В течение той же секунды, пока одноглазый вспоминал свой страшный афганский переплёт, приближавшегося к нему в боевой позе Николая Николаевича Сухорукова посетили воспоминания, в свою очередь, о своём малодушии, неуместной сентиментальности в ходе боя, когда за мгновение до выверенного по всем параметрам ракетного залпа он, взволнованный напомнившей детство картиной – дети, спасающие собаку, – дал команду прекратить атаку. И, сорвав этим самым выполнение боевой задачи, подвёл однополчан…
В настоящий же момент Николай Николаевич твёрдо знал, что на этот
раз пощады врагу не даст. Движением руки он решительно отодвинул брата в сторону.
Встретившись взглядом со стариком, генерал вздрогнул: перед ним был Циклоп – тот самый Саид Алимович Ходжаев, их классный воспитатель, которого ненавидел весь интернат. Но почему именно он напал на них сегодня, смертельно ранив ни в чём не повинную Мукараму? Карим что-то рассказывал гостям форума про «Одноглазого» – одного из подручных Тохтамышева, но что с Циклопом это одно и то же лицо, Николай Николаевич не слышал – во время этого рассказа был так увлечён Динарой…
… Нервы скрежещущего зубами одноглазого-однорукого не выдержали. Взмахнув в резком прыжке ножом, он сумел остриём чиркнуть по предплечью генерала. И – вмиг оказался лежащим навзничь с вывернутой рукой. Последовавший удар по голове оглушил поверженного, но продолжающего дёргаться бывшего воспитателя. Очнулся он уже крепко связанным.
А очнувшись, испытал, наряду с кипящей злобой, чувство, близкое к удовлетворению. Пусть удар вторым ножом, предназначавшийся, чтобы вспороть грудь и проткнуть сердце этого ублюдка в военной форме, и не удался, но первый нож, брошенный им в эту ненавистную толпу, цели своей достиг – залитая кровью, на земле лежала молодая женщина, так похожая на украденных когда-то для Тохтамышева, а потом и у него самого близняшек. Что, получила, б… интернатская?.. Всех бы вас!..
Произнесённые в забытьи вслух последние фразы имели последствием сильный пинок в лицо. Единственный глаз заплыл, перестал видеть.
– Отставить! – услышал теряющий сознание Циклоп командный окрик. – Суд его судить будет! Не уподобляйтесь, Илья, Карим…
– Колюх! Он же Мукарамку… – всхлипывал профессор.
– Это она меня спасала. Мне, старому-больному маразматику, предназначался этот нож, ну, и попал бы… а ей-то, молодой-здоровой, умнице да красоты редкой, жить, да жить… где справедливость?.. – глухо
стонал узбек-интеллигент.
– Он, нож этот, всем нам предназначался… не уподобляйтесь… – Николай Николаевич, обхватив голову руками, стоял, раскачиваясь, и сам с трудом сохраняя самообладание, чтобы «не уподобиться», над лежащей Мукарамой. Рядом на корточках сидели, поглаживая лицо и руки умирающей, заливающиеся слезами Гульнара и Динара.
Глаза Мукарамы, уже подёрнутые пеленой, на миг приоткрылись.
– Хочу к бабушке… – это были последние слова, произнесённые тут же навек сомкнувшимися прекрасными, рождёнными для бессчётного множества поцелуев, но так и не отцеловавшими своё и недоцелованными устами.
***
Циклоп до суда над ним не дожил – был обнаружен повешенным в камере следственной тюрьмы. Краткое расследование закончилось кратким же выводом: суицид.
Карим-ака Умурдзаков по многочисленным просьбам общественности вернулся на постоянную, штатную работу в интернат, заменив похороненную рядом с бабушкой Тамарой и отцом Валеджаном Мукараму на её директорском посту. В кабинете на видном месте висит большой портрет обворожительно улыбающейся бывшей тайной любви интернатских мальчишек-старшеклассников.
Вдовец Николай Николаевич Сухоруков сочетался законным браком с Динарой, здоровье которой изменилось к лучшему – она всё реже прибегает теперь к помощи инвалидной коляски, и дело идёт к тому, что вскоре может совсем от неё отказаться. Оба чувствуют себя счастливыми, воспитывают троих дочек Николая Николаевича, принявших Динару Амирхановну в семью как родную мать.
Илья Николаевич и Гульнара уехали в США, чтобы завершить там некоторые, каждый свои, дела и вместе вернуться в Узбекистан. А потом никогда уже не разлучаться. Поженятся они официально, или нет… им решать… а что решат – время покажет… но рядом друг с другом намерены быть всегда.
Периодически все они перезваниваются между собой по телефону, и подолгу не могут наговориться. В этих разговорах чаще прочих вспоминают такие, например, картины далёкого детства: «голосуют автостопом» субботним днём несколько из них на дороге, пытаясь поймать попутную машину, чтобы, пусть со сколькими угодно пересадками, но доехать до дома; или в воскресенье вечером, чтобы добраться обратно в интернат к началу учебной недели. Непогода… многие грузовики и даже автобусы, не говоря уже о легковушках, на всей скорости равнодушно проносятся мимо. Но некоторые и останавливаются. На вопрос высунувшегося из кабины водителя «а платить-то есть чем?» стеснительно, и в то же время с надеждой отвечают:
– Дя-а-дь, а мы – интернатские…
До места назначения добирались почти всегда.