Было без четверти семь, когда Железный подъехал к северному КПП Свободного. Солнце клонилось к закату, подсвечивая красным низкие пунцово-серые тучи. С полудня в спину дул тёплый ветер, эти самые тучи и пригнавший.

«Ночью будет дождь, – в который раз подумал Железный, взглянув на небо. – Точно польёт…»

– Мужики! Саня анархист едет! – крикнул с водонапорной башни, служившей заодно и наблюдательной вышкой, в сторону крайнего дома однорукий старик Сергеич, прозванный за глаза, по странному недоразумению, Джоном Сильвером.

– Один? – спросил его, выходя из дома, Лумумба – сильно смуглый, почти как негр, плечистый цыган по имени Толик, дежуривший в этот день в охране посёлка. Дорогу Лумумба не видел из-за полутораметрового окружного вала, за которым стоял дом. Валом этим был обнесён весь Свободный. Рядом с КПП и за каждым двором в ва́ле имелись ДОТы, в которых по общей тревоге должны были занимать оборону свободненцы. Лумумба не пошёл к ДОТу, из которого дорога просматривалась, а просто спросил наблюдателя.

– Один! – ответил ему Сергеич и, повернувшись в сторону дороги, по которой метрах в пятидесяти уже ехал на своём «коне педальном» Железный, крикнул ему:

– Саня, а где Шава?

– Нет его больше, – сказал негромко Железный, крутя педали. – Убили его.

– Чего? – переспросил малость глуховатый Сергеич.

Железный не ответил, продолжая работать гудевшими от усталости ногами. Он был вымотан. Сил почти не оставалось. Дорога от Нардегина до негласной столицы Содружества – Свободного заняла у Александра Коваленко по прозвищу Железный больше трёх суток. Кричать тугому на ухо однорукому Сильверу о том, что искателя Шаву из Вольного, с которым он, Железный, выехал через это самое КПП 5-го числа, подстрелил выродок, попросту не было сил.

После стычки с конным патрулём фашистов в Нардегине утром 9-го числа, в ходе которой он уложил четверых, на след Железного вышел другой патруль, оказавшийся на момент перестрелки где-то неподалёку, а потом и третий… Два дня Железный скрывался от лысых кавалеристов по мёртвым станицам. Сначала в Шкýринской, потом в Канéловской, затем в Староминскóй… О том, чтобы ехать в Свободный прежним маршрутом, – через Кущёвскую, Кисляковку, Октябрьскую, Павловскую и дальше через окраины Тихорецка… – каким они ехали с Шавой в Батайск, не могло быть и речи. Фашисты наверняка уже вычислили тот маршрут, – велосипед – не самолёт, кое-где они оставили следы. «Если уж выродок Мыкола додумался устроить на нас засаду, – решил тогда Железный, – то лысым сам Перун велел… или кому там эти долбоверы поклоняются…» От Староминскóй он поехал на Новоми́нскую и далее на Тимашéвск…

Тянувшаяся среди хлебных полей грунтовка перед КПП зазмеилась между приходящих не встык, а внахлёст оголовков окружного ва́ла и Железный притормозил, объезжая препятствия. Водонапорная башня стояла слева от дороги, прямо напротив обложенного камнем-дикарём оголовка западного вала, а справа за валом стоял дом охраны.

Едва он объехал вал, как из стоявшей у дома будки выскочил лохматый цепной пёс и принялся басовито лаять, энергично бегая взад-вперёд и покачивая свёрнутым в кольцо хвостом.

– Тихо, тихо, Дозор! – успокоил пса Лумумба. – Свои.

Кобель пару раз гавкнул и замолчал, но обратно в будку не полез, продолжая внимательно следить за происходящим.

– Здорова, Железный! – Лумумба поприветствовал искателя, выйдя на дорогу и протянув для пожатия руку.

Железный остановился, пожал руку охранника:

– Здорово, Лумумба!

За Лумумбой подошёл помощник дежурного по имени Тахир, сидевший на лавке возле дома:

– Здоров, Саня! – он тоже протянул Железному ладонь.

Несмотря на имя, Тахир имел внешность вполне славянскую. Дед Тахира по отцу был узбек – в его честь и назвали. Дед был уважаемым человеком в Свободном. Большой зимой сохранил двух тёлочек и бычка, а когда небо очистилось и закончилась длившаяся больше года ночь, коровы те первый раз отелились, – так в Свободном начало нарождаться собственное поголовье скота.

– И тебе здравия, Таха! – Искатель пожал ладонь второго охранника.

Обернувшись к водонапорной башне, Железный поднял лицо и поприветствовал стоявшего за железными перилами под устроенным наверху башни навесом старика:

– Сергей Сергеич, здравствуй!

– Здоров, здоров, – Сергеич махнул ему левой.

– Без Шавы… – осторожно заметил Лумумба.

– Без, – коротко ответил искатель. Помолчал, потом всё же добавил: – Мы в засаду угодили… Выродок один его подстрелил.

– Царство небесное… – сняв с головы выцветшую камуфлированную кепку, Лумумба перекрестился.

Стоявший рядом Тахир был без кепки, и потому просто склонил голову, но креститься не стал, так как был неверующим. Услышавший на этот раз ответ Железного Сергеич на вышке тоже снял головной убор – с широкими полями панаму – и изобразил кре́стное зна́мение единственной рукой.

Помолчали.

– Далеко? – возвращая на место кепку, спросил Лумумба.

– Далеко. Километров двести отсюда… Кущёвская где знаешь?

– По карте знаю, – ответил Лумумба. – Только до туда вроде поменьше… около ста пятидесяти…

– Это, Толя, если на вертолёте летать, полторы сотни будет, – назидательно заметил с вышки Сергеич, – а в Пустошах прямых дорог нету. Там и все триста накрутить можно.

Сергеич-Сильвер в прошлом сам искательствовал. Причём был он из тех, первых искателей, кто искал долгой ядерной зимой 19-го – 20-го, кого так прозвали выжившие женщины, укрывавшиеся от лютых морозов в подвалах и землянках. Руки Сергеич лишился уже потом, спустя три десятка лет после Войны. На выходе лишился. Потом запил одно время, но взял себя в руки… или в руку. Тосковал он по Пустоши. Но куда ему в Пустошь, однорукому калеке-инвалиду? Вот и оставалось ему одно только – караулить посёлок да травить пацанам искательские байки. Любил поговорить на эту тему. Бывало, приукрасит, насочиняет всякого, чего и не было. Вот только брехуном старого Сильвера никто не называл, потому, как человек он был героический, без дураков. Только про свои настоящие подвиги – про то, как спасал женщин и детей от голода, как дозу хватал, как один завалил шайку людоедов, и про многое другое – Сергеич-Сильвер не рассказывал. Другие рассказывали, когда он не слышал. Сергеича уважали. Много молодых ребят из Свободного, наслушавшись его историй, подались в искатели. Над ним иногда посмеивались, но по-доброму.

– Верно Сергей Сергеич говорит, – подтвердил Железный, – можно и триста. Так вот, в Ростов мы съездили, а на обратном пути недалеко от Кущёвки попали под огонь снайпера… Шаву выродок ранил тяжело… Из СВД пидор стрелял… лёгкое пробил… – Железный недолго посмотрел вдоль начинавшейся от КПП улицы. – В общем, Шава потом этого снайпера и ещё двоих гранатой подорвал… Мне и отплатить за него не перепало.

– Выродок с СВД?.. – присвистнул Сергеич.

– Ага, – подняв лицо на старика, подтвердил Железный, – выродок, самый настоящий, шестипалый. И с ним ещё один такой же, только моложе, а третий так вообще как девка с косами был, размалёванный, серёжки в ушах женские… таких до Войны ещё называли то ли транспортниками, то ли как-то так… – Железный задумчиво почесал соломенного цвета короткую бороду. – Не помнишь, Сергеич?

– Да трансвеститами их называли, – усмехнулся старик. – Это такие пидорасты были, бабами наряжались и требовали, чтобы нормальные люди их «Машками» да «Наташками» звали… В основном в Европе да в Америке эта нечисть водилась, но в последние лет десять перед Войной и у нас завелась… в основном в Москве, Питере, в больших городах… одновременно с другой пóганью – с феминистками и евролеваками… – Сергеич поморщился и брезгливо сплюнул в сторону пó ветру. – И паспортá трансвеститам тем бабские выдавали и всячески оберегали на законодательном уровне…

– Ну вот, – сказал Железный, – третий был трансвестит… Зато пальцев по пять, как полагается… И всех троих Шава на тот свет отправил. Я только похоронил его потом. А выродков волкáм оставил.

– Давно было-то? – спросил Тахир.

– Восьмого.

– А чего назад так долго ехал? – поинтересовался Лумумба.

– Да на конных лысых нарвался на следующий день… таких, как те, что на трамвае под парусами в Краснодар приехали… эсэсовцев с молниями… – (Лумумба присвистнул) – Ага, – покивал головой Железный. – И вот этих я четверых пострелял… один живой остался… Но потом ещё пятеро конников прискакали… и пришлось мне, мужики, туго…

– От это ты, Саша, попал в переплёт… – покачал головой Сергеич и уселся в обложенное со стороны Пустоши мешками с песком автомобильное кресло. – И как уйти смог? – Сергеич достал из портсигара папиросу и прикурил от зажигалки, пустив на ветер густое облако дыма.

– Днём прятался, – ответил, пожав плечами Железный, – ночью шёл лесами… Лысые видать с рацией были, вызвали подкрепление… Понаскакали ещё человек двадцать. Дороги до самого Тимашевска перекрыли… Подзаебался я зайцем от них бегать.

– Ну, это ты не прибедняйся, Саша, – пыхнув дымом, сказал Сергеич. – Ты лысых долбоёбов пострелял, а они тебя – нет. Всем бы такими зайцами быть.

– Повезло мне, – хмыкнув, сказал Железный, и без всякого драматизма сухо добавил: – А вот Шаве нет… – Он немного помолчал. – Ладно, – сказал искатель, усаживаясь удобнее в кресло велосипеда, – какие новости в столице? Порадуете чем?

Цыган и старик переглянулись. Тахир в этот момент отошёл к будке, чтобы поправить запутавшуюся цепь Дозору.

– Расскажи ему, Толик, – пустив очередное облако дыма, махнул рукой с папиросой Сергеич. – Порадуй анархиста.

– Борис Михалыч, хакер наш, разобрался с компьютером, который Кувалда с Молотовым из Краснодара тогда привезли… – начал рассказывать Лумумба. – Седьмого числа дело было… – Он достал из нагрудного кармана кителя готовую самокрутку и задымил. – Восьмого Кувалда со сводным отрядом из наших и ваших, – Лумумба имел в виду махновцев, – уехали в Новороссийск, с картой от Михалыча… а третьего дня притаранили оттуда добра всякого…

– Чего притаранили-то? – спросил Железный. Он достал трубку и попросил Лумумбу: – Угости табаком, брат! Свой весь скурил, пока по лесам скитался…

– Держи… – Лумумба протянул Железному кисет.

Искатель сноровисто набил трубку и раскурил от золотой зажигалки, которой разжился пару лет назад в особняке какого-то довоенного буржуя.

– Благодарствую! – Железный вернул кисет охраннику.

– Ага, – Лумумба убрал кисет. – Так вот… – он с явным удовольствием затянулся из самокрутки, – притаранили, значит, из Новороссийска, из бункера какого-то под горой, гору оружия… «Калаши» сотой серии, АЕКи, «Абаканы», патроны всякие специальные, гранаты РГН и РГО, пластиковую взрывчатку, электронику всякую… обмундирование как у космодесантников… И говорят, что там такого добра ещё до-хре-на.

Лумумба снова затянулся. Железный внимательно смотрел на цыгана, ожидая продолжения и усердно пыхтя трубкой. Но тот, похоже, уже закончил перечисление сокровищ из неведомого бункера, а большего он просто не знал.

Сам Железный был в курсе дела: знал, что Объект под Новороссийском имел отношение к РВСН, о чём на Сходе публично не объявляли, упомянув лишь, что фашисты из Ростова-на-Дону имели особый интерес к некоему «Объекту». А что там такое – склад с оружием, или производственная линия, или ещё что-то нужное – дело десятое. Важнее был факт появления опасного врага, о котором прежде ничего не знали. О принадлежности Объекта к Ракетным войскам стратегического назначения давно несуществующей Российской Федерации учреждённый на Сходе Комитет Безопасности решил не распространяться. Лишнее это. Теперь, когда все искатели Содружества поступили, по сути, на военную службу – в прямое подчинение Комитета, ему, искателю и разведчику, полагалось знать несколько больше, чем «гражданским». Так что, Железный сразу предположил, что перечисленное Лумумбой вооружение – лишь малая часть того, что нашёл на Объекте Кувалда.

– Ну что ж, – от души затянувшись из трубки, искатель выпустил через нос две струйки густого дыма, которые тотчас подхватил и унёс ветер. – Новость, и правда, хорошая…

– Сегодня днём Серьга, односельчанин твой, и Вечный Жид в Ростов уехали, – сказал, выпрямившись, Тахир, наконец размотавший перекрученную собачью цепь (благодарный пёс принялся скакать и прыгать от радости вокруг охранника, норовя лизнуть ему руку). – Вчера только вернулись вечером, темно уже было, а сегодня снова на выход… С собой повезли полные мешки подарков из бункера для фашистов… Ты, я так понимаю, их по дороге не встретил? Часа в два они выехали.

– Нет, Таха, и не должен был, – покачал головой Железный. – У нас с ними маршруты изначально разные были, а сюда я так вообще не по плану ехал… Ладно мужики, – искатель взялся за руль велосипеда и поставил ногу на педаль, – поехал я в штаб Комитета, докладываться…

– Давай, Саша, езжай, – сказал с башни Сергеич. – Жаль, конечно, Шаву. Хороший человек был…

К зданию клуба, в котором расположился Комитет Безопасности, Железный подъехал в половине восьмого. Солнце уже висело над самыми крышами домов, – ещё минут сорок и стемнеет. Поставил «коня педального» на специальной велопарковке перед клубом и вошёл внутрь, оставив автомат на входе у дежурного.

Клуб был старой, ещё советской постройки, с большим залом собраний, в котором во времена СССР собирались колхозники, устраивались концерты самодеятельности, кинопоказы и танцевальные вечера, с помещениями для детских и юношеских кружков и библиотекой. В общем, было здание это долгое время общественным культурным центром сельского района. Оно и называлось тогда: «Дом культуры». Потом в 90-е годы прошлого века, здесь устраивались дискотеки с пьянками, драками и иногда поножовщиной. Потом дом культуры, переименованный к тому времени в просто «клуб», закрыли. Потом сдали в аренду местному буржую, который завёз в клуб «одноруких бандитов» – игровые автоматы, с помощью которых он, буржуй, обирал депролетаризованное и декультуризованное местное население. «Порядок» в тогда уже «игровом клубе» обеспечивали вчерашние гопники, организованные буржуем в ЧОП, офис которого расположился тут же, в помещении библиотеки. Потом игровые автоматы запретили власти, и игровой клуб закрылся. Ну, как закрылся… На окна и двери клуба установили металлические ролеты, повесили таблички «закрыто», а вход для игроманов сделали с обратной стороны здания. Потом, когда власти совсем прижали буржуя, и никакие взятки уже не помогали, буржуй устроил в здании торговый центр и открыл жральню по типу «Макдоналдса»… а потом была короткая Война, затем ночь, зима и смерть. Смерть примерно девяноста процентов населения планеты (точную статистику уже некому было подсчитать). А потом, когда в рабочий посёлок, на территории которого стояло здание клуба, стали собираться пережившие зиму люди, людям понадобилось место, где они могли бы собираться вместе. Общими усилиями клуб отремонтировали, и он снова стал потихоньку превращаться в дом культуры – культуры во многом схожей с той культурой свободного от ига капитала человека труда, что некогда жил, не боясь за завтрашний день, на одной шестой части суши планеты Земля, строил города, связывал реки, летал в космос первым… Тот человек был подлинно свободным – свободным от безработицы, свободным от социального неравенства, свободным от страха за собственных детей, что те окажутся на улице, голодные, без медицинской помощи, и он, свободный человек, станет попрошайничать, чтобы собрать деньги на дорогостоящую операцию в частной клинике в какой-нибудь Германии. Люди, что жили в посёлке Свободном, не летали в космос и не связывали рек. Они сумели оживить довоенную технику и обнести посёлок защитным валом, сумели прорыть оросительные каналы для полей, сумели отстоять политую собственным потом и кровью землю от нелюдей с Пустоши. Вот, пожалуй, и всё. Не числится за этими людьми великих свершений. Но и то, что, несмотря на все невзгоды, они остаются людьми и растят людьми своих детей, дорогого стóит. Эти люди в поте лица добывают свой хлеб, и каждый делает свою работу в интересах общества; они не терпят ни тунеядца, ни единоличника, – потому как первый разлагает дисциплину, а второй есть личинка кулака, ростовщика, буржуя и оба они, по сути, выродки похлеще тех, что обитают в Пустоши.

Комитет Безопасности занимал две из четырёх комнат на втором этаже клуба – одну самую большую из имевшихся, угловую с четырьмя окнами, и одну поменьше. В той, что поменьше, хранилось всякое нужное, а в большой постоянно находились сами комитетчики. Утром 5-го числа, когда Железного вызвали в Комитет, в большой комнате находились семеро – всех их Железный хорошо знал, ещё троих он встретил по пути, остальные шесть человек, насколько он знал, были на спецвыходах – выполняли особые поручения Комитета. К одному из таких комитетчиков – к товарищу Молотову – его тогда и отправили вместе с Шавой. Задачу им ставил Иван Кувалда – авторитетный в Содружестве искатель и один из лидеров Комитета: следовало доставить в Батайск на базу разведотряда Молотова шестьдесят килограммов аммонала и конверт с указаниями Комитета, после чего доставить в Свободный письменный доклад разведчиков. Задание это было особой важности. Из соображений секретности, Комитет держал связь с молотовским разведотрядом не через радиоэфир, – техническая возможность такой связи у Содружества была, – а через посыльных курьеров. Они с Шавой выполнили задание: доклад от Молотова был сейчас при нём.

Подойдя к двери, на которой теперь появилась табличка с надписью: «ОПЕРАТИВНЫЙ ШТАБ КОМИТЕТА БЕЗОПАСНОСТИ СОДРУЖЕСТВА», Железный постучал и, не дожидаясь ответа, вошёл.

Комната была такой же, какой он видел её неделю назад: большой квадратный стол с картами посредине, вокруг – рабочие столы, офисные кресла и стулья, ящики; в углу бочка с питьевой водой, рядом стол с простой снедью, чашками, кружками; два окна из четырёх открыты, возле окон коробушки с табаком, бумага для самокруток, пепельницы, чьи-то трубки… В общем, рабочая обстановка. В комнате было пять человек: Ваган, он же Вагон, односельчанин Железного, Степан Хохол из Варениковки, Андрей Доронин, он же Дрон – командир отряда искателей из Прикубанского и по совместительству писатель, единственный в Содружестве, Миша Медведь из хутора имени Сталина и Юлий из Октябрьского по прозвищу Цезарь.

– Здравия всем, отцы-командиры! – приветствовал Железный комитетчиков. – У меня тут пакет от товарища Молотова… – Он достал из-за пазухи завёрнутую в полиэтилен тетрадь.

– И тебе, Железный, быть здорóву! – ответил за всех Вагон, остальные просто покивали. – Клади на стол… – Вагон указал на чистый край квадратного стола, занимавшего едва не треть помещения. На столе были разложены крупномасштабные карты Кубанской и Ростовской областей.

Железный прошёл к столу, положил пакет, пожал руки присутствовавшим.

– Долго вас с Шавой не было, – сказал Вагон, пожимая руку Железному. – Потеряли вас. Где, кстати, он?

– Погиб он… – Железный в подробностях рассказал о произошедшем с ним за последние четыре дня.

Выслушали его с интересом. Все бывшие в комнате были искателями. Причём искателями опытными. Все хорошо понимали, в какую переделку попал Железный, и понимали, что перед ними герой, собственноручно сокративший армию фашистского Рейха на четыре бойца. Когда Железный закончил, Миша Медведь молча достал из шкафа бутылку с самогоном и шесть гранёных стаканов, поставил на стол рядом, молча разлил бутылку поровну, – вышло по полстакана. Выпили. Отошли к открытому окну, закурили.

Самогон шибанул Железного по мозгам.

– Говорят, бункер в Новороссийске вскрыли… – раскурив трубку произнёс Железный. – Чего там, если не секрет?

– Много чего, – ответил Вагон. – Ещё до конца всего не разобрали.

– Большой бункер-то?

– Там не один бункер, Сань, – переглянувшись с остальными комитетчиками, сказал Вагон. Железный сосредоточенно потягивал трубку и внимательно смотрел на Вагона, ожидая продолжения. Лезть напролом в дела Комитета Железный не собирался. Интерес он уже выказал, а дальше сами расскажут, что можно рассказывать. – Бункеров там несколько, – продолжил Вагон. – И не только бункеров… – комитетчик затушил в пепельнице самокрутку. – Там вдоль хребта четыре пусковые шахты… три пустые, а одна с ракетой… Склад с оружием, склад с вещёвкой, склад с продовольствием, ангар с техникой… Бункер РВСН, бункер-убежище для шишек каких-то… Шишки до него, кстати, так и не добрались – убежище законсервировано… Всё хозяйство связано тоннелями с узкоколейками. Километров пятнадцать там этих тоннелей…

– Хренасе!.. – только и сказал Железный.

– А то! Сам всё это хозяйство видел. С Кувалдой и Длинным Объект вскрывали… Вчера только оттуда…

Пока Вагон говорил, Цезарь вскрыл пакет с молотовским докладом, зажёг масляную лампу – за окнами стремительно темнело – и принялся бегло читать в свете лампы, рассматривать зарисовки.

– Что там, Юлий? – спросил его Вагон, подойдя.

– Маршруты и число патрулей, пересменки…

– Считай неактуальная информация. – Махнул рукой Степан Хохол.

– Для нас – да, – согласился Цезарь, – а вот для Молотова и его ребят очень даже актуальная… – Цезарь посмотрел на Железного, предугадав чувства, которые искатель уже испытывал, услышав, что конверт, доставляя который он потерял товарища и едва сам не сложил голову, оказался «неактуальным». Да и развезло Железного от самогонки с дороги. – Вечный с Серьгой везут сейчас приказ Молотову о приведении в исполнение плана подрыва складов с оружием и продовольствием, который вы с Шавой доставили в Батайск. После ки́пиша, который скоро устроят наши в Ростове, маршруты и численность патрулей изменятся с вероятностью в сто процентов, – сказал командир искателей из Октябрьского, продолжая смотреть на Железного. Железный был знаком с Цезарем, но не близко, в Пустошь вместе не ходили. Да и постарше Цезарь был лет на десять, ровесник Ивана Кувалды. – Но, полагаясь на доставленные тобой разведданные, мы можем с большей уверенностью надеяться на то, что с поставленной задачей Молотов справится. – Сказав это, Цезарь подошёл к окну, возле которого курил Железный. Открыта была одна половина окна, возле закрытой створки на подоконнике стояла коробушка с табаком и лежала пачка папиросной бумаги. Достав из пачки листок, Цезарь взял из коробушки щепотку табака, разложил его по листку, свернул самокрутку, проведя языком по краю листка.

– Понимаю, – помолчав, Железный кивнул. Он вытряхнул пепел из трубки в пепельницу и принялся набивать её новой порцией табака из той же коробушки. – Думаете, если фáшики запасов своих лишатся, на нас войной не пойдут? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь, сосредоточив внимание на трубке, но вопрос был адресован Цезарю, и тот ответил:

– Не только запасов.

– А чего ещё?

Цезарь прикурил самокрутку от предложенной Железным зажигалки.

– Ты ведь про концентрационный лагерь знаешь?

– Знаю. Его что ли взрывать? – Железный снова раскурил трубку.

– Да нет же, не его, – усмехнулся Цезарь. – Диверсию там устроят. Подорвут здание охраны концлагеря, охранников на постах положат… Всё произойдёт одновременно: и взрывы на складах с оружием, и взрывы на продскладах, и диверсия в концлагере… А там несколько тысяч невольников… Половина – бабы и немощные, но найдутся и такие, кто захочет поквитаться с фашистами…

– Там, Саня, такой пиздец начнётся, что не до нас фашистам будет, – добавил Вагон, принявшийся листать отложенную Цезарем тетрадь.

– На когда намечается?

– Да как Вечный с Серьгой туда доберутся, так сразу. Нечего тянуть, – сказал Вагон. – Две недели Молотов там сидит. Уже всё разведал, что мог, а риск раскрытия с каждым днём растёт…

– Надо признать, – сказал Цезарь, – ваше с Шавой исчезновение нас поторопило. Но оно и к лучшему. Вагон верно про две недели подметил. Про фашистов мы всё узнали, что нас интересовало. Сейчас Молотов с ребятами нужнее здесь.

За окнами стемнело окончательно. В помещении горели две масляные лампы – одна была сейчас у Вагона, вторая стояла на рабочем столе в другом конце комнаты, за которым сидел Дрон и что-то писал. Хохол с Медведем молча стояли у соседнего окна и тоже дымили.

– Может, хорош человека голодом морить? – подал голос закончивший писать и отложивший бумаги в сторону Дрон. – Железный! Ты как приехал, сразу сюда пришёл?

– Ага.

– Вот! – сказал Дрон, вставая из-за стола. – Давайте-ка заканчивать на сегодня, товарищи!

Все засобирались.

– Я часа два назад в столовую заглядывал, – сказал Миша Медведь, поправляя на широком, ручной выделки поясном ремне кобуру с обрезом. – Там бабы голубцы заворачивали…

– Опять Медведь к Тамаре ходил, – усмехнулся Вагон.

– Завидуешь, что ли? – серьёзно спросил Вагона Медведь.

– Да чего мне завидовать, брат… – Вагон хлопнул Медведя по могучему плечу. – Радуюсь я за тебя. Вижу, прибрала к рукам твоё сердце эта Тамара. А у нашего брата искателя как? Где сердце лежит, туда и… нога бежит.

– Голубцы – эт хорошо! – сказал Железный, выбивая трубку. Курить больше не хотелось, а от упоминания голубцов в животе разверзлась бездонная пропасть. – Но мне бы сначала в порядок себя привести… После трёх дней скитаний воняю как пёс. Не чуете?

– Не говори ерунды, Саня! – Вагон подошёл к Железному и взял его дружески под руку. – Тут все свои, чистоплюев среди нас нет. Поужинаешь, потом в баню сходишь. А пока ужинать будем, определимся по новой боевой задаче для тебя…

– Шо, опять к фáшикам в тыл отправите?

– Нет, – покачал головой Вагон. – Фашисты пока обождут. Есть у нас ещё дома дела.