Утро настало незаметно. Сначала была ночь, а потом бабах! И пришло утро. Стало светло и радостно. Отец открыл глаза и осмотрелся. Он сначала не сообразил, что чего-то не хватает. Затем, мгновение подумав, вспомнил глухонемого бородача, который своим храпом буквально с полусвиста поднимал весь вагон. Никто ночью не пытался захрапеть. За всю ночь Отца никто не потревожил. Странник поднялся на локте и посмотрел вниз, напротив, где на нижней боковой полке лежала, свернувшись калачиком под белой простынею, старушка. Немого нигде не было. Матрац его был аккуратно свернут, постели и вещей не было. С немым вопросом Отец наклонился вниз, надеясь встретиться взглядом с Палычем. Тот будто и не спал. Он понял сразу, чего желает знать Отец:
–Он утром сошел с поезда. Так что можно поспать еще, а то я в последние несколько суток что-то устал.– Улыбнулся Палыч.
–Тебя никто сюда не звал.– Парировал Отец.
Напротив, на нижней полке зашевелились молодые супруги, разбуженные диалогом соседей, и тут же кинулись лобызать друг друга.
–Никак к твоему хамству привыкнуть не могу,– проворчал Палыч.
–Надеюсь, тебе не придется.– Сквозь зубы процедил Отец.
Как здорово, что глухонемой сошел. Можно было бы предположить, что его скинули с поезда страждущие расправы мужики в дальнем конце вагона, однако мало вероятно, что сделать это они смогли в полной тишине и стоического молчания немого. Провидение все-таки сжалилось над целым вагоном невинных душ и отпустило бородача невредимым восвояси. Что ж, хоть кому-то повезло. Хотелось бы, чтобы, наконец, повезло и Отцу.
Странник одной рукой залез в свою куртку, которую предусмотрительно заложил себе за голову. Документы и деньги были на месте. Денег стало меньше после покупки билета до столицы, однако их было все еще много. Паспорт– тощая книжечка, которая еще не была испорчена казенными печатями в страницах «дети» и «семейное положение», грела душу. Он знал, что гостей Москвы не любят без документов, каждый голодный блюститель порядка был вправе остановить и задержать любого, кто не имел при себе этого самого серьезного документа. Тетушку найти было бы не сложно. Он знал, что от остановки метро «Югозападная» нужно было проехать на маршрутке до Матвеевского рынка, а там уже и рукой подать. Отец ни разу не был в стольном граде, но знал, что владея русским языком и его вариантами, он смело доберется до тетушки. Лишь бы она не сменила место жительства. Тогда ее разыскать будет сложнее, но нет ничего невозможного. Сегодня понедельник, прибудет в Москву он во вторник вечером. Сделав поправку на незнакомый город и на сумерки, можно предположить, что к тетушке он сможет добраться не слишком поздно. Остальное дело техники. Опять же, если Палыч все-таки отстанет от него. Кто сможет дать такую гарантию? Уж конечно это не Палыч и, тем более, не Отец. Выманить хитростью из вагона матерого федерала и оставить его на каком-нибудь полустанке не получится. Об этом нельзя даже и мечтать. Что же делать?
–Палыч,– позвал осторожно Отец федерала,– ты мне скажи, когда мы доберемся до Москвы, ты где меня оставишь? На Казанском, или со мной до «Юго-западной» поедешь?
Тут Отец осекся. Это же надо сделать такую промашку. Сам, своим чертовым болтливым языком рассказал о своих планах. Теперь, когда он рассказал о своих планах, его будет можно выследить, не прибегая к уловкам и хитросплетениям теории вероятности.
Палыч, казалось, не заметил оплошности Отца. Он, не открывая глаз, сказал:
–Только из вагона выйдем, ступай куда хочешь, меня это не интересует. Хоть в Париж, хоть на Южный Полюс. Меня мои люди заберут и все.
–А сколько народу за тобой придут?– Спросил Отец, все больше оживляясь.
–Я не знаю.– Пожал плечами Палыч.
–Ну, а обычно сколько приходит?
–Нисколько.– Палыч приоткрыл один глаз и недоверчиво посмотрел на Отца.– Когда тебя забирали, сколько народа было?
–Нисколько. Просто взяли меня и все тут.
–Я ответил на твой вопрос?– Усмехнулся Палыч не весело.
–Мне кажется, это я сам на него и ответил.– Проворчал Отец.
–Какая разница. Сам или твоими устами отвечал я. Я буду ожидать отправного момента в условленном месте и времени. Остальное– дело техники. Мои парни щелкнут темпоральным реле, и прощай Отец, прощай двадцать первый.
–Может, кто-то и будет следить за твоим отправлением?– Недоверчиво спросил Отец.– Ну, чтобы увериться в успехе?
Отец хотел своим нехитрым вопросом узнать, есть ли еще кто-нибудь из федеральной службы в этом времени.
–Может и будет. Мне какая разница? Я отправлюсь домой. Остальное не важно, в крайнем случае, мне не нужно это знать. Вот и все.
Нет. В Москву тоже нельзя, подумал Отец. Слишком много неизвестных. Что будет, если я прибуду в Москву? Точно ли меня никто не хлопнет, стоит мне прибыть на Казанский вокзал? Точно ли, что за мной не будет слежки, если я все-таки решусь попасть в столицу? Ни на один вопрос нельзя получить утвердительный и положительный ответ. Ведь зачем-то Палыч отправился с Отцом в поезде. Безопасность космического скитальца– аргумент крайне не убедительный. Отец пересек всю солнечную систему в небольшом пассажирском каре. Пересек целый рукав галактики до Цватпы минуя транспортные порталы, он прыгнул во времени на еще не испытанной установке, при этом успел побывать в гиперпространстве. За все это время никто не сделал и маленькой попытки обеспокоиться о его безопасности. А тут нате, в родном двадцать первом веке ему не дают проехать в поезде до Москвы. Чушь. За этим что-то кроется.
Отец окончательно для себя решил, что в Москву он не поедет. Бог с ней, с тетушкой. Она не знает о планах Отца, она его ждать не будет, а, следовательно, не будет и волноваться. Отец сойдет на каком-нибудь перроне, о котором и сам ничего не будет знать. Там уже будет видно. Еще посмотрим, из чьих прокладок чай слаще будет.
За окном окончательно рассвело. Солнышко пряталось за хмурыми серыми тучами, не смея казаться на люди. Поезд снизил скорость. Видимо, скоро должен быть крупный город. Проводницы закрыли туалеты, громко объявляя, что поезд входит в санитарную зону. По вагону пронесся слух, что подъезжаем к Самаре. Вагон стало болтать сильнее. Немыслимая путаница рельс и шпал распутывалась, ведя состав к старому русскому городу, в котором жило много людей. Прошло минут сорок, прежде чем состав остановился. Проводницы объявили получасовой перекур. Пассажиры пришли в движение, собираясь выйти на простор, чтобы там перекурить и обменять свои купюры на знаменитый самарский шоколад и копченого жереха. На перроне уже засуетились старухи разодетые по-зимнему в цигейковые полушубки и серые вязаные шали, держа в руках огромные связки ароматной копченой рыбы и стопки коробок с шоколадными конфетами, громко рекламируя свой товар:
–Подходи честной народ. Рыбка, свежая рыбка. Недорого, совсем не дорого.
Другие кричали:
–Шоколад, Самарский шоколад. Тает во рту, а не в руках. Очень свежий и очень сладкий. Горький шоколад, Самарский шоколад.
Было похоже, что из одного пруда достают свежего жереха и свежий шоколад. Старухи усердно махали связками рыбы и коробками, лавируя меж других торговок и лотков, разложенных на пластиковых коробках, на которых были расставлены пиво, сигареты и, конечно, пирожки.
Отец быстро оделся, завязал шнурки и набросил шапку на голову. Он неторопливо оглянулся на свое место, проверяя, не оставил ли он чего. Палыч лежал. Он не сделал и попытки остановить Отца или поинтересоваться, куда тот направился. Отец помахал ему рукой и сказал:
–Пока, Палыч!
Палыч махнул в ответ ему рукой и остался лежать на своей полке.
Вот наглец, подумал Отец. Можно подумать, что он уверен, что я никуда не скроюсь. Мне бы его уверенность. Я и сам не знаю, убегу или нет. Скорее всего, убегу. А он и ухом не шевелит. Отец протиснулся по проходу, запруженному пассажирами, и спустился по металлической лестнице на сырой от осеннего моросящего дождика перрон. Он достал пачку сигарет, купленных богатым федеральным агентом, и закурил. Постояв немного, Отец прошелся вдоль вагона до своего окна. Блаженная улыбка мелькнула у него на лице. Палыч сидел у окошка и искал взглядом Отца, выказывая некоторую озабоченность.
То-то же, самодовольно подумал Отец. Куда там, такой важный в вагоне был, куда его уверенность подевалась. Мне стоит только подумать, и я скроюсь в толпе в минуту, а чтобы меня догнать, Палычу потребуется несколько минут на одевание и выпрыгивание из вагона. За это время можно пробежать по подземному переходу до стоянки такси, а там уже его ни за что не догнать. На что он надеется? Быть может, он что-то знает?
Наверное, Палыч что-то знал, поскольку, найдя взглядом Отца, он сразу обмяк и успокоился, будто был уверен, что теперь Отец с ним связан нерушимой нитью его взгляда. Отец стоял напротив окна и думал. Он думал про то, что в Самаре ему точно делать нечего, что он здесь никого не знает. Здесь негде ему остановится, если не считать гостиницы. Но на его деньги, он сможет там существовать, лишь, несколько дней. Это не годится. О Самаре он знал, что это большой и красивый город, и что там есть шоколадная фабрика. Все. На этом его познания заканчивались. Будь у него компьютер и база данных, он, может быть, и нашел себе способ существования и в Самаре, но компьютера не было.
Чтобы посмотреть на реакцию Палыча, Отец внезапно кинулся к подземному переходу, ведущему в город. Добежав до него, Отец, прячась за угол, остановился и осмотрелся. Палыч сидел возле окна и ни сделал и попытки броситься за Отцом. Что-то не так. Значит, Палыч уверен, что Отец не скроется от него. Это так же значит, что дело и не в безопасности. Сейчас, когда Отец без присмотра своего bodyguard, он очень уязвим, сейчас его может обидеть любой скинхэд или террорист. Но ни тот ни другой не спешили красть или убивать звездного скитальца. Они даже не подошли к нему и не предложили ему прокатиться за город.
Отец закурил еще одну сигарету и медленно поплелся к вагону. Палыча в окне уже не было. Отец про себя улыбнулся. Видимо все-таки он бросился в погоню, решил Отец. Потеха. Сейчас докурю и вернусь назад. Каково будет его удивление, когда он меня увидит? А быть может и не увидит? Может он решит продолжить поиски Отца в Самаре, тогда можно будет спокойно ехать в Москву до тетушки? Это было бы здорово, если бы Палыч остался в Самаре. Тогда не нужно будет изобретать велосипед и выманивать его наружу, если он сам уйдет. Отец бросил свой окурок и поднялся в вагон. Удивляться пришлось не Палычу, а Отцу, когда он увидел своего провожатого лежащим на своей нижней полке с раскрытой газетой в руках.
Отец, не обронив ни слова, разделся и устроился на своей верхней полке над Палычем. Оба хранили молчание. Поезд тронулся. Шевеление в вагоне постепенно прекратилось. Воцарилось обычное молчание, которое и можно только услышать в поезде, следующем более одних суток. Наконец Отец не вытерпел и спустился вниз к Палычу.
–Ты же за мной приставлен!– Сказал он с негодованием.– Почему ты со мной не пошел?
–Там холодно на улице. И я не курю, если ты не заметил.– Спокойно проговорил Палыч, не отрываясь от газеты.
Отец осторожно убрал широкий лист в сторону, и посмотрел в глаза федералу.
–А если бы я убежал?
–Но ты же не убежал, так чего ты кричишь?
Спокойствие Палыча начало действовать на нервы.
–А если бы со мной что-нибудь случилось?– Чуть не закричал Отец.
–Не случилось же ничего.
–Знаешь что, пошел ты …– Сказал Отец и забрался на свою полку.
Нужно было все-таки уйти от него в Самаре, подумал Отец. На следующей остановке точно сойду. Мне он надоел, хуже редьки. Всю жизнь испортил. Возле общаги крутился, жить мешал, у Брусова в дверь стучался, даже поспать толком не дал. Теперь тут. Главное, что из него ничего не вытянуть, если он сам не захочет. Ну его…
Отец отвернулся и несколько часов пролежал на боку. Ему показалось, что он даже подремал. Поезд катился дальше, останавливаясь на маленьких станциях, ссаживая и подбирая пассажиров, затем снова следовал. Отец был рад и этому. Он лежал и отдыхал. У него, как бы ни хвалился Палыч, последние несколько дней тоже были насыщенными. Если вспомнить, то он около трех суток назад тоже был, черти знают, в каком времени у цватпахов. Он собирал наспех установку, затем прибыл сюда, домой, в свое время. Потом очень долго мерз и хотел есть. Так что Отец тоже на боку не лежал. Зато сейчас у него есть это самое время, чтобы отлежать бока.
Отец вспомнил, что сегодня, как проснулся, он еще ничего не ел, только вот аппетита не было. Даже запах копченого жереха его нисколько не возбудил. Странно. Наверное, аппетит исчез от гиподинамии, с которой Отец был неразлучен весь сегодняшний день? Скорее всего, это так.
За окном уже потемнело. На наручных часах молодого супруга, что сидел теперь напротив Отца на нижней полке, было семь. Немного спустя, было восемь. Затем девять, десять. Поезд стал замедлять свой бег. Приближался какой-то городок. Все. Отец решил, что здесь-то он и уйдет от своего надзирателя.
–Рузаевка.– Послышалось от проводниц.– Стоим десять минут.
Рузаевка, так Рузаевка, подумал Отец. Какая разница. Значит, если судьбе будет угодно, он сойдет здесь. Он спустился со своей полки, в последний в этот день раз, оделся, завязал шнурки, накинул шапку.
–Пойду, покурю,– кинул Отец Палычу, особенно не рассчитывая на ответ.
Палыч лениво посмотрел на Отца и сказал:
–Отец, меня зовут Виктор Петрович.
Отец еще на секунду задержал на нем взгляд, осмотрел в последний раз своих любвеобильных соседей, милую старушку, которая подобрав ноги под себя, сидела на своей полке, облокотясь спиной о стенку, и вышел прочь. Виктор Петрович ни сделал и движения, чтобы его остановить.
Что ж, подумал Отец. Пусть расставание будет без скандалов. Прощай, Палыч, то есть, Петрович. Он спустился на перрон незнакомого города, о существовании которого не знал до последней минуты, достал сигарету и закурил. Морозный вечер заставил его вегетативную нервную систему кинуться в дрожь. Он снова не знал, что ему делать и что его ждет. От неизвестности сигарета показалась еще вкуснее. Своим ароматом он немного успокоила Отца. Он подошел к окну, в котором появился федерал. Петрович дунул на стекло, и на запотевшем пятне вывел пальцем: «Виктор Петрович». Писал он слева на право, чтобы Отцу, стоящему за окном, было удобно прочесть.
Петрович, так и пусть Петрович, мне-то какое до тебя дело, подумал Отец, Бог даст, я тебя больше никогда не увижу. Отец стоял и покуривал ароматный табак.
Проводницы, глядя на часы, подняли железные лестницы и приготовили желтые флажки. Петрович не выказывал никакого беспокойства. Он спокойно сидел у окна и следил за Отцом. Поезд тронулся. Отец ожидал, что федерал кинется, начнет спешно одеваться и бросится с движущегося поезда. Но нет. Он сидел и смотрел. Отец широко улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка была по возможности более нахальной, и театрально замахал рукой, привстав от нетерпения на носочки. Палыч тоже осклабился, всем видом показывая, что он рад отделаться от своего несносного попутчика, и с деланной веселостью замахал рукой. Отец приложил ладонь к предплечью, таким образом, провожая федерала. Он старался, чтобы последним, что увидит агент в Рузаевке– недвусмысленный жест, отражающий его, Отца, к нему отношения.
Поезд укатился вдаль, в черноту наступающей ночи. Отец немного постоял на перроне, затем, осмотрев низкое одноэтажное здание Рузаевского вокзала, отправился к переходу, ведущему в город над железнодорожными путями. Он остановился на площади, довольно милой и аккуратной. По обыкновению на площади стоял памятник какому-то мужику. Может Ленину, может еще кому из его окружения. Отец не стал акцентироваться. Площадь окружали чистенькие многоэтажки. На площади около вокзала стояло несколько желтых такси. Вот на них то мы куда-нибудь поедем, подумал Отец и двинулся к машинам. Проходя мимо ларьков, которых здесь тоже было множество, Отец от неожиданности остановился, увидев мужика, покупающего свежие газеты. Тот нехотя подошел к Отцу.
–Прокатимся, Отец?– Мужик кивнул в сторону такси.
–Как ты сказал, тебя зовут?
–Виктор Петрович.
Часть 3
Будущее и прошлое
Глава 1.
-Ты же уехал в Москву?– С огромным удивлением спросил Отец.
–Как уехал, так и вернулся. Поехали, машина ждет.– Сказал Петрович, который чуть менее пятнадцати минут назад еще был Палычем.
–Слушай, я же тебя только что проводил. Ты ехал в поезде, я тебе помахал рукой…– Отец был вне себя от удивления.
–Сказал же, вернулся. Доехал до Москвы, вернулся к себе, в федеральной службе доложил, что ты сошел с поезда в Рузаевке. Чего непонятного?– Федерал взял Отца за руку.
В его глазах уже блестел холодный огонек. Былого равнодушия не было и следа.
–Ты же сказал, что от меня отстанешь.– Взмолился Отец и сделал слабую попытку высвободиться.
–Я сказал, что за тобой в Москве слежки не будет. Но ты же не поехал в Москву, так чего же ты тогда тут комедию ломаешь? Поехал бы в столицу, был бы свободен.
–Ты все время мне лгал. Ты и не собирался меня отпускать. Что ж, теперь ты меня убьешь?
–Не говори глупостей. Хотел бы я тебя убить, сделал бы еще там, возле общежития. Теперь ты вернешься назад, к нам.
–Не говори глупостей.– Передразнил федерала Отец, стараясь вырваться из цепких железных рук.– Делать мне больше нечего. Хочешь, меня лучше здесь аннигилируй.
–С радостью. Ты у меня уже в печенках сидишь. Только, знаешь ли, не могу. Приказ другой.
–Так значит, у тебя задание меня вернуть?– Спросил Отец.
Рузаевское небо сыпало мелкой водяной пылью, которую разбрызгивало с завидной щедростью. Было сыро и холодно.
–Вернуть.– Повторил Петрович.
–А какого лешего ты передо мной комедию ломал? Почему не взял возле общежития?
Федерал тащил Отца железно и аккуратно к стоявшей невдалеке желтой «Волге» с черными шашечками на боку. Отец выкручивал руки, стараясь освободиться, но все попытки были тщетными. Федерал не ослаблял и не усиливал хватку, а лишь держал настолько сильно, чтобы не упустить Отца, и настолько слабо, чтобы не случилась ишемическая гангрена конечности.
–Ты должен был сделать несколько важных шагов. Если бы ты их не сделал, то поверг бы континуум в темпоральный кризис. Этого допустить было никак нельзя.– Сказал федерал спокойно.
–Какие шаги?– Отец старался тянуть время, чтобы постараться запутать федерала, или втянуть его в полемику, чтобы потом, воспользовавшись замешательством скрыться. Федерал игнорировал все его попытки, лишь неукротимо тащил его к такси.
–Банк спермы и поездка в Москву.– Процедил Петрович.
Желтая машина все приближалась. Петрович шагал медленно, но верно, увлекая за собой звездного странника.
–А в Москву, зачем нужно было ехать?
–Это не я, а ты решил в Москву ехать. Из-за тебя мне пришлось еще трое суток возле «Юго-западной» слоняться.
Да, подумал Отец. Вот дела. От этого агента ничто мимо ушей не проходит. Казалось, что он не заметил, как Отец проговорился про «Юго-западную», однако практика показывала другое. Федерал не только ничего не пропустил, но и сделал несколько замечательных выводов, в результате которых, Отец и попался.
–Но, если бы ты меня не стал подстегивать, я бы не собрался ехать в Москву, так что это ты меня заставил отправиться в столицу.– Запротестовал, было, Отец.
–Может, я тебя и подстегивал, только в Москву собрался ты, а не я.– Холодно ответил федерал. А потом добавил.– Ты сам в базе данных нашел сведения, что ты отправишься в Москву, или я не прав?
Отец действительно нашел эти сведения, только говорилось, что Отец до Москвы не доедет. Все правильно. Отец не доехал до Москвы. Он сошел в Рузаевке, а в Москву отправилось его пустое место. Все сходится. Федерал, значит, отправился в поездку с Отцом, чтобы проследить, на какой станции сойдет путешественник во времени. Поэтому ему было все равно, сойдет он в Самаре или в Рузаевке, или еще где-нибудь. Точно. Никакой охранной миссии и не было в помине. Это была лишь разведывательная операция.
–Так ты просто смотрел, где я сойду?– Отец решил проверить свою догадку.
Петрович кивнул. Они подошли к машине. На площади не было ни единого человека. В это промозглый осенний день не нашлось и единого гуляки или провожающего. Петрович открыл заднюю дверь «Волги» и втиснул Отца. Отец закричал, что было мочи, стараясь привлечь внимание народа, но крик так и остался гласом вопиющего в пустыне. Отец решил обратиться к водителю такси с просьбой освободить его из лап мерзкого похитителя, или на худой конец, вызвать милицию, на что водитель такси, моложавый мужик, ответил:
–Отец, чего ты кричишь, как потерпевший. Видишь: нет никого, только глотку сорвешь.
Ясно. Это тоже федерал.
Отец покорно сел на сидение, Петрович влез вслед за ним. Водитель не спешил заводить мотор, только коротко кинул взгляд на наручные часы и сказал:
–Рано еще, постоим.
–Слушай, что я из тебя все тяну. Сам расскажи, что ты как маленький.– Взмолился Отец.
–Ты уже и сам все понял. Только ты слез на Рузаевке… то есть здесь, я отправился в Москву. Хоть отдохнул сутки от тебя. Знаешь, столько ты мне нервов попортил. Там меня забрали назад. Я доложил, что ты во столько-то и столько-то, тогда-то и тогда-то слез в Рузаевке. Пока в оперативке разрабатывали план твоего…– Петрович усмехнулся в нос и продолжил.– … задержания, меня, на всякий случай, отправили на «Юго-западную», чтобы ты не просочился между делом. От тебя всякого ожидать можно. Затем я вернулся, отдохнул денек другой и отправился сюда. Я здесь уже несколько часов прохлаждаюсь, тебя жду.
–Так, значит, меня и не думали отпускать? Я правильно тебя понял?
–Отец, ты такие вопросы детские задаешь. Ты думаешь, что можно вот так просто путешествовать по эпохам. Меня, если тебе интересно, двадцать пять лет к этому готовили, чтобы я дел всяких не натворил. А ты вот так просто захотел побывать в будущем и с тем остаться жить? Ты просто наивный сопляк. Не мне решать, как с тобой следует поступить. Я бы тебя, ей Богу, аннигилировал к чертям и прах твой по галактике развеял. Но от меня это не зависит.
–Ясно. Федералам верить никогда нельзя было. Что в мое время, что в твое. Кричали мне там, у Цватпы, вернись, дорогой, мы тебя сами отправим. А стоило мне самому вернуться, так вы на попятную… Пошли вы все с вашими моралями и устоями. Козлы.– Отец отвернулся к окну.
Он осторожно попробовал открыть дверь, но ручка не работала. Федералы свои операции готовят хорошо, и такой промах, как работающая дверная ручка– не в их манере.
–И что мы сейчас будем делать?– Спросил Отец тихо.
Тени сгущались. Нехорошее предчувствие овладело странником. Тот федерал, по большей части равнодушный, и уж точно не злобный, куда-то подевался, и ему на смену пришел расчетливый стремительный агент федеральной службы темпорального отдела. Он сидел рядом и собой излучал спокойную холодную решимость и беспрекословное подчинение долгу. Отцу стало неуютно рядом с этой машиной, посланной на его поимку.
–Что делать?– Переспросил федеральный агент.– Сейчас мы отсюда уедем, для начала.
Он тронул легонько за плечо водителя, и тот, поняв смысл этого жеста, привел машину в действие. Желтая «Волга» заурчала и медленно тронулась. Тусклые желтые фонари отражались в холодных черных лужах, уже успевших образоваться от моросящего дождика. В свете фар казалось, что небо затянуто серебряными нитками паутины, такой воздушной, что даже касание света разгоняло их в стороны. Машина двинулась в горку, чуть забирая вправо. Отец от нахлынувшей на него безнадеги потерял всякий интерес к окружающему. Мимо проплыла привокзальная площадь с унылыми лысыми серыми отцветшими газонами, проскочили кварталы многоэтажных домов, которые, не смотря на унылую скользкую осень, были достаточно живописными. Дорога уходила вверх на гору. Отец и не заметил, как маленький городок закончился. Впереди потянулась хмурая степь, едва освещенная Луной из-под низких туч. Справа на обочине дороги появился указатель, согласно которому Саранск находился в двадцати пяти километрах.
–Мы в Саранск едем?– Спросил Отец холодно.
–В Саранск, в Саранск.– Кивнул федерал.
В его голосе сквозили железные нотки, от которых по спине побежали мурашки. Отцу уже не хотелось с ним спорить или язвить. Напуганный жесткой суровостью своего похитителя, странник сидел смирно. Даже вопросы, которые хотелось задать, застревали у него в горле и очень хотелось кашлять.
–Зачем в Саранск? Что мы там забыли?– Проворчал Отец.
–Скоро все увидишь. И девку с клюкой и козла с кочергой.– Сказал федерал.
–Да не дергайся, Отец, никакого горя с тобой не будет. Только будь паинькой.– Кинул из-за спины водитель.
–Ну, к примеру, кочергу я уже увидал…– Проворчал Отец.– А ты бы как на моем месте вел себя? Паинькой?
Последняя фраза была обращена к водителю желтой «Волги». Водитель улыбнулся.
–Не знаю…– Сказал водитель.
–Палыч…– Начал, было, Отец.
–Тогда уж Петрович.– Поправил Отца федерал.
–Петрович, слушай, а почему ты со мной не сошел в Рузаевке, когда со мной ехал в поезде?– Спросил странник.
Вопрос был риторическим, тем более, Отец уже знал на него ответ. Отец хотел, лишь, разговором отвлечься от мрачных мыслей.
–Меня должны были забрать в Москве. Это– первое. Второе– нужно время, чтобы разработать план твоего возвращения. Третье– ты меня просто достал, я хотел от тебя немного отдохнуть.– Сказал федерал.
–Исчерпывающе. Что будем дальше делать?
–Тебе рассказать?– Спросил Петрович вызывающим тоном.
Отец кивнул.
–Сначала ты попытаешься от меня убежать, но у тебя ничего не получится. Хочешь узнать, почему?
Отец снова кивнул.
–Потому что,– продолжал Петрович,– я тебе сейчас сделаю инъекцию, и ты станешь послушный, как теленок.
Петрович достал из своей куртки пистолет-шприц. Отец попытался оттолкнуть от себя назойливого федерала, и пролезть на переднее сиденье, где дверная ручка должна была открыть путь на свободу. Федерал оказался много сильнее и проворнее Отца. Он схватил странника за руку, закрутил ее за спину. Отец взвыл, затем федерал приставил пистолет к шее и выстрелил. Звездный странник почувствовал тонкий, едва заметный укол в шею, затем его сознание затуманилось, все желания пропали, и он повалился на сиденье, не обращая внимания ни на что.
–А потом мы вернемся в наше время и я про тебя, наконец, забуду.– Закончил Петрович.– А пока лежи смирно, чтоб я тебя не слышал даже.
Отец лежал на заднем сиденье, едва прикрыв глаза. Для него осталось лишь молчаливое согласительное созерцание всего происходящего. Он знал, что он– Отец, знал что его похитил Петрович, знал, что скоро они отправятся назад в будущее, только все уже потеряло свой смысл. Ему было все равно, что он– Отец, что его похититель– стремительный оперативник темпоральной службы, что скоро он вернется туда, откуда родом его будущий сын и Рыжая. Ему было безразлично, что он ее по-прежнему любит, и ее нет рядом с ним. Теперь уже все равно. Сейчас Отец обрел новый смысл в жизни. Ему сказано: сидеть тихо, значит нужно сделать так, чтобы его не было даже слышно. Он прилагал все усилия, чтобы оправдать надежды, возложенные на него. Он старался не моргать, чтобы шорох ресниц не побеспокоил всемогущую десницу федерала. Отец старался дышать через раз, чтобы дыханием не нарушить священный покой Петровича. Он не смотрел по сторонам, дабы скрипом глаз не навлечь на себя беду, поскольку сказано: лежать смирно. Он будет лежать, даже если рядом пройдет Рыжая и станет его на коленях молить о прощении. Ему на это плевать, поскольку весь мир смотрит, как он стоит на страже покоя и тишины. Отец слышал, как его обсуждают два федерала, присланных из далекого будущего специально за ним. Он равнодушно пропускал слова мимо ушей, потому что они не несли за собой прямого приказа.
–Ох, и шебутной субчик,– ворчал Петрович.– Ты бы знал, как он мне кишки мотал в поезде. Там и без него было не сладко. Он чуть не избил какого-то несчастного глухого мужика. Мне так стыдно было, что хотелось сквозь землю провалиться.
–Наслышан,– махнул рукой водитель такси.– Говорят, он какой-то алгоритм открыл хитрый. Новичкам всегда везет…
–Слушай, смотри, его свалило жестко. Он еле дышит. Отец, дыши, давай. Трупа нам еще не хватало. Столько времени на него убить…
Отец стал дышать оживленнее, поскольку божественный голос велел ему дышать. Как ему было радостно, что он таким простым движением сможет удовлетворить высокие потребности своего лучезарного господина. Он стал дышать всеми двадцатью четырьмя ребрами, то, вздымая их вверх, к ключице, то, опуская к животу, помогая при этом и себе и священной деснице диафрагмой. Как это здорово дышать, как здорово работать диафрагмой, от чего весь кишечник так и прыгает от восторга.
Мимо пролетел синий дорожный указатель.
–Саранск. Сколько до него осталось?– Спросил Петрович.– Я не посмотрел.
–Пятнадцать километров. Интересно, между городами всего двадцать восемь километров. Нигде такого не встречал. Скоро уже приедем.
Федерал достал из кармана небольшой GPS навигатор, который использовали в двадцать первом веке рыболовы и охотники. Он указывал положение «Волги» и путь, который еще следовало проехать. Оставалось чуть менее трех километров. Водитель притормозил машину и свернул с дороги вправо, на грунтовую дорожку. Машину затрясло сильнее. Дождик немного утих. Маленькие, словно маковое зернышко, капельки уже реже ударялись в лобовое стекло машины. Водитель все больше удалялся от трассы Рузаевка– Саранск. В черноте ночи Отцу не было видно, куда они едут, да это и не имело особого смысла. Он дышал, потому что так хотел высший разум. Он сам ему так и сказал: Отец, дыши. Странник остановил свой взгляд на полу машины, поэтому то, что происходило за окном, он мог видеть только краем глаза, ведь высший разум не дал ему команды смотреть по сторонам и запоминать дорогу. Вот, если бы он так сказал, Отец бы сидел и запоминал. А пока он просто дышал и старался делать все так тихо, чтобы не разочаровать своего всемогущего повелителя.
Водитель подвел машину к старому заброшенному коровнику, стоявшему одиноко в степи. Возле ветхого строения стояло несколько опавших голых берез, которые скрывали за собой обвалившийся забор и задний двор от глаз любопытных. Остановив машину на заднем дворе, чтобы ее не было видно с трассы, водитель заглушил двигатель и вышел из машины. Он обошел желтую «Волгу» и открыл дверь Петровичу, поскольку задняя дверь открывалась только снаружи.
–Выходи,– скомандовал федерал, обращаясь к Отцу, и вышел в ночь.