Столетие французской литературы: кануны и рубежи

Стрижевской) Рембо завершает разрушение силлабического стиха, начатое Верленом, создавая верлибр, то есть стих, свободный от рифмы и каких-либо размеров^[24]:

 
Серебряные и медные колесницы –
Стальные и серебряные корабли –
Вздымают пену –
Вырывают с корнями кусты.
 

«Марина»

Ясновидческая поэзия Рембо, стремящаяся передать через символические соответствия, порождающие эхо произвольных ассоциаций, максимальное ощущение прикосновения к «неизвестному», герметична по форме и труднодоступна для понимания. «Сверхъестественные озарения» Рембо раздвигали границы восприятия, позволяя ощутить за гранью видимого «подлинную» реальность. Недаром поэт сравнивал себя с «искрой вселенского света», «преодолевающего земное притяжение»: «Я сорвал с неба черную лазурь и зажил подобно золотой искре вселенского света» («Алхимия слова»).

Путь ясновидения А. Рембо, прорыва через бессознательное чреват разными возможностями. «Спуск в бездны собственной души, для человека «взыскующего истинной жизни», всегда заканчивается в некой критической точке, после которой, как в «Божественной комедии», нисхождение превращается в восхождение к вселенскому началу (к «Первоисточнику» всех вещей), открывающему душе ее божественное начало». Но Рембо, отринувший Бога, ищет в своей душе лишь невиданное и неслыханное, проникая в ее «материальную природу». Культивируя ощущения, Рембо ограничивает себя опытом конкретного, а потому, погружаясь в «глубины своей психологии», в глубины первозданного и беспорядочных воспоминаний, он обретает не объективное мироздание (голос Вселенской души), а мир собственной субъективности. Он называл себя «искрой вселенского света», стремившегося подчинить словесные наваждения внутреннему ритму мировой души, а оказался не ясновидцем, а визионером. «Искрой вселенского света» можно ощутить себя, лишь преодолев разрыв духа и материи. Рембо этот разрыв довел до крайности; добравшись до дна собственной души, он не ощутил ничего, кроме «морока и ада», что отразилось в его «грандиозном» эксперименте: он не смог преодолеть разрыва между галлюцинаторным потоком сознания и упорным поиском формы и языка символических соответствий. В «Последних стихотворениях» резко меняется тональность. Поэт, мнивший себя «сверхъестественным магом», «силившийся измыслить новые цветы, новые звезды, новую плоть и новые наречия» («Прощай», пер. Ю. Стефанова), ощущает ясновидческий эксперимент как насилие над своей душой и телом. В стихотворениях «Стыд», «Как волк хрипит под кустом» звучит уже не «флейта богов», а покаянная исповедь поэта, выплескивающего свое отчаяние в аллегорических образах насилия, жестокости, расчленения тела:

 
Этого мозга пока
Скальпелем не искромсали,
Не ковырялась рука
В белом дымящемся сале.
 

«Стыд». Пер. В. Орлова

Последнее произведение Рембо – «Сезон в аду» (1873) – это исповедь отречения поэта, осознавшего, что он «поднял руку на самого себя», «хлебнул изрядный глоток отравы», пережив все муки ада: «Тысячу раз будь проклята эта отрава, этот адский поцелуй» («Ночь в аду», пер. Ю. Стефанова).

Метафорой этого самоощущения являются образы скверны, грязи, разъедающей тело. «Вновь мне чудится, что кожу мою разъедают грязь и чума; черви кишат в волосах и под мышками, и самые крупные угнездились в сердце» («Прощай», пер. Ю. Стефанова).

«Сезон в аду» – это прощание с «химерами», идеалами, заблуждениями. Опыт по созданию нового языка и «изменению мира» не удался. Рембо не смог преодолеть разрыва между рациональностью построения и формой спонтанного выражения: «Мы близимся к царству Духа… Мне оно понятно, но, раз я не могу обойтись без языческих словес, мне лучше умолкнуть» («Дурная кровь», пер. Ю. Стефанова).

«Идеальной» поэзии не получилось и Рембо, в силу своего максимализма, навсегда отрекся от литературы. «Теперь мне приходится ставить крест на всех моих вымыслах и воспоминаниях… Я, возомнивший себя магом или ангелом, свободным от всякой морали…, вынужден искать призвание, любовно вглядываясь в корявое обличье действительности» («Прощай»).

Этим новым «призванием» становится торговля кофе и оружием в Северной Африке. В письмах Рембо звучат боль, разочарование, неудовлетворенность. «Идеальная жизнь», как и «идеальная поэзия», не состоялась.

Рембо умер в 1891 году, в марсельском госпитале для бедных, от заражения крови, так и не узнав о своей бессмертной славе.

Несмотря на краткость пребывания в литературе, Рембо совершил переворот в мировой поэзии своими художественными открытиями – созданием ритмической прозы и верлибра, тенденцией к деперсонализации, эффектом «пьяного», галлюцинирующего сознания, отношением к собственному творчеству как к эксперименту, направленному на изменение привычной картины мира (в авангарде начала века это получит название футурологического сознания). Сюрреалисты называли Рембо своим предшественником: «Рембо – сюрреалист в жизненной практике и во многом другом» (А. Бретон). Творчество Рембо – алхимика слова и рационалиста, ознаменовало новый рубеж в литературе конца XIX века – переход от романтизма к авангардистскому эксперименту.