая тяжба с вице-канцлером Петром Павловичем Шафировым. Петр I, как известно, наказал обоих. Шафирову вынесли даже смертный приговор, но царь заменил его ссылкой в Новгород. Что касается Григория Григорьевича, то первоначально царь велел разжаловать его в солдаты и «лишить деревень». Но некоторое время спустя сменил гнев на милость, назначив главным смотрителем на строительство Ладожского обводного канала. Кроме того, в связи с коронацией Екатерины Алексеевны Г.Г. Скорнякову-Писареву воротили половину конфискованного имущества.
Но на строительстве канала Григорию Григорьевичу особенно хорошо проявить себя не удалось и он был заменен в 1724 году будущим русским фельдмаршалом Б.-Х. Минихом. Над Скорняковым-Писаревым снова стала собираться гроза. Но, помня прошлые его услуги, царь и на сей раз не велел его ни как не наказывать, а оставить на канале – землю капать. О каких заслугах идет речь? Дело в том, что Григорий Григорьевич Скорняков-Писарев занимал в Преображенском полку должность капитан-бомбардира бомбардирской роты – ту самую должность на которой номинально числился сам царь. Отсюда и истоки царева покровительства Григорию Григорьевичу.
Но вот царь Петр умер. Престол приняла Екатерина Алексеевна. В высшую свою силу вошел Меншиков, и, конечно же, воротил Григория Григорьевича под свою руку. Однако, ранее такая прочная связка Меншиков – Скорняков, порвалась.
Почему? По той же самой причине, по которой опалу потерпел известный нам Петр Андреевич Толстой. Александр Данилович и сама Екатерина договорились о передаче престола Петру Алексеевичу Младшему, причем, женой его должна была стать дочь Меншикова Мария. Подобно Толстому Григорий Григорьевич очень быстро понял, ч т о это означает лично для него: ведь юный император рано или поздно – получит полное представление о той роли, какую сыграл Григорий Григорьевич в деле царевича Алексея – его отца, и царицы Евдокии – его бабки.
Но поражает не только сообразительность бывшего обер-прокурора. Поражает то, с какой легкостью Меншиков отказался от своего клеврета. Стоило только Григорию Григорьевичу занять в вопросе о наследнике уклончивую позицию – наказание последовало незамедлительно. Светлейший придумал некий заговор против него и Екатерины, в котором, якобы, Скорняков-Писарев оказался замешанным. Немедленно по указу Екатерины он был арестован, а 6 мая 1727 года – даже бит кнутом – теперь уже по воле Меншикова, и «послан в ссылку за караулом»; причем, в дороге его держали крепко, писем писать, чернил и бумаги – не давали, тайно ни с кем говорить не допускали и везли «наскоро».
Умер Григорий Григорьевич Скорняков-Писарев в ссылке в 17 году.
7
Предательство Меншиковым Григория Григорьевича было ужасным и для последнего – действительно совершенно неожиданным. Но ведь и Полудержавный властелин – ах, если бы он мог знать! – через самое короткое время тоже рухнул со всей своей высоты!
8 сентября 1727 года он был арестован и отправлен в ссылку – в Ранненбург. Огромные богатства его были конфискованы. Но после того, как найдено было подметное письмо, в котором содержалась явная попытка защитить Александра Даниловича, новые влиятели на императора – Долгорукие решили, что мягкие меры тут вовсе ни к чему, да и медлить тоже ни к чему. Неровен час…
Александр Данилович Меншиков вместе со всею своею семьею был сослан в далекий сибирский городок Березов где и умер через два года.
Думается, что в тех «подсказках», которые Долгорукие выдавали Петру II было немало сказано о том, как плохо относился Меншиков к отцу императора и как довел его до смерти. Со своей стороны в связи с этими подсказами автор хотел бы от себя заметить сызнова, что изначально плохое отношение Меншикова к царевичу Алексею – это, конечно, миф. Меншиков относился к нему так, как в этот день относился к сыну отец.
И ничего более того. По крайней мере – до смерти Петра Великого. Иное дело – после.
После смерти императора Меншиков очень хотел стать и почти уже стал свекром императора Петра II, а иначе говоря – правителем, или, по крайней мере, соправителем России. Власть как бы сама не хотела уходить из его рук. Он уже привык к ней – как привыкают к привычной одежде – и ничего не боялся. Ну, или почти ничего. Во всяком случае – гнева молодого Петра II в отличие от П.А. Толстого или Г.Г. Скорнякова-Писарева он не боялся вовсе. Он полагал, что власти и возможностей, чтобы любое развитие событий упредить, у него всегда будет достаточно.
Но – не упредил. Не получилось. Долгоруковы вместе с другими его ненавистниками оказались сильнее.
8
Что касается самого императора, то поведение его после похорон сына, да, в известной мере, и вся его оставшаяся жизнь, не оставляют никаких сомнений нам в том, что он буквально заваливал себя работой, чтобы дела стали ему противовесом в, без сомнения, быстро осознанном им самим несчастии – гибели сына, да еще и с полным осознанием того, что он, отец, своего сына и убил…
… Море, Олонецкие воды, опять море, Петрозаводск, Рига, Ревель, Петербург, Москва, Нижний Новгород, Казань, Астрахань, Персидский поход, Москва, снова Петербург, снова Ревель, Рогервик, опать Олонецкие воды, коронование Екатерины, снова Петербург, Шлиссельбург, Ладожский канал, Олонецкие заводы, Новгород, Старая Русса, опять Петербург, Сеетерберг… – Вот не совсем полный перечень целей его поездок на самом последнем этапе жизни.
Тяжелая простуда, полученная 29 октября 1724 года замедляет темп его поездок. Но он все же дотягивает до 4 января 1725 года и успевает избрать нового «Князь-папу». После чего – окончательно слег и дожил только до пяти часов пятнадцати минут 28 января 1725 года.
И все.
9
После убийства сына царь прожил только шесть с половиной лет. Успел свершить немало дел – и великих, и не вполне. Не нашенское дело разбирать здесь Петра по косточкам. Но одно совершенно ясно: вопрос о престолонаследии стал в последний период жизни источником постоянной и сильной головной боли монарха – до самых последних минут.
Вследствие этой боли появился Указ о престолонаследии. Основным смыслом этого указа было узаконивание права монарха на произвольное решение вопроса о наследнике престола: «Кому оный (т.е. монарх) хочет, тому и определит наследство, и определенному, видя какое непотребство, паки отнимет». Причина того что Петр пришел к выводу о том что именно так надо решать вопрос о престолонаследии – и не в последнюю очередь именно потому, что такой подход явился точным воплощением принципа обсолютизма.
Но совершенно ясно что основные идеи Указа стали складываться у Петра задолго до того как указ этот был сформулирован и подписан 5 февраля 1722 года.
Автор полагает, что первые, самые ранние контуры этого указа пришли Петру в голову как раз в связи с его недовольством сыном Алексеем ко дню поминок по умершей снохе Софии-Шарлотте, а может быть и немного ранее того. Идея укреплялась постепенно, и до того укрепилась, что вылилась в Указ.
Однако, в том то и дело, что надежды Петра на то, что подходящую кандидатуру на престол он сможет и найти и сохранить – ни в какой мере не оправдались. Даже напротив. Петр умер в величайшей печали и смятении и именно по этой причине. Полагаем, что муки монарха, которому некому было оставить престол, это и было то наказание свыше, которое получил император под занавес своей жизни. Получилось даже еще шире, еще глубже, еще горше: Петр умер, скорее всего, в полном осознании того, даже в полной уверенности в том, что все что он сделал как реформатор – все пойдет прахом, и страна тоже пойдет прахом.
Надо ли нам это доказывать? Не знаю. Определенно знаю то, что Петра Великого – монарха редкой жестокости – было за что наказывать. Уж в этом-то можно не сомневаться. Император получил свое. А империю ожидали еще немалые потрясения, которые всегда приходят, или, лучше сказать, грядут, в момент когда умирает гигант, а на смену ему приходят пигмеи.
10
Итак, царевич умер. Но слухи по поводу его смерти долго еще бродили в народе – один другого занимательнее.
Как всегда в таких случаях – основной слух был – царевич-де жив; он чудесным образом спасся. А далее народная фантазия прихотливо разрисовывала варианты самые разнообразные. Например, что о н скрылся за границу вместе с фельдмаршалом Борисом Петровичем Шереметевым и когда вернется в Россию – разоблачит всех своих недругов и предателей. Подобные слухи, получая массовое распространение, иногда порождали и трудноразрешимые проблемы управления. «Перегруженные» подобными слухами, например, отказались признать наследником Петра Петровича – «Шишечку» донские казаки.
Еще случай. Сторож благовещенского собора в Москве Еремей говорил всем, кто хотел слушать, таковы слова: «Как будет на царстве наш государь царевич Алексей Петрович, тогда государь наш царь Петр Алексеевич убирайся и прочие с ним». И станет-де народу тогда ясно, что «он-де – государь не право поступил к нему, царевичу».
А у некоего Астраханского подъячего найдена была еще и бумага, что-то вроде записанного заклятия или особой молитвы, явно не канонической: «Лежит дорога, через эту дорогу лежит колода, по той колоде идет сам сатана, несет кулек песку да ушат воды: песком ручьи закрепляет, водой ручьи замыкает; как в ухе сера кипит, как в ружье порох кипит, так бы оберегатель мой навсегда добр был, а монарх наш, царь Петр буди проклят, буди проклят, буди проклят!»
Таким образом, царевич в народе – и после гибели своей продолжал жить неким символом защиты, народным заступником, и особенно – среди безжалостно гонимых Петром старообрядцев. И они, по законам народного воображения, наделяли его такими чертами, которыми он в реальной жизни вовсе не обладал.
Подобных примеров мы в нашей истории можем найти множество. Такова закономерность взгляда на личность историческую из глубины народного сознания. В нем, в этом взгляде отражены народные чаяния. Но повторим, в этом взгляде очень мало чего было от реального человека.
11
А в действительности… В действительности царевич возложен и ныне покоится под могильною плитою в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга среди своих потомков – Романовых, меж которых он был, в сущности, последним русским.
И чтобы там ни говорили, а конец причастных к жуткой гибели царевича, впрочем, как и сама смерть нашего героя, служит поразительным примером справедливого небесного воздаяния тем, кто по слабости духа или по причине гордыни нарушил постулат христианский о любви к ближнему. Бог к таковым снисхождение никогда не показывает; ведь они, таковые – нелюбовью своею к ближнему – Бога в себе уже убили и он им нужен не был.