«Сегодня в 196 странах (перечень стран) не произошло государственных переворотов, наводнений, извержений, землетрясений… На улицах Москвы не столкнулись 2.687.233 машины (перечень и марки машин)… В районе 1045 городов России (перечень городов) не упало 3216 самолётов (общее число пассажиров, членов экипажа, их фамилии)… Причины неупадения выясняются, создано 3216 правительственных комиссий (далее следует 3216 выводов этих комиссий о причинах такого фатального неупадка самолётов)… В столичных подъездах не изнасиловано полтора миллиона старушек… Над Москвой, и под нею, и над Питером, и… (перечень городов) не произошло ураганов, 142 654 106 человек не погибло… 6 164 345 108 человек мира не подцепили вируса Эбола, а также других вирусов (следует перечень имён людей и перечень не подцепленных ими вирусов)… В таких-то городах и странах мира опять не было сегодня взорвано никаких домов, аэродромов, рынков, Пентагонов…» и т.д. Если бы какая-нибудь газета хотя бы раз напечатала ВСЮ ПРАВДУ об окружающем мире, она бы тут же разорилась, ибо она была бы очень толстой, дорогостоящей—и, увы, скучной! Так уж устроен человек, что ему хочется узнать о НЕОБЫЧНОМ.
И вот журналисты обшаривают весь мир метр за метром, и, как только найдут какую-нибудь необычность, отклонение от правильного порядка вещей, —начинают сообщать об этом на весь мир, и все читают и ужасаются. Поэтому и фильмы любят с приключениями, которые в реальной жизни случаются редко. Вы же, отправляясь в путь, или живя в собственной квартире, помните, что жизнь, в общем-то, равномерна и спокойна, и новости о том, что с каждым годом в мире всё больше преступлений, эпидемий, наводнений, взрывов, войн, —не берите в голову. Это означает лишь одно: в с каждым годом в мире всё больше журналистов.
Потрясающе. Казалось бы, совсем небольшой текст, меньше странички, а ощущаешь, как мозги становятся на место. Понимаешь истинную цену и значение так называемых новостей.
Около 80 % людей заходят в телефон в течение 15 минут после пробуждения. Не успев осознать себя в новом дне, они погружаются в рабочие чаты с тревожными сообщениями или листают ленту о том, как живут другие люди. Сегодня нас окружает огромное количество информации, мозг не в силах столько переработать. Нам не нужно столько знать.
Мы объелись новостями. Или, что точнее, обожрались.
К чему приводит подобное обжорство? Вот слова человека, принявшегося активно потреблять эти самые новости.
В очередной раз случилось у нас какое-то экономическое бедствие или внешний конфликт, и, чтобы держать руку на пульсе и быть в курсе каждого последнего слуха каждой выверенной новости, я без конца, с утра до вечера слушал одну из федеральных новостных станций. А потом случилось еще что-то, потом еще, и так меня втянуло в мир новостей. Через полгода я знал уже всех ведущих этой радиостанции, был экспертом по всем вопросам и у меня было вечно поганое настроение, потому что все вокруг было плохо.
А теперь—слова человека, отказавшегося от новостей.
В свое время я начал замечать, что мое физическое состояние напрямую зависит от того, что показывают по телевизору. Это было одной из причин, почему я перестал смотреть его, и он превратился больше в предмет интерьера в моей квартире. И знаете, что скажу? Я действительно лучше себя чувствую! По крайней мере, я могу сам регулировать свое настроение, а не поддаваться всеобщему зомбированию.
А что думают те, кто эти самые новости создают и распространяют?
Работники московского телецентра с гордостью говорят, что их телецентр в сутки сжирает столько электроэнергии, сколько ее вырабатывает Днепрогэс. Представляете эту огромную мощность, эти гигаватты, которые можно направить только и исключительно на изменение сознания граждан?
Нашли чем гордиться. Хотя, если больше нечем…
И что у нас получается? Из-за постоянного и хронического потребления новостей у нас нет времени на то, чтобы подумать об действительно важных для нас вещах.
—Почти каждый пятый мужчина не доживает до пенсионного возраста.
—Да ты шутишь!
—Нет. Почти двадцать процентов мужчин умирают до того, как им исполнится шестьдесят пять лет.
—Невероятно! И очень грустно. Как вышло, что я никогда прежде об этом не слышал?
**************************************************************************************
—Как не повезло всем этим людям, которые копят и копят на пенсию, а потом не получают возможности воспользоваться накоплениями!
—Да уж, это не шутки,– отозвался я.
Понравилось? Нет?
А что вам мешает принять меры? Послать просмотр новостей к чёртовой бабушке и принять меры. Например, заняться своим здоровьем. Укрепить его. Чтобы дожить до пенсии и получать удовольствие от жизни.
Мне кажется, это важнее всяких новостей. И вообще в жизни есть очень много такого, что лучше, чем какие-то новости.
Например, природа.
Хорошо бы почаще понимать, что мы все—дети природы. Особенно хорошо бы это понимать экономистам. А то они во своих теориях природу просто игнорируют.
А ведь природа и экономика тесно связаны. Вот вам всего несколько цитат. Некоторые короткие, некоторые—длинные.
Обычно экономисты исходят из предположения безграничности ресурсов Земли.
Хм. Да ведь достаточно включить здравый смысл, чтобы понять, что ресурсы Земли ограничены.
Увы. Одно дело—люди со здравым смыслом. Другое дело—экономисты.
Не учитывается стоимость природных ресурсов. Природа – непременная и постоянная участница любых социально-экономических процессов, причём её роль в них – первая и важнейшая уже хотя бы потому, что для жизни человека нужны вполне определённые условия по давлению, температуре, газовому составу атмосферы и т. д. Пока они находятся в допустимых пределах, мы их не замечаем. И только когда какие-нибудь природные параметры становятся для нас непригодными, начинаем понимать их роль и соображать, сколько будет стоить возвращение их к обычным значениям. Иначе перемрём все разом.
Но поныне для экономистов природные ресурсы не обладают стоимостью, поскольку в них не вложен труд человека. Они твердят, что стоимость появляется, лишь когда ресурсы перерабатываются человеческим трудом и превращаются в новые формы вещества и энергии. Карл Маркс, рассуждая о потребительной и меновой стоимости товара, сделал вывод. что потребительная стоимость, или благо, имеет меновую стоимость только потому, что в ней материализован абстрактный человеческий труд. И чем больше производительная сила труда, тем меньше рабочее время, необходимое для изготовления изделия, тем меньше овеществлённая в нём масса труда, тем меньше его стоимость. И наоборот, чем меньше производительная сила труда, тем больше рабочее время, необходимое для изготовления изделия, тем больше его стоимость. По Марксу, стоимость пряжи, изготовляемой на паровых ткацких станках, значительно ниже таковой же, но изготовленной вручную. Очевидно, что природная стоимость руды и энергии, из которых сделаны ткацкие станки, не учитывается.
Поскольку данный подход в оценке труда и стоимости продукции сохраняется до сих пор, то получается, что с развитием техники, с ростом индустриализации стоимость единицы продукции убывает, невзирая на то что исчезают природные ресурсы. Доведя эту мысль до логического конца, придём к абсурдному выводу, что, когда планета станет полностью «пустой», жуткое количество миллиардов людей получат наконец-то бесплатную продукцию. Тут-то люди и задумаются: а что делать дальше?..
К тому же, по Марксу, вещь не может обладать стоимостью, не будучи предметом потребления. Если она бесполезна, то и затраченный труд бесполезен, не считается за труд и потому не образует никакой стоимости. Жаль, классик не дожил до изобретения атомной бомбы…
В связи с заметным истощением природных ресурсов экономистам пора посмотреть вокруг и понять, что теорию стоимости, спроса, предложения и цены, их равновесных состояний в социально-экономических системах нельзя строить без учёта этих же категорий в природе. Природу не рассматривают пока даже как равноправного партнёра, а ведь она – определяющая развитие общества система более высокого ранга! Такая самонадеянность не может остаться без последствий. Для аналогии: ребёнок, высасывающий из груди своей матери необходимый ему «жизненный ресурс» и кусающий грудь, сильно рискует остаться без ресурса.
Пора отказаться от мнения, что прибыль, обусловленная природой (естественное плодородие почв, растительный покров и другое), – дармовая. Пора менять взгляд на стоимость продукции, не имеющей «полезности». Понятия «полезный труд» или «бесполезный труд» явно изменили смысл. Любые затраты труда отражаются на состоянии среды обитания и всего общества, и труд бесполезный тоже обладает стоимостью, но – отрицательной. Необходим иной подход к оценке стоимости, а единственный способ точного измерения различных затрат труда – через количество затраченной энергии.
Энергия – объективная и всеобщая мера стоимости любого вида произведённой продукции не только человеком, но и природой. Энергетическая мера стоимости – наиболее полная и точная, не зависящая от времени и конъюнктуры рынка количественная оценка стоимости производимой продукции. При таком понимании не останется вещей, не обладающих функцией «товар», и окажется, что всё сущее на Земле имеет стоимость. Даже воздух, которым мы якобы бесплатно дышим, включает в себя труд человека, в том числе и бесполезный, несущий отрицательную стоимость, кроющуюся в загрязнителях воздуха, и полезный, например, в виде охраны от пожаров и вырубки лесов.
Энергетическая стоимость невозобновляемых ресурсов всегда возрастает, она не может не расти, и это влечёт за собой поднятие цен на все остальные виды продукции. Раньше исчерпаемость ресурсов была не так заметна, а теперь она в системе показателей, определяющих эффективность, «возглавила колонну».
Основа экономики— стоимость. Откуда берётся стоимость сельхозпродуктов? По Марксу стоимость есть вложенный труд. Но если земля родит сама по себе, то выходит, у её продуктов нет вообще никакой стоимости! И Маркс, не мудрствуя, исключает производительность земли из своей научной экономики.
**************************************************************************************
В двадцатом веке, из почти двух десятков нобелевских лауреатов-экономистов, сельхозэкономикой не занимался ни один.
**************************************************************************************
Экономика возникла как результат строгой жизненной логики.
Сначала будущие великие экономисты—Смит, Риккардо, Маркс—долго и продуктивно общались непосредственно с продуктами крестьянского труда: едой, выпивкой, одеждой и пр. обобщив сей опыт, они доподлинно осознали: без полей и садов совершенно невозможно не то что производить товары, но даже заниматься научно-техническими изысканиями. Так в экономике появились две сферы: промышленного производства и сельского хозяйства.
Главное, что удалось выяснить, изучая их связь: 1) без труда крестьян и рабочих товары вообще не родятся, 2) родившись, они становятся ценными и постоянно обмениваются, и главное, 3) при этом они великолепно кормят тех, кто к производству этих товаров вообще ни сном, ни духом. Более того: чем меньше люди участвуют в самом производстве, тем становятся богаче. Этот очевидный парадокс вызвал у учёных массу споров—само собой, чисто теоретических. Вопрос о том, почему непосредственные производители остаются самыми бедными, тоже как-то не получил практического развития в экономике. А посему продолжал решаться спонтанно—в виде восстаний, революций и прочей бузы.
Как совместить счастье одних и спокойствие других? Очевидно, для этого надо изучать жизнь производителя, и в особенности жизнь главного средства производства—земли. Но тут как-то сразу возникли трудности: появились Либих с Тэером, потом фабриканты и Маркс… И учёная мысль сбилась с толку. Ясно было одно: продуктов на земле производится намного больше, чем тратится на их производство. Оказалось, что и в промышленности рабочий производит больше, чем тратит на себя. Излишек, получаемый с земли, назвали рентой. А излишек в промышленности— прибавочной стоимостью. Позже Маркс «исчёрпывающе показал»: прибавочная стоимость создаётся трудом и только трудом. На том и порешили: труд—всему голова, и революции тружеников, значитца, справедливы.
Однако с крестьянским трудом эта теория совершенно не вязалась. Все знали: если «земля не родит»—хоть убейся, хоть умри на поле, ничего не получишь. Просто поразительно, сколько смекалки и находчивости проявили экономисты, чтобы не обратить на это внимания!
А разгадка прибавочной стоимости в том, что она неотрывна от средства производства.
Исследуя ренту, обнаруживаем: стоимость излишка —не результат труда, и не продукт «способности земли», и даже не их сумма. Это произведение фактора труда и фактора средства производства—динамического плодородия.
Рента=k*Фтр*Фпл
Всё стало на место!
Труд крестьянина тем эффективнее, чем выше плодородие земли. И наоборот, земля отдаёт тем больше, чем умнее агротехника. Динамическое плодородие, как средство производства, воспроизводится трудом. И если его не воспроизводить, оно стремится к нулю—и превращает в нуль любой труд. Как жаль, что Маркс до этого не допетрил.
Прибавочная стоимость в промышленности—то же самое: это энергия затраченного труда, помноженная на эффективность средств производства: продуктивность технологий и производительность машин.
Сейчас эти стоимости—промышленная и аграрная—уже практически неразделимы. И неотделимы от науки, маркетинга и культуры, тоже имеющих свои доли стоимости.
Квалификация работников и эффективность машин может расти бесконечно, значит, крестьян на пашне будет всё меньше. Век назад поля убирали вручную всем селом, а полвека спустя сотни гектаров стал убирать один комбайнёр. Сейчас нормальный компьютеризированный трактор сам запоминает типичные операции и манёвры, а через полвека мы, возможно, будем засевать сразу все поля, просто сворачивая пространство! Вывод: стоимость не зависит от количества работающих на конкретном поле. Стоимость определяется совокупным трудом всех, кто прямо или косвенно помог её создать. Например, урожай пшеницы впитал в себя труд агрономов, изобретателей, производителей техники, селекционеров, химиков, биологов, изготовителей спецодежды, поваров полевой столовой, врачей местной больницы и т. д. и т. п.
Теперь вспомним главное: энергия труда—это, в конечном счёте, результат хорошего питания. Не полопаешь—не потопаешь! Как ни крути, в любом труде есть доля стоимости съеденной пищи. А пища содержит стоимость, созданную плодородием. Значит, плодородие—не просто средство производства в земледелии. Если поломка конвейера влечёт в худшем случае временный убыток, то порча почв ломает ноги всему обществу и заставляет людей браться за оружие. Плодородие почв—основа всех средств производства цивилизации.
Хотим мы этого или нет, сельское хозяйство—база всей земной экономики.
*************************************************************************************
Вся человеческая история зиждется на добыче и производстве пищи. Но вместо того, чтобы изучать и развивать эту деятельность, ей буквально свернули шею. «Открыв» земледелие, не воспроизводящее плодородия, человечество загнало себя в капкан, и с тех пор вынуждено было истреблять самоё себя, чтобы выжить. Главной целью «грамотных сословий» стало не произвести, а отнять! В итоге мы имеем то, что имеем: способы изъятия и присвоения благ мечом, финансовыми трюками и законом развиты не в пример успешнее, чем само земледелие.
Интересно. И вот мне кое-что вспоминается. А именно—революция, гражданская война, «военный коммунизм»…
Итог—огромная страна, голодная просто в задницу. Тогда даже в чугунную башку тогдашнего правителя—Ленина—пробилась мысль: чё-то он не то делает.
В результате ввели НЭП. Итог?
Всего за какую-то пару лет крестьяне накормили огромную страну. Хватило даже на экспорт.
Хорошо? Увы, дальше было плохо.
Следующий правитель с такой же чугунной башкой—некий Сталин—силой отобрал у крестьян еду, а их самих сделал рабами.
Братцы! Давайте прекратим это «тёмное средневековье»!
Не удивлюсь, если наши потомки будут считать всех нас средневековыми тупицами, не понимавшими элементарных вещей.
Наша планета—планета растений, планета фотосинтеза. Хотим мы того или нет, но её судьбу определяет не промышленность, а земледелие.
А на закуску—анекдот.
Прилетает на Землю инопланетянин, чтобы внести землян в «Каталог разумных цивилизаций» и спрашивает:
—Почему при изобилии земли, воды и света многие на Земле голодают?
—Денег нет.
—Почему при всех ваших возможностях так много бездомных?
—Денег не хватает.
—Почему вы так свою планету загаживаете?
—Денег нет, чтобы устроить иначе.
—Почему так много больных, которых можно вылечить?
—Денег мало.
—Что же это за ресурс такой дефицитный, который вам жить нормально не дает? Может вам помочь его с других планет завезти? И вообще, где вы его добываете?
—Завозить не надо, мы их сами печатаем.
И вычеркнул инопланетянин землян из списка разумных существ…
Н-да, начал я про деньги, а закончил…
ГЛАВА 22.
Дети и законы.
Знаете, оно напрягает, когда живёшь в условиях усиливающейся бюрократизации.
Кстати. А зачем нам, взрослым, нужно знать законы?
Риторический вопрос, правда? Ведь незнание закона не освобождает от ответственности. А вот знание—как раз частенько и освобождает.
Но—сейчас подумаем о детях.
Зачем нашим детям нужно знать законы? Затем, чтобы нормально—а лучше хорошо—жить в условиях усиливающейся бюрократизации. И уменьшающейся свободы.
А ещё лучше—уменьшить бюрократизацию. В перспективе—стать свободными людьми. Раз у нас, взрослых, не вышло, так может, наши дети и внуки справятся?
Ого! Так вы так не считаете? Вам кажется, что мы—свободные люди? Не то, что наши предки?
Хм. Теперь я вежливо попрошу вас. Почитайте, пожалуйста, вот это.
125 ЛЕТ НАЗАД НИКТО НЕ ПРОСИЛ РАЗРЕШЕНИЯ У ПРАВИТЕЛЬСТВА, ЧТОБЫ:
Собирать дождевую воду;
Ловить рыбу;
Иметь частную собственность;
Начинать свое дело;
Перестраивать свой дом;
Иметь свой дом;
Водить транспортное средство;
Жениться;
Охотиться;
Иметь оружие;
Продавать что-то;
Собираться на митинги;
Собирать урожай на своем участке и продавать его.
Сегодня мы почти ничего не можем делать без разрешения правительства. Если вы все еще думаете, что свободны, —вы жестоко обманываете сами себя.
Вы живете на «ферме налогов» как люди, выращенные в искусственных условиях.
А ещё—почитайте вот это.
Балкон остеклять нельзя. Консерванты в подвале хранить нельзя. Курей на своём участке держать нельзя. Выращенную на своём участке картошку продавать на рынке нельзя. Душистая мята—сорняк. Нельзя. Петрушка—наркотик. Нельзя. Глухой забор нельзя. Дышать пока можно. Но только в маске…
Есть над чем подумать. А вы что теперь думаете, читатель?
А лично я сейчас думаю об одном высказывании, которое когда-то читал.
Научитесь воспринимать власть как прислугу, иначе власть всегда будет считать прислугой вас.
Тут ведь всё очень просто. У людей есть права. И у государства есть права. У разных корпораций права есть.
И получается какое-то перетягивание каната. Больше прав у людей—меньше прав у государства. Меньше прав у людей—у государства больше прав.
Вы ведь помните начало главы? Про то, что было 125 лет назад? Если вдруг забыли какие-то детали—можете перечитать.
Ну а пока вы перечитываете или вспоминаете—я кое о чём подумаю.
Например, об этом.
«Чем больше люди дают полномочий государству или корпорациям—тем больше теряют сами».
Именно это мы и видим в нашей жизни. Правда, далеко не всегда замечаем. Хотя, пожалуй, правильнее будет сказать—смотрим, но не видим.
Когда кто-либо начинает говорить о «свободном рынке», то неплохо бы оглянуться и посмотреть, нет ли рядом человека с ружьем. Он всегда будет неподалеку. Либерализм свободного рынка XIX века совпал с изобретением современной полиции и частных детективных агентств и с постепенным распространением представления о том, что полиции принадлежит власть принимать решения по всем вопросам городской жизни: от регулирования деятельности уличных торговцев до уровня шума на частных вечеринках и даже до улаживания разборок между безумными субъектами или соседями по общежитию. Мы настолько привыкли к мысли о том, что всегда можем позвонить в полицию, чтобы решить любое затруднение, что многим из нас трудно даже представить, как поступали люди до того, как это стало возможным. Исторически у подавляющего большинства людей, даже тех из них, кто жил в крупных городах, просто не было властей, к которым они могли обратиться в таких обстоятельствах. Или, по крайней мере, не было безличных бюрократических заступников, которые, подобно современной полиции, обладали бы полномочиями принимать произвольные решения, подкрепляемые угрозой применения силы.
Слушайте, это ведь действительно натуральная комедия—так называемый «свободный рынок». Где вы его видели? Вот, например, вы живёте в городе. В небольшом таком городке.
Но не в квартире, а в домике с участком земли. На котором вы вырастили помидоры. Или нечто другое. Арбузы, например. Баклажаны. Да хоть грибы лисички вместе с розами плюс ещё грецкие орехи. (Ну вот такой вы талантливый человек, что на своём участке умудрились всё это вырастить. Хотя другие считают, что это невозможно).
И вот вам вопрос—можете вы спокойно выйти на улицу и спокойно продать выращенную продукцию?
Мне кажется, что нет. Очень быстро появится милиция-полиция и вас арестуют.
Что? А да, хорошо, я с вами соглашусь. Не арестуют, а задержат.
Это что-нибудь меняет? Да ничего не меняет. Хоть так, хоть этак, а вас лишат свободы.
Или другая ситуация. Биржа. А что это такое?
Биржа – это торговая площадка, на которой можно продать и купить различные активы, например ценные бумаги, товары, сырье, драгметаллы, валюту.
Ага, понял. Вот у меня есть акции. От дяди в наследство получил, например. Беру я тогда чемодан, и с чемоданом акций топаю на биржу. Продаю свои акции.
Результат? Ну, мне уже подсказывают, какой результат будет. В лучшем случае мне просто не дадут ничего продать.
А в худшем—и более вероятном случае—опять же лишат свободы специальные люди. Которые из так называемых правоохранительных органов.
(Немного позже скажу, почему я не согласен с этим термином).
Каждая из сделок на фондовой бирже регистрируется и совершается профессиональным участником. Чтобы совершить сделку на бирже, нужно выставить поручение. Сделать это могут только юридические лица, отвечающие определенным требованиям. Одним из таких лиц является брокер. Брокер выполняет роль посредника между инвестором и биржей. Инвестор подает поручение на сделку брокеру, а брокер, руководствуясь этим поручением, заключает сделки на бирже. Так он выполняет роль посредника и допускает на биржу частных лиц.
Регистрируясь в приложении Газпромбанк Инвестиции, пользователь хоть и выбирает инструменты в каталоге самостоятельно, но сделку поручает выполнить брокеру – брокеру ООО «Ньютон Инвестиции».
Чтобы получить доступ к торгам, инвестор должен заключить договор с посредником – брокером или доверительным управляющим. Только через них непрофессиональный участник рынка может совершать сделки.
И вот это вот всё вы называете «свободным рынком?
Да пока вы слушаете всю эту болтовню, вас потихоньку лишают свободы и прав.
Там нельзя что-то съедобное растить на своих огородиках и подоконниках, если ты не фермер. Драконовский штраф за салатик в цветочном горшке. Иди и покупай в магазине, не подрывай доходы крупных фирм.
То есть даже для себя немножко еды ты вырастить уже не имеешь права. Ты обязан её купить у того, кто имеет право на выращивание еды.
А где твоё право выращивать еду? Где, где… В части женского тела, вот где!
Проще говоря, это право у тебя отобрали. Под болтовню о «свободном рынке».
И право на митинг ты потерял. Теперь—по закону—ты должен попросить разрешение на митинг. А там уже государство решит—разрешить или послать по известному адресу.
И почему-то мало кого смущает этот абсурд—что разрешение на митинг надо просить. Что надо просить разрешение на выращивание еды. Что надо просить разрешение на торговлю.
И оно вот это самое—ещё называется «свободный рынок». Умнее придумать не могли?
Как я уже сказал ранее—бюрократизация растёт, а свобода людей—уменьшается.
Хочешь начать бизнес—проси разрешение у государства. Хочешь перепланировку дома сделать—проси разрешение. Хочешь сарай на своём участке построить—опять же получи сначала разрешение.
А если не просить?
Тогда… Хм. Вы ведь и сами, читатель, ответ знаете?
Ну, пока вы подбираете ответ, я подумаю над парочкой цитат.
Бюрократия стала той средой, где мы обитаем.
В минувшие два столетия произошел взрывной рост бюрократии, а в последние тридцать-сорок лет бюрократические принципы проникли во все сферы нашей жизни.
То есть людей всё больше берут под контроль.
На последней стадии тотальной бюрократизации мы видим, что камеры видеонаблюдения, полицейские скутеры, мужчины и женщины в разнообразных униформах, которые работают на государство или на частные структуры и которых обучают тактике угроз, устрашения и, в конечном счете, применения физического насилия, появляются повсеместно—даже в таких местах, как детские площадки, начальные школы, университетские кампусы, больницы, библиотеки, парки или морские курорты, то есть там, где еще пятьдесят лет назад их присутствие казалось скандальным или просто странным.
Действительно. В школе—охрана. В больнице—охрана. На празднике—охрана.
Которая решает—пропустить тебя или нет. Попутно ещё и обыскивает.
Бутылка минеральной воды объёмом в пол-литра—проходи. Литр воды—нельзя!
Я ж говорю—возрастающая бюрократизация. У людей просто-напросто отбирают права. (Можно правильнее сказать, отбирают свободу?).
Но если у кого-то что-то отбирают, значит, кто-то отобранное получает. Ведь так?
А кто получает? Ну, например, государство получает дополнительные права. (Хотя, может, правильнее было бы сказать—получает свободу в своих действиях).
Как это выглядит на практике?
Примеров масса. Вот всего один для начала.
В субботу, 1 октября 2011 года, полиция Нью-Йорка арестовала семьсот активистов «Захвати Уолл-стрит», пытавшихся пройти маршем по Бруклинскому мосту. Мэр Блумберг оправдал эти действия тем, что протестующие препятствовали дорожному движению. Пять недель спустя все тот же мэр Блумберг перекрыл близлежащий мост Куинсборо ради съемок последней части трилогии Кристофера Нолана о Бэтмене «Темный рыцарь: Возрождение легенды».
Многие обратили внимание на этот парадокс.
Ну действительно. Ну какое право какие-то протестующие имеют право дорогу перекрыть? Это ж только у государства есть такое право.
И вот что я подумал. А ведь бюрократизация выгодна государству. (Выгодна ли она гражданам, это уже другой вопрос).
Рассмотрим такое явление, как дерегулирование. В сегодняшнем политическом дискурсе слово «дерегулирование» (как и «реформа») почти всегда считается чем-то положительным. Дерегулирование означает меньше бюрократического вмешательства и меньше правил и предписаний, душащих инновации и торговлю. Такое использование ставит тех, кто относит себя к левой части политического спектра, в неловкое положение, поскольку сопротивление дерегулированию (даже если учесть, что именно вакханалия этого самого «дерегулирования» привела к банковскому кризису 2008 года) подразумевает стремление к большему количеству правил и предписаний, а значит, к увеличению числа людей в серых костюмах, стоящих на пути к свободе и к инновациям и указывающим другим, что они должны делать.
Но эти споры основаны на ложных предпосылках. Вернемся к банкам. «Нерегулируемых» банков не бывает. И быть не может. Например, правительство наделило банки властью создавать деньги или, если отнестись к этому вопросу несколько более педантично, право выдавать долговые расписки, которые правительство признает в качестве платежного средства, а значит, принимает для уплаты налогов и для погашения долгов на подконтрольной ему национальной территории. Разумеется, никакое правительство не станет предоставлять кому бы то ни было (и уж тем более фирме, стремящейся к получению прибыли) власть выпускать столько денег, сколько ей захочется, в любых обстоятельствах. Это было бы безумием. Власть создавать деньги устроена так, что правительства по определению могут передавать ее лишь на четко прописанных (читай: регулированных) условиях. И действительно, именно это мы всегда и обнаруживаем: правительство контролирует всё, от резервных требований к банку до времени его работы; сколько он может брать в виде процентов, комиссий и пеней; какие предосторожности в области безопасности он способен или должен применять; как он уполномочен вести свою бухгалтерию и по ней отчитываться; как и когда он обязан извещать своих клиентов об их правах и обязанностях; и практически все остальное.
Так что люди сегодня имеют в виду, говоря о «дерегулировании»? В повседневном использовании это слово, похоже, подразумевает «изменение нормативной структуры так, как мне нравится». На практике оно может означать все что угодно. Применительно к авиационным или телекоммуникационным компаниям в 1970-е и 1980-е годы оно означало переход от системы регулирования, поощрявшей несколько крупных фирм, к модели, которая стимулировала тщательно контролируемую конкуренцию между фирмами среднего размера. Применительно к банкам «дерегулирование» обычно подразумевало ровно противоположное: отказ от управляемой конкуренции между фирмами среднего размера в пользу модели, при которой горстке финансовых конгломератов позволено полностью господствовать на рынке. Именно поэтому этот термин так удобен. Просто назвав новую регулятивную меру «дерегулированием», вы можете представить ее публике как способ сократить бюрократию и высвободить личную инициативу, даже если ее результатом станет пятикратное увеличение количества формуляров, отчетов, правил и норм, которые юристы должны будут истолковывать, и услужливых людей в офисах, чья работа, похоже, заключается в том, чтобы давать вам изощренные объяснения, почему вам нельзя делать те или иные вещи.
А ведь и действительно. Потихонечку, незаметно, год за годом, десятилетие за десятилетием—всё больше вещей, оказывается, делать нельзя.
Например, работать без образования нельзя.
«Соединенные Штаты стали страной, строже всех в мире относящейся к сертификатам», – пишут Джеймс Энджелл и Энтони Дэнджерфилд в своей книге «Как спасти высшее образование в эпоху денег», изданной в 2005 году. «Степень бакалавра требуют при приеме на такие рабочие места, для которых, даже при самом богатом воображении, не может понадобиться и двух лет очного обучения, не говоря уже о четырех».