Братьев взяли с собой. Вооружены они были трофейными АК – Ванька «своим», взятым с «языка», а Степану отдали автомат атаманова сынка, который, вместе с полным подсумком Антон захватил, спускаясь. Ещё поделились с братьями гранатами, выдав по две «эфки» каждому. Илья и Антон оставили себе по три.
Вышли через окно на задний двор, дальше спустились в окружную «траншею» и уже через три минуты вышли позади четырёхэтажного дома. А дальше всё происходило очень быстро.
Разделились на две пары: Илья с Ванькой и Антон со Степаном. Окружили дом с двух сторон, прикрывшись с одной стороны гаражом, с другой – деревянной баней, и закинули в окна каждого этажа по гранате, предварительно выбив стёкла короткими очередями. В доме закричали и завыли. Это произвело должный эффект на троих отцов семейств, которые к тому времени засели во дворе дома напротив, на втором этаже которого бодро постреливали. По-видимому, собирались штурмовать «трапезную». Но одно дело – атаман, и совсем другое – собственные жены и дети. Эти трое ломанулись через улицу во двор как умалишённые, в открытые ворота… за что и поплатились, угодив под перекрестный огонь.
– Осталось ещё двое, – объявил Илья, когда они сошлись перед входом в дом.
Троица людоедов осталась лежать перед домом. Один или двое ещё шевелились, но подходить добивать их не стали, – мало ли, кто там сейчас за окнами в доме… По ним просто выпустили пару коротких очередей и шевеления прекратились.
– Ну что, заходим? – Илья посмотрел в глаза Антона. В глаза братьев он смотреть не стал. Он без того хорошо знал, что в них.
– Заходим, – ответил Антон. Я помню наш разговор.
Свою последнюю гранату Илья закинул за дверь, прежде чем войти в дом, ещё одна оставалась у Антона, «на всякий пожарный».
Бахнуло. Дверь настежь! Они вошли. С верхних этажей слышались стоны и плачь. Громко, с причитаниями рыдала женщина, и где-то там же ревел ребенок. Сразу возле входа в луже крови скребла руками пол дородная баба, пуская изо рта кровавые пузыри. У бабы не было ступни, а из-под длинной цветастой юбки вывалились кишки. Илья добил её выстрелом в голову.
Больше на первом этаже никого не было.
На втором этаже обнаружился посеченный осколками труп бородача, на этот раз без чуба, а стриженный «под горшок». Возле бородача выли сисястая баба и пацан лет семи. Их расстреляли братья. В комнате рядом пряталась молодая беременная девка, которую задело не боевыми осколками, а какой-то мелочевкой вроде щепы от мебели. Её пристрелил Антон. Без разговоров, не зверствуя, даже с сожалением, но пристрелил, помня, что это уже не человек. В другой комнате, куда угодила граната, был труп молодой женщины выдающейся красоты. Осколком ей порвало на шее артерию, и она скончалась от быстрой кровопотери. Рядом на кровати лежала тяжело раненная девочка, примерно пяти лет. Иван оборвал агонию девочки выстрелом в голову. В этот момент на глазах Ивана выступили слёзы.
На третьем их встретили автоматной очередью. Источник сопротивления подавил Антон при помощи «пожарной» гранаты. Мужика порвало буквально на куски. По виду останков нельзя было сказать точно, был мужик минуту назад здоров или ранен. Скорей всего, был ранен, иначе наверняка попытался бы их атаковать раньше, как только они вошли в дом. Оторванная от тела голова мужика была с чубом и усами.
– Какой-то ты несобранный… – сказал Антон, глядя на то, что стало с мужиком, чем вызвал нервный смех Ивана сквозь слёзы. Стоявший рядом его брат, по своему обыкновению, не выражал никаких особых эмоций.
– Ваня, – серьёзно сказал тогда мальчику Илья, – мы дальше сами. Иди к нашим, скажи, что всё кончено. И смотри, чтобы тебя не подстрелили! Как подойдешь к дому, покричи сначала, пусть Николаич отзовется и подтвердит, что узнал тебя… Обыщите дом на предмет оружия и лекарств. Барахло не трогайте. А вот фонари, аккумуляторы, батарейки берите. Несите всё в «караулку».
Иван как-то заторможено посмотрел на Илью и с места не двинулся.
– Чего непонятно? – жестко спросил его Илья. – Ты слышал, что я тебе сказал?
– Д-да. Понял, – выговорил Иван.
– Повтори.
Тот повторил.
– Всё. Выполняй.
Иван с заминкой кивнул и, словно снявшись с тормоза, быстро пошёл вниз по лестнице.
– Хватит с него, – негромко сказал Илья, обращаясь к остальным, когда внизу хлопнула дверь.
В одной из дальних комнат на третьем этаже прятались две женщины с мальчиком лет четырёх-пяти. Одна с заметным животом. Их расстрелял Степан.
На четвертом были двое – женщина под сорок или чуть старше и девчонка-подросток на вид не старше тринадцати. Эти были вооружены какими-то миниатюрными револьверами иностранного производства и оказали сопротивление, едва не подстрелив Степана, но против трёх автоматов у них не было шансов.
Девчонка оказалась беременной. Округлый живот сильно выпирал из завёрнутого в байковый халат ещё детского тела. Она должна была родить через месяц или два… если бы не питалась человечиной.
– Выродки, мля!.. – свирепо прорычал тогда Антон, глядя на тело беременной малолетки. – Года не прошло, а они уже не только людей жрать… но и… – Антон не закончил, лишь с силой пнул стоявший поблизости табурет, развалив его на части, и вышел из комнаты.
Больше людоедов не было. Все закончились.
После в течение получаса втроем обыскивали дом.
Если брать по довоенным меркам, людоедская община жила богато. Но что теперь богатство? Килограмм золота или автомат Калашникова с полным магазином патронов? Туфли за тысячу долларов или тёплые валенки? Спортивный «Феррари» или самый дешевый снегоход? Людоеды жили зажиточно, жили роскошно. Большой тёплый дом, дорогая мебель, множество шерстяных ковров (а ведь когда-то над ковровладельцами смеялись в Интернете), в спальнях дорогое белье, в шкафах дорогая одежда, в комодах шкатулки с драгоценностями, на стенах картины, вывезенные, по всей видимости, из какого-то музея или из частной коллекции. Что удивило, во всех комнатах в углах висели позолоченные иконы с лампадами. Зачем они убийцам и поедателям людей?
– Поел человечины, покаялся боженьке, потом снова поел… – предположил Степан.
Но было среди всего этого множества вещей и настоящее богатство – висевшие повсюду в доме на вбитых в стены железных крюках заправленные керосином безопасные «Летучие мыши». Тут мнение троих было единодушным.
Они собрали в доме всё оружие, патроны, медикаменты и двадцать штук «Летучих мышей» с мешком запасных фитилей. Нашли свои палатки и походные рюкзаки Татьяны, Насти, Степана и Николаича, а также отнятое людоедами оружие. Чтобы перенести всё это в «сторожевой дом», он же «караулка», где решили временно обосноваться, пришлось делать шесть ходок туда и обратно. Николаич с женщинами управились с собранными в людоедской «трапезной» трофеями быстрее, но им сказали не подходить к большому дому – нечего им там смотреть. Тогда они прибрались в «караулке»: вышвырнули в сугроб, подальше с глаз, лежавшие там тела двоих «караульных», а пятна крови засыпали золой, принесённой из подвала, где был котел.
Закончив переносить трофеи, затащили внутрь большого дома тела лежавших снаружи троих бородачей и подожгли дом.
Когда все собрались за столом во временном штабе и пили чай – принесённый с собой чай из принесённых с собой кружек, из людоедской утвари воспользовались одним только самоваром – Илья поручил Ивану ещё одно дело:
– Ваня, – сказал он мальчику, – надо сжечь соседний дом. Справишься?
– Справлюсь, – с готовностью кивнул тот.
– Стены чертогов были снежные метели, окна и двери были буйные ветры. Сотни огромных зал, смотря по тому, как наметала их вьюга, тянулись одна за другой. Все они были освещены северным сиянием, и самая большая простиралась на много-много миль. Как холодно, как пустынно было в этих белых, ярко сверкающих чертогах!..
Ольга сидела, поджав ноги, в старом, сделанном ещё во времена СССР кресле с потрепанной книжкой на коленях. Закрепленный под потолком яркий светодиодный фонарь заливал комнату белым, почти дневным светом. Машенька сидела напротив, на накрытой шерстяным пледом низкой двуспальной кровати и увлеченно слушала. Они читали вслух по очереди, передавая друг другу книжку: страницу – Ольга, страницу – Машенька.
Девочка отучилась в школе только один год. Потом были летние каникулы, а потом, в середине августа – самая короткая в истории человеческой цивилизации война. Мир окутали клубы пыли и сажи, началась ночь – та самая ночь, что продолжалась и теперь снаружи. Первого сентября Маша Мельникова не пошла во второй класс. Никто не пошёл. До октября её семья жила на даче в летнем домике, обогреваясь печкой буржуйкой. Когда морозы усилились, а в дачный посёлок стали наезжать бандиты, они ушли в поисках нового, более безопасного места. И через несколько дней они нашли такое место, встретив Илью Лисова и его жену Татьяну. В Убежище родители продолжили обучение девочки, раздобыв снаружи необходимые для этого учебники. Через пару недель в их маленькой общине из семи человек появилась восьмая участница – восемнадцатилетняя девушка по имени Ольга.
– Холодно, пустынно, мертвó и грандиозно! Северное сияние вспыхивало и горело так правильно, что можно было с точностью рассчитать, в какую минуту свет усилится и в какую ослабеет. Посреди самой большой пустынной снежной залы находилось замерзшее озеро…
К Ольге Машенька потянулась с первых дней знакомства, полюбив её как подругу и старшую сестру. Ольга охотно проводила время с девочкой и тоже к ней быстро привязалась. Главным интересом Ольги были книги. Девушка находила время для их чтения даже во время своих скитаний снаружи. Она любила литературу. Твёрдо решив стать в будущем литературоведом, Ольга поступила на филфак КубГУ, успев отучиться только на первом курсе. Но даже конец света не изменил устремления этой девушки. С её появлением в Убежище довольно быстро появилась своя библиотека. Ольга обошла весь посёлок, собирая в брошенных домах драгоценные томики классиков и современников, какие считала достойными спасения от неминуемой гибели и забвения, – всё-таки атомная зима когда-нибудь кончится, мир оттает, а дальше естественные факторы быстро уничтожат всё, что останется лежать бесхозным. Когда поблизости не осталось ничего достойного её внимания, Ольга стала ходить на вылазки третьей с Ильей и Татьяной или с Антоном и Настей, но после нескольких таких походов всем, и самой Ольге стало ясно, что ей пока лучше оставаться в Убежище. Сильная худоба и слабое здоровье Ольги делали её обузой во время вылазок, это подвергало всех троих дополнительному ненужному риску. Да и в Убежище работы хватало, и на кухне у Марины и у Петра Николаевича, а нужные книги Ольге итак приносили – закинуть в рюкзак пару штук нетрудно.
Когда в их маленькой общине, сплотившейся за несколько месяцев в одну большую семью, появился Степан с младшим братом, Ольга влюбилась. Длинные с седыми прядями волосы, короткая раздвоенная борода, тонкий нос и губы, глубоко впалые серые глаза старца на слегка вытянутом лице – он походил на монаха-схимника. Конечно же, Степан никаким схимником не был, а был он в прошлом музыкантом, играл на гитаре в метал-группе, любил, как и она, книги и писал стихи. Его с братом и их родителями держали в плену каннибалы. Родителей каннибалы убили и съели (и парень не был уверен в том, не ели ли они с братом своих отца и мать в похлебке, которой каннибалы кормили пленников), а братьев вытащил из плена Лисов. Ольга не долго скрывала свои чувства к Степану, уже через месяц молодые люди стали жить вдвоем в отдельной комнате. Тогда же Степан остриг волосы и бороду.
Их со Степаном комната была крайней в верхнем ярусе. По соседству за стенкой жили Николаич с Мариной, а за ними – Лис с Татьяной; внизу на первом ярусе жили Мельниковы, комнату рядом с ними занимал Ваня, ещё одна комната, та, что под комнатой Ольги и Степана, оставалась незанятой. Это не были полноценные жилища, скорее просто спальни четыре на три метра и высотой в два. Бóльшую часть времени жители Убежища проводили внизу, в котельном зале, где была кухня и общая на всех столовая. Месяц назад Николаич начал строить площадку над неработающими двумя котлами, которая станет удобным местом досуга и собраний. Площадка планировалась передвижной, на случай использования одного из резервных котлов, поэтому её строительство несколько затянулось. Но сейчас сама площадка уже была закончена, оставалось сделать перила и лестницу. В котельной было тесновато, особо не разгуляешься, но пока снаружи ночь и морозы, это тёплое здание на краю необитаемого посёлка в предгорном районе Краснодарского края оставалось для них домом, единственным безопасным местом в скованном холодом мире, было их Убежищем.
– Кай совсем посинел, почти почернел от холода, но не замечал этого. Поцелуи Снежной королевы сделали его нечувствительным к холоду, да и самое сердце его было куском льда…
– Оля, а почему Кай не умер от холода? – спросила вдруг Машенька.
– Он бы обязательно умер, – серьёзно ответила ей девушка, – если бы это не была сказка. А про сказки что Пушкин писал?
Девочка на миг задумалась и выдала:
– Что сказка ложь, а в ней намек!
– Именно! – подтвердила Ольга. – Сказки следует понимать иносказательно. Стало быть, если Кай не умер, но сердце у него при этом превратилось в кусок льда, значит, он что?..
– Стал зомби! – засмеялась Машенька.
Ольга улыбнулась, взглянув на часы: похоже, они засиделись, ребенок устал.
– Не угадала. Есть другие предположения?
– Ну, конечно! Кай просто стал бесчувственным, – деловито сказала девочка. – А про зомби я пошутила.
– Верно. Кай стал бесчувственным. А кусок льда вместо сердца – это всего лишь метафора.
В этот момент снаружи загудела вентиляционная труба: бум-бум-бум, бум-бум, бум-бум-бум, бум-бум… Короткая пауза и гул повторился.
– Оля, Маша! – раздался со стороны кухни негромкий голос Марины. – По местам!
– Так, пойдём, – сказала Ольга, откладывая книгу.
Она быстро обулась и достала из-за кресла дробовик.
Они спустились вниз. Машенька спряталась между неработающими котлами, а Ольга пошла к выходу. Возле полога её уже ждала Марина.
– Кто? – громко спросила женщина, подойдя к двери.
– Это мы, – послышался за дверью знакомый голос.
– Лис, ты? – уточнила Марина.
– Я, Марин, кто ж ещё… Ответку почему не простучали? Давай открывай.
Марина отперла дверь. В тамбур быстро вошли Лисов, Николаич, Татьяна с Настей и Ванька, груженные какими-то тюками и сумками.
– А где… – Ольга хотела сказать: Степан, – где остальные?
– Все целы? – более конкретно спросила вошедших Марина.
– Да целы! Целы, Марин! – бодро ответил ей Николаич, скинув с плеча увесистый баул. Подойдя к Марине, он обхватил женщину рукой и поцеловал в губы, вызвав одобрительные улыбки у остальных. Вот так Николаич!
– Антон со Степаном остались сторожить имущество в людоедском посёлке, – сказал Илья, разворачиваясь, чтобы выйти наружу.
– Ты куда это, Лис?
– К снегоходам. Там ещё сумки есть.
Пока мужчины перетаскивали в Убежище привезённые трофеи, женщины помогали Марине накрывать на стол. Через пятнадцать минут все собрались за столом, посреди которого стояли большой казан с рисовой кашей и тушенкой и блюдо с лепешками. По случаю удачного истребления нелюдей решили даже открыть пару бутылок сухого вина из «праздничных» запасов, а Машеньке налили бокал грушевого сока. Марина хотела, было, налить сок и Ивану, но, встретившись взглядом с Ильей и Николаичем, не стала.
– Когда обратно выезжаете? – спросила Марина, когда каша была съедена, а вино выпито.
– Отоспимся, – ответил Илья, – и поедем втроем с Николаичем и Иваном.
– И сколько так туда-обратно ездить будете?
– Раз пять-шесть, – Илья пожал плечами, – наверно.
– А чего возить будете? – с чувством ожидания подвоха поинтересовалась женщина.
– Оружие, ГСМ, одежду… – начал перечислять Илья и, заметив, как стала меняться в лице Марина, добавил: – упакованную, с армейских складов. Камуфляж, бушлаты, обувь, есть даже пара козьих тулупов… Ещё «Летучие мыши»… это лампы такие, керосиновые…
– Никакой еды! – строго напомнила Марина.
– Никакой. Даже в упаковках, – заверил её Илья. – За едой после к выживальщику съездим.
Пленники Оберона
С любовью Евгении – моей подруге и спутнице жизни
Omnia vincit amor…
Всё побеждает любовь… (лат.)
Вергилий, «Эклоги»
Я открываю глаза и вижу башни из стали. Я стою на широком проспекте. Город. Город до самого горизонта.
«Из какой это эпохи? Двадцатый век? Двадцать первый? Эпоха корпораций?.. хм…» – улыбаюсь. «Любишь ты тёмные века, Эмидиус…»
Справа и слева, вокруг меня, надо мной – башни из стали, зеркальные и из чёрного стекла и металла; ближайшая, – я стою к ней лицом, – абсолютно чёрная. Никаких окон, ни щели. Гладкая матово-чёрная поверхность теряется в низких облаках на высоте чуть меньше сотни метров. Основание башни – квадрат – равное расстояние от угла до угла, башня занимает целый квартал; на углах здания перекрестки с неработающими светофорами.
Я иду к чёрному фасаду по растрескавшемуся асфальту. С низкого неба накрапывает дождь: крупные маслянистые капли падают на мой плащ, оставляя грязные разводы на пыльном синтетике.
Город мёртв. Ничто не говорит о том, что поблизости есть хоть кто-то живой, хоть какая-то имитация жизни, кроме меня самого… Да и в себе я, если быть до конца честным, не очень-то уверен…
«Я – один из миллионов таких же…»
Асфальт крошится под тяжёлыми сапогами. Я приближаюсь к зданию. Не вижу ничего, на чём можно сфокусировать взгляд: сплошная чёрная стена. Я подхожу к стене и протягиваю руку…
Моя ладонь похожа на ладонь мертвеца: огрубевшая кожа растрескалась, обнажив в нескольких местах белёсые сухожилия; на большом и указательном пальцах правой руки нет ногтей, а под оставшимися забилась грязь. Я пошевелил пальцами: неприятное ощущение. Кажется, если сильно сжать ладонь, кожа треснет и осыплется.
Касаюсь стены́. Она тёплая. Ладонью, костями, мышцами, суставами, позвоночником, затылком я чувствую низкое гудение. Ощущения здесь обострены до предела, замечаю я.
«Садистам бы здесь точно понравилось».
Я убрал руку – тишина. Двигаюсь вдоль нависающей стены против часовой стрелки…
С этой стороны входа нет. Завернув за угол, убеждаюсь, что и с другой – тоже самое: башня представляет собой сплошной монолит.
«Я должен в неё войти».
Дождь усилился: потоки воды местами обнажают мраморные плиты, которыми выложен тротуар вокруг башни от скопившегося на них слоя пыли. Я накинул на голову капюшон. Осталось осмотреть башню ещё с двух сторон.
«Стоп! Хватит ходить кругами!»
Башня опознаёт меня как часть системы, но не вступает во взаимодействие, тому причина – коды, которыми я прикрыт. Коды относятся к другим элементам системы.
«Нужно что-то, что заставит её отреагировать… Нужна зацепка, маленькая зацепка».
Я проник сюда как один из Его компонентов и потому могу находиться здесь, не опасаясь быть стёртым. Коды Администратора, уничтоженного моей первоверсией, оказались отличным «абонементом в первый ряд», но мне нужно за сцену… Я не могу синхронизироваться, и потому даже не знаю точно, держится ли ещё блокада (стоит только мне попытаться, и…), но я верю в сражающихся. Моя миссия здесь, я это хорошо понимаю – «билет в один конец», но цель того стóит.
«Нужна зацепка, нужна маленькая зацепка…»
Я стою и смотрю на чёрную стену. Я знаю: я не ошибся, коды верны́, и я там, где и должен быть. «Нужно вызвать реакцию…»
«А что, если открыть тебе – кто я?..»
Я долго не мог понять – где я нахожусь. Я лежал на кровати в затемнённой комнате, слабый свет проникал сквозь закрытые жалюзи́ в помещение, выделяя лишь контуры предметов: стол, пару стульев, небольшой шкаф у закрытой двери и плоскую панель телевизора на стене напротив кровати.
Посмотрел на свои руки: ссадины, следы от уколов; потрогал голову – на голове повязка.
Встал с кровати на холодный, кафельный пол, прошёл к окну. Хотел было потянуть за веревку… в этот момент сзади, где-то далеко за дверью, раздался истошный вопль. Я отдёрнул руку: мало ли что… Лучше не привлекать к себе лишнего внимания, пока не станет понятно, что здесь происходит.
Я аккуратно раздвинул пластиковые полоски жалюзи́ и посмотрел в образовавшуюся щель: какой-то то ли сквер, то ли сад… «кажется, я на втором или третьем этаже…»
Сзади снова раздался вопль и послышался топот – кто-то бежал по коридору, или что там за дверью. Я успел только повернуться, когда дверь распахнулась и в комнату влетела женщина: глаза широко раскрыты, волосы спутанные, короткая юбка разодрана по шву сбоку, кофта и остатки пиджака (видимо, составлявшего некогда вместе с юбкой один костюм) заляпаны красным, правая рука женщины замотана какой-то тряпкой… На мгновение наши глаза встретились, – женщина явно не ожидала меня здесь увидеть, – после чего помещение огласил новый визг, менее пронзительный, нежели пару минут назад.
Только тут я обратил внимание на свой внешний вид и сразу понял причину беспокойства: абсолютно голый мужик, стоит посреди тёмной комнаты…
– Простите, – говорю я женщине. – Не бойтесь меня! Я вас… я не причиню вам ничего…
Женщина перестала кричать, и в этот момент за дверью послышались шаркающие шаги. Я прикрыл промежность рукой и сделал шаг к кровати, на которой лежала скомканная простыня, – надо хоть повязку сделать, соблюсти приличие. Шаги за дверью ускорились и в следующий миг из-за двери показалась фигура такого же голого, как и я сам, мужчины.
Мужчина шёл как-то неуверенно, ковылял: правая его ступня была неестественно подвёрнута и волочилась по полу, отчего его походка напоминала походку инвалида, у которого одна нога короче другой. Голова его была как-то странно наклонена влево, как будто он разминал шею, перекатывая голову с плеча на плечо и о чём-то крепко задумался, забыв при этом вернуть голову в нормальное положение.
Когда мужчина подошёл к двери вплотную, он взялся правой рукой за дверной косяк, и я увидел, что у него отсутствовали три пальца, причем это было явно недавнее увечье: рука мужчины представляла собой сплошную рану, из которой торчали белые как мел кости и красноватые обрывки сухожилий. Женщина резко обернулась, и я решил было, что сейчас она снова закричит.
– Эй! Молодой человек! – окликнул я голого «инвалида».
Тот как-то странно посмотрел на меня и… заскулил.
– Эй… Вам плохо? Вам помочь?
При этих моих словах женщина, похоже, перехотела голосить, и посмотрела на меня как на идиота. «Инвалид» не обратил внимания на нашу заминку и ускоренно заковылял к женщине.
Ну, уж нет! Это явно перебор с его стороны! Какой-то голожопый псих, скорее всего наркоман, не чувствующий боли и не стесняющийся своим непрезентабельным видом, преследует испуганную женщину…
«А может это он изорвал на ней одежду, напал на неё?»
Одним прыжком я преодолел расстояние между мной и этим типом и, уже не говоря ничего, толкнул того назад к двери. Тип с неприятным звуком стукнулся покосившейся головой о дверной косяк – нормальному человеку такого удара было бы достаточно для того чтобы получить сотрясение мозга, но не этому. Этот продолжал ходить на сломанной ноге, с оторванными пальцами и (в этом я был уже почти уверен) со сломанной шеей. Этот, уж точно, нормальным не был.
Не обратив внимания на приобретенные только что новые травмы, тип, скуля, двинулся на меня.
И только тогда мне удалось рассмотреть его глаза… – «Охренеть!» – Эти его глаза… раньше мне уже приходилось видеть такие… в мясной лавке, на отрезанной телячьей голове…
«Бля! Да как же такое может быть?!»
Женщина, когда я оттолкнул нападавшего назад к двери, отскочила в сторону шкафа и теперь, похоже, уже начинала осознавать происходящее.
– Вытолкните его за дверь! Он не живой! Вы не сможете сделать ему больно! – сказала она громко, но уже без истеричных ноток в голосе.
Я не стал ничего уточнять, у неё, а просто бросился на нападавшего. Пригнувшись, ухватил того за торс, чуть ниже груди, и тараном вытолкал за дверь.
В коридоре мой противник за что-то запнулся, и мы вместе рухнули на пол, откатившись дальше от двери. Как я и думал, это была больница: длинный коридор, белые двери палат через равное расстояние, кушетки, несколько тележек с носилками… Я уложил мужика на лопатки, но тот не желал сдаваться: он пытался схватить меня здоровой рукой, как будто не понимал, что я такой же голый, как и он, и ухватить меня одной рукой в таком положении просто не за что. Я схватил запястье его правой руки и отвел в сторону, – получить в глаз обрубком кости – малоприятная перспектива.
Сзади раздался стук, я обернулся. Это одна из тележек стукнулась во что-то железное в дальнем конце коридора. От того, что я увидел в следующий момент, меня прошибло холодным потом, а волосы на голове встали дыбом. Примерно в тридцати метрах в конце коридора из распахнувшейся двери (это дверь толкнула стоявшую там тележку) появились двое таких же, как и тот, что лежал сейчас подо мной, пытаясь вывернуться, потом ещё один, за ним – сразу трое… «Бля!»
– Да что ты с ним сцепился? Тебе что, жить надоело? – напомнила о себе моя случайная знакомая. – Надо уходить!
– Ага… – прорычал я и, отведя вторую руку мужика в сторону, резко встал и отскочил назад к двери.
Я захлопнул дверь. На двери ни малейшего намека на замок или шпингалет… «Кровать!»
– Помоги, – сказал я женщине. Та сразу сообразила, о чём я, и мы вместе придвинули к двери кровать.
Шаги по коридору приближались, да и старый знакомый поднялся и принялся колотить в дверь.
– Прошу прощения за мой вид… – начал я.
Женщина подошла к шкафу и заглянула внутрь.
– Похоже, это твоё. – Она достала вешалку, на которой висела моя (я сразу узнал свою рубашку) одежда. – Скорее!
– Ага…
Чтобы запрыгнуть в джинсы, накинуть рубашку и натянуть на босу ногу кроссовки, ушло секунд двадцать (собравшаяся в коридоре толпа скулящих упырей, уже принявшихся толкать и царапать дверь, побуждала меня поторапливаться).
– Идём! Тут невысоко… – с этими словами я решительно двинулся к окну. В этот момент в дверь сзади посыпались тяжёлые удары, и та заходила ходуном.
Я сорвал жалюзи́ и открыл окно. С улицы пахнýло вечерней прохладой. —«Скоро осень», – подумал я, закидывая ногу на подоконник. Я посмотрел вниз: второй этаж. Снаружи, справа на стене, чуть ниже окна – коробка кондиционера.
– Давай сюда! Смотри… – я показал женщине на коробку. – Забираешься на кондёр… я помогу, аккуратно, не упади… Свешиваешься вниз и прыгаешь. Я за тобой…
В этот момент дверь не выдержала, и верхняя её часть с треском отломилась. Через дыру на меня смотрело не меньше десятка таких рож… Тот, первый, был ещё ничего. Самые настоящие зомби из кино. И откуда они такие взялись? У одного нет половины головы, у другого отсутствуют губы, третья – с одним только глазом, какой-то жирный дед («Водянка у него что ли?»), баба какая-то страшная, бывшая, видимо, таковой ещё при жизни… И все голые.
Женщина быстро перебралась с подоконника на кондиционер, – я придержал её, перегнувшись через подоконник, – и, свесившись на руках, спрыгнула вниз. Когда пришла моя очередь спускаться, страшная бабища уже была в палате и пёрла на меня куда шустрее хромого кривошея.
Я спешно перемахнул через подоконник, ухватился за край рамы, встав на кондёр, стал спускаться и… грохнулся вниз вместе с аппаратом.
Мне повезло не получить в полёте по голове кондиционером и не зацепить при приземлении незнакомку, в последний момент успевшую отскочить в сторону. Но седалищем я всё же приложился изрядно, благо не о тянувшуюся вдоль стены бетонную отмостку. В последний момент перед падением я успел оттолкнуться от стены и потому долетел до палисада.
– Давай, вставай! – женщина протянула мне здоровую руку. Я принял помощь и поднялся.
– А что с рукой? – я указал на правую руку женщины, замотанную, как оказалось, куском простыни.
– Окно разбила, чтобы дверь открыть…
– Вены целы?
– Целы. Так, неглубокие порезы, царапины…
– Я Юрий… – начал я представляться и запнулся, так как не смог вспомнить кто я такой. Только имя. И всё.
Женщина заметила моё замешательство, но, по-видимому, приняла за неловкость.
– Я Жéнни, – быстро представилась она.
– Женни… слушай, я не могу вспомнить… – и в этот момент кто-то вывалился из окна второго этажа. Женни взвизгнула, прикрыв лицо перемотанной рукой. Да и я, если честно, не ожидал…
Я обернулся и увидел нашего общего знакомого. Упав вниз на бетонную отмостку, он угодил головой на раскрытый корпус кондиционера и теперь его голова находилась внутри корпуса, а тело – снаружи… но! (и тут я вспомнил слова Женни о том, что нападавший был уже мёртв) тело двигалось! Руки сгибались и разгибались, ноги сучили, а из обрубка шеи исходил всё тот же мерзкий скулёж…
– Нам надо уходить! – сказал я.
– Куда? – посмотрела на меня женщина заплаканными глазами.
– Туда, где нет этих… где безопасно. А ты мне пока всё расскажешь о том, что, чёрт возьми, здесь происходит…
А происходило здесь, по словам Женни, следующее. Все эти люди в больнице были мертвы, но притом ходили и нападали на живых. Что вернуло мёртвых к жизни – непонятно. Однако, это не были классические голодные зомби из кино, желавшие сожрать всё живое. Эти, судя по их поведению, стремились лишь превратить живое в мёртвое и тем вполне довольствовались. Во всяком случае, Женни, пока спасалась от этих тварей, стала свидетельницей нескольких убийств, и ни разу зомби не проявили склонности к каннибализму.
Женни пришла в себя в кабинете на десятом этаже здания медцентра, и оказалась заперта там. Весь десятый этаж был административным, и голых мёртвых пациентов там не было. Зато были мёртвые врачи и какие-то ещё не совсем мёртвые люди, от которых Женни спасалась бегством. Электричества в здании не было и лифты не работали, и Женни пользовалась лестничными клетками, которых в здании имелось четыре. Как оказалось, Женни, как и я, помнила только своё имя и понятия не имела, как оказалась среди этого кошмара.
– Стоп! Ну хоть что-то ты должна помнить: откуда ты, свою фамилию, род деятельности… Может быть, какие-то имена?..
– А ты-то сам много помнишь?
Мы устроились в припаркованном на стоянке возле въезда на территорию медцентра реанимобиле. В салоне нашёлся термос с ещё тёплым кофе и пакет с холодными пирожками с яблоками. Женни жевала пирожок, запивая его остывшим кофе из пластикового стаканчика. Неглубокие порезы на её руке я обработал антисептиками и забинтовал найденными в машине бинтами.
– Я – ничего. Только имя. Ещё возраст… Мне, кажется, тридцать три…
– А мне тридцать восемь… кажется, – хохотнула Женни.