Стояла тёплая летняя ночь. Прибывающая луна на безоблачном звёздном небе светила ярко-жёлтым светом, дорожкой отражаясь в речном зеркале, огибавшем высокий в этом месте берег. В километре севернее чернели среди леса корпусá и трубы завода, шестьдесят лет назад производившего детали спутников и ракет, а теперь давшего приют общине славяно-ариев. Посреди священной поляны горел костёр, вокруг которого, взявшись за руки, водили хоровод «заводчане». Меж людьми и костром в небо устремлялись искусно обтёсанные островерхие древесные стволы с вырезанными на них вытянутыми ликами богов и богинь, мечами, рунами, свастиками и украинскими «тризубами». Отблески пламени играли на ликах идолов, оживляя их в воображении людей. Люди, кружась, громко и торжественно пели гимн, в котором на своеобразном суржике славили Рода, Ярилу, Перуна, Велеса, Мокошь, Ладу, Мару и других богов, чьи идолы возвышались на священной поляне.

Поодаль от главного костра и идолов, ближе к лесу, горели костры поменьше, дымили мангалы, ломились от угощений столы. Вокруг столов шумно играли дети и хлопотали женщины-служительницы. В стороне в тени кучковались пацаны-подростки; эти не шумели, лишь иногда громко посмеивались, косясь в сторону леса, откуда уже слышалась возня и девичьи вздохи, – это наевшаяся, напившаяся, накружившаяся в хороводах молодёжь славила богов самым богоугодным в эту летнюю ночь способом.

Пение хоровода оборвало громкое гудение рожков, в которые дудели появившиеся на поляне четверо юношей, одетые в праздничные льняные вышиванки. Смеявшиеся подростки тотчас притихли, хлопотавшие у столов служительницы быстро уняли самых маленьких, и из леса на поляну потянулись раскрасневшиеся парочки. Рожки гудели несколько минут, пока вокруг идолов и главного костра не собрались все учувствовавшие в празднестве. Потом гудение разом оборвалось, – четверо юношей опустили свои рожки, – и над священной поляной разнёсся басовито-низкий удар барабана.

Тишина колпаком накрыла поляну с людьми. Только слышно было потрескивание от костров, да где-то далеко в лесу едва слышно завыл одинокий волк.

Со стороны завода на поляну вышли несколько фигур и стали приближаться к собравшимся вокруг костра и идолов людям. Люди молча расступились «подковой», пропуская в круг подошедшую процессию из шести участников.

Впереди процессии шёл волхв Белогор в расшитой свастиками длинной рубахе, с жезлом, навершие которого украшал золотой «тризуб», в одной руке, и с коротким обоюдоострым мечом в другой. Позади волхва шли четверо крепких бородатых мужиков в рубахах покороче и попроще и в простых серых шароварах. Двое бородачей вели под руки босую женщину с непокрытой головой, в длинной цветастой юбке и пёстрой кофте. Другие двое шли позади.

Это была молодая цыганка. Высокая, худощавая и с большим животом. Она была беременна, и, судя по животу, время рожать было уже близко, – месяц, максимум полтора.

Цыганка шла, опустив голову, руки её были связаны впереди и лежали на животе, рот перевязан платком. Она не пыталась вырываться, просто шла туда, куда её вели бородачи.

Когда процессия вошла внутрь круга идолов, кольцо людей снова сомкнулось, немного отступив назад. Никто при этом не проронил ни слова. Молчали даже дети.

Подойдя к идолу Рода, волхв Белогор остановился и посмотрел на идола так, будто перед ним живой и весьма уважаемый человек.

– Род всевышний и великий! – обратился волхв к идолу. – Ты создатель сущего и пресущего, создатель Яви, Прави и Нави, бог Великой Расы. Право славим тебя, отец наш… – волхв минут десять непрерывно славословил истукана, закончив славословие словами: – Прими же жертву нашу, великий Бог ариев! – с этими словами он развернулся к стоявшим у него за спиной бородатым помощникам.

Четверо бородачей стояли чинно перед волхвом: двое по правую руку, двое – по левую. Двое держали цыганку, не давая ей опуститься на траву, хотя ноги её заметно подкашивались, – женщина была истощена не столько физически, сколько морально, она была сломлена, крупные слёзы непрестанно скатывались по её смуглым обветренным щекам. Белогор передал посох крайнему помощнику, затем положил освободившуюся руку на голову цыганки, обречённо смотревшей на него округлившимися от ужаса глазами, чуть надавил вниз, и удерживавшие цыганку помощники опустили её на колени, после чего взял меч двумя руками и резким движением вонзил в грудь женщины. В этот момент снова ударил барабан.

Волхв рывком извлёк меч из груди трепыхавшейся в агонии жертвы, поднял его над головой и взмахом окропил идола. Жестом он приказал помощникам положить цыганку у основания истукана, – бородачи тотчас исполнили приказание, – а он тем временем, приняв обратно в левую руку посох с «тризубом», и держа окровавленный меч в правой, воздел обе руки крестом и торжественно возгласил:

– Великий Род доволен нашей жертвой, брáтие и сéстры! Слава ему!

– Слава! – в один голос ответили собравшиеся.

– Слава Роду нашему!

– Слава! – снова ответили люди.

– А теперь, продолжим наш праздник! И пусть родные боги подарят вам больше здоровых и крепких чад! Веселитесь и любите друг друга, брáтие и сéстры! С нами Род!

После этих слов волхва юноши в вышиванках принялись снова дудеть в свои рожки, ещё пуще прежнего, и часто забил барабан. Люди взялись за руки и завели весёлый хоровод, громко славя богов; и лишь самые маленькие среди них продолжали с любопытством поглядывать на бездыханное тело цыганки, лежащее у деревянного идола бога Рода. В животе жертвы ещё некоторое время теплился огонёк жизни. Когда этот огонёк угас, никто не заметил.

Часть третья. Добро с кулаками

Ретроспектива. Перебежчик

23 августа 2019 года, Украина, Киев, улица Владимирская, 33, полдень

– Что вы хотите нам предложить? – спросил русоволосый широкоплечий мужчина с неприметным лицом в костюме клерка, сидевший за столом напротив Андрея Беленко, бывшего старшего лейтенанта ФСБ РФ, предателя и перебежчика.

В кабинете с высоким потолком и единственным окном были только стол, пара стульев и сейф в углу, на котором стоял горшок с полуметровым растением с округлыми толстыми листьями. Неприметный человек, ведший допрос Беленко, – а это был именно допрос, – смотрел внимательно на допрашиваемого каждый раз, когда задавал очередной вопрос и когда Беленко ему отвечал. В паузах человек опускал глаза на экран стоявшего перед ним ноутбука и читал там то ли следующий вопрос, который ему подсказывал кто-то, кто наблюдал сейчас онлайн за ходом допроса где-нибудь в соседнем кабинете, а может и в другом городе, или даже в другой стране… то ли изучал личное дело Беленко, которое, – как стало ясно Беленко из характера задаваемых ему вопросов, – у СБУ имелось.

Беленко ответил прямо:

– Доступ к «Периметру».

– О какого рода доступе вы говорите? – уточнил мужчина. Казалось, ответ Беленко его нисколько не удивил.

– О прямом, физическом. Другого к «Периметру» быть не может.

– А зачем нам «Периметр»? – последовал вопрос.

Неприметный человек, казалось, получал удовольствие от допроса. Ему нравилось задавать Беленко вопросы, которые либо задевали его лично, либо ставили в глупое – как должно быть казалось человеку, или тому, кто наблюдал – положение.

– Вам может и не надо, – медленно произнёс Беленко, глядя в неприметное лицо напротив, – а вашим друзьям за океаном коды запуска, которые хранятся в базе данных «Периметра», точно пригодятся.

Неприметный человек не отреагировал на наглость перебежчика.

– Что вы хотите взамен? – равнодушно спросил человек.

– Взамен кодов?

– А разве мы не о кодах говорим?

Беленко выдержал паузу, продолжая смотреть на человека в костюме клерка.

– Есть ещё кое-что… небольшой бонус…

– Говорите, Андрей Владимирович. Не тяните. И помните: мы можем выдать вас России в любой момент. – Уголки губ на неприметном лице добродушно поползли вверх.

– Шестьдесят миллионов долларов.

Неприметный человек едва заметно приподнял бровь, опустил глаза на экран ноутбука, что-то там прочёл и снова посмотрел на Беленко выжидательно.

– Шестьдесят миллионов долларов США, – повторил предатель и перебежчик Андрей Беленко. – Именно столько я хочу получить за шесть термоядерных тактических боеприпасов. Мощность каждого боеприпаса – триста килотонн. По десять миллионов за каждый боеприпас. Доступ к кодам «Периметра» – мой жест доброй воли, который, я на это надеюсь, ваши друзья оценят по достоинству…

– По достоинству это…

– …Грин кард.

В кабинете на минуту повисло молчание, во время которого молчавшие внимательно изучали друг друга. Наконец неприметный человек произнёс:

– Почему вы пришли сюда, а не на Сикорского, четыре?

– Потому, что я прошу политического убежища в Украине, а не в США, – ответил Беленко.

– А зачем вам гражданство США?

– Два гражданства лучше одного.

– Хм… – неприметный человек посмотрел на Беленко с нескрываемой иронией. – А вы – практичный человек, Андрей Владимирович. – Он откинулся на спинку стула. – Скажите, а где сейчас боеприпасы, которые вы предлагаете у вас купить?

– В России, – спокойно ответил Беленко, – в шахте, в головной части межконтинентальной баллистической ракеты…

Глава семнадцатая. Контрразведка встаёт рано

15 июня 2077 года, бывшая Россия, Кубанская область, Новороссийский район, 140-й километр автодороги А-146, юго-восточная окраина посёлка Верхнебаканский, раннее утро

Сержант Доброгнев и капрал Любомил скрытно вышли к назначенному командиром разведгруппы месту наблюдения затемно. Лёжку эту они уже использовали однажды, шесть дней назад, и с того времени местные так и не обнаружили место. Место было удобное. Поросший сосняком пологий склон здесь позволял подобраться почти вплотную к огибавшей в этом месте склон дороге «Екатеринодар – Новороссийск», за которой деревья уже не росли, а начиналось наклонное поле с идеально круглым озером в низине, где в прошлом была ж/д станция Тоннельная. Перед дорогой склон круто уходил вниз метра на четыре, образуя естественную террасу. До берега озера от лёжки было примерно четыреста, а до заваленных порталов Большого новороссийского тоннеля – около шестисот метров. О всех перемещениях местных и любой их активности Доброгнев с Любомилом должны были докладывать командиру группы по радиосвязи, – не голосом, а щелчками тангенты.

Наблюдение несколько осложнялось присутствием в районе отряда местных боевиков, численностью тринадцать человек, которым командовал бодрый крепкий старик лет за шестьдесят. Отряд обосновался на цемзаводе «Первомайский» и патрулировал окрестности Верхнебаканского. Причём перемещались патрульные не на велосипедах, как принято у местных, а на своих двоих. Разведчики НСР несколько раз уже едва не сталкивались с появлявшимися словно из ниоткуда боевиками. Вооружены и экипированы те были не как армейское формирование, – то есть, не одинаково, – а, как выразился на их счёт командир разведгруппы майор Родомир, по-партизански: все в разномастном камуфляже, с разным нарезным (в большинстве автоматическим) оружием. Несмотря на «неуставной» вид, действовали они слаженно; в отряде была железная дисциплина. Военным Нового Славянского Рейха прежде не приходилось сталкиваться со столь организованными противниками. С вооружёнными огнестрелом дикарями – да, с группами дикарей – да. Бойцы «Молнии» истребляли дикарей преимущественно из арбалетов, редко используя против тех автоматическое оружие, боеприпасы к которому были в дефиците. Но с этими такая тактика не пройдёт. Потому, едва командиру стало ясно, с кем группе придётся иметь дело, тот приказал оставить арбалеты на «Власове» и выдал каждому бойцу ПБС и боекомплект патронов с уменьшенной начальной скоростью.

Другой отряд местных численностью около десяти человек контролировал тоннели и обеспечивал охрану небольших групп гражданских специалистов, которые в основном копались где-то в тоннелях. Только последние пару дней несколько гражданских работали снаружи: делали замеры на уцелевшей железной дороге и на берегу озера; рядом с этими постоянно были минимум двое боевиков. Командовал этим вторым отрядом здоровенный рыжий амбал, энергично перемещавшийся по всей контролируемой местными территории, от цемзавода до южных порталов тоннелей, где был устроен блокпост. Но эти работе разведки Рейха не мешали, в отличие от подчинённых шустрого деда.

Одновременно с Доброгневом и Любомилом сейчас за Верхнебаканским наблюдали ещё две пары: с юго-запада – Хотомир и Остромысл, и с северо-запада – Здеслав с Путиславом. Пятеро разведчиков – сам майор Родомир, с ним Лютень, Рус, Путята и Есислав – отправились сегодня в Жемчужный, куда вчера в течение дня собралось около двух сотен человек местных «колхозников», большей частью вооружённых мужчин. До вчерашнего дня там стояли лагерем пятнадцать человек из боевиков, которые занимались тем, что зачищали близлежащие хуторá и дачные посёлки от обитавших в них нелюдей и проводили по дороге на Екатеринодар немногочисленные обозы из Верхнебаканского с имуществом. Имущество это местные брали, по-видимому, со складов под горой, захватить которые должна была группа Яросвета. В лагере разведгруппы во Владимировке – пригороде Новороссийска – сегодня оставались двое: Ведамир и Любород.

У Доброгнева с утра было плохое предчувствие. Ночью его мучили кошмары.

Доброгневу снилось, будто он снова стал мальчишкой, и они с отцом, матерью и младшей сестрёнкой живут в доме из красного кирпича в заброшенном хуторе близ мёртвого города со странным названием Шахты. Маленького Тёму (так звали тогда Доброгнева) это название пугало; ему казалось будто город Шахты – это что-то вроде большой ямы, дно и стены которой испещрены тёмными норами, в которых живут те, кого отец называл «не́людями». Дом был крепким, с железной крышей, которая в дождь совсем не протекала. Снилось, как однажды нелюди пришли в его дом, который Тёме до того казался неприступной крепостью; как забили кусками арматуры отца; как изнасиловали мать и сестрёнку, которая умерла во время этого насилия; как разрубили на части ещё живую мать и как она умирала от потери крови и боли, растерзанная, голая, без рук и без ног, с отрезанными грудями; как нелюди развели во дворе костёр и жарили на огне разрубленные и разрезанные тела… Снилось, как он, Тёма, сидевший в печи, смотрел на происходившее в зале (так в семье называли самую большую комнату). Было лето, и печь не топили; мать сразу, как только во двор ворвались нелюди и отец схватился с ними, велела ему залезть в печь. Сестрёнка была во дворе, и её схватили сразу… Доброгневу-Тёме снились звуки и запахи. Проснувшись, он ещё некоторое время ощущал эти запахи.

До лёжки они с Любомилом дошли беспрепятственно. Обошли с востока перевал Волчьи ворота с громадиной телебашни и спустились через сосняк к дороге. Когда рассвело, они уже лежали с биноклями под масксетью на расстоянии трёх метров друг от друга. Каждый наблюдал за своим сектором, храня молчание.

Доброгнев был раздражён. Ему хотелось забыть сон, но чем больше он этого желал, тем ярче картины возникали в памяти. Воспоминания отвлекали его. И это сказалось на внимании: он услышал звук отодвигаемой в сторону ветки слишком поздно, за секунду до выстрела. Местный шёл бесшумно. Ни Доброгнев, ни Любомил не заметили, как боевик подошёл к ним сзади. Если бы не присыпанная сосновыми иголками сухая веточка, которая слабо хрустнула, когда кравшийся нащупывающим движением носка ботинка сдвинул её в сторону, боевик наверно подошёл бы ещё ближе и, может быть, даже пнул Доброгнева берцем по заднице.

Та-тах! – дважды басовито выстрелил автомат совсем рядом. Калашников. 7,62.

– Лежать! – произнёс голос за спиной. – Башкой не крутить. Руки в стороны вытяни, крестом. Два раза не повторяю.

Доброгнев подчинился.

– Алексей Геннадьевич! – громко позвал боевик кого-то, кто был, по-видимому, поблизости, но не слишком близко. – Один в минус, второй на мушке. Подходите вязать!

В этот момент над посёлком послышались ещё выстрелы. Сначала на юго-западе, потом, спустя буквально несколько секунд – на северо-западе. Стреляли сначала скупыми очередями по два-три выстрела, потом кто-то дал щедрую очередь на полмагазина. Пауза, секунд пятнадцать. Одиночный. Тишина.

– Слыхал? – снова обратился к Доброгневу стоявший сзади местный. – Это твоих дружков на ноль множат. Так что, повезло тебе. Лежи, не дёргайся только, и будешь жить. У нас уже двое ваших на киче сидят. Военнопленные. Третьим будешь.

Послышались шаги. Шли двое.

– Смирный? – спросил низкий с хрипотцой голос.

Доброгнев догадался, что это подошёл тот самый Алексей Геннадьевич, которого позвал пленивший Доброгнева боевик, и что Алексей Геннадьевич и есть командир отряда – бодрый старик.

– Смирный, – ответил боевик своему командиру.

– Ну, вяжите его тогда. Федя, помоги Степану! А я подстрахую… Эй, как тебя?.. – старик обратился к Доброгневу.

– Доброгнев, – ответил Доброгнев.

– А нормальное русское имя у тебя есть?

– Артём.

– Ну вот. Артём. Хорошее имя. Греческое, правда, но хорошее. Руки заведи за спину, Артём, только медленно… не глупи. Мы – люди простые. Говорим один раз, потом стреляем…

Артём-Доброгнев выполнил приказ. К нему подошли двое, один слева, другой справа. Стянули масксеть, забрали автомат – АКМ с ПБСом, рацию, стянули руки за спиной пластиковыми хомутами (двумя, видимо для большей надёжности) и, взяв с двух сторон под руки, рывком поставили на ноги. Развернули. Разворачиваясь, Артём-Доброгнев увидел Любомила. Любомил был мёртв, – обе пули попали разведчику точно в затылок. От попаданий лысый череп с вытатуированным на правом виске знаком «Молнии» деформировался, стал каким-то неправильным. Артём-Доброгнев не стал присматриваться. Он знал, что после таких попаданий лица у Любомила не было.

– Вот так, молодец, Артём, – произнёс среднего роста жилистый старик с аккуратной бородкой и усами, одетый в «цифровую флору». Если бы старик носил округлые очки и, если бы Артём-Доброгнев знал историю бывшей страны, на территории которой жил, он бы наверняка отметил поразительное сходство старика с Всесоюзным старостой Михаилом Ивановичем Калининым. Но Артём-Доброгнев учил историю по «Славяно-Арийским Ведам» в Школе Мужества и про Калинина не знал, потому и сходства не заметил. В руках у старика был АН-94 – легендарный «Абакан». В Рейхе такое оружие было только у одного человека – у полковника Колояра. – Мы за вами давно присматривали, – сказал старик. – Но завтра здесь начнутся работы, приедут люди… так что, нечего вам, фашистам, тут шастать.

Глава восемнадцатая. А работа кипит

16 июня 2077 года, бывшая Россия, Кубанская область, Новороссийский район, посёлок Верхнебаканский, Объект, вечер

Утром пришли рабочие бригады из Жемчужного, и начались работы в тоннеле и на уцелевшем участке правой ветки. Рельсы начали демонтировать у цемзавода, где железнодорожное полотно было в приемлемом состоянии. Этим занималась бригада из Варениковки. Бригады из Прикубанского и Красного принялись за сооружение насыпи вокруг озера-воронки, по которой будут прокладываться демонтированные первой бригадой рельсы. Бригада из Свободного приступила к разбору завала у портала снаружи, а бригады из Вольного, Октябрьского, Махновки и хутора имени Сталина все ушли внутрь тоннеля, на разбор «пробки», образовавшейся в результате противостояния взрывной волны и шедшего навстречу волне поезда.

Работа в тоннеле оказалась самой сложной. Требовалось сначала поставить на рельсы и откатить назад – подальше от платформы лифта Объекта – четыре более-менее целых полувагона и два хоппера, которые при ударе сошли с рельсов и частично погнулись, а уже после разрезáть на куски и удалять железный тромб из нескольких смятых в лепёшку вагонов. Рабочие из хутора Вольного, приступившие к расчистке завала снаружи, за день разобрали только третью его часть и за пробку возьмутся не раньше 19-го числа; в тоннеле, чтобы добраться до пробки, потребуется примерно столько же времени. За день четыре бригады (две по четырнадцать и две по пятнадцать человек) подняли домкратами, поставили на рельсы и откатили на километр по тоннелю три вагона, а вот на следующие три потребуется два дня минимум, поскольку, чем ближе к пробке, тем больше компрессионных повреждений имели вагоны. Последний хоппер был почти невредим, а тот, что перед ним – был уже слегка помят, третий с хвоста поезда полувагон был смят уже не слегка, а четвёртый, пятый и шестой уже нельзя было просто поставить на рельсы и покатить; тележки ближних к тромбу трёх полувагонов оторвались от рам и уехали вперёд; так передняя тележка второго от «тромба» полувагона оказалась под первым, примерно посередине, а передняя тележка третьего – на месте задней второго. В общем, на каждый последующий день колхозников ждала работа более тяжёлая, нежели в предыдущий…

Работали от рассвета и до заката, с часовым перерывом на обед и десятиминутными перекурами с чаем в конце каждого часа. Такой график работы был установлен и действовал со вчерашнего дня, который был полностью посвящён обустройству трудовой армии Содружества в посёлке Жемчужном.

Сейчас, когда в Верхнебаканском шла ударная работа, в которой были заняты почти все мужчины трудовой армии, в Жемчужном кипела другая работа: приехавшие с бригадами от каждого колхоза женщины обеспечивали трудовой армии тыл. В Жемчужном работали кухня, баня, медпункт, конюшня, готовились склады. Большинство женщин трудовой армии работали сейчас в Жемчужном; часть трудилась в самом Верхнебаканском, нося мужчинам воду, готовя чай, оказывая медицинскую помощь при лёгких производственных травмах (без таковых, конечно, не обошлось).

Трудовая армия Содружества насчитывала 168 человек рабочих (124 мужика и 44 бабы). Охраняли эту армию 30 искателей.

Главного командира над всей этой маленькой армией не было. Командиром был Комитет Безопасности, члены которого занимали в трудовой армии разные руководящие должности и действовали согласованно. Комендантом Объекта – всего того, что было спрятано под землёй: складов, бункеров, пусковых шахт, связывавших их тоннелей и вспомогательных сооружений – стал Иван Кувалда, командир вскрывшего Объект отряда, а его помощником и заместителем – Лёха Длинный, бывший в отряде вторым после командира. Начальствование над внешней охраной Объекта взял на себя Дед Кондрат, представлявший в Комитете Безопасности хутор Красный. Должности коменданта и начальника охраны лагеря в Жемчужном Комитет возложил на плечи махновца Вагона, недолго пробывшего рядовым в отряде Кувалды, и Дрона, искателя и писателя из Прикубанского.

Начальственные должности и командирские звания не ставили комитетчиков в привилегированное положение перед рабочими и рядовыми искателями, а скорее даже наоборот, – Кувалда, Длинный, Дед Кондрат, Вагон и Дрон были везде крайними и отвечали перед Содружеством за довольствие и безопасность каждого, кто трудился сейчас в Верхнебаканском и Жемчужном.

К вечеру первого дня работ демонтировали шестьсот метров железнодорожного полотна. Попросту развинтили (где смогли, а где не смогли – там срезали) болты и разобрали рельсошпальную решётку: рельсы – отдельно, шпалы – отдельно. Поднять и переместить двадцатипятитонный кусок железной дороги целиком, как это делалось при её укладке, без специальной техники было задачей непосильной, да и просто ненужной. Для прокладки ветки вокруг озера-воронки не потребуется такого количества тяжёлых железобетонных шпал, какое требовалось прежде, когда по рельсам ходили настоящие поезда; достаточно будет третьей части шпал, – как раз у примерно такого их количества после демонтажа рельсов остались целыми крепёжные болты. Негодным для прокладки рельсов шпалам применение тоже нашлось: рабочие из Красного их забрали для укрепления насыпи.

Ветку от тоннеля до переезда, откуда грузы дальше можно будет отправлять и по железной, и по обычной асфальтированной дорогам, несмотря на местами большой уклон, решили тянуть вдоль юго-восточного берега озера, отступив от воды на десять метров (если прокладывать путь по северо-западному берегу, более пологому и ровному, ветка получится на сотню метров длиннее, что увеличит время строительства, а сейчас каждый день на счету).

Там, где пройдёт ветка, раньше была улица с названием Железнодорожные Дома. Сейчас никаких домов в том месте не было, не было даже фундаментов. Только поросшее сочной муравой поле, от берега озера и до тянувшейся в трёхстах метрах выше по гладкому склону автодороги А-146. По другую сторону озера, там, где сейчас лежало поле, раньше были улицы Почтовая, Привокзальная, Шкуро́ (бывшая Свердлóва) и другие второстепенные. Часть улицы Улагáя (бывшей Ленина), от цемзавода и до перекрёстка со Шкуро, тоже была стёрта с карты посёлка, – там сейчас был край поля, за которым начиналась полоса руин. К слову, улицу Улагая заинтересовавшиеся личностью этого самого Улагая колхозники быстро переименовали в улицу Уебана и так же стали называть переезд, по довоенной карте находившийся в самом начале этой улицы: «переезд на Уебана».

Негодные шпалы выложили вдоль берега пологой дугой, укрепив вбитыми в скалу железнодорожными костылями, которые без больших усилий добыли на ведущей к цемзаводу ветке с деревянными шпалами. Шпалы там были гнилые и трухлявые, костыли из них извлекались легко. (Поначалу у проектировавших строительство ветки товарищей возникла мысль использовать и рельсы с этой ветки, но от мысли этой быстро отказались по той причине, что рельсы там были короткие 12,5-метровые и имели против 25-метровых, что на главной магистрали, ровно в два раза больше стыковых скреплений. А это: и дополнительное время на демонтаж, и потом монтаж пути, и неудобство укладки более короткого рельса на совсем не прямой ветке. Да и разбор магистральной рельсошпальной решётки с практически вечными железобетонными шпалами давал нужное количество более удобных для монтирования 25-метровых рельсов.)

Бригады закончили работу в семь вечера. К этому времени лошади, пасшиеся весь день на горных полянах близ посёлка, были приведены к месту сбора возле переезда на Уебана-Улагая и запряжены в повозки. До лагеря в Жемчужном двенадцать километров пути по заставленной ржавыми машинами трассе (которые, к слову, ещё предстояло убрать с дороги), – лучше преодолеть этот путь посветлу. Вряд ли, конечно, найдутся настолько отмороженные выродки, что осмелятся напасть на вооружённый до зубов обоз, охраняемый искателями, но не стóит пренебрегать безопасностью товарищей. Ровно в 19:15 обоз из двадцати повозок в сопровождении частью велосипедизированного, частью конного отряда искателей выдвинулся из Верхнебаканского. Но работа на Объекте на этом не закачивалась…