Словесный религиозный экстремизм. Правовая квалификация. Экспертиза. Судебная практика

Несомненно, в отсутствие четкого определения «hate speech» необходим критерий (ряд критериев) для определения «языка вражды». Анна Вебер указывает на необходимость выделения данного критерия, назвав его «идентификационным критерием» («identification criteria»), что, впрочем, не соответствует понятийному аппарату отечественной экспертологии, в которой решение вопроса о наличии в речевом произведении «языка вражды» связано с решением диагностических, а не идентификационных задач. Тем не менее, задекларировав его необходимость, А. Вебер не предпринимает даже попытки его формулирования, лишь указав, что «идентификация высказываний, которые могут быть классифицированы как «язык вражды» кажется тем более трудным, потому что этот вид речи не обязательно «заявляет» о себе через выражения «ненависти» или эмоций. «Язык вражды» может маскироваться в высказываниях, которые, на первый взгляд, могут казаться рациональными и нормальными. Тем не менее, возможно выделить из принципов, найденных в прецедентном праве Европейского суда по правам человека определенные параметры для дифференциации высказываний, которые, хотя и являются оскорбительными по своей природе, полностью защищены правом на свободу самовыражения, и высказываний, которые не пользуются такой защитой»^[86].

Как указывает доктор Тарлак МакГонагл, научный сотрудник Института информационного права (факультет права Амстердамского университета), целью правового противодействия «языку вражды» является превенция умаления иных прав и превенция возникновения определенного вреда. В первую очередь, «язык вражды» может «вмешиваться» в другие права человека или действующие общественные ценности («operative public» values^[87]): достоинство, равенство и недискриминацию, активное участие в общественной жизни (включая дискуссионные площадки – public discourse), свободу самовыражения, свободу ассоциаций, религию и т. д. Во-вторых, должна быть принята во внимание превенция определенного вреда, причиняемого индивидам («жертвам»): психологический вред, вред чувству собственного достоинства индивида, препятствование самореализации личности, страх и т. д.^[88]

§ 1.4. Соотношение правовых феноменов словесного религиозного экстремизма, оскорбления чувств верующих, богохульства и диффамации религий в международном праве

В разрезе темы настоящего исследования предельно актуальным является вопрос соотношения феноменов словесного религиозного экстремизма (религиозно мотивированных экстремистских речевых действий), оскорбления чувств верующих, богохульства и диффамации религий.

Статья 18 Всеобщей декларации прав человека, а вслед за ней и статья 9 Европейская конвенция по правам человека закрепляют свободу мысли, совести и религии: «Каждый имеет право на свободу мысли, совести и религии; это право включает свободу менять свою религию или убеждения и свободу исповедовать свою религию или убеждения как индивидуально, так и сообща с другими, публичным или частным порядком в богослужении, обучении, отправлении религиозных и культовых обрядов»^[89]. В Рекомендации 1202 («Религиозная терпимость в демократическом обществе») Парламентская Ассамблея Совета Европы подчеркивает, что должна быть подтверждена всеобщая важность религиозной свободы, так как она «коренится в достоинстве человека, и ее реализация предполагает реализацию свободного, демократического общества»^[90].

В своей Рекомендации 1556 (2002) «Религия и перемены в Центральной и Восточной Европе» Парламентская Ассамблея Совета Европы говорит о том, что «Крах социалистической системы привел к возникновению для религиозных институтов Центральной и Восточной Европы возможности и даже ответственности в плане обновления своего социального потенциала и сосредоточения на своих основных, исторических задачах (т. е. духовное воспитание индивидуума, этическое совершенствование общества, а также культурные благотворительные, образовательные и иные проекты). В последнее время общественно-религиозные сдвиги в посткоммунистических странах ознаменовались появлением фундаменталистских и экстремистских тенденций, активными попытками использования религиозных лозунгов и религиозных организаций в процессе военной, политической и этнической мобилизации на службе воинствующего национализма и шовинизма, а также политизации религиозной жизни»^[91].

ЕСПЧ неоднократно в своих решениях указывал, что «те, кто выбирают осуществление своего права на свободу проявлять свои религиозные убеждения, независимо от того, делают они это как члены религиозного большинства или меньшинства, не могут разумно полагать, что они будут освобождены от всякого рода критики. Они должны допускать и принимать отрицание другими их религиозных взглядов и даже распространение другими доктрин, враждебных их вере»^[92]. Тем не менее, ЕСПЧ признал, что государства могут принимать меры, ограничивающие свободу самовыражения в случае «атак», которые могут быть признанными оскорбительными и касаются вопросов, которые являются сакральными для приверженцев веры. В этих отношениях ЕСПЧ расценивает религиозные убеждения других подпадающими под формулировку «права иных лиц», в целях защиты которых свобода самовыражения и может быть ограничена согласно части 2 статьи 10 Европейской конвенции по правам человека (далее – Конвенции).

Утвердив данный принцип, ЕСПЧ дал свободу государствам-членам Совета Европы в определении противоправности или не противоправности деяния в случаях, когда речь идет об «атаках» на религиозные убеждения. Тот факт, что нет универсальной европейской концепции требований в отношении защиты прав иных лиц в связи с нападками на их религиозные убеждения, означает, что у государств есть большой «запас» собственного усмотрения в регулировании свободы самовыражения в случаях, касающихся оскорбления сокровенных личных убеждений в сфере морали и религии; нет универсальной концепции требований, предъявляемых к «защите прав иных лиц» в смысле правового регулирования теле- и радиовещания религиозной рекламы^[93].

Конечно же, для ЕСПЧ невозможно сформулировать всеобъемлющую дефиницию того, что составляет дозволенное вмешательство в право самовыражения (его ограничение) в случаях, когда это самовыражение направлено против религиозных чувств людей. В одном из своих решений ЕСПЧ указал: «то, что способно вызвать действительное оскорбление лицам определенной системы религиозных взглядов, будет глубоко отличаться в зависимости от времени и места, особенно в эру, характеризующуюся неуклонно растущей массой верований и конфессий»^[94]. Поэтому ЕСПЧ решил, что органы государственной власти государств-членов Совета Европы «в лучшей позиции, чем международные судьи, чтобы определить точное содержание данных требований»^[95].

Следовательно, ввиду большого объема свободы самоусмотрения государств в этом вопросе ЕСПЧ в большинстве рассмотренных дел, касающихся «атак» на религиозные убеждения, не обнаружил нарушения статьи 10 Конвенции, считая, что вмешательство в свободу самовыражения продиктовано защитой «прав иных лиц». Тем не менее, в ряде случаев ЕСПЧ все-таки опроверг решения национальных судов, ссылаясь на нарушение статьи 10 Конвенции^[96].

В деле Хэндисайда против Соединенного Королевства 1976 года ЕСПЧ указал следующее: «Тем не менее, как подтверждается самим содержанием статьи 10 п. 2 (ст. 10-2), кто осуществляет права и свободы, закрепленные в первом пункте этой статьи (ст. 10-1) несет и обязанности «обязанности и ответственность». Среди них – в контексте религиозных мнений и убеждений – может быть на законных основаниях включена обязанность избегать, насколько это возможно, выражений, которые могут быть оскорбительными для других и таким образом нарушают их права, и которые, следовательно, не способствуют любой форме общественного правопорядка»^[97].

Проанализировав практику по данной группе дел, можно сделать вывод о следующей позиции ЕСПЧ: даже в случаях, касающихся религиозных убеждений, некоторые высказывания, которые могут быть шокирующими и обидными («offensive»), не должны быть запрещены. В то же время:

– эти высказывания не должны быть «беспричинно» обидными («offensive»);

– эти высказывания не должны быть оскорбительными («insulting») ни для верующих, ни в отношении сакральных символов;

– они не должны посягать на право верующих на свободу вероисповедания и порочить их религию;

– они не должны возбуждать неуважение, ненависть или жестокость и т. д.^[98]

Не давая четкого критерия, руководствуясь которым он поддерживал или опровергал решения национальных судов на основании статьи 10 Конвенции, ЕСПЧ «играет» понятиями, используя слово «insulting» в отношении недопустимых высказываний и слово «offensive» в отношении допустимых, по его мнению, высказываний. Тем не менее, указанные слова имеют весьма тонкие семантические отличия и в словарях обычно маркируются как синонимы («обидный, оскорбительный»)^[99].

Вышеизложенный подход был также отражен в Резолюции № 1510 (2006) Парламентской Ассамблеи Совета Европы «Свобода самовыражения и уважение религиозных верований»: свобода самовыражения «относится не только к тем высказываниям, которые снисходительно признаются или расцениваются как безобидные («inoffensive» – прим. В. Н.), но также и к тем, которые могут шокировать, оскорблять («offend» – прим. В. Н.) или тревожить государство или любой сектор населения в соответствии со статьей 10 Европейской конвенции о правах человека»^[100].

В данной резолюции также подчеркивается, что «законы, устанавливающие ответственность за богохульство и критику религиозных практик и догм, всегда оказывали негативное воздействие на научный и общественный прогресс»^[101]. Указанная резолюция была принята после широкой волны возмущений по поводу карикатур на мусульманского пророка Мухаммеда в 2005 году. Примечательно, что в ней содержится следующий фрагмент как некий ответ на волну общественных возмущений: «культура критических полемик и свободы творчества является давней традицией в Европе и рассматривается как позитивный и даже необходимый для личного и общественного прогресса элемент. Только тоталитарные системы власти боятся ее. Критическая полемика, сатира, юмор и творческое самовыражение, следовательно, пользуются большей степенью свободы самовыражения, и стремление к гиперболизации не должно рассматриваться как провокация»^[102]. Кроме того, в п. 12 сказано, что свобода самовыражения «не должна в дальнейшем ограничиваться ввиду растущей чувствительности (восприимчивости) определенных религиозных групп»^[103].

В продолжение указанной резолюции Парламентской Ассамблеей (далее – ПАСЕ) была принята Рекомендация № 1805 (2007), отдельно рассматривающая святотатство, религиозные оскорбления и враждебные высказывания в адрес лиц в связи с их религией. В пункте 3 данной рекомендации сказано: «В поликультурных обществах часто необходимо согласовывать свободу выражения мнения со свободой мысли, совести и религии. В некоторых случаях может быть и необходимость наложить ограничения на эти свободы. В соответствии с Европейской конвенцией по правам человека каждое такое ограничение должно быть предписано законом, необходимым в демократическом обществе и соразмерным преследуемым целям. При этом государства имеют право на отклонение, когда государственной власти необходимо принять другие решения, принимая во внимание особые черты каждого общества; использование этого права на отклонение подлежит надзору Европейского суда по правам человека»^[104].

В отношении богохульства, религиозных оскорблений и враждебных высказываний против лиц на основании их религии ПАСЕ устанавливает, что государства сами определяют, какие деяния должны быть криминализированы, руководствуясь при этом прецедентным правом Европейской конвенции по правам человека. Из этого вытекает, что богохульство (святотатство) как оскорбление религии не должно считаться уголовным преступлением: «Следует проводить различие между вопросами, связанными с нравственной совестью, и вопросами, связанными с законностью, вопросами, принадлежащими общественной сфере, и вопросами, принадлежащими сфере частной жизни»^[105]. Следует отметить, что криминализация богохульства – редкое явление в государствах-членах Совета Европы, но весьма частое явление в других государствах мира (более подробно см. § 1.5.).

Венецианская комиссия в принятом ею 6–7 мая 2007 года предварительном докладе утверждает, что «в демократическом обществе религиозные группы, равно как и другие группы населения, должны терпимо относиться к критическим публичным заявлениям и дискуссии по поводу их деятельности, учений и верований при условии, что такая критика не является преднамеренным и неспровоцированным оскорблением или враждебным высказыванием и не представляет собой подстрекательство к нарушению общественного спокойствия или к насилию и к дискриминации приверженцев к какой-либо религии»^[106].

В Рекомендации № 1805 (2007) ПАСЕ еще раз напомнила, что по сравнению с политическими высказываниями и обсуждением вопросов, представляющих общественный интерес, в отношении высказываний, которые могли бы оскорбить личные убеждения в сфере морали и особенно религии, ЕСПЧ принимает более широкий диапазон оценки ситуации государствами-участниками Конвенции при законодательном регулировании свободы выражения мнений. Однако Ассамблея подчеркивает, что эти рамки отклонений отнюдь не безграничны, и что всякое ограничение свободы выражения мнения должно соответствовать прецедентному праву Европейского суда по правам человека^[107].

Толкуя часть 2 статьи 10 Конвенции, предусматривающую возможность ограничение свободы выражения мнения, ПАСЕ указывает, что «национальное законодательство должно предусматривать наказание лишь за такие высказывания по религиозным вопросам, которые преднамеренно и грубо нарушают общественный порядок и призывают к открытому насилию»^[108].

Какие же действия преднамеренно и грубо нарушают общественный порядок и призывают к открытому насилию? Несомненно, речь идет об экстремистских действиях. В своей Рекомендации 1396 (1999) «Религия и демократия» ПАСЕ указала, что «Сам по себе экстремизм не является религией, однако, он является искажением или извращением религии. Ни одна из великих древних религий не проповедует насилие. Экстремизм – это человеческое изобретение, которое отклоняет религию от ее гуманистического пути для того, чтобы сделать ее инструментом власти»^[109]. «Религиозный экстремизм, который поощряет нетерпимость, предрассудки и/или насилие также является симптомом болезни общества и представляет угрозу для демократического общества. Поскольку он подрывает общественный порядок, с ним необходимо бороться теми средствами, которые соответствуют верховенству закона, и, поскольку он является выражением социального недуга, с ним можно бороться только тогда, когда власти будут заниматься решением реальных проблем общества»^[110].

В целях настоящего научного исследования необходимо также обратиться к феномену «диффамация религий», нашедшему отражение в ряде резолюций Организации объединенных наций (далее – ООН). В резолюции 60/150 «Борьба против диффамации религий» (2005 г.) Исходя из этой резолюции, диффамацию религий можно определить как проявление нетерпимости и дискриминации на основе религии или убеждений по отношению к группам людей, принадлежащих к определенным религиям и придерживающимся определенных убеждений, как формирование негативного стереотипного образа той или иной религии и/или ее последователей^[111]. Несомненно, концепт «диффамация религий» тесно связан с концептами «язык вражды» и «словесный религиозный экстремизм», так как диффамация религий предполагает, прежде всего, вербальную форму ее проявления: формирование негативного стереотипного образа религий и групп лиц, исповедующих ту или иную религию, посредством создания речевых произведений, возбуждающих ненависть и вражду, базирующиеся на стереотипах религиозного дискурса. Концепция противодействия диффамации религий получила свое развитие в ряде резолюций Генеральной Ассамблеи ООН^[112].

В п. 9 указанной выше резолюции Генеральная Ассамблея призвала государства «принять решительные меры с целью запрета распространения через политические учреждения и организации расистских и ксенофобских идей и материалов, направленных против любой религии и ее последователей и представляющих собой подстрекательство к дискриминации, вражде и насилию»^[113]. Концепция противодействия диффамации религий получила свое развитие в ряде резолюций Генеральной Ассамблеи ООН: на 61 сессии Генеральной Ассамблеи ООН была принята резолюция «Ликвидация всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии или убеждений» (2007 г.); на 63-й сессии – резолюция 63/171 «Борьба против диффамации религий» (2008 г.); на 64-й (2009 г.) и 65-й (2010 г.) сессиях Генеральной Ассамблеи ООН были приняты резолюции с аналогичным названием, а также в резолюциях Совета по правам человека при ООН (например, Резолюция 7/19 «Борьба против диффамации религий»^[114]).

Особо подчеркивается в резолюциях Генеральной Ассамблеи ООН недопустимость использования печатных, аудиовизуальных и электронных средств информации, включая Интернет, и любых других средств для подстрекательства к актам насилия, ксенофобии и связанных с ними нетерпимости и дискриминации в отношении любой религии, а также глумления над религиозными символами^[115].

Таким образом, концепт «диффамация религий» охватывает еще более широкий круг речевых действий: это и оскорбление представителей определенной религиозной общности в связи с их религиозной идентичностью (оскорбление чувств верующих), и оскорбление самой религии, глумление над религиозными символами (богохульство, святотатство), и собственно экстремистские речевые действия (подстрекательство к актам насилия, ксенофобии, дискриминация по религиозно-конфессиональному признаку).

Генеральная Ассамблея разработала общую стратегию борьбы с диффамацией религий, основные направления которой предполагают:

– принятие всеми государствами необходимого законодательства для запрещения пропаганды национальной, расовой или религиозной ненависти, которая представляет собой подстрекательство к дискриминации, вражде и насилию;

– установление или укрепление государствами внутренней нормативной базы и законодательства для предотвращения диффамации религий и формирования негативных стереотипов в отношении религиозных групп;

– осуществление всеми государствами на практике положений Декларации о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии или убеждений;

– обеспечение всеми государствами в рамках их соответствующих правовых и конституционных систем адекватной защиты от актов ненависти, дискриминации, запугивания и принуждения в результате диффамации религий и разжигания религиозной ненависти в целом;

– принятие всеми государствами всех возможных мер для поощрения терпимости и уважения ко всем религиям и убеждениям и понимания их систем ценностей и дополнение правовых систем стратегиями интеллектуального и нравственного содержания для борьбы с религиозной ненавистью и нетерпимостью;

– открытое, конструктивное и уважительное обсуждение идей, межконфессиональный и межкультурный диалог на местном, национальном и международном уровнях;

– обеспечение всеми государствами, со стороны всех государственных должностных лиц при исполнении своих служебных обязанностей, уважения по отношению к людям, вне зависимости от их принадлежности к иным религиям и их убеждений, и недопущения дискриминации лиц на основе их религии или убеждений;

– разработка стратегий и согласование действий на местном, национальном, региональном и международном уровнях посредством образования и просветительской деятельности;

– обеспечение и защита в рамках национального законодательства и в соответствии с международным правом, касающимся прав человека, и международным гуманитарным правом религиозных мест, объектов, святынь и символов;

– налаживание глобального диалога в масштабе международного сообщества с целью поощрения культуры терпимости и мира на всех уровнях на основе соблюдения прав человека и уважения разнообразия религий и убеждений;

– поощрение со стороны Совета по правам человека всеобщего уважения ко всем религиозным и культурным ценностям, а также поощрение средств активизации международных усилий для борьбы с безнаказанностью за акты нетерпимости, дискриминации и разжигания ненависти в отношении членов любых общин и приверженцев любых религий^[116].

Несомненно, как и в случае рассмотрения концепции «языка вражды» («hate speech»), «противоборствующего» с правом на свободу выражения мнения, концепция «диффамации религий» тоже вступает в конфликт с данным правом. В докладе Генерального секретаря ООН^[117], представленного Генеральной Ассамблее в июле 2009 года на 64-й сессии Генеральной Ассамблеи, вопрос о допустимости ограничения свободы выражения мнений в связи с концепцией диффамации религий рассматривается в рамках ст. 19 и 20 Международного пакта о гражданских и политических свободах, а также ст. 4 Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации.

Согласно резолюции Генеральной Ассамблеи ООН № 65/224, «каждый человек имеет право беспрепятственно придерживаться своих мнений и право на их свободное выражение, осуществление которых сопряжено с особыми обязанностями, а поэтому может подпадать под ограничения, которые предусмотрены законом и необходимы для обеспечения уважения прав и репутации других людей, защиты национальной безопасности или охраны общественного порядка, охраны здоровья населения или защиты моральных устоев»^[118].

У концепции диффамации религий есть и противники, которые указывают, что понятие прав и свобод человека предполагает защиту прав отдельного человека на свободное исповедание религии, но не предусматривает защиту какой-либо религии или системы религиозных взглядов. В обоснование своей позиции противники концепции приводят и тот факт, что сторонниками принятия резолюций о диффамации религий выступают в основном исламские страны и Организация «Исламская конференция», что позволяет им сделать вывод о том, что сама концепция диффамации религий основана на понятии богохульства, принятого в законодательстве ряда исламских стран.

Как утверждает Протоиерей Александр Абрамов, «несомненно, концепция диффамации религий позволяет реализовать системный подход в плане предоставления защиты права на свободное исповедание религии не только отдельным лицам, а группам лиц – приверженцев определенных религий и систем религиозных взглядов. Вместе с тем данная концепция требует особой осторожности при ее применении на практике, чтобы из средства защиты фундаментального права человека она не была превращена в средство подавления, дискриминации и физического или психологического насилия религиозного большинства над представителями религиозных меньшинств»^[119].

На наш взгляд, концепт диффамации религий, используемый в актах ООН, аморфен и не имеет прикладного значения для российской правовой системы. Заимствование данной юридической конструкции только породит новые конфликты правовых норм. То же самое можно сказать в отношении концепта языка вражды, используемого в актах Совета Европы и судебной практике ЕСПЧ: речевые действия, входящие в язык вражды, могут быть противоправными, а могут и не быть, при этом четкая граница между деяниями, подлежащими криминализации, и деяниями, не подлежащими ей, не была проведена ни Советом Европы, ни в судебной практике ЕСПЧ. Тем не менее, рассмотренные выше позиции ООН, ЕСПЧ и Совета Европы, особенно в отношении вопроса криминализации богохульства и оскорбления чувств верующих, имеют для настоящего исследования прикладное значение, так как помогут сформулировать признаки экстремистских речевых действий и их диагностические комплексы.