Мужчина:
– Вы тоже ожидаете чего-нибудь подобного от нашей беседы?
Девушка:
– Не хотела бы афишировать свои намерения, но у нас же был предварительный договор: «правда, только правда, ничего кроме правды».
Мужчина (отмахиваясь):
– Ну, это лишь был протокол о намерениях. Хорошо, вот вам настоящая, серьезная, можно сказать фаустова сделка: вы согласитесь провести со мной ночь в моем загородном доме, а я отвечу честно на любые ваши вопросы.
Девушка (удивленно):
– Так уж любые?
Мужчина:
– Именно.
Девушка:
– Абсолютно честно?
Мужчина:
– Ну, насколько человек вообще в состоянии быть честным с другим человеком.
Девушка:
– Допустим, но что вы имеете в виду под «провести ночь»?
Мужчина:
– Ровно то, что сказал, никакой пошлости. Просто время с вечера до утра.
Девушка:
– Это будет шикарный материал. Вы оказываете мне большую услугу. Вы имеете какие-то свои резоны, или вам просто нравится делать добро?
Мужчина:
– Именно добро. Только этим я и занимаюсь последние двадцать пять лет.
Сцена 2.
Небольшой симпатичный загородный дом в престижном районе. Обстановка с претензией на оригинальность. Перед камином в глубоких креслах – двое. Смотрят, как, набирая силу, танцует огонь.
Девушка (включает диктофон и ставит его на журнальный столик):
– Можем начинать?
Мужчина (хлопнув в ладоши):
– Да. Поехали.
Девушка:
– Почему вы стали писателем?
Мужчина:
– Из-за витальной жадности.
Девушка:
– Как это?
Мужчина:
– Писатель – человек, которому мало одной жизни. Он хочет прожить сразу тысячи.
Девушка:
– Выдуманные жизни могут быть успешным заменителем настоящей?
Мужчина:
– Не столько заменителем, сколько обогащением. Ты заново рождаешься с первой строчкой нового творения и в процессе написания боишься смерти не из-за себя, а лишь по причине недоделанности работы. Проживаешь с произведением целую жизнь, даже если это небольшой рассказ. А потом готов умереть, когда уже нечего добавить. Вот и целая жизнь. Потом очень странное ощущение испытываешь: возрождение на ровном месте. Казалось бы, физически и не умирал, но каким-то образом возродился и готов создавать что-то новое.
Девушка (удивленно):
– Могут ли читатели при прочтении ощутить нечто подобное?
Мужчина:
– Все эти интенсивные, чудесные, насыщенные невероятными событиями жизни вполне возможно обнаружить прямо за обложкой, если у человека достаточно собственной фантазии, эмпатии к персонажам и доверия автору. В том случае, конечно, если книги, в которых эти потенциальные жизни прячутся, не полный шлак.
Девушка:
– А вы пишите хорошие книги?
Мужчина (усмехнувшись):
– С места в карьер?
Девушка:
– Вы обещали!
Мужчина:
– Хорошо. Писать нужно так, чтобы читатель забывал дышать. Его удушье – лучшая награда. Ты сам диктуешь ритм. Вдох-выдох-выдох, пауза, вдох-выдох-выдох, ритм вальса. А потом обрыв – и падение в пропасть. Где уж тут дышать – здесь только крик. Или иначе: затянуть, перекрутить, сжать грудную клетку – и лишь собственный пульс, сбивающийся в аритмию, напоминает ему о том, что пора возвращаться. Если меня так читают – да, я хороший писатель.
Девушка:
– В любом случае, у вас много поклонников.
Мужчина:
– Ну, это не показатель.
Девушка:
– Вы поэтому не проводите встречи с читателями?
Мужчина:
– О чем мне говорить с ними? Доброте словами не научишь, из глаз в глаза не передашь, что бы ни твердили религиозные проповедники. Мудрость уже в тысячах честных книг, созданных сотнями умнейших авторов. И если есть желание лучше узнать конкретного писателя – читайте внимательнее, он всегда проговаривается, и не обязательно неосознанно. А всё живое человеческое общение сводится к сплетням и слухам. Всё желание общаться – это лишь потребность поделиться никому не нужной информацией, и очередная обреченная на неудачу попытка потрафить своим амбициям, убедив собеседника, что ты умней и сообразительней, на худой конец – красноречивее.
Девушка (погрустнев):
– Так для чего люди встречаются?
Мужчина:
– Чтобы не пить в одиночестве – это считается упадничеством, а иногда и просто деградацией.
Девушка:
– Давайте выпьем. Чтобы у вас не было искушения начать деградировать в одиночестве. Вы ведь один живете?
Мужчина (разливая коньяк по стаканам):
– Аки перст. Прячусь от фанатов в затворничестве.
Девушка:
– Ну, вы и не поп-идол! Пока ещё. О, «Курвуазье»!
Мужчина (скромничая):
– Имею слабость к дорогим вещам. Стыдно, но приятно. Лимончик возьмите.
Девушка:
– Да, спасибо. Так я не сильно ошибусь, если предположу, исходя из вами же сказанного и написанного, что вы не очень высокого мнения о людях?
Мужчина:
– Чем лучше узнаешь людей, тем хуже мнение о каждом из них.
Девушка:
– Вы считаете, что хорошо знаете людей?
Мужчина:
– Очень хотелось бы выставить себя тонким психологом, великим исследователем человеческих душ, так сказать… но на самом деле мы не знаем других людей: в чужую голову залезть невозможно. В нас живут мифы о них. Какими мы их себе представляем – мы сами придумали. Чем проще мы – тем проще мифы. И наоборот. У параноика: каждый – враждебный агент. У алкоголика: каждый такой же дурак, лентяй и пьяница. Ты допускаешь альтруизм – и в людях будешь видеть хорошие черты. Ты циник – и все вокруг эгоисты. Заметьте, при этом мир вокруг не меняется – всё происходит в твоей собственной голове.
Девушка:
– Всё это так мрачно… А как же что-то светлое: любовь, дружба?
Мужчина:
– Любовь – это ад. Самый счастливый ад в жизни. Ты с радостью сгораешь изнутри и мечтаешь, чтобы это продолжалось вечно. А дружба – только слово, используя которое, на человека пытаются навешать дополнительные обязательства.
Девушка:
– Вы не верите в дружбу?
Мужчина:
– У людей нет потребности в дружбе, есть лишь потребность в общении. Или, как я уже сказал, в собутыльнике. Нужно высказать всё, что тревожит и мучает, либо просто донимает, причем, неважно – кому. Друг – обычно, тот, кто просто реже отказывает, дольше слушает и увереннее держит банку, если позволите такой вульгаризм.
Девушка (убежденно):
– Просто вас, видимо, часто предавали и вы не можете простить. Или предавали вы – и не в силах попросить прощения. Только так и разрушается дружба. И со временем человек остается один.
Мужчина:
– Человек никогда ни в чем не раскаивается. Человек никогда ничего не прощает. На словах можно заявлять всё, что угодно, но внутри все мы непогрешимы и оправдаем любой свой поступок, но никогда не потрудимся оправдать чей-то неблаговидный поступок в отношении нас. Все обиды мы постоянно помним. А простить – значит забыть. А помнить – значит когда-нибудь припомнить. Может, спьяну, в сердцах, сгоряча во время спора, но всё, что, казалось, простил и забыл – вспомнить и припомнить. Так что, тут я с вами соглашусь: человек рано или поздно остается один в компании только со своими обидами и проступками.
Девушка:
– В общем, нет на свете счастья. Я правильно поняла ваш посыл?
Мужчина (оживившись):
– Здесь как раз всё не так однозначно. Счастье не следует путать с эйфорией или любыми иными радостными чувствами по отношению к собственной жизни; оно не связано напрямую с приятными ощущениями, которые ограничены законами физиологии и долго не длятся. Нет, счастье, скорее, возникает вследствие эмоционально нейтрального, немного отстраненного потока восприятия, которое расширяется, даже окрыляется только при отсутствии страдания, стресса или других негативных реакций.
Девушка (задумчиво):
– То есть эйфория, наоборот, может мешать счастью?
Мужчина:
– Да. Неизбежное осознание того, что радость, нега, услада рано или поздно закончатся, не дает полностью раствориться в мгновении бытия, что есть необходимый и чуть ли не единственный элемент счастья.
Девушка:
– Счастью можно научить?
Мужчина:
– Я, конечно, предпринимаю попытки в своем творчестве достучаться до естества читателя, пробить традиционную снисходительно-пренебрежительную броню, которую нацепляет каждый, лишь только какой-либо умник начинает его учить, в частности именно преодолевать страдание, изменять способ восприятия, но… (делает паузу и обреченно разводит руками) о результатах здесь можно только догадываться.
Девушка:
– Ваши книги вызывают очень разнообразный спектр реакций от безоговорочного преклонения до жгучей, прямо-таки лютой ненависти.
Мужчина:
– Ну, всем не угодишь, в этом нет ничего необычного. Да автор и не должен пытаться подладиться под возможного читателя. Поверьте, он сам лучше знает, как ему писать.
Девушка:
– Вы поэтому отрицаете классические формы, жанровые ограничения, законы драматургии?
Мужчина (убежденно):
– Отрицаю. Развитие характеров – наивное заблуждение. Это устаревшая концепция: дескать, если герой совершит поступок, или с ним случится трагедия, то этот персонаж изменится. Ни черта не изменится. Останется таким же, как и был. Ну, будет посмеиваться над новым приобретенным опытом, друзьям там рассказывать за бутылочкой пива. Может, иногда задумается… На какой-то момент, возможно, у него даже появится иллюзия, что он уже не такой, как прежде. Но стоит только хорошо проспаться: и всё – снова чистенький, здоровенький, и жизнь пошла по-старому.
Девушка:
– Неужели человек не способен меняться? Он же познает мир…
Мужчина:
– Когда мы получаем новую информацию, вместо того, чтобы спокойно обрабатывать её, мы лихорадочно вспоминаем, как солдат Швейк, схожие случаи из жизненного опыта или соответствующие данной ситуации расхожие сентенции, основанные на предрассудках; в общем, ищем совпадения между внешними данными и внутренними. Если находим, принимаем информацию как истинную, если нет – отбрасываем. О каком познании тогда может идти речь, когда мы только ищем доказательства, что всё уже познали, поняли и пережили. И если только опыт совсем уж экстремальный, тогда возможно какое-то ощутимое воздействие внешнего мира на косную материю человеческого существа.
Девушка:
– И вы сами не меняетесь?
Мужчина (морщась):
– У меня был один случай в жизни, который сильно изменил меня, можно сказать – определил всю мою дальнейшую судьбу.
Девушка:
– Расскажите!
Мужчина:
– Может, позже. До утра еще далеко. А до нужного градуса далече.
Девушка:
– Тогда можно ещё выпить. Не подумайте, что я увлекаюсь. Всё ради успешного выполнения работы!
Мужчина (щедро разливая коньяк):
– Я знал, на что иду. И куда только подевалась вся моя разумность и умеренность?
Девушка:
– Отменена вследствие вашей же «фаустовой сделки».
Мужчина:
– Так и говорю: сам виноват.
Далеко за полночь. Бутылка опустела. Мужчина заварил кофе и достал коробку сигар.
Девушка:
– Вы обещали рассказать случай из жизни.
Мужчина:
– Это очень неприятный опыт. Может не будем?
Девушка:
– Боитесь?
Мужчина (задумчиво):
– Timor est emendator asperrimus.
Девушка:
– Знаете, я не сильна в латыни.
Мужчина:
– Страх – суровейший исправитель. Так учили древние. Хотелось бы верить, что они правы.
Девушка:
– Так что с вашей историей?
Мужчина:
– Она как раз о страхе. Вы когда-нибудь испытывали такой страх, который как червь-паразит оплетает ребра, сдавливая и не давая дышать? Только с возрастом я понял, что страх един во множестве ощущений, своих разных личин. Он в одиночку поселяет в душе постоянную, неизбывную тревожность, провоцирует стрессы, неуверенность, порождает фобии. Все они – суть проявления его. Он как полип, прицепившийся к жизни и высасывающий энергию капля за каплей. Он формирует эго. Он направляет амбиции. Он бросает к отвлекающим от него удовольствиям, навязывает одуряющие развлечения, мешает трезво думать и принимать правильные решения…
Девушка (прерывая монолог, который начинает казаться ей нескончаемым):