В шлемофоне зазвучал голос Трибуна:
–Отец, проверь еду. Я роботам давал задание на неделю тебе запас загрузить. Посмотри.
Отец сошел с кресла и протиснулся на корму. Там находился биотуалет, контейнер с едой и резервуар с водой.
–Все пучком, родной, все в порядке. Еда на месте, не погибну… по крайней мере от голода.
–Я не был бы так уверен,– захихикал противный скрипучий голос Трибуна.
–Это ты мне счастливого пути так желаешь, бродяга?– Съязвил Отец. Ему сейчас все простительно.
Он подошел к креслу и снова погрузился в него, заново пристегивая ремни. В носовом иллюминаторе было видно, что Трибун с Мормоном уже заняли свои места в каре, вокруг которого светилось голубоватое защитное поле.
–Трибун, ты же назад на Плутон нульнуть решил?– Спросил его Отец.
–Сейчас улетишь– нульну, не хочу чтобы меня двигателями по стенке ангара размазало.– Ответил хакер.
За бортом брызнула в разные стороны пыль, гонимая стартовыми двигателями. Шлюп поднялся над плитами посадочной позиции и стал медленно разворачиваться. Отец в последний раз поглядел на друзей, в последний раз помахал им рукой и отвернулся от иллюминатора, пряча свои неуместные глупые и ни кому не нужные слезы, хлынувшие по лицу в два ручья. Отец старался не завыть, хотя все его существо требовало нечеловеческого звериного вопля. Отец крепче сжал зубы, чтобы в эфире не выдать свою слабость. Шлюп медленно двигался к шлюзу.
–Ну все, Отец, держись, не падай духом. У нас все получится.– Крикнул Мормон и эти последние слова, словно выжженные огнем, осели на коре головного мозга.
У нас все получится… Отец много раз еще вспоминал этот оптимизм в голосе друга. У нас все получится.
Чернота расползлась в стороны вслед открывающемуся шлюзу, за ней шлюзовая камера, затем космос. Вспыхнули голубым свечением маршевые двигатели, и Отца вдавило в пилотское кресло. Шлюп набирал скорость, удаляясь с Харона. Казалось, он двигался куда быстрее кара, быть может, это страх заставлял верить в это. Сейчас единственная надежда на шлюп да на мозги Трибуна, который единолично придумал этот дикий безумный план. Отправится на край вселенной к малоизученной расе, чтобы воспользоваться их изобретением, о котором мало кто знает, которое к тому же и не доработано, на это способен безумец, или человек, потерявший всякую надежду.
–О космос,– пробормотал Отец,– идущий на смерть приветствует тебя.
Не успел он это произнести, как новый толчок маршевых двигателей втоптал Отца в кресло. У него затекли руки и основную точку опоры, сдавило дыхание, каждый вдох давался с большим трудом, в глазах поплыли фиолетовые круги.
–Вот же… меня угораздило. Борт, доложить обстановку,– сквозь зубы процедил Отец.
Единственное, что понял Отец из кучи цифр и летных характеристик, это то, что борт следует согласно летному плану. Трибун, видимо, перестарался, планируя этот безумный полет. Каков сам, таков и план, подумал Отец. Есть надежда, что этот полоумный программер не собирался убить Отца, и что он ничего не напутал.
Звезды побежали по космической черноте, они двигались все быстрее, пока не стали похожи на яркие светлые полосы. Спасательный шлюп удалялся от Солнечной системы, где предстоял первый прыжок до проксимы Центавра. Отец начал немного адаптироваться к нарастающему напряжению. Сердце перестало бешено колотиться, тяжесть в руках несколько ослабла. Отец поднял руку, пытаясь вытереть испарину, выступившую на лбу. Рука, облаченная в тяжелую броню монтажного скафандра, скользнула по гладкому стеклу шлема. Вот незадача, подумал Отец.
Шлюп прошел орбиту Кваоара, десятой планеты Солнечной системы, на которую Отец собирался слетать, да видимо не судьба. Кваоар, такой же бездушный и безжизненный шар молча, в гордом одиночестве летел вокруг Солнца, гонимый неизбежностью и космическими силами.
На приборной панели шлюпа загорелись индикаторы, включился радар. На экране Отец увидел несколько космических тел, образуя правильный многоугольник. Значит так со стороны выглядит портал, подумал Отец. Шлюп несся в черноте космоса к центру многоугольника. В иллюминатор не было видно ничего, кроме ярких полос, образующихся от бега звезд. Шлюп неуклонно приближался к порталу. Вот он подошел очень близко, еще ближе, еще. Вспышка. У Отца вырвался сдавленный вздох. Казалось, ему на грудь положили несколько кубометров ртути. Дыхание сдавило. Отец, теряя сознание, отметил, что в стороне от курса возникла из ниоткуда ослепительная звезда. Включились светофильтры, защищая странника от палящего излучения проксимы. Вот она– проксима Центавра. На радаре появилась карта незнакомой звездной системы. Отцу было не до нее. Огненный шар стремительно удалялся в стороне от курса. Шлюп несся с непостижимой скоростью. Отец доселе никогда так быстро не летал. Шлюп все дальше уходил от ближайшей к Солнцу звезды.
Спасательный кораблик уже пересек пятую орбиту системы проксимы, когда на радаре снова появились границы портала. Отец зажмурился. Сейчас начнется…, только и успел подумать он. Вспышка. Нестерпимая боль пронизала тело. Отец крепче стиснул зубы, стараясь пересилить боль. Из носа потекла кровь. Он уже не мог двигаться. Даже выключить автоматику и перейти на инерционный полет он уже не мог. От усталости и нечеловеческого напряжения странник не мог уже и думать. Мысли путались. Во рту появился уже привычный за последнее время вкус железа. Фиолетовые круги перед глазами сменились на красные. Эритропсия– скверный признак, это значит, не выдержали сосуды сетчатки глаза и какой-то капилляр лопнул, подумал Отец. Плохо. Так можно и ослепнуть. Шлюп несся по глубинам галактики в окрестностях Альтаира. Отец из географии помнил только перистые облака, а из курса астрономии дальше Луны его живое воображение так и не смогло проникнуть. Альтаир. Что о нем знали в его времени? Да ничего, кроме того что это– яркая звезда. Шлюп начало трясти. Эта машина способна на перегрузки, только, видимо, никто всерьез ее не испытывал на прочность. Тряска становилась сильнее. Отца это тоже не радовало. Другое дело, что вибрация позволяла эритроцитам, прижатым к стенкам капилляров немыслимыми перегрузками, протиснутся немного вперед. От тряски у Отца защипало в ногах. Кровоток несколько компенсировался. На панели замигали Alarm индикаторы. Основной гравикомпенсатор с трудом справлялся с перегрузками.
Работай, работай, думал Отец. На вспомогательных гравикомпенсаторах ему не выдержать еще один скачок.
Альтаир. Звезда как звезда, подумал Отец. Лишь яркие полосы бегущих мимо светящихся пятен стали чаще. На такой скорости Отец и не смог бы при всем желании отметить для себя все прелести экзотической системы Альтаира. Портал. Вспышка. Отец хрипел сидя в кресле. По щеке из угла рта потекла тонкой струйкой кровь. Глаза заволокла красная пелена. Глаза слезились. Отец задыхался. Сработали датчики сатурации, прикрепленные к пальцам в скафандре. Насыщенность крови кислородом упала до критических 60 процентов. В ушах стоял шум. Сработала автоматика скафандра. Из баллонов потек чистый кислород. В обычном состоянии скафандр подавал своему питомцу кислородно-гелиевую смесь, в условиях гиперкапнии же, космонавт дышал чистым кислородом. В голове немного прояснилось. Кислород сделал свое дело. Даже при поверхностном дыхании Отец почувствовал облегчение. Дышать становилось все тяжелее и только чистый кислород поддерживал жизнь в изможденном перегрузками теле. На экране радара приближалась многогранная установка портала. Отец с ужасом ожидал приближение транспортной установки. На лбу вместо испарины выступили огромные капли пота, крупные, как виноградины. Они капали на губы и заливали ушные раковины. Спина тоже была мокрая. Отца стала бить дрожь. С каждым мгновением, приближающим Отца к новым перегрузкам, дрожь усиливалась. Господи, подумал Отец, когда же это все закончится? Наверное, зря я все это затеял. Жил бы себе потихонечку, глядишь, все бы нормализовалась.
Рыжая, что же ты наделала? Почему ты послушалась своей матери? Не она творец твоему счастью. Кто будет с тобой? Кто будет твоей спиной? Кто придет к тебе, когда наступит роковой час? Кто станет дышать за тебя, когда у тебя не останется сил? Кто станет молить Всевышнего, когда уйдет надежда? Зачем был сделан этот выбор, о котором никто не просил? Много жертв принесено твоей гордыне и будет еще больше. Кто в конце твоего пути станет тебе утехой? Сын– это чужой ребенок. Придет время и он прилепится к своей жене, и что будешь делать ты? Или ты собираешься встать у него на пути и сделаешь несчастными еще несколько человек, как это сделала твоя мать? Нет? Кто тебе верит? Что ты сделала, чтобы это было не так? Почему ты так сделала? Небеса запомнят эту обиду. Что может быть важнее любви? Ты променяла ее на гордыню и одиночество. Тебе не будут улыбаться небеса. На твоем пути разольются реки, чтобы смыть этот позор. В черных лужах растворятся твои слезы и никто не поймет тебя. В мокрых ветрах спутаются твои волосы, и никто не будет тебя боготворить. Холодные снега скрутят ревматизмом твои пальцы, и никто не сможет их обогреть своим дыханием. Время покроет серебром твои виски и рыжее пламя твое угаснет. Холестерин покроет твои коронары, и боль будет твоим вечным спутником. Пелена скроет от твоих глаз красоту и останется лишь дым. У печали много лиц. У печали есть и твое лицо. У одиночества есть твои привычки. У ханжества есть твои амбиции. У негодования есть твои морщины в глазах. У непонимания есть твоя суровость. Ты так на них похожа. Сколько еще пройдет времени, прежде чем ты опомнишься? Сколько умрет нейронов, прежде чем ты поймешь, что этот мир тебе ничего не должен? Если ты не можешь изменить мир, измени свое отношение к нему. У мира хватает своих забот. У вселенной слишком слабое зрение, чтобы увидеть тебя. У звезд слишком мало времени, чтобы понять тебя. Найди понимание здесь. Здесь можно окружить заботой людей, которым ты дорога. Здесь можно найти любовь и быть любимой, и пусть вся вселенная катится ко всем чертям. Мы пришли в этот мир, чтобы оставить свой след, но не наследить. Нам необходимо оставить после себя добрую память, но не памятник. У нас есть глаза, чтобы глядеть и не заглядываться. Нам дана в дар бессмертная душа, чтобы обрести любовь, но не сорить ею. Где логика в том, что ты сделала? Тебе так идет подвенечное платье. Ты его надела, чтобы скрыть свою похоть? Ты прикрыла глаза, чтобы никто не узнал твою тайну? Люди могут тебя простить, но не простят. Вечность может помнить о тебе, но она забудет. Ты еще мало прожила на этой планете, а уже сделала несчастными нескольких людей. Это плохое начало. Ты сделала свой выбор, перед которым тебя никто не ставил, ты сделала решение, которое не покроет лаврами твою голову. Бог тебе судья. Только знай, чужое несчастье не добавит тебе лишних лет. Чужие слезы не утолят твою жажду. Твоя корысть не сделает тебя самодостаточной. Эта боль на твоих плечах.
Вспышка. Отец потерял сознание. Космический спасательный шлюп несся уже в другом секторе галактики близ звезды, у которой не было даже названия. Он несся, покрывая многие тысячи километров в одно мгновение. Он уже и не видел ту звезду, вокруг которой много миллионов лет кружило девять планет с их многочисленными спутниками, кометами и астероидами. Сейчас он лежал недвижимый. Бледность его лица, скраденная отсветом индикаторов приборной панели шлюпа и скафандра, указывала на критическое состояние. Система жизнеобеспечения скафандра работала, согревала его тело, подавая кислород. Оставался последний прыжок через пространство. Отец, недвижимый лежал в кресле, Alarm индикаторы горели красными огнями, звездному страннику, гонимому ностальгической грустью, было уже все равно. Появились элементы последнего портала, последняя вспышка. Сдавленный выдох сопроводил прыжок через пространство. Шлюп стремительно несся по вселенной в Богом забытом уголке галактики. Отец лежал в кресле, пристегнутый ремнями безопасности. На приборной панели красным светом кричали Alarm– индикаторы. Основной гравикомпенсатор все-таки вышел из строя. Теперь назад дорога отрезана. Даже при диком желании вернуться было невозможно. При неисправном гравикомпенсаторе шлюп раздавит и в самом маломощном захудалом портале. Датчики, установленные в скафандре, продолжали фиксировать критическое состояние пилота.
Наконец движение спасательной посудины стабилизировалось. Постоянное прямолинейное движение никоим образом не отражалось на сердечно сосудистой системе. Дыхание Отца стало ровнее и глубже, пульс несколько участился. Ушел цианоз губ, кончики пальцев порозовели. Сатурация вернулась на 95 процентов. Отец выжил. Слава Всевышнему. Этот немыслимый прыжок Отец проделал впервые за всю историю человечества. Даже самому смелому полету инженерной мысли не привиделось бы такое испытание технического тандема человека и машины в обычных условиях. И само конструкторское решение о прочности и расчетной резистентности машины к перегрузкам было лишь гипотетическим. Никто и не посмел бы провести испытание при таких показателях перегрузок с человеком на борту. Да и не нашлось бы на всем свете нормального человека, изъявившего добровольное согласие на подобного рода издевательство над организмом. Прав оказался этот необыкновенный Трибун. Его расчеты были верны. Отец выдержал, хотя имел все шансы отправиться к праотцам.
Веки пилота дрогнули. Отец отстегнул фиксирующие ремни.
Он не помнил, как потерял сознание. В голове остались лишь смутные воспоминания о футболе, к которому Отец абсолютно ровно дышал, о теннисе, в который хотел научиться играть по-настоящему, о Рыжей, которую он любил больше всего на свете, о сыне, которого он никогда не видел и, по всей вероятности, никогда не увидит. Во рту остался привкус железа. Эта чертова кровь. Почему она на вкус не ванильная, к примеру, или не апельсиновая? Почему всегда железо? Он встал и начал растирать затекшие конечности, прошелся по шлюпу и попил воды, у которой вкус был, словно из унитаза. Хотя Отец никогда не прикладывался к фаянсовому трону, по его мнению, этот вкус должен быть именно таким. Вероятно это все от крови, скопившейся во рту за время этого головокружительного променада по Млечному Пути.
Отец размялся, походил, попрыгал, насколько это вообще возможно в условиях маленькой посудины. Проверил все системы кораблика. По всей видимости, Отцу еще повезло. Значительных поломок не было, если не считать основной гравикомпенсатор. Жизнеобеспечение не пострадало, значит жить можно. Это уже полбеды. Лучше быть красивым, молодым и богатым, подумал Отец, чем страшным, старым и больным. Без гравикомпенсатора можно лететь на уже набранной скорости, его отсутствие станет препятствием к дальнейшим прыжкам. Хорошо, что он не сломался раньше. В его отсутствие Отца вместе со шлюпом размазало бы по этому сектору галактики, что даже современные медицинские технологии не смогли бы его восстановить.
– Компьютер, где мы находимся?– Спросил он.
Время шло, Отец слонялся по шлюпу, словно медведь в жару. Наконец, ему это наскучило и, надев шлем, он вернулся в базу. Время хороший врач, и ужасно плохой косметолог.
Как было все давно. Давно он учился со своими сверстниками в институте, давно ему пришлось сорваться с места и отправиться на поиски своего потерянного брата. Давно его забрали в далекое будущее, давно он встретился с Рыжей. Как это все было давно. Отец очень устал. Еще сегодня он был на Земле, еще сегодня он летел с Мормоном на Марс. Все еще сегодня он побывал на мертвом Плутоне. Еще сегодня неприветливый Харон одолжил ему спасательный шлюп, на котором Отцу суждено пролететь в безумной скачке через всю галактику. Еще сегодня он пересек орбиту десятой и последней планеты солнечной системы– Кваоара. Все это было сегодня, и вот теперь, он, Отец, одинокий в своих скитаниях находится в неделе лета до Цватпахов, в неизученном и неприветливом уголке космического пространства, где он никогда не был, где его никто не знает и никто не ждет.
Ну, что же. Все реки текут. Акценты смещаются согласно бегу времени и событий. Он здесь, его не может не быть здесь, коль скоро он все равно прилетел. Значит, нужно выпутываться из этой ситуации. По другому нельзя.
База. Отец вернулся в тихий уголок зеленой заводи, скрытой от непогод дубом и могучими вязами. Невдалеке шумел водопад, расточая окрест мириады сверкающих, словно изумруды, брызг. На поляне остались низенькие стульчики и стол, заваленный рыбьей чешуей, да полупустые бокалы с пивом. На берегу, на корточках сидел Басмач спиной к Отцу, подбрасывая в руке разноцветные речные камни. Казалось, виртуальный собеседник не замечал ничего вокруг. Отец подошел легкой поступью и шлепнул своего мультимедийного компаньона по плечу:
–Здорово, недруг! Чем дышишь?
–Ах, это ты… Заходи, давненько тебя видно не было.
–Никак соскучился?– С улыбкой спросил Отец. Вид давнего своего друга несколько взбодрил его.
–Нисколько.– Сказал Басмач, вставая на ноги.– Еще бы пару– тройку лет тебя не видать, вот бы жизнь настала.
–Не говори… только от меня тебе будет трудно отделаться. Ты– праздник, который всегда со мной.
–Ты, я вижу, все-таки улетел с Земли. Отец, у тебя с головой очень большие проблемы. Чего тебе на Земле не сиделось?– Басмач театрально вскинул в воздух руки.– Благодать-то, какая. Не то, что в твоем каменном веке. Что ты там делать будешь?
–Тебе не понять.– Сказал Отец, присаживаясь на низенький стульчик.
Басмач сел рядом и молча уставился на Отца.
–Чего ты смотришь на меня, дырку во мне просмотришь?
–Смотрю, вот, я на тебя и думаю.– Ответил Басмач.
–Ну?– Спросил Отец,– кого думаешь?
–Думаю, что нелегко тебе на свете жить придется, конечно, при условии, что ты выживешь.– Басмач пожал плечами.
–А это уже не твоя забота. Мне жить. Здесь что мне ловить?
–У тебя хоть какой-то статус был, работа была…
Отец едва не подскочил на месте:
–Работа??? О какой работе ты говоришь, черт возьми? Лежать на диванчике всю жизнь в шлеме, моделировать траекторию спутников и прочую канитель? Это ты называешь работой? Я тебе скажу, твоя работа это– похороны заживо. Работа…– Фыркнул Отец и снова сел.
–Разговоров нет. У тебя будет лучше работа, если ты вообще сможешь вернуться.
–Да пошел ты. Вывел меня. Такое настроение было хорошее.– Отмахнулся Отец рукой.
–Ладно. Не бузи. Я вот что тебе скажу…– Начал, было, Басмач.
–Ты уже, по ходу, все сказал.– Буркнул Отец и приложился к пиву.– Лучше рыбы на стол принеси.
–Будет тебе рыба.– Сказал Басмач и на столике, усыпанном рыбьей чешуей, появилась связка сушеной тараньки. В бокалах потемнело пиво и занялось пеной.
Отец нехотя кивнул, одобряя жест доброй воли, но промолчал. Басмач продолжил:
–Если ты вернешься к себе на родину, я имею в виду в твое время, чем ты собираешься заняться?
Отец молча потягивал пиво. Не хватало сейчас еще и отчет давать этому вымышленному герою– любовнику, оригинал коего уже лет триста как гниет в земле.
–Чего молчишь?– Басмач запустил в Отца сушеной рыбьей головой.
–Напьюсь.– Молвил Отец и вгрызся зубами в сухую рыбью плоть.
–Вот и я про то же. Не с того ты начнешь свою новую жизнь.– Покачал головой Басмач.
–Бог ты мой. Вот ты-то меня и научи, что мне делать и как мне быть.– Отец закатил глаза.
–Вот и научу. А ты сиди и на ус наматывай. Ты мне скажи, ты сперму сдавал в банк?
–Пошел ты…– Отец сверкнул глазами в сторону Басмача.
–Вот и я про то же. Ты не сдавал ее, значит, тебе предстоит ее сдать.– Кивнул Басмач и отвернулся от онемевшего от странного чувства Отца.
Такой оборот событий Отец никак не мог ожидать. Он округлил глаза и посмотрел на Басмача.
–Объяснись!– Потребовал Отец. Басмач сложил руки на груди и смиренно выжидал, когда у Отца лопнет терпение.– Ты, шалый, ну-ка говори, чего ты там придумал?
–Сам подумай,– буркнул в ответ Басмач, но краем глаза наблюдал за Отцом, наслаждаясь его нетерпением.
–Говори, говорю, кому говорят, говори.– Отец пихнул в бок Басмача. Тот лишь лениво повел плечом.
–Ладно, слушай,– сказал Басмач, делая вид, что еще сердится на него, хотя готов выдать государственную тайну.– Ты сперму сдавал?
Отец покачал головой.
–Все просто, значит, ты ее сдашь.– Развел руки Басмач, будто сразу всем все стало ясно.
–С каких это щей я разбежался сперму сдавать? У меня, кстати, до тебя и в мыслях об этом не было.
–Теперь появятся. Мы тебя как нашли?– Спросил Басмач и, не дожидаясь ответа, продолжал,– По ДНК, а где мы ее нашли? В банке спермы. Понял? Если те сперму не сдавал, значит, ты ее сдашь, все ясно, как Божий день.
Отец начал понимать. Действительно все просто. Если он еще не сдавал, значит, сдаст, а это значит, что его миссия у Цватпахов увенчается успехом. Все сходится. Только с какой стати нужно подыгрывать Басмачу и всем этим прихвостням из института временных аномалий, Дэксу, Захарову, Ефимову? Пошли они все куда подальше.
–А если я не сдам?– Заупрямился Отец. С ним такое случалось.
–Сдашь. Никуда не денешься.– Махнул рукой Басмач, давая понять, что этот вопрос уже давно решен и не Отцом.
–А если не сдам. Вот возьму, напьюсь, забуду про все и никуда не пойду?
–Тогда всем нам будет крышка. Нарушится временной континуум. Всей вселенной придет конец. Если ты это хочешь– можешь попробовать. Дело твое. И тебе и всем твоим родным и близким придет конец.– Пожал плечами Басмач.
–А что, прецеденты уже были?– С участием спросил Отец, хотя ответ знал заранее.
–Нет, ну ты совсем дурак, или фифти-фифти? Ты есть?– Спросил Басмач, Отец кивнул.– Я есть, есть Рыжая, есть Мормон. Значит, прецедента не было и не тебе его создавать. Понял?
–Я понял, что все это– полная ерунда. Прецедента не было потому, что его создать невозможно.– Ответил Отец и откинулся на спинку стула, закуривая ароматную сигарету.
–Объяснись,– потребовал Басмач.
–Сам смотри. Если я вернусь назад в свое время и никуда не пойду, значит, вы меня не сможете найти в этом времени, потому что кроме моей ДНК у вас про меня ничего не было. Все просто.
–Да не все так просто, как ты говоришь. Смотри. Ты уже у нас побывал, следовательно, ты в свое время уже сдал все свои…– Басмач замялся, а затем продолжил,– анализы. Это уже все случилось в прошлом. И твои анализы и то, что мы тебя по ним нашли. Понял? Вывод– ты вернешься к себе и сдашь их. По-любому.
–В этом что-то есть,– задумчиво произнес Отец.– Но предположим, что я никуда не пойду, тогда вы не сможете меня найти, а это значит, что меня никто не заберет в ваше время, а дальше история пойдет другим путем. Это значит, что это я ничего не буду помнить. Следовательно, история пойдет другим путем.
–Может и так, но тогда получится, что тебя не будет, такого, каков ты есть сейчас. Может, конечно, это и не конец света, и может к лучшему, что тебя здесь не будет, уж много от тебя всем хлопот.
–Вот видишь. Всем от этого будет лучше. Решено. Я никуда не пойду.– Заключил Отец, и на душе у него стало легко и свободно, будто он только что освободился от непосильной ноши, которая мешала ему дышать.
–И ты это приключение, быть может, самое занимательное, какое когда-либо выпадало на долю человека, сможешь вычеркнуть из своей памяти? Тогда ты полное ничтожество. Тем более что, по всей вероятности, ты все-таки сможешь вернуться к себе.
–Зато в моей жизни, в обмен на это приключение, никогда не будет Рыжей. Буду себе по своим подружкам ходить. Быть может, женюсь на своей малявке. Кто его знает?
–На ней ты, к примеру, никогда не женишься. Ты сам про это в базе узнал.
–Да какая разница. Может на ней, может не на ней. Зато не будет в моей жизни Рыжей. Это тоже кое-чего да стоит. Я так думаю.
–Знаешь, Отец, ты распустил слюни сейчас. Это не красит тебя. Не по-мужски это. Из-за какой-то женщины расстаться с целым миром это, по меньшей мере, глупо как-то.– Басмач постучал себя по голове, и в тишине по тихой заводи пронесся глухой звук.
Отец смотрел на небо. Такое призрачное и голубое. Сейчас уже все не важно. Скоро все это кончится. Он вернется к своей нормальной жизни, забудет навсегда Нюру, Мормона, хотя, конечно, жалко. Мормона можно и оставить себе. Никогда в его жизни не будет Рыжей, никогда не будет сына. А мог бы получиться удивительный парадокс. Ребенок, который должен появиться на свет от отца, который несколько столетий назад умер. Зато теперь все станет на свои места. Никаких парадоксов, никакого волнения и ни зависти, ни упрека.
В вышине, в самом поднебесье, верхушки платанов и рододендронов касались друг друга. Можно было даже подумать, что деревья целуются, отдавая друг другу свою нежность в лучах ласкового солнышка, скрытые от посторонних глаз могучими лапами ветвей. Они нежно шептали что-то ласковое и бережное. Они едва касались друг друга, чтобы несмелыми прикосновениями ощутить ласку и нежное томление. Они трогали листву друг у друга, наслаждаясь интимностью момента, они смотрели друг на друга, едва улыбаясь, чтобы почувствовать торжественность красоты и непорочности. Лишь тихий ветерок был немым свидетелем единения духа. Он робко обволакивал их своим воздушным телом и незримо подталкивал верхушки друг к другу, словно говоря: «это ваш мир, это ваше время, любите друг друга». От трогательности этого свидания листочки дрожали от возбуждения и гибкие ветви переплетались между собой, не оставляя и шанса року разъединить их. Стволы медленно раскачивались в унисон, будто стремясь приблизиться хоть на толику друг к другу, чтобы ощутить тепло соприкосновения и радость близости. Словно медленный танец, словно чуткое понимание желаний и волнений читалось в тихом движении прекрасных тел. Безмолвное любование деревьев сродни влюбленных, которым волею судьбы не суждено быть вместе. Не высказанная боль отражалась в каждом трепетном движении молодой листвы, будто страсть рожденная здесь же должна неподалеку умереть вскоре.
–Пусть глупо.– Ответил Отец, запрокинув голову.
–А с братом что же? Пусть де пропадает себе. Так?
–А вот про брата я у цватпахов и проведаю. Может он все-таки у них?– Словно очнулся ото сна Отец и глубоко затянулся ароматным сизым дымком.
–Трибун тебе сказал, что нет его у этих пингвинов.– Басмач соскочил со своего стульчика и стал расхаживать перед Отцом, заложив руки за спину.
–Может, он ошибся.– Сказал Отец, с нотками неуверенности в голосе.
–Ты себя послушай, что ты несешь. Цватпахи они хоть и делают какие-то эксперименты, только они при всем желании не смогли бы твоего брата увести. Ты сам это прекрасно знаешь.
–Ничего я не знаю. На месте разберусь. Возможно, мы где-то ошибаемся.
Басмач нервно махнул рукой.
–Делай что хочешь. Ты уже и так дел натворил.
Отец покосился на Басмача.
–Сядь, в глазах рябит.
–Да пошел ты…– Сказал Басмач, а затем произнес довольно сложную по своей структуре тираду, не везде согласованную, зато красочную и богатую эпитетами и необычными фразеологическими оборотами.
–Сядь, кому говорят. Каких я дел наделал?– Удивился Отец.
–Сам подумай: сейчас на Земле тебя, наверное, с ног сбились, ищут.
–Подумаешь. Меня когда украли, не спросили. А я какого мяса их спрашивать буду? Тоже мне указ.
–Тебе легко тут рассуждать, крест чугунный. Там многим по шапке надают, да не одна голова с плеч полетит.
–Не мое дело.
–Ладно.– Басмач сел.– Давай с тобой так договоримся. Ты вернешься, так хоть сдай все, что тебе на роду сдать придется. Я имею в виду сперму. Никому не нужны парадоксы. А там посмотрим.
–Что ты ко мне с этой спермой пристал, как кот к валенку. Я еще не решил.
–Мыслитель…
–Так все. Мне уже это надоело.– Отец соскочил со стула.– Компьютер, выход.
Появившаяся меж деревьев черная пасть выхода вобрала в себя взбешенного Отца. Очутившись в своем кресле в спасательном шлюпе, он снял с себя шлем и посмотрел на карту незнакомой звездой системы, которая стала уже различима.
Вот козел, все настроение испортил, подумал Отец. И так на душе кошки скребут. Если себе представить эту ситуацию на свой лад. При возвращении домой я никуда не пойду, тогда обо мне в будущем знать не будут, а это значит, что когда я поеду с Леликом к месту аварии, меня никто не сможет забрать в будущее. Я вернусь в общагу и займусь своими делами. Это тоже вариант. Если я все-таки вернусь к себе и пойду сдавать анализы, значит, они меня украдут из Кичигинского леса, следовательно, могут и еще один раз украсть после моего возвращения, подумал Отец. А мне это нужно, как зайцу балалайка. Если, предположим, Дэн все-таки находится у цватпахов, мне предстоит это выяснить, и если он там– забрать. Тогда я точно никуда не пойду, и пусть катятся все в мире парадоксы в преисподнюю, мне до этого нет дела. А если Дэна нет у этих пингвинов? Что тогда?
Отец задумался. Если у цватпахов нет Дэна, значит он где-то еще, поэтому его нужно будет найти. Все просто, как день. Вот дела. Все решится, когда я разведаю у цватпахов про все эти дела. На том и порешили. Если у них нет Дэна, там будем думать, если Дэн все-таки у них, вопреки рассуждениям Трибуна, тогда я его забираю с собой домой, и никакого банка спермы. Все! Решено!
От души заметно отлегло. Отец откинулся на спинку кресла, которое зажужжало под нижней точкой опоры. Включились микродвигатели, изменяя форму кресла под новое положение пилота. Жить хорошо. Отец даже потянулся от удовольствия, сознавая, что скоро он поставит финальную точку в этой безумной феерии. Предположить, что Трибун мог ошибиться и выработанный план не сработает. В жизни бывает всякое. Предположим, автоматика спасательного шлюпа сможет посадить маленькую летательную машину на планету. Что будет дальше? С чего нужно будет начать? Как внедряться к этим еще малоизученным пингвинам? Отец нахмурился. Снова проблемы навалились на него с каким-то циничным прагматизмом. Система цватпахов уже близко и по шкуре побежали маленькие противные мурашки, от которых в спине становилось щекотно и суетливо.
Тут машину здорово тряхнуло. Отец даже немного сполз с кресла. Тяжелый монтажный скафандр не располагал к быстрым движениям, благодаря этому Отец не просто не вылетел с кресла, но, к своему дикому удивлению, даже не разбил голову. Он опасливо бросил взгляд полный тревоги и сомнения на приборную панель, на которой вспыхнули индикаторы работы двигателей. Слава Богу, подумал он, что не метеорит какой-нибудь шальной, затем приказал бортовому компьютеру откинуть с носового иллюминатора светофильтры, чтобы воочию следить за происходящим. Не успели светофильтры умерить свою непроницаемость, как по глазам, привыкшим за неделю к тусклому освещению сигнальных и габаритных огней, полоснуло ослепительным синим светом, бьющим из дюз боковых двигателей.