Может быть, американцы очень переживали за судьбу негров, и они воевали, движимые христианской любовью к своим чернокожим собратьям? Но американские историки пишут о том, что большинство аболиционистов, боровшихся за отмену рабства, совсем не любили негров. И они были категорически против их включения в свои ряды. А на конгрессах аболиционистов специально подчеркивалось, что целью движения является отмена рабства как института, но не облегчение участи чернокожих рабов, и, в частности, не укрывательство беглых рабов. Более того, современники отмечали, что нелюбовь к людям не белой расы и расистские настроения были сильнее в северных штатах, где уже жили несколько сотен тысяч свободных негров, чем в южных, где было более трех миллионов чернокожих рабов. И если допустить, что южане воевали за свои материальные интересы, которые могли пострадать после отмены рабства, то за что же воевали северяне, не щадя своей жизни? А ведь они понесли намного бóльшие потери, чем южане.
Ответ на этот вопрос, на самом деле, очевиден. Массовое использование труда рабов в США создавало сильную конкуренцию свободному труду, представляя собой прямую угрозу благополучию и самому существованию большинству белого населения Америки. И хотя число рабов было меньше числа свободных наемных рабочих, но это число продолжало расти, и отнимало все больше рабочих мест у американцев, которых и так становилось меньше ввиду растущей безработицы. То есть, речь шла о несправедливой конкуренции – такой же, какая имеет место сегодня при широком использовании труда нелегальных иммигрантов. Рабство не только усиливало безработицу среди белых американцев, оно еще и подрывало уровень их заработной платы: предпринимателям на Севере страны приходилось ее снижать, чтобы выдерживать конкуренцию со стороны дешевого рабского труда на Юге. И все это не могло не вызывать недовольства и раздражения массы американцев.
Собственно говоря, именно об этом, о несправедливой конкуренции со стороны рабского труда и угрозе благополучию белых американских граждан, писали и говорили американские лидеры. Еще Бенджамин Франклин в XVIII в. писал о том, что наплыв черных рабов лишает работы беднейшие слои белого населения. А в 1850-е годы, когда эта проблема особенно обострилась, на волне аболиционистских настроений была создана Республиканская партия, провозгласившая одной из своих главных целей отмену рабства. Когда ее лидер Авраам Линкольн был избран президентом в 1860 г., и отмена рабства стала уже почти неизбежной, то это привело к провозглашению независимости рабовладельческими штатами на Юге США и к последующей гражданской войне.
Но, как указывает американский историк Р.Дурден, республиканцы думали совсем не о свободе или защите интересов негров, более того, они сами были расистами. Они даже составили план по депортации 600 000 негров обратно в Африку и всерьез собирались его осуществить, несмотря на существенные издержки (100 миллионов долларов) по его реализации. Сенатор-республиканец Вэйд предлагал создать резервацию для негров на американском Диком Западе, а сенатор Дулитл – переместить их всех в Латинскую Америку. Республиканскую партию волновало исключительно благополучие белых граждан и угроза этому благополучию со стороны негритянской иммиграции. Как она писала в своей программе, опубликованной накануне гражданской войны, «существование рабства в любом штате приводит к выживанию из него белой расы, во-первых, поскольку оно закрывает тысячу возможностей получать достойный заработок… и, во-вторых, поскольку любой ручной труд становится унизительным занятием. Можно ли найти что-либо большее, что было бы в интересах человека белой расы, чем обеспечение ему спокойного владения новыми территориями, тем самым положив конец этому преследованию его по пятам бандами негритянских рабов, которые изгоняют его из все новых и новых штатов».
Как видим, высказывания, которые использовали Республиканская партия и Авраам Линкольн, были похлеще, чем лозунги националистических партий в современной Европе. Но цель и тех, и других одна и та же: борьба с несправедливой конкуренцией. Попробуйте в приведенной цитате заменить слово «рабство» на слово «нелегальная иммиграция», а слово «негры» на «нелегальные иммигранты», – и Вы увидите, что ее вполне можно было бы сегодня вставить в программу радикального движения против нелегальной иммиграции.
Таким образом, совершенно очевидно, что миллионы белых американцев во время гражданской войны 1861-1865 гг. сражались и умирали не за свободу негров, как это иногда пытаются изобразить, а ради своего благополучия, и также от безысходности своего существования, которое они надеялись изменить в результате победы над рабовладением. Характерно и то, что указанные события в США, так же как описанные выше события античности, совпали по времени с усилением глобализации. Так, И.Валлерстайн и другие авторы указывают, что она резко усилилась в середине XIX в., когда глобальная рыночная экономика втянула в свою орбиту не только восточное побережье США, но и начала охватывать все новые территории: Индию, Россию, Латинскую Америку, Африку, а также внутренние области США. В отношении США этому способствовали два обстоятельства: во-первых, резкое снижение стоимости водных и наземных перевозок ввиду наступления эры пароходов и железных дорог, и, во-вторых, тот факт, что США поддались британской пропаганде идей свободной торговли и снизили свои импортные пошлины. Так, уровень импортных пошлин в 1857-61 гг., то есть накануне гражданской войны, был приблизительно в 3 раза ниже, чем, например, в 1829-31 гг. Этим не замедлила воспользоваться сильная британская промышленность, которая наводнила рынок США своими товарами. Огромный импорт из Великобритании подрывал развитие слабой в то время американской промышленности и способствовал росту безработицы в США накануне гражданской войны. Не случайно именно в течение 1840-х и 1850-х годов, то есть в период низких импортных пошлин и наплыва британского импорта, в США усилились расистские настроения и движение за отмену рабовладения, сопровождавшееся массовыми столкновениями с противниками аболиционизма и, в целом, ростом социальной напряженности.
Итак, комбинация указанных двух факторов: несправедливая конкуренция внутри страны (рабовладение) и несправедливая конкуренция во внешней сфере (открытие экономики США для импорта товаров из более сильной в экономическом отношении Великобритании), – и создала предпосылки, которые привели к величайшей трагедии в истории США. Характерно, что американская элита извлекла уроки из гражданской войны: она не только окончательно запретила рабовладение в 1865 г., но и резко повысила в течение 1860-х годов импортные пошлины. Причем, урок был усвоен хорошо и надолго: с тех пор правительство США упрямо закрывало свой рынок высокими импортными пошлинами в течение целого столетия (!), невзирая на активную пропаганду и увещевания со стороны своих британских партнеров.
*************************************************************************************
Процессы глобализации, то есть формирования общего рынка, в Европе ускорились во второй половине XVI в. – в течение XVII в., о чем можно безошибочно судить по резкому сближению уровней внутренних цен в европейских странах в этот период. Все это время Европу сотрясали страшные социальные взрывы. Тридцатилетняя война в первой половине XVII в. была, прежде всего, гражданской войной, в которой участвовали массы населения: массы немцев-католиков убивали, жгли и изгоняли немцев-протестантов. То же самое происходило почти по всей Европе. Во Франции, начиная с первой массовой расправы (Васси, 1562 г.), католики также повсюду преследовали и убивали протестантов, наиболее известное событие в этом ряду – Варфоломеевская ночь (1572 г.), за которым последовало еще несколько десятилетий непрерывных гражданских войн во Франции. В Англии в течение второй половины XVI в. – первой половины XVII в. усиливалась социальная нестабильность и учащались крестьянские восстания, и кульминацией стала гражданская война в 1640-х годах, в ходе которой был свергнут и казнен английский король.
С середины XVII в. или с начала XVIII в., когда соответственно Германия и Англия отгородились от европейского общего рынка высокими таможенными барьерами, в этих странах на два столетия наступил социальный мир и спокойствие, которое не могли нарушить даже наполеоновские войны. А вот Францию, которая, как было выше показано, не сделала того же, что Германия и Англия, в частности, не оградила от внешней конкуренции свое сельское хозяйство, продолжали сотрясать социальные катаклизмы. Прежде всего, это проявлялось в непрерывной череде крестьянских восстаний и восстаний городской бедноты. И Французская революция 1789 г. была также лишь кульминацией этого нарастающего социального напряжения. Конечно, она была вызвана целым рядом причин. Но немалую роль в усилении социального взрыва сыграло, по мнению историков, заключение договора о свободе торговли с Англией в 1786 г. Этот договор лишил защиты от внешней конкуренции последние отрасли, которые еще имели такую привилегию. В результате уже в первый год или два после заключения договора Франция была наводнена английскими товарами, примерно 500 000 французов потеряли работу, разорилось 10 000 предприятий. Соответственно, пострадавшие от англо-французской свободной торговли рабочие, ремесленники и мелкие предприниматели сыграли решающую роль в последующих событиях во Франции в 1789-1893 гг., сопровождавшихся массовым кровопролитием и изгнанием из страны французской аристократии. Одним из первых шагов пришедшего к власти революционного правительства была отмена указанного договора и введение жесткого протекционизма во Франции.
**************************************************************************************
Последние полтора столетия прошли в основном под флагом глобализации, за исключением короткого периода в середине XX века, когда глобализация была свернута и все ведущие страны мира проводили политику жесткого протекционизма. Именно этот период, два десятилетия после Второй мировой войны, когда не было глобализации, стал не только единственным периодом роста рождаемости, но и единственным периодом социального мира в странах рыночной экономики. Социологи заговорили об исчезновении пролетариата, превратившегося в зажиточный средний класс. Экономисты выдвинули теорию постиндустриального общества и теорию конвергенции, в которых утверждалось: вот, наконец, мир нашел идеальную модель развития, капитализм движется в сторону социализма, а страны с плановой экономикой понемногу вводят элементы рынка, и скоро везде будет построено идеальное (полукапиталистическое, полусоциалистическое) общество. Даже фильмы 1950-х и 1960-х годов – и западноевропейские, и американские, и советские – совершенно непохожи на фильмы более поздней эпохи: они полны оптимизма, жизнерадостности, веры в добро, справедливость и светлое будущее. Они очень сильно контрастируют с фильмами конца XX в. – начала XXI в., в которых преобладают насилие, жестокость и мрачные предвидения конца света.
**************************************************************************************
Как видно из приведенных исторических примеров, глобализация и свободная торговля приводят к усилению социальной напряженности и обострению социальных конфликтов. Но если это так, и если мы еще раньше пришли к выводу о том, что общее снижение рождаемости – это социальное явление, то совершенно естественно, что глобализация, помимо роста социальной напряженности, вызывает и снижение рождаемости. Впрочем, я думаю, найдутся скептики, которые скажут, что все приведенные выше примеры о совпадении периодов глобализации с периодами роста социальной напряженности и социальных конфликтов – не более, чем случайные совпадения. Поэтому давайте рассмотрим другие последствия глобализации – не в социальной области, а в области экономики, которая мало зависит от чьих-то идей или действий отдельных личностей, а регулируется объективными экономическими законами.
Глобализация всегда вызывает массовые миграции, что объясняется неумолимой экономической логикой – логикой конкуренции и стремлением людей к улучшению условий своего существования. Если исключить отдельные примеры насильственного изгнания по политическим или социальным мотивам, то массовые миграции всегда в истории происходили в эпоху глобализации, и они всегда направлялись из мест, не имеющих конкурентных преимуществ, в места, имеющие таковые. В древности и средние века глобализация обычно вызывала массовую миграцию с севера на юг, что вполне понятно: на юге (в северном полушарии) сельское хозяйство обычно более эффективное и конкурентоспособное в силу лучших природных условий, чем на севере. Как уже выше говорилось, в эпоху античности несколько миллионов римлян и других италиков эмигрировало из Италии в Северную Африку в связи со значительно лучшими там условиями для земледелия. В Китае со 2 г. н.э. по 140 г. н.э., в соответствии с данными официальных переписей, население северных районов страны уменьшилось на 17,5 миллионов человек, а население центральных районов в бассейне р. Янцзы увеличилось на 9 миллионов, что свидетельствует о массовом, чуть ли не тотальном переселении народа с севера на юг в эпоху китайской глобализации.
**************************************************************************************
В условиях глобальной конкуренции, то есть конкуренции между разными странами и территориями, одни априори оказываются в выигрышной, другие – в заведомо проигрышной ситуации. Это хорошо видно на примере Рима и Италии в античности и Скандинавии в VIII-XI вв., когда и римляне, и скандинавы пытались, с бóльшим или меньшим успехом, преодолеть заведомый проигрыш в экономической конкуренции не только путем эмиграции, но и путем внешних захватов или даже тотального истребления своих конкурентов, как это делали римляне. Но выигрывают не только страны, оказавшиеся в более благоприятных климатических условиях, но и страны, имеющие более выгодное расположение с точки зрения торговых путей и транспорта, а также страны, которые к моменту очередного всплеска глобализации достигли наибольшей плотности населения. Классическими примерами такого рода могут служить северная Италия и Голландия, необычайно бурный расцвет которых произошел соответственно во время первой (XIII-XV вв.) и второй (вторая половина XVI в. – XVII в.) фазы европейской глобализации. И та, и другая страна имела в этот период наибольшую плотность среди всех стран Европы, что и определило их ведущую роль. Но в первой фазе северная Италия имела явное преимущество, поскольку была расположена на основных торговых путях того периода – по Средиземному морю к Леванту и караванным путям, проходившим далее на Восток. Это было одной из причин, позволивших ей стать на том этапе центром формирующейся глобальной экономики. А после открытия морского пути в Индию вокруг Африки и открытия Америки местоположение Италии потеряло свою прежнюю роль: она теперь оказалась в стороне от наиболее привлекательных торговых путей, переместившихся на побережье Атлантики. Соответственно, теперь уже прямой выход в Атлантику, а не в Средиземное море стал иметь ключевое значение для успеха в глобальной конкуренции. И эти выгоды привели не только к бурному экономическому взлету Голландии, в одночасье превратившейся в центр глобальной экономики, но и к мощному потоку миграции туда из соседних стран, которая, как мы выяснили, в условиях глобализации всегда направляется в те страны, которые имеют конкурентные преимущества перед другими.
Еще одним следствием или закономерностью глобализации является резко возрастающая экономическая нестабильность и неравномерность развития. Она вытекает даже из самого факта массовых миграций, а также из того, что усиление конкуренции и наплыв новых или более дешевых товаров заставляют население непрерывно пересматривать как свои потребительские привычки, так и свое участие в производстве. В итоге огромные массы людей в ходе миграций или изменения образа жизни в корне перестраивают свое участие в международном разделении труда: в тех отраслях, где они раньше выступали лишь в качестве потребителей, они начинают выступать в качестве производителей, и наоборот. Это приводит к мощным сдвигам в спросе и предложении на многие товары и постоянным и трудно объяснимым изменениям цен. Французский экономический историк Э.Лябрус описал такие процессы, происходившие в течение XVII-XVIII вв. во французском виноделии, в котором в то время была занята значительная часть населения Франции, и которая была отраслью, открытой для глобальной конкуренции. Здесь в течение всего этого периода чередовались длинные фазы подъема и спада, которые иногда длились несколько десятилетий. Причем, в периоды стагнации прибыль виноделов снижалась примерно в два раза по сравнению с нормальным уровнем, и могла оставаться на таком низком уровне в течение жизни целого поколения. Это вело к деградации отрасли, массовым личным трагедиям и росту социальной напряженности. А затем наступал неожиданный и необъяснимый с точки зрения здравого смысла взлет цен на вино и соответственно прибылей виноделов, после чего бурный расцвет виноделия также мог длиться одно или два десятилетия, прежде чем опять начиналась фаза стагнации.
Другим примером может служить зерновое хозяйство. С конца XVII в., когда Англия проводила политику протекционизма в отношении своего сельского хозяйства, у нее исчезли резкие колебания цен на зерно и голодоморы, в то время как во Франции и Испании, не проводивших такой политики, они продолжались и в течение всего XVIII века. Более того, здесь продолжалась стагнация и упадок зерновых хозяйств, а в Англии данная отрасль в этот период бурно развивалась, и страна превратилась в крупного экспортера зерна.
И, наконец, экономическая нестабильность и неравномерность развития в эпоху глобализации касается не только отдельных отраслей экономики и провинций, но и экономического развития стран в целом. За бурным расцветом Голландии в XVI-XVII веках последовал не менее резкий спад и деградация. В начале XIX в. посол Пруссии в Голландии писал, что половина населения Амстердама находится за чертой бедности – то есть живет в нищете. До этого, в XVII веке, такая же судьба постигла прежде процветавшие города северной Италии: Венецию, Флоренцию, Геную. Небывалый подъем экономики, достигнутый Великобританией в XIX в., сменились экономической стагнацией и утратой ею лидирующей роли в мировой экономике в течение всего нескольких десятилетий после перехода в середине XIX в. от политики протекционизма к политике свободной торговли.
**************************************************************************************
Что касается региональной модели развития как альтернативы глобализации, то все исторические примеры показывают стабильность экономического развития стран, развивавшихся по такой модели, обособленно от внешнего рынка. Такое развитие никогда не бывает слишком быстрым: даже США потребовалось целое столетие (1860-е – 1960-е годы) жесткого протекционизма, чтобы вывести страну в бесспорные лидеры мировой экономики. До этого для достижения той же цели Англии потребовалось полтора столетия протекционизма (конец XVII в. – середина XIX в.), а Германии, где эта задача была намного сложнее ввиду политической раздробленности и отсутствия единого емкого внутреннего рынка – два с половиной столетия протекционизма (середина XVII в. – начало XX в.). Но во всех трех приведенных примерах развитие шло неуклонно, без серьезных спадов и кризисов, опережая все страны, развивавшиеся в рамках глобальной рыночной экономики.
**************************************************************************************
Итак, промежуточный вывод, который можно сделать на основе изложенных выше фактов, состоит в следующем. Глобализация всегда означает резкое усиление международной конкуренции, и вследствие этого вызывает целый ряд (преимущественно негативных) явлений в экономике и социальной сфере. К ним относятся: быстрый рост одних стран и территорий на фоне стагнации или упадка других, нестабильность экономической и деловой конъюнктуры, массовые миграции населения, широкое использование недееспособной рабочей силы и ее эксплуатация, рост имущественного расслоения, образование пролетариата и усиление социальной напряженности и социальных конфликтов.
Какой может быть реакция населения на указанные явления? Даже если не принимать во внимание социальные последствия, такие как массовая безработица и рост социальной напряженности, а исходить только из резко возросшей конкуренции и экономической нестабильности, то реакция будет совершенно предсказуемой. В сущности, она будет такой же, какой будет и реакция предпринимателей, о чем выше говорилось: население будет стремиться повысить свою индивидуальную конкурентоспособность. Мы видим, что во все исторические периоды в условиях глобализации предприниматели всегда начинали использовать в широких масштабах недееспособную рабочую силу: рабов, сельских кустарей, детей, нелегальных иммигрантов, что позволяло также резко уменьшить инвестиции в основные фонды (фабричные здания, жилье для рабочих и т.д.), а в целом, таким образом, позволяло свести к минимуму свои инвестиции и обязательства. Это было нужно для того, чтобы при резких изменениях ситуации, что в условиях глобальной экономики является нормой, без проблем и финансовых потерь быстро свернуть производство и открыть его затем где-нибудь в другом месте. Но такие же резкие изменения ситуации и рост конкуренции становятся обычным явлением и в жизни больших масс населения. Приток иммигрантов и конкуренция со стороны недееспособной рабочей силы приводит к росту безработицы среди обычных граждан и к ухудшению условий оплаты их труда. И если население мыслит рационально, а жизнь в условиях глобализации его постоянно этому учит (не научишься, пойдешь ко дну), то оно постепенно начинает все больше следовать данной логике. С точки зрения этой рациональной логики любые постоянные длительные обязательства индивида, особенно по воспитанию детей, являются для него обузой. Если завтра он окажется без работы и захочет найти новый род деятельности или поменять место жительства для улучшения своего положения, то любые такие обязательства будут этому мешать. Поэтому все большее число людей перестают вообще себя связывать узами брака или, даже связав, предпочитают не заводить детей. Или, в крайнем случае, завести одного ребенка, чтобы сохранить относительную мобильность.
**************************************************************************************
Мысль о том, что открытость экономики для внешней торговли приводит к демографическому кризису, не является принципиально новой. В XVIII в. эта идея разделялась или, по крайней мере, была понятной большинству государственных деятелей в Европе. Считалось, что политика протекционизма, или, как впоследствии ее назвали, меркантилизма, способствует сохранению населения, а это именно то, чем в действительности сильны государства: чем больше и гуще население, тем крепче государство. Эта точка зрения получила распространение под влиянием целой плеяды английских писателей (меркантилистов), живших в XVII-XVIII вв.: Хартлиба, Буша, Чамберлена, Гоффе, Чайлда, Мана, Брюстера, Декера и других. Они, в частности, писали, под влиянием событий в Англии в XVI-XVII вв., что следствием свободы торговли является деградация страны и ее населения, и настойчиво призывали к введению системы высоких таможенных тарифов или прямых запретов на импорт. Эти идеи были осуществлены в Англии после победы Английской революции в конце XVII в. Но перед этим страна пережила почти 100 лет непрерывных кризисов и гражданских войн: крестьянские восстания 1620-х годов, гражданскую войну 1640-х годов, смещение с трона и казнь короля, правление Кромвеля и парламента, затем реставрацию королевской власти, новую гражданскую войну и повторное свержение короля в 1688 г. В этот же период взгляды меркантилистов распространились в ряде других европейских стран: в Германии, Австрии, Швеции, где также были введены протекционистские режимы.
**************************************************************************************
Последние двести лет мы живем в условиях непрерывного научно-технического прогресса. Это, безусловно, оказывает большое влияние и на экономику, и на социальные процессы. Вполне вероятно, что научно-технический прогресс и сопутствующие ему тенденции, в том числе урбанизация и рост образовательного уровня, сами по себе способствуют снижению рождаемости. Вряд ли в сегодняшней Европе даже при введении жесткой системы протекционизма и при самых благоприятных обстоятельствах возможно достижение таких уровней рождаемости (6 детей в среднем на одну женщину), какая была в Англии в начале XIX в. Но это и не нужно. При современном уровне развития медицины для обеспечения расширенного воспроизводства достаточно иметь хотя бы 2,2-2,5 ребенка на одну женщину. Изменилась ли каким-то образом в этих условиях зависимость между глобализацией и тенденциями изменений рождаемости?
В 1820-е годы началось резкое снижение импортных пошлин в Англии и введение там режима свободной торговли, и с этого же периода началось снижение рождаемости. К середине XIX в. она снизилась уже до приблизительно 2,3 девочек на женщину. Дальнейший обвал рождаемости начался в конце 1880-х гг., когда Англия утратила свое прежнее огромное конкурентное преимущество перед другими странами по уровню развития экономики, и ее население почувствовало иностранную конкуренцию. К 1930-м годам средняя рождаемость в Англии упала до менее 0,9 девочки на одну женщину – то есть английская нация перестала себя воспроизводить.
Примерно такие же демографические тенденции были и во Франции, с той разницей, что падение рождаемости у нее началось намного раньше. Уже в начале XIX века она составляла в среднем менее 2 девочек на одну женщину. Но падение рождаемости в течение XIX в. – начала XX в. было не таким резким, как в Великобритании, что объяснимо: если Великобритания последовательно проводила политику свободной торговли, то Франция в отдельные периоды (1880-1890-е годы) защищала свой национальный рынок при помощи высоких таможенных пошлин, введенных по ряду товаров.
Изменение понижательной тенденции рождаемости в Англии и Франции началось в 1930-е годы, когда обе страны под влиянием Великой депрессии ввели высокие таможенные барьеры, оградив свой рынок от импорта. Рождаемость сначала стабилизировалась, а затем стала довольно заметно расти. Отмечу, что в Великобритании это происходило в условиях войны с Германией и бомбежек английских городов немецкой авиацией. В 1944 г. она достигла уже вполне нормального уровня – 1,09 девочки, а к 1964 г. увеличилась до рекордно высокого уровня – 1,39 девочки на одну женщину. Во Франции рекордно высокая рождаемость (1,3-1,5 девочки) установилась сразу после войны и сохранялась до середины 1960-х годов. Увеличение рождаемости после войны произошло и в большинстве других европейских стран, в частности, в Германии, как видно на графике.
Но период протекционизма и высокой рождаемости на этот раз длился недолго. Уже в середине 1960-х годов, после так называемого Кеннеди-раунда, ведущие европейские страны резко снизили свои импортные пошлины, и начался новый этап глобализации, продолжающийся до настоящего времени. Это не замедлило сказаться на уровне рождаемости. К концу 1970-х годов во Франции и в Англии она опустилась до уровня 0,8-0,9 девочки на одну женщину, то есть ниже уровня нормального воспроизводства населения. Такие же тенденции рождаемости происходили повсеместно в Западной Европе, так как все эти страны после Кеннеди-раунда отказались от политики протекционизма и перешли к практике свободной торговли. одновременно с Великобританией и Францией. К концу XX века рождаемость в Германии, Италии, Испании снизилась до рекордно низкого уровня – 0,6 девочек (или 1,2 ребенка) на одну женщину. Более высокий уровень рождаемости в Англии и Франции, чем в других странах Западной Европы в последние десятилетия (0,8 девочек), по-видимому, объясняется в основном бóльшим количеством здесь иммигрантов из стран Азии и Африки, которые сильно улучшают показатели средней рождаемости. Но такая иммиграция, если и помогает решению демографической проблемы, то при этом создает другую проблему – в социальной области.
Итак, выше были описаны тенденции и явления, вызывающие экономический кризис в эпоху глобализации: демографический кризис, обнищание массы населения, монополизация экономики. Хотелось бы подчеркнуть, что все эти явления не выдуманы мною, а хорошо известны историкам, экономистам и их свидетелями были все люди, жившие в соответствующие эпохи. Так, именно эти причины, по мнению экономистов и экономических историков, привели к тому, что Великая депрессия 1930-х годов стала действительно «великой», длившейся целое десятилетие и приведшей к беспрецедентной безработице и падению производства. Но экономисты не могут понять, откуда взялись эти тенденции и почему они совпали во времени и в пространстве, поразив все ведущие страны Запада в 1920-е – 1930-е годы. Проведенный выше анализ показывает, что все эти тенденции в большей или меньшей степени наблюдались во все предыдущие эпохи глобализации; они также происходят, как видим, и в последние десятилетия, с конца 1960-х годов, когда началась нынешняя глобализация.
**************************************************************************************
Есть ли альтернатива глобальной модели развития?
**************************************************************************************
В рамках отдельных стран (ряд западноевропейских стран в XVIII веке, США в XIX веке, большинство стран Запада в середине XX века) была реализована такая альтернативная модель – региональная модель развития. Она возможна, когда отдельная страна или группа стран защищают свой рынок системой достаточно высоких таможенных пошлин: исходя из западноевропейского и американского опыта, они должны быть на уровне не менее 30-50%. Причем, сырье, а также товары, которые страна не собирается производить, могут ввозиться беспошлинно. А импортные пошлины на полуфабрикаты и запчасти должны быть ниже тарифов на готовые изделия – для стимулирования в первую очередь производства последних. Такая протекционистская система позволяет, помимо всего прочего, не утрачивать связь с внешним рынком: даже при таком высоком уровне пошлин предприятия все равно будут понимать, что им нельзя отставать от технологического уровня зарубежных конкурентов. Ведь при современных темпах научно-технического прогресса цены на многие изделия снижаются очень быстро, и если местные производители будут «спать», то им не поможет и высокий уровень импортных пошлин. Но именно он позволит им самостоятельно, или, при необходимости, совместно с иностранными производителями, наладить передовое технологическое производство. Ведь для иностранного производителя намного выгоднее будет создать совместное предприятие внутри страны, чем ввозить туда товары, произведенные за границей, которые будут облагаться высокими пошлинами. А значит – результатом такой модели развития будет рост в соответствующих странах собственного производства и занятости, а не та картина, какую мы наблюдаем сегодня, когда собственное производство во всех странах мира вымывается импортом из нескольких стран, и во всех странах, кроме этих последних, растет безработица и нищета.