повязки и соски ее грудей вызывающе смотрели в стороны. Командир маленького
гарнизона оценивающе прищурился:
– И чего хотите, а?!
Мужчина, еще ниже склонив голову, хрипло прошептал:
– Только воды, светлый и милостивый воин. Больше ничего....
Джахи раскатисто хохотнул:
– За все в этой жизни надо платить, странник. Я дам тебе воды, если твоя женщина – он
сделал движение губами, как будто хотел ими попробовать сладкую, мягкую виноградину,
– пойдет с нами. Впрочем, я могу и не дать ее тебе, а девку забрать силой. И ты тогда
подохнешь в этой пустыне до следующего утра.
Мужчина почти лег животом на песок:
– На все воля божественного Шу. Пусть идет с тобой. Дай только пить.
Начальник гарнизона презрительно сплюнул. Такой здоровый, а сердце как у трусливого
шакала. Отцепив от пояса полупустую тыкву, в которой плескалось немного воды, Джахи
бросил ее к ногам мужчины:
– На, забирай и пошел вон отсюда.
Мужчина, призывая на голову великодушного воина все блага великих богов Тукана, на
коленях подполз к сосуду, схватил его дрожащими руками, дергая судорожно кадыком, начал пить. Потом, не переставая кланяться, и не бросив даже взгляда на спутницу, отполз
за камни, и оттуда опять донеслось бульканье воды.
Джахи взял женщину за подбородок и чуть его приподнял, заставляя смотреть себе в
глаза:
– Давай-ка собирайся, красавица. Обещаю, в течение многих ночей, да и дней тоже, тебе
не будет скучно.
Воины, сопровождавшие командира гарнизона, захохотали, одобряя его незамысловатую
шутку. Женщина, повинуясь воле Джахи, покорно подняла голову и командир встретился
с ней взглядом. Сладкая и горячая волна немедленно прошла по позвоночнику воина и так
ударила в голову, что у него перехватило дыхание. Затем эта волна, все сокрушающим
потоком вернулась и прошлась по вздыбившимся немедленно чреслам с такой силой, что
командир гарнизона почувствовал в себе что-то древне-жутко-сладкое, превращающее
мужчину в зверя-самца. Самца, готового сражаться за самку с целым миром, а потом, победив этот мир, сразу же овладеть предметом своего вожделения тут же, прямо среди
крови и поверженных тел. Женщина неторопливо поднялась с камней. От ее былой
покорности не осталось и следа. Перед солдатами маленького гарнизона стояла властная, уверенная в себе госпожа, привыкшая к тому, что слуги сломя голову бегут выполнять ее
любое желание по единственному движению брови. Она каким-то образом одновременно
смогла заглянуть в глаза всем воинам сопровождавшим Джахи. Их дыхание сразу
участилось и они, не контролируя себя, схватились за рукояти своих боевых серпов, готовясь вступить в смертельную схватку, каждый сам за себя, за обладание самой
желанной женщиной, которая когда-либо рождалась под светом звезд. Все человеческое, что было нанесено на их личности цивилизацией Тукана, испарилось в один миг под этим
взглядом. Навсегда. Это были уже совсем не люди. Так же как и Джахи.
Женщина плотоядно улыбнулась:
– Я уверена, великие воины, что мне действительно не будет скучно. Но я хочу, что бы вы
пока не убивали друг друга…
Она, покачивая бедрами, не оборачиваясь, пошла к воротам крепости. Рычащей, воющей
сворой, пятеро, что были только что людьми, ринулись за ней.
Внутрь укрепления женщина вступила как завоеватель. Никто не смог избежать ее
взгляда. А она, непонятно чему смеясь, сбросив с себя набедренную повязку, начала
грациозно плескаться в источнике, вокруг которого и была построена крепость.
Свирепо поглядывая на своих соперников, стая бывших людей сгрудилась вокруг, нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, ожидая любого приказа своего нового кумира.
Вволю наплескавшись, женщина из пустыни, наконец, соизволила обратить на одного из
них внимание. Она, нисколько не смущаясь наготы, светясь алебастровой кожей, вышла
из источника, вплотную приблизилась к нему и, касаясь груди воина своими розовыми
затвердевшими сосками, потрепала по щеке:
– Как тебя когда-то звали, хезур?
Тот, в сладком томлении, опустился перед ней на колени:
– Атсу, несравненная.
Женщина задумчиво еще раз провела ему ладонью по щеке, посмотрела прямо в глаза и
хищно улыбнулась:
– Хочешь меня безволосая обезьяна Атсу?
– Больше жизни, прекраснейшая.
– Тогда начинай убивать, Атсу!! Немедленно!!
Она неуловимо быстро повернулась вокруг своей оси, подняла руки вверх и, смеясь, щелкнула пальцами:
– Начинайте убивать!! Вы, все!! Я буду принадлежать тому, кто останется последним!!
Свора бывших людей лишь одно мгновенье стояла на месте. А потом, рыча и воя от
жажды сеять смерть, они свирепо кинулись друг на друга…
Бывший человек, кого когда-то звали Атсу, одним ударом боевого серпа, снес голову
тому, кто был когда-то его родным братом. Но прожил после этого только пять ударов
сердца, упав разрубленным сразу под ударами трех серпов…
А обнаженная женщина, посреди этой вакханалии убийств, все громче и громче ритмично
щелкала пальцами и язвительно смеялась:
– Вы разве мужчины и воины?!! Да я лучше проведу медовую ночь с вашими шлюхами, чем с вами!!!
Через два десятка ударов ее сердца, все рабыни были вытащены за волосы из клетушки, в
которую они от страха забились, и тут же обезглавлены…
В самом центре воющей, уничтожающей саму себя своры бывших людей Марта, теперь
аритмично хлопая в ладоши, внезапно начала танцевать в каком-то пугающем, рваном
ритме. От ее тела стал отчетливо исходить приторный запах давно увядших цветов, зрачки заполыхали янтарным огнем, вытягиваясь в вертикальную черту, и в них
заплескалась жажда крови хищника вышедшего на охоту. Она танцевала Макабре –
«пляску смерти Разума» Первой Матери Великого Дома Ибер, пляску уводящую любе
мыслящее существо в царство сумасшествия вседозволенности…
Макабре была ужасна как первородный грех и как первородный грех безумно
притягательна. Все звериное, что человек прячет даже от самого себя, она вытягивала из
сознания убивающих друг друга вчерашних друзей и братьев, своими движениями. Ее
тело, в обещании запредельного, гадко-сладкого удовольствия, изгибалось так, как
никогда не смогло бы изгибаться тело человека. Каждый жест ее животного танца говорил
стае: «Вам можно теперь все чего вы боялись и стыдились. Ничему нет преград».
Вавилонская Блудница, Сестра Лжи так ее мог бы сейчас назвать жрец еще не рожденной
религии из другого мира, подымая в страхе перед собой крест и, в то же время, до спазма
в чреслах, желая очутиться в объятиях этого создания. Но кто знает, появится ли теперь та
религия, да и сам тот Вавилон, после того, как эта женщина очутилась внутри Шу забытой
крепости? Однако давай не будем заглядывать в Книгу Судеб, читатель. Пусть все идет
свои чередом.
Женщина последний раз хлопнула в ладоши, завершив наконец танец, и медленно, из-под
полуопущенных век оглядела заваленный трупами двор крепости. Сейчас это место было
похоже на скотобойню, где закончили орудовать топорами безумные мясники. К ее
удивлению, тот, которого мать в далекой, не этой жизни когда-то назвала Джахи, по
странной прихоти судьбы остался жив. Весь в крови, опираясь на обломок копья, он, пошатываясь от усталости, спотыкаясь об изрубленные тела бывших подчиненных, подошел к женщине и хрипло произнес:
– Я последний. Ты моя!
Она покорно склонила голову ему на грудь:
– Да, великий воин…
Потом чуть отстранилась, нежно-нежно улыбаясь, неуловимо стремительным ударом
вытянутых в живое лезвие пальцев узкой ладошки разорвала ему брюшину и, сомкнув
пальцы, вырвала печень. Невинно глядя в начавшие тут же стекленеть, но еще живые
глаза Джахи, женщина острыми, совсем нечеловеческими зубами откусила ее кусок, а
потом шутливо подмигнула:
– Нет, милый, я тебя обманула, прости…
А затем с силой, которую нельзя было заподозрить в ее хрупком теле, левой рукой
отшвырнула умирающего на другой конец двора.
Сразу же, вроде как дождавшись завершающего штриха этого карнавала убийств, снаружи, по воротам крепости будто ударил таран. От этого удара, тяжелые ворота с
грохотом слетели с бронзовых петель. Но из пыли и мусора, заклубившихся в пустом
проеме, раздались не победные крики внезапно напавших жителей великой пустыни Ха, извечных врагов Империи Тукан, а лишь ворчливый голос Яра:
– Помощь нужна, несравненная?
Женщина, возбужденно покачивая бедрами, вплотную подошла к своему спутнику, как
бы невзначай касаясь гладким коленом, протянула только что вырванную печень и, целомудренным, щебечущим голосом проговорила:
– Есть хочешь, Яр?
Мужчина вздохнул и укоризненно покачал головой:
– Остынь пока прелестнейшая. Ты же знаешь, пока я сам не захочу, на меня твои штучки
не будут действовать.
Марта похлопала длинными ресницами:
– Ну, хоть попытаться я все же была должна, согласись?
– Несомненно, жена моя. Несомненно. Однако позволь тебе напомнить, что сегодня мы
развлекаться не намеривались. Так что, пора за дело. Все происшедшее должно
напоминать нападение грязных дикарей из пустыни.
Его спутница задумчиво посмотрела на печень, которую все еще держала в руке, потом
решительно ее отбросила и деловито вытерла руки о голые бедра:
– С чего начнем?
Яр обвел двор и помещения крепости оценивающим взглядом:
– Естественно с ослов, ведь за ними мы и пришли. Я займусь ими, провиантом и водой, а
ты собери все побрякушки с трупов. Они нам еще пригодятся.
Ближе к вечеру, когда солнечная ладья должна была уже вести великого Шу на отдых, из
проема, оставшегося от выбитых ворот крепости, вышел небольшой караван, состоящий
из двадцати нагруженных ослов. Ведя первое животное за уздечку, мирно и о чем-то
увлеченно беседуя, шли высокий мужчина с длинными седыми волосами и миниатюрная
женщина. Дойдя до вершины первого от крепости бархана, караван остановился.
Мужчина выжидательно посмотрел на спутницу:
– Отсюда?
Та огляделась и коротко кивнула:
– Да, это самое удобное место.
– Животным не повредит?
Марта с недоумением взглянула на своего мужчину:
– Конечно, им это не повредит. Главное, чтобы они не стояли напротив меня. А теперь не
мешай, сделай милость.
Женщина развернулась лицом к крепости и несколько ударов сердца, склонив голову к
плечу, с любопытством исследователя ее рассматривала. А затем, внезапно, начала петь.
Ее песня тихим, завораживающим шепотом зашелестела над пустыней. Как бы отвечая на
этот шепот-призыв, песок над ближайшими барханами заклубился и быстро потек в
сторону женщины, как послушный пес, спеша на призыв своего хозяина. С каждым
мгновеньем песня-призыв становилась громче и громче и, повинуясь ей, песок буйным,
разрастающимся смерчем завращался впереди создателя. Марта, вдруг оборвав песню, грозно и повелевающе рыкнула. Исполняя этот рык-приказ песчаный смерч, уплотнился
до твердости гранита и все сокрушающим тараном ударил в стену маленькой крепости.
Проломив ее, смерч яростно ворвался внутрь и закружился в экстазе разрушения. Три
оставшиеся целыми стены пошли трещинами и крепость начала проваливаться внутрь
себя.
Когда пыль улеглась, среди барханов древней пустыни лежала просто очень большая гора
мусора…
Позади Марты раздался восхищенный голос:
– Прекрасная работа, несравненная.
Она повернулась к спутнику и чарующе улыбнулась:
– Благодарю, неистовый. Уходим?
– Да, нам пора.
Беззаботно смеясь и толкаясь, они сбежали с бархана, не сговариваясь, подхватили
первого осла из каравана за уздечку, и скоро весь караван исчез среди барханов. И только
взошедший Сотис – самая яркая звезда на ночном небе, мог слышать о чем тихо беседует
эта пара, уничтожившая целую крепость с гарнизоном на древней границе Империи Тукан
и великой пустыни Ха, ради двадцати вьючных животных…
Глава 2
Пять суток маленький караван шел по пустыне на север и почти параллельно западной
границе Империи Тукан. Днем, Яр и Марта, стреножив предварительно ослов, отдыхали
под льняным навесом, предусмотрительно захваченным из разрушенной крепости. А
вечером, когда ладья божественного Шу скрывалась за горизонтом и на небе неизбежно
появлялась драгоценна россыпь из звезд, они опять отправлялись в путь. Женщина
обычно ехала на втором осле, любуясь небесной астральной дорогой и серебряными
волосами спутника идущего во главе каравана.
Но на шестое утро, когда одно из животных наступило своим копытом на пучок высохшей
травы, появляющейся здесь из-за порой додувающих в эти места ветров Великой Зелени, мужчина не стал давать команду на остановку. Он огляделся по сторонам, поднял взгляд
на гаснущие звезды и повернулся к спутнице:
– Мы почти пришли, несравненная. Думаю, когда Шу переплывет зенит, будем на месте.
Поэтому останавливаться не будем.
Женщина, слезла с осла, поправила сарафан пурпурного цвета, снятый ею с одной из
убитых рабынь в крепости, подошла к мужчине сзади, обняла и промурлыкала:
– Как скажешь Яр, как скажешь…
Он ничего не ответил, только легонько коснулся губами алебастрово-белой кисти
спутницы и двинулся дальше, оглядывая с каким-то налетом ностальгии окружающие их
барханы и скалы.
Марта быстро догнала его, взяла за руку и пошла рядом:
– Ты случайно не загрустил, Яр?
Ее спутник неопределенно пожал плечами и указал пальцем на груду красных камней:
– Помнишь дражайшая, из-под них когда-то выбивался ручей, вода в котором была почти
сладкой. Ты поила меня ею из своих ладоней, и каждая капля хмелила сильнее, чем кубок
древнего вина из подвалов моего отца. А на месте этих песков стояли старые фруктовые
деревья, под тенью которых было так славно любить тебя и мечтать…
Женщина отпустила руку спутника и проговорила с еле сдерживаемым раздражением:
– А, по-моему, ты повторяешься. Где бы мы ни были, ты всегда видишь прошлое. Забудь о
нем, неистовый, его больше нет, и не будет.
Яр остановился и со злостью пнул ногой камень из красного гранита. От этого удара
босой ступни мужчины, камень который мог бы лежать в основе несокрушимой
крепостной стены, разлетелся вдребезги:
– Меня просто воротит от этих безволосых обезьян.
Женщина, с силой, необычной для ее хрупкого сложения, схватила мужчину за плечо и
развернула в свою сторону:
– Не ври себе, Яр. Не надо. Тебя воротит не от них, а от их потенциала. Тебе просто
ненавистны их возможности.
Он посмотрел на нее исподлобья и тихо, с затаенной горечью проговорил:
– Это мой мир, а не их. Эта свора может превратить его в помойку, если будет так бурно
развиваться. Мы уже рисовали картины, писали сложнейшие философские трактаты, занимались наукой, ходили Тропой между Мирами, а они еще прыгали с дерева на дерево
и тайком от хищников пожирали падаль. И все это рядом с нами. Надо было их еще
тогда… Вороватые, подлые, ленивые хезуры. И слишком быстро плодятся…
Марта отвела от него взгляд и почему-то вздохнула:
– В отличие от нас…
Он погладил ее по голове и с нежностью в голосе проговорил:
– Все еще вернется, незабываемая. Мы обязательно найдем лекарство от оружия
«последнего дня» Дома Пикчу, изменившего жизненный код женщин наших Домов.
Поэтому ты права. Не время сейчас смотреть в прошлое. Будем жить настоящим и делать
то, зачем сюда явились…
В глазах женщины блеснул победный огонек. Она все-таки сумела встряхнуть своего
спутника:
– Вот и займись. А то скоро только и будешь уметь, что глотки резать и камни ногой
разбивать.
Яр понимающе усмехнулся, но ничего не ответил, взял за повод первого осла в караване, дернул, и они двинулись дальше. Когда ладья Шу действительно начала подплывать к
зениту, перед путниками все чаще стали появляться нагромождения скал, становившихся
все выше и выше. Они со всех сторон незаметно обступили маленький караван, идущий
теперь по узкому, прохладному каньону. Свернув за очередной поворот, тропинка под
ногами мужчины и женщины внезапно закончилась, и они вышли в маленькую долину, не
больше трехсот шагов в длину и ширину, окруженную со всех сторон высокими скалами.
Неведомые строители и архитекторы, когда-то очень хорошо поработали с этой долиной, вложив в нее свою непонятную душу и высочайшее умение. Они построили в ее центре
изящный храм из золотисто-дымчатого кварцита. Пять его тонких, воздушных башен
окружали центральное строение. Все они были увиты резьбой по камню, изображавшей
всевозможные способы любви не только людей, но и людей с различными видами живых
существ. А пять стен самого храма, образовывали пентакль, над которыми возвышался
черный купол. Стены храма были также увиты каменной резьбой. Но на них неизвестные
резчики по камню, изобразили только смерть во всех ее неприглядных видах и
многообразные способы убийства живых существ. Храм неизбежно приковывал к себе
взгляд своей мерзко-сладкой откровенностью, как могут неминуемо притягивать к себе
внезапно старческо-циничные глаза пятилетнего невинного ребенка, или отвратно-
гнустный голос старой ведьмы у девушки, вступившей в полу созревания и расцвета.
Три группы фонтанов по два в каждой, из отполированного малахита, одна перед храмом
и две по бокам, завершали каменный ансамбль. Скульптуры, с вершин которых в далеком
прошлом струилась журчащая голубая вода, стоящие в центре каждого фонтана, были не
менее странны, чем изображения на стенах храма. Это был противоестественный симбиоз
древних хищников и людей. Нет, не тех примитивных симбионтов, которых начали
рисовать люди в Тукане, приделывая людскому телу голову животного. Нет. В этих
скульптурах все было натурально и правдоподобно. Правдоподобной была каждая деталь, каждый штрих, вырезанный резцом талантливого скульптора. И притягательное тело
молодой, красивой женщины, с высокой зовущей грудью, незаметно переходящее в хвост
огромной змеи. И могучий торс разгневанного мужчины в цвете лет, плавно переходящий
в нижнюю часть тела, стоящую на двух трехпалых лапах, каждый палец которых
заканчивался огромным когтем… Это были существа из ночных кошмаров людей, из их
страшных сказок на ночь свои детям. Волей одаренного скульптора закаменевшие
чудовища, готовые в любой момент спрыгнуть с постаментов и ворваться в жалкие
глиняные лачуги на берегах Геона.
Между фонтанами и храмом когда-то были проложены дорожки из гладко отесанных
плит, по обе стороны которых стояли апельсиновые деревья, роняющие тяжелые, оранжевые плоды на белый мрамор. Вся эта композиция из золотистого, голубого, черного, зеленого, белого и оранжевого когда-то лежала как драгоценный,
переливающийся камень на бордовом бархате из окружающих маленькую долину скал.
Но, к сожалению, все это было в невероятно далеком прошлом. Время наложило свою
беспощадную печать на творение неведомых строителей, архитекторов и скульпторов.
Теперь резьба на стенах храма и башен наполовину обвалилась, зеленый малахит давно не
работающих фонтанов потрескался, ослепительно белый мрамор дорожек стал грязно-
желтым. И только апельсины продолжали источать трепетно-зовущий запах жаркого юга.
А среди этого царства запустения бродил и пел свою унывную песню ветер. Песню-
обещание, которое никогда не сбудется…
Яр оглядел долгим взглядом долину и пробормотал:
– Однако я надеялся, что все будет не так плачевно…
Потом раздраженно сплюнул, и больше не говоря ни слова, повел караван по дорожке
ведущей прямо к центральному входу в храм. Апельсины звонко лопались и
разбрызгивали сладкий сок под копытами животных. Марта, совершенно не обратив
никакого внимания на представшее перед ней запустение, ловко, по кошачьи, изогнулась
на спине осла, подобрала несколько плодов с земли и стала их с удовольствием есть.
Подойдя к храму, Яр привязал повод животного, которого вел первым к какому-то
выступу в стене. Затем порылся в кожаном мешке, закрепленном на спине осла, достал из
него четыре масляных светильника, огниво и аккуратно все это завернул в тюк. Подхватив
его левой рукой, правую протянул своей спутнице:
– Прошу, дражайшая.
Она оперлась на его ладонь и легко спрыгнула со спины осла:
– Спасибо, яростный, ты как всегда галантен.
Так и держась за руки, они поднялись по ступеням. Двери храма давно упали от старости
и превратились в труху, поэтому ничто не помешало им войти внутрь.
Главный зал храма встретил их тленом покинутости. Солнечные лучи, попадавшие в зал
через полуобвалившийся черный купол, дрожали в частичках пыли, поднятой с плит
ногами мужчины и женщины. Вездесущие голуби еще вечность назад устроили свои
гнезда прямо под потолком. Они, хлопая крыльями, тревожно начали взлетать, услышав
шаги Марты и Яра, а потом в панике вылетели сквозь пролом в куполе храма.
Мужчина и женщина огляделись. Несмотря на запущенность, невооруженным взглядом
было видно, что главный зал храма был спроектирован прекрасным архитектором, понимающим, что простота может быть изящна и совершенна. Материалом для
оформления здесь стал красный и черный полированный гранит. Пол и стены были
отделаны красными плитами, а напольные светильники, в два человеческих роста, стоящие вдоль стен, изваяны из черного камня. Таким же угольно-черным был и широкий
алтарь, расположенный прямо в середине зала. А по обеим сторонам от него, на
невысоких пьедесталах горделиво сидели два крылатых льва с человеческими головами, высеченными неведомым скульптором из золотисто-дымчатого камня. И лица этих
мифических животных были точными копиями лиц Марты и Яра…
Яр положил на пол тюк и подошел к алтарю. Провел по камню ладонью, брезгливо ее
осмотрел, вздохнул, а потом без всякого почтения взобрался на алтарь, удобно сел и стал
покачивать ногой, с любопытством оглядываясь по сторонам. Его спутница опустилась на
корточки и начала рассматривать человеческий скелет, лежащий перед статуей льва с ее
лицом. Судя по совершенно истлевшей шкуре леопарда, которая на него когда-то была
надета, скелет мог принадлежать жрецу. Марта взяла в руку череп, задумчиво оглядела, зачем-то даже понюхала, а затем пробормотала:
– Я его не знаю.
Она равнодушно отбросила череп, поднялась с корточек, и, глядя прямо перед собой, внезапно властно произнесла:
– Подойди ко мне!
Из-за светильника тут же робко выглянул мужчина в простой набедренной повязке. Он
сразу опустился на колени и пополз на них к Марте. Не доползя четырех шагов, мужчина
уткнулся головой в плиты пола и, застыв в позе полной покорности, еле слышно
проговорил:
– Вы и не могли знать прежнего жреца, божественные. Вас слишком долго не было.
Прошла тысяча разливов Геона с момента последнего посещения вами своего храма.
Силы, радости, крови вам величайшие…
Марта величественно повернулась в сторону незнакомца. За ее спиной неожиданно грозно
затрепетали два громадных крыла будто сотканные из муарового тумана. Все тело
покрылось темно-серым, отсвечивающим тусклым металлом подшерстком, разноцветные
глаза, ставшие совершенно черными, удлинились до висков, зрачки, блеснув
расплавленным золотом, вытянулись в вертикальную черту, а на пальцах ног и рук
выступили несокрушимые блестящие когти:
– Встань и открой лицо, хезур!
Мужчина, не медля ни мгновенья, вскочил на ноги и молитвенно сложил перед собой
руки. Он весь дрожал и покрылся потом от страха, не смотря на прохладу, царившую в
храме. Первая Мать подошла к нему, раня когтями кожу лица, взяла за подбородок и стала
осматривать, бесцеремонно поворачивая голову то вправо, то влево, при этом
настороженно принюхиваясь. Подбородок мужчины был острым, а нос тонким и прямым.
Природа и родители дали мужчине большие глаза с зеленой, переходящей к краю в
черный цвет, радужкой. Прямые, огненно рыжие волосы на голове были не сбриты, а
завязаны узлом на затылке. Но главным был все же его запах. Он для Марты являлся
основной меткой. И это запах говорил о том, что в крови стоящего и дрожащего перед ней
хезура, была и частичка жизненного кода ее Дома. Видно, когда-то в далеком прошлом, воин ее Дома из чистого клана, дал насладиться незабываемыми моментами телесной
любви человеческой самке, что и позволило ей родить плод с новыми способностями. Все
это означало только одно: стоящий перед ней человек был членом одного из грязных
кланов ее Дома. Мельчайшие доли крови ее расы в крови таких людей, позволяли им жить
на две-три сотни разливов реки, называемой ими Геон, дольше, чем обычным людям. Они
становились теми, кого окружающие с боязнью и почтением называли магами,
волшебниками или колдунами, совершенно не понимая природы сил, которыми те
управляли. При этом магами беззаветно преданными своему и только своему Дому. Эх, если бы не проклятое оружие «последнего дня» теперь уже уничтоженного Дома Пикчу, сделавшее женщин ее расы бесплодными, может быть перед ней сейчас стоял бы ее
прямой, с чистой кровью, потомок…
Первая Мать силой воли отогнала эту горькую мысль, плавно перетекла в человеческую
ипостась, ставь вновь просто изящной и миниатюрной женщиной неопределенного
возраста, выпустила лицо мужчины и чуть нахмурилась:
– Почему ты нас не встретил, как подобает, жрец?
Мужчина в набедренной повязке позволил себе облегченно выдохнуть. Его не стали сразу
убивать:
– Я… я испугался…
– Как тебя зовут?
– Уоти, божественная…
– Уоти – это значит «мятежный духом»?
– Да, величайшая – силы, радости и крови тебе.
– Назови свой клан.
– Клан Смотрящих и Изменяющих, божественная. Силы, радо…
Марта поморщилась:
– Сделай милость, Уоти, отвечай коротко, без всех этих славословий и пожеланий.
– Я понял, Первая Мать Великого Дома Ибер.
– Просто мать, если можно, Уоти.
– Да, Мать.
– Нахти, глава твоего клана, теперешний верховный жрец храма Тира?
– Ты говоришь истину, Мать.
– Когда здесь последний раз появлялись люди?
– При мне – никогда. Но у меня хватит сил увести их в пустыню за миражом, отвести им
глаза от долины, не выходя из храма, если я почувствую их появление…
– А при старом жреце?
– Триста разливов Геона тому назад. Он их убил, Мать, задушив на расстоянии. Но это
было только один раз. Дорога сюда трудна и опасна. Да и забыли все давно про храм.
– А почему ты его останки не придал огню?
– Он захотел служить вам и после смерти. Поэтому просил не сжигать его тело, а оставить
в храме …
Яр, до этого продолжавший сидеть и с интересом наблюдавший за происходящим, спрыгнул с алтаря и тоже подошел к жрецу. Тот попытался опять упасть на колени.
Однако спутник Марты, успев схватить его за хвост из волос на голове, заставил стоять
прямо. Приказав жрецу не дергаться, он обошел его кругом, с интересом осматривая, как
покупатель, выбирающий жертвенного гуся:
– Что-то ты какой-то заморенный и худой, Уоти.
– Я много медитирую, божественный. Силы, радо…
Яр, возвышающийся над жрецом на две головы, грозно приподнял одну бровь:
– Отвечай коротко…
– Да, Второй Отец Великого Дома Ибер…
Бровь Яра поднялась еще выше и Уоти торопливо проговорил:
– Я много медитирую, Отец. Стараюсь постичь себя и окружающий мир…
Пробубнив себе под нос что-то вроде – «еще один доходяга-умник вместо воина», Яр
вопросительно взглянул на Марту. Та в ответ пожала плечами, мол, ты целый отец Дома, хоть и второй, вот и принимай мужское решение.
Спутник Марты наставил на жреца указательный палец:
– Вот что ты сейчас сделаешь, Уоти. Возле входа в храм стоят на привязи двадцать ослов.
На них тюки с зерном, маслом, вяленым мясом и вином. Ты, сначала, вытащишь мясо и
плотно поешь, а то на тебя без слез смотреть невозможно. Поешь плотно, это приказ.
Только потом начнешь разгружать животных. Когда их разгрузишь, отведешь на
кормежку и водопой. Источник, надеюсь, не пересох?
– Нет, второй Отец. И под кипарисовой рощей все так же зеленеет трава.
– Прекрасно, Уоти. Когда разберешься со всеми этими делами, в той роще поставишь нам
с матерью шатер, который ты также найдешь в поклаже. Потом обязательно помоешься, а
то несет от тебя как от навозной кучи. И будешь мыться каждое утро и каждый вечер.
Запомни, больше повторять не буду. Медитация предполагает чистоту не только духа, но
и тела. Теперь иди и не появляйся в храме, пока тебя не позовут…
Дождавшись ухода жреца, Яр вернулся к алтарю, снял с безымянного пальца левой руки
простенький серебряный перстень, с печаткой в виде львиной головы, и осторожно, печаткой вперед, вставил перстень в небольшое углубление на поверхности алтаря.
Раздался тихий мелодичный звон, тяжелая каменная плита, на которой стоял алтарь,
приподнялась, а потом плавно и неслышно отъехала в сторону. В образовавшемся
квадратном отверстии на полу храма стала видна каменная лестница ведущая куда-то
вниз. Спутник Марты вернул перстень на палец, деловито развязал тюк, который принес с
собой и достал из него масляные лампы с огнивом. Несколько раз, чиркнув огнивом, зажег фитили у ламп, а затем две из них протянул Первой Матери:
– Пойдем посмотрим, незабвенная, чем мы сейчас располагаем.
Они спустились вниз по лестнице на глубину в четыре человеческих роста и оказались в
круглой комнате, от которой начинались три туннеля. Посреди этой комнаты стоял такой
же, угольно-черного цвета алтарь, как и в храме. Поставив лампы на пол, Яр опять снял с
пальца перстень и повторил с ним ту же процедуру, что и наверху. Снова раздался тихий
мелодичный звон, но на этот раз алтарь даже не шелохнулся. Но это, по-видимому, даже
обрадовало Второго Отца, так как он удовлетворенно улыбнулся:
– Ловушки, пока перстень вставлен – отключены, можем идти спокойно.
Он, поднял лампы и держа их над головой, не оглядываясь, уверенно двинулся в туннель, который начинался по левую сторону от алтаря. Свернув несколько раз и пройдя около
ста шагов, мужчина и женщина оказались в небольшом зале с низким потолком. В
дрожащем свете четырех ламп перед их взором масляно заблестело золото. Оно было тут
везде и во всех видах. На каменных широких и низких столах, на каменных плитах пола, грудами лежали слитки, украшения, боевые маски, оружие, посуда. И все это было
сделано из благородного метала. Сокровища, собранные здесь, были достойны самого
Императора, но Яр равнодушно по ним ступая, повел Марту дальше, в самый конец зала.
Здесь, на трех столах они нашли то, что было им необходимо. Широкие, золотые кольца, которые можно было надеть на предплечье среднего роста человека, тщательно
сложенной пирамидой, достигающей потолка, лежали на одном из каменных столов. На
другом столе, такой же пирамидой, были уложены такие же широкие кольца, но уже из
серебра.
А на третьем столе лежали три десятка каких-то объемистых тюков. Яр, с нескрываемым
нетерпением поставил лампы на предназначенные для них полки на стене, быстро
подошел к столу с тюками, разорвал один и вытащил на свет то, что скрывала материя.