Помимо профессиональной деятельности, А. Бари и В. Шухов заботились о формировании и поддержке начинающих инженеров России – готовили школу российских инженеров-практиков. Александр Вениаминович и Владимир Григорьевич состояли Почетными членами Попечительского совета Комиссаровского технического училища. До последних дней своей жизни они поддерживали тесную связь с Политехническим обществом ИМТУ.
«Строительная контора инженера А. В. Бари» целевым назначением передала ИМТУ, Петербургскому и Томскому технологическим институтам паровые котлы с оборудованием газовых установок. Отопительные комплексы поставлялись и в другие учебные заведения России за счет фирмы, безвозмездно. Благодаря личным вкладам Бари и Шухова Московский Политехнический музей оснащался различными видами оборудования и уникальными приборами. Они делали вклады в фонд имени Н. Е. Жуковского.
Но их главной заботой были молодые студенты, проявившие усердие в учебе и обозначившие свои творческие способности. А. Бари привлекал талантливую молодежь ИМТУ и Комиссаровского училища на практику на строящиеся объекты, в том числе и на Мытищинский вагоностроительный завод. Через такую практику прошло более 60 талантливых выпускников. Кроме того, А. Бари отчислял в стипендиальный фонд ИМТУ ежегодно 4000 руб. По тем временам это была солидная денежная поддержка для студентов.
П. К. Худяков писал по этому поводу: «На службе в конторе А. В. Бари состоят многие инженерымеханики нашего училища, которым он всегда охотно давал доступ к строительной практике, при вознаграждении, постоянно возрастающем по мере их деятельности». Впоследствии выпускники ИМТУ – молодые инженеры начинали и успешно развивали собственное дело, многие стали известными учеными и профессорами.
Мало сказать, что Александр Вениаминович был меценатом инженерного дела. Его роль была весьма значительной – содействие повышению культуры инженерного труда!
Как пишет А. Матвейчук в статье «Русский американец»[42]:
«Со временем Контора А. В. Бари стала своеобразной кузницей научных и инженерных кадров для отечественной науки и промышленности. Вместе с инженером-механиком Вл. Шуховым, получившим неофициальное звание «первый инженер Российской империи», ставшим позднее почетным академиком АН СССР, в разные годы в конторе А. Бари работали талантливые мастера своего дела – инженер-механик Сергей Гаврилов, соавтор В. Шухова по установке «Приборы для непрерывной дробной перегонки нефти…», опередившей свое время почти на 20 лет; инженер-механик Владимир Зворыкин, впоследствии преподаватель ИМТУ, автор популярного учебного пособия «Элементы графостатики» (1911 г.); инженер-механик Людвиг Кифер, впоследствии доктор технических наук, профессор МВТУ, один из основоположников отечественной школы подъемнотранспортной техники; инженер-механик Леонид Лейбензон, в советское время академик АН СССР, основатель подземной гидравлики, сыгравший большую роль в создании научных основ разработки нефтяных месторождений; инженер-технолог Иван Елин, автор учебных пособий «Переработка нефти» (1926 г.) и «Керосин, его производство и применение» (1929 г.); изобретатель Феликс Инчик; инженер-механик Александр Потемкин».
Следует добавить в этот список и других талантливых инженеров: мостостроители и специалисты в области гидротехнических сооружений Евгений Карлович Кнорре и Константин Эдуардович Лембке; организаторы производства Григорий Михайлович Фарбштейн, Николай Степанович Лошинский, Адольф Штерн, Моисей Григорьевич Кларнет, Николай Юльевич Меллье и еще многие другие.
В России А. Бари неоднократно представляли к различным наградам, но он вежливо отклонял такие предложения. Самой дорогой наградой Александр Вениаминович считал присвоение ему почетного звания инженер-механика ИМТУ.
Руководство ИМТУ и Ученый Совет предлагали и В. Г. Шухову заняться профессорско-преподавательской деятельностью, но Владимир Григорьевич не принимал этих предложений, оставаясь инженером-практиком. Он высоко ценил те возможности фирмы А. Бари, которые позволяли ему быстро воплощать технические задачи в реальные металлоконструкции, и он мог видеть и даже «потрогать руками» результаты своего труда, да и – что греха таить – зарплата была в десятки раз выше профессорской.
В повседневной жизни, вне работы, А. Бари и В. Шухов были в дружественных отношениях, хотя друзьями в полном смысле слова они себя не считали – каждый имел свой круг знакомых или друзей, объединенных общими интересами, пристрастиями, увлечениями.
А. Бари имел своеобразную черту характера: он не любил наград и превыше всего ценил деловые качества человека. Даже когда его дочь Евгения решила порадовать отца, сообщив ему, что она окончила гимназию с золотой медалью, то он в ответ ей только и произнес: «Ну, что ты, детка, это ведь не на выставке собак». Наверное, дочь обиделась или была очень огорчена. Возможно, и во взаимоотношениях с В. Шуховым были такие моменты, которые потом обрастали обывательскими толками и пересудами…
В семейных архивах потомков А. В. Бари содержатся упоминания о том, что В. Шухов довольно часто бывал в их доме. Евгения Александровна оставила свои воспоминания:
«В. Г. Шухов был моим крестным отцом, а также крестным отцом моего брата Владимира. На Рождество Владимир Григорьевич дарил мне серебряные чашки, которые нам так пригодились в более поздние, голодные годы».
В доме А. Бари всегда были желанными гостями и выдающиеся ученые – Д. И. Менделеев[87], Н. Е. Жуковский, П. К. Худяков, С. А. Чаплыгин, и известные архитекторы – Р. Я. Клейн, Ф. О. Шехтель[88], И. И. Рерберг. На домашних встречах с архитекторами обсуждались и согласовывались проекты по усовершенствованию и строительству новых зданий вокзалов, торговых рядов, гостиниц, выставочных залов, художественных училищ музеев, театров, трамвайных депо и т. д. И, конечно же, в обсуждении проектов участвовал В. Г. Шухов,
При встречах А. В. Бари с Д. И. Менделеевым обсуждались многие проблемы, связанные с судьбой российской нефти. Он сам много работал над проблемами химии и технологии переработки нефти. Дмитрий Иванович посвятил практически всем областям нефтяного дела свыше 70 научных трудов. В 1881 году он спроектировал и сконструировал первый в мире куб для непрерывной перегонки нефти с использованием противотока. Много и плодотворно занимался исследованиями нефти с различных участков и способами очистки их дистиллятов. В то время инженерная мысль В. Шухова была близка к созданию технологии крекинг-процесса.
Александр Вениаминович Бари и Зинаида Яковлевна. 1889–1890 22.
Дети А. В. Бари. Слева направо: Анна, Ольга, Евгения, Виктор, Лидия, Владимир. 1 января 1880 г. Москва. Позже будут еще дети – Мария, Екатерина, Юрий
А. В. Бари никогда не прерывал своих деловых и творческих связей с фирмой братьев Нобель. А его встречи и беседы с Д. И. Менделеевым были полезны для всех, кто в то время занимался проблемами нефти в России.
Дети А. Бари по-своему, с детской непосредственностью, вспоминали встречи отца и Д. И. Менделеева. Евгения Александровна в своих дневниковых записках писала:
«Помню в детстве, когда мы жили в доме Промышленного музея на Мясницкой, да и потом, к нам приезжал Д. И. Менделеев. Он обычно обедал у нас, и отец предупреждал мать о его приезде. Дмитрий Иванович любил отварной рис с красным вином. Приготовить это надо было накануне. Помню, как отец подвел меня к старику с очень длинными волосами, обросшего бородой и сказал: «Вот, деточка, смотри и запомни – это самый знаменитый ученый». А старик ученый говорит мне; «А ты, девочка, запомни, что твой отец – самый замечательный человек». Я была смелая, отца я обожала, поэтому без тени смущения ответила: «А я знаю, что мой папа лучше всех». Все засмеялись, а я сконфузилась и убежала. Но про себя подумала, что уж, конечно, мой папа лучше этого длинноволосого старика».
Чаще других в доме А. В. Бари бывал Н. Е. Жуковский[89], который жил рядом, у Чистых прудов, в Гусятниковом переулке, а позднее в Мыльниковом переулке, доме № 8. В гостях у Николая Егоровича часто бывали его ученики и известные ученые. Федор Евплович Орлов – профессор механики ИМТУ и общий знакомый с А. Бари по Цюрихской школе – всегда был желанен и привечаем. Поэт-акмеист С. М. Городецкий в одном из стихотворений оставил нам память:
Там в переулочках, где
Чистые пруды,
Где жив еще уют московский,
В седые погружен груды
Наш Николай Егорович Жуковский.
Его интересовали возможности постройки первых дирижаблей в России с использованием опыта работы фирмы А. Бари в строительстве металлоконструкций. Зинаида Яковлевна удивлялась: «Что это вы все о дирижаблях так долго разговариваете?» Николай Егорович отшучивался: «Да не проблема построить, а вот боимся, что дирижабли будут якорями цепляться за грушевые деревья».
Когда А. В. Бари бывал по делам в Петербурге, его приглашал министр финансов С. Ю. Витте. Сергей Юльевич советовался с А. Бари как с крупным финансистом, опытным и преуспевающим организатором производства. В 1904–1906 годах А. Бари встречался и с В. Н. Коковцовым – министром финансов в правительстве П. А. Столыпина.
Александр Вениаминович по своим убеждениям был толстовцем, имел честь быть приглашенным к Льву Николаевичу в Ясную Поляну. Л. Толстой, в свою очередь, посещал заводы А. Бари, интересовался условиями труда рабочих. По сведениям потомков А. Бари, дружба Льва Николаевича и Александра Вениаминовича возникла не на пустом месте. А. Бари, имея американское гражданство, помог гонимой в то время в России общине духоборов выехать в Канаду, за что Лев Николаевич был весьма признателен Александру Вениаминовичу[90].
Из тех же воспоминаний Евгении Александровны:
«Приехал, наконец, Л. Н. Толстой. У него были знакомые из рабочих завода. Лев Николаевич хотел посмотреть на заводчика, у которого рабочие участвуют в прибылях. Он ездил на завод, разговаривал с рабочими и Александром Вениаминовичем. Приглашал приехать к нему в Ясную Поляну. Меня это страшно волновало. Я читала запрещенные статьи Л. Толстого, перевозила их на себе тайно через границу, читала с моей приятельницей – учительницей Еленой Александровной. Я тогда по-толстовски ненавидела богатство, мечтала о бедности для себя, не хотела носить нарядных платьев. Тут было и увлеченье Л. Толстым, и с детства любимое Евангелие. Сестре моей Оле очень хотелось поехать к Льву Николаевичу. Но отец был настроен взять с собой старшую дочь Анну (по старшинству)».
Поездка в Ясную Поляну по каким-то причинам не состоялась. Однако Лев Николаевич в один из последних приездов в Москву очень хотел встретиться с Александром Вениаминовичем и передал ему приглашение о желательной встрече в Хамовниках.
В семейных архивах А. Бари сохранилось неотправленное письмо дочери Ольги неизвестному адресату от 17 марта 1900 года, в котором упоминается поездка отца со старшей дочерью Анной (детское имя Биба) к Л. Н. Толстому в Хамовники.
«Мне хочется много, много с вами говорить сейчас. После долгого молчания и терзания я сегодня говорила с Наташей (гимназической подругой Заяицкой, в замужестве Давыдовой), она прелестная и такая же несчастная как я. Она, конечно, любит мужа, ребенка, – с этой стороны она вполне счастлива. Но в общем, душой всей – нет. Мне думается часто, что я не верю больше ни во что. Только два чудные человека есть передо мной – это папа и Биба. Близких я страшно люблю, но это не то; это все же болезненное чувство, а тут – спокойное и ясное.
Мне тяжело потому, что я, хоть люблю все на свете, но верю только голубому небу и вообще природе, остальное все не то, не так и все так неважно и неверно делается на этом свете. На что ни обопрешься, все может рухнуть. И я не знаю где правда. Мне изменил Толстой. И я начинаю уже часто про себя обвинять его, нападать на его бесконечную суровость. Это так мучительно! Мне часто хочется найти слабое у него и именно потому, что я его так безумно люблю. Но все-таки он – горение, а не смирение… ох, я много, много хочу сказать, но так трудно и я почему-то никогда с вами обо всем этом, т. е. о главном, о сути всего – не говорила. Это бывало потому, что я не была уверена, что вы захотите быть со мной откровенным. Вот сейчас вы ничего не понимаете, так бестолково я пишу.
Все это время я думала пойти к Толстому, но мешало и мешает мне то, что я больше всего на свете боюсь услышать от него, именно от него, – общее, а не лично мне нужное! Знаете, странно так!.. Я именно вчера и сегодня особенно много думала обо всем, что говорит Толстой, и вдруг сегодня как раз папа собрался поехать к нему, так как он говорил, что хочет папу повидать… Только что, сию минуту, папа поехал к нему с Бибой. С Бибой – потому, что Толстой интересуется библиотекой и школой. В доме, конечно, охи и ахи! Женя кричала: «страшно». Все были взволнованы, исключая папы и Бибы. Конечно, чего им сомневаться! Они оба всегда одинаковые, простые и ясные. Это я тысячу раз успела бы ловить себя на всяких мыслях и чувствах! – Я сейчас бы многое ему сказала, но страшно не его, а себя. Моего всегдашнего спутника, второго голоса, который меня никогда и ни на минуту не отпускает…
Завтра утром я вам конечно напишу о том, что там было. Я боюсь одного, что Толстой не оценит папу. Мало людей знают и ценят его. Это лучший человек! Это человек в полном смысле слова! Если есть настоящие христиане, то вот – папа. Если бы я сию минуту видела Толстого, я бы спросила его о папе… Какая это душа! Для меня это воплощение добра и вообще всего из-за чего только стоит жить на свете. Чем больше я узнаю о нем, тем больше я удивляюсь. И удивляюсь я еще тому, что так мало людей это знают и часто гадко к нему относятся… Вероятно добро всегда незаметно и мимо него проходит! Если бы не было папы, я бы перестала верить во все и мне нельзя было бы больше жить.
О скольком нужно было говорить, а мы не говорили. Потом еще ужасно, что вы не знаете Наташи и она вас!
А иметь такую веру, как Данте, – чудесно! Я сейчас читаю его. А вы говорите мне: зачем я сижу с книгами? В книгах я вижу души и мысли, – большие, красивые и хорошие; и небо, – а больше нигде я их не вижу. Проблески только, за которыми мгновенно следуют ложь и условность, от которых можно задохнуться… Я больше всего на свете хочу правды человечности!
Вы скажете, что и книги редко правдивы. А я думаю, что в больших и хороших книгах нет большой лжи».
Журналист Б. Б. Глинский в своей книге «Среди литераторов и ученых»[91] так описывает свои впечатления от посещения котельного завода «почтенного инженера А. В. Бари»:
«…Рабочий день измеряется десятичасовой работой, заработная плата на 10 % выше, чем на других фабриках. Система штрафного наказания совершенно здесь изгнана, а увольнения рабочих практикуются только в исключительных случаях. Рабочие получают в день от завода совершенно бесплатно 6 кусков сахара на человека и чай 2 раза в день, а также обед из 2-х блюд: первое – суп мясной с порцией 1/2 фунта; второе – каша с салом, причем хлеба можно потреблять в волю… Столовая рассчитана на 700 человек, для упорядочения получения обеда все столующиеся разбиты на десятки… хочет десяток еще поесть, десятский берет опорожненную посуду, идет к буфетной стойке, где фельдшер, наблюдающий за раздачей, наливает новую порцию: кушайте на здоровье…[92]
Дом управляющего котельного завода А. В. Бари. Здесь же в 1890-е годы размещалась первая контора и чертежная. Ныне территория завода «Динамо», (современный снимок автора)
Здание – ротонда, цех для сборки паровых котлов, (современный снимок автора)
Бывший Бариевский проезд – Лизинская ветка, (современный снимок автора)
Бывшая столовая котельного завода А. В. Бари. Ныне ДК завода «Динамо» (современный снимок автора)
– Не думайте, – говорил мне при свидании А. В. Бари, – что мною руководят какие-нибудь филантропические затеи. Я кормлю рабочих за свой счет потому, что это выгодно всем. Их еда меня не разорит, но это обязательно обернется прибылью; как в количестве, так и в качестве работы… Рабочий работает самым добросовестным образом. На заводе не возникает вопроса о стачках, и я решительно не знаю, как отбояриться от предложения рабочих рук. Большинство рабочих работают годами, некоторые работают 10–12 лет и успели, благодаря существованию нашей сберегательной кассы, скопить себе тысячный капиталец.
Приемный покой в земском лазарете при заводе А. Бари представляет собою образец порядка и чистоты, но что важнее всего – заболевшие рабочие сохраняют свою заработную плату в течение первой недели в полном размере, а в последующие – в половинном… Семьи умерших также не остаются на миру: завод принимает на себя заботу о них, и вдовы, в виде пожизненной пенсии, получают половину годичного заработка покойных мужей. Нечего говорить, что европейски образованный инженер, г. Бари, сумел устроить на заводе усовершенствованные ретирады, дезинфицируемые паром; отличную вентиляцию и прекрасное освещение всех отделений завода. В текущем году г. Бари имеет в виду устроить для рабочих квасоварню и бесплатную баню. Если бы пример г. Бари, основанный на практическом и умном расчете, нашел себе побольше подражаний, – я уверен, не довелось бы предавать вообще фабрику проклятию. Но пока, увы! Такие, как г. Бари, более чем малочисленны, и на остальных заводчиков и фабрикантов приходится действовать не примером, а карою закона и сильным контролем правительственных чиновников.
Два часа, проведенные мною здесь, на заводе, на живописном берегу Москвы-реки, остаются лучшим воспоминанием моей московской поездки: я видел уголок, где русскому рабочему живется сытно и хорошо работается, где около него имеются интеллигентные люди, которые ценят его, как силу нравственную, и как великолепное живое орудие производства».
В процессе становления фирмы А. Бари с 1880 по 1885 год взаимоотношения хозяина с рабочими складывались не всегда благоприятно для обеих сторон. В эти годы рабочие не получали от завода ни квартир, ни харчей. Работа начиналась в 6 утра и заканчивалась в 6 вечера, обед с 12 до 13 часов. (Возможна работа в две смены, как записано в архивных документах) Были жесткие разговоры и о сокращении рабочего дня, и о повышении зарплаты. Александр Вениаминович убедительно аргументировал свои отказы; «Пока труд наш недостаточно механизирован, этого делать нельзя – обанкротимся. Придет время, когда будут работать станки и приспособления, облегчающие труд рабочего, можно будет работать и по 8 часов, и зарплату увеличить, но для этого необходимо подготовить в России кадры инженерных работников, и много сил и средств вкладывать в обучение Вас, рабочих, и ваших детей».
Свое обещание А. Бари выполнял. С 1885 по 1905 год он вводил на котельном заводе множество прогрессивных начинаний:
• Улучшил условия труда – освещение, вентиляция, прогрессивная оснастка, бесплатная спецодежда и ее обработка в ретирадах, представлявших собой чистые емкости от шпалопропиточных установок. После работы рабочие загружали туда спецодежду, которая пропаривалась сухим перегретым паром и дезинфицировалась. Утром рабочие получали чистую спецодежду.
• Повысил зарплату на 10 %, установил 9-часовой рабочий день, а на тяжелых работах – 8-часовой.
• Дважды в год выплачивал всем рабочим и служащим дополнительную оплату за качество работы в размере месячного жалования.
• Обеспечил за счет фирмы питание рабочих и служащих. По воспоминаниям Евгении Александровны: «Когда я семь лет работала в школе для рабочих при котельном заводе, я не ела лучших щей и второго, чем то, что давалось рабочим. Вечером в столовой сестра Анна Александровна организовывала занятия с взрослыми рабочими».
• Регулярно выделял деньги на стипендию учащимся и ввел отпуска рабочим и служащим.
• Выплачивал пенсии по потере кормильца в размере полугодового заработка семьям умерших рабочих или служащих.
• Ввел обязательное страхование и участие всех рабочих и служащих в прибылях – от кухарки до главного инженера.
• Выделял авансы рабочим и служащим на строительство собственного жилья.
• Быстро продвигал по службе толковых и добросовестных сотрудников.
• При поступлении на работу не придавал решающего значения наличию диплома. Во время собеседования сам определял, какую работу можно доверить пришедшему специалисту.
• Заработную плату выплачивал еженедельно.
Многие его нововведения были не по вкусу другим заводчикам и фабрикантам, которые весной 1904 года обратились к московскому полицмейстеру Д. Ф. Трепову с просьбой санкционировать переход с 10-часового рабочего дня на 9-часовой. В обосновании говорилось, что на современных заводах длинный рабочий день становится тормозом в развитии промышленного производства. Люди к концу дня устают так, что идет брак. А вот у А. Бари 9-часовой рабочий день, и это оправдывается качеством работы, на что Д. Трепов отвечал: «Бари – американец, а Вы – чтобы не мутили воду». Московское охранное отделение в рапорте министру внутренних дел В. К. Плеве[43] характеризовало А. Бари как политически неблагонадежного. Ему ставили в упрек, что он создает неоправданно особые условия для рабочих. На что Александр Вениаминович отшучивался: «Я, видите ли, эгоист. Не могу спокойно есть, если знаю, что рабочие голодные или едят какую-нибудь гадость. Так что это все от моего эгоизма».
В семейных архивах сохранилось письмо Александра Вениаминовича дочери Ольге в Италию от 25 марта 1904 года.
«Сегодня праздник, я один в конторе… Дел у меня много, дела идут оживленно. Я с удовольствием мог опять наградить своих сотрудников, служащих и рабочих, наградить на праздник. У всех лица веселые и я представляю себе то удовольствие, с каким каждый из них пришел домой и сказал своим: «вот награда на Пасху!»
Ты знаешь, как я люблю свое дело и труд, и главным образом люблю его потому, что приятно вокруг себя видеть многих, кто любит труд и находит в нем цель жизни…»
После убийства В. К. Плеве новый министр, князь П. Д. Святополк-Мирский был вынужден ослабить контроль над земскими учреждениями, были возвращены из ссылки опальные земцы, смягчена цензура над либеральной печатью… Но обнаружившиеся колебания, «шаткость» правительства только усугубили политический кризис в стране. В ноябре 1904 года в Петербурге состоялся земский съезд, признавший необходимость «народного представительства». По решению «Союза освобождения» в крупных городах были организованы банкеты по поводу 40-летия судебной реформы.
В семейных архивах потомков А. Бари сохранился любопытный документ – резолюция банкета 5 декабря 1904 года в зале «Контан», в С.-Петербурге:
«…Собрание инженеров всех специальностей, обсудив положение отечественной промышленности, единогласно пришло к следующему заключению: преуспеяние русской промышленности возможно только на почве широкого развития общественной и личной самодеятельности. Необходимыми условиями такого развития является полная неприкосновенность личности, свобода собраний, союзов, свобода слова и печати. Только при прочной гарантии этих прав достижимо распространение и углубление народного образования, без чего невозможно увеличение производительности национального труда. Единственный путь для успешного разрешения этой задачи, по глубокому убеждению собравшихся, – это немедленный созыв представителей народа для выработки новых оснований государственной жизни, и, в качестве необходимых условий правильной работы этого собрания – отмена положения об усиленной охране, введение свободы печати и полная амнистия всех осужденных и административно высланных за политические преступления».
Резолюцию подписало 501 лицо.
А. Бари прекрасно понимал общественные настроения в России и политическую атмосферу Москвы и Петербурга. В душе он очень переживал, чувствуя двойственность своего положения. При улучшении условий труда и социальной помощи рабочим возмущались коллеги-предприниматели. Не заботиться о рабочих – значит, жди забастовки. Да и совесть вряд ли бы позволила. Что делать? Какая ситуация будет в ближайшие годы?
Если случались забастовки, как 12 января 1905 года, когда 500 рабочих завода А. Бари направились из Симоновской слободы к заводу Гужона (ныне «Серп и молот»), чтобы присоединиться к забастовке в знак протеста против расстрела рабочих в Петербурге 9 января, Александр Вениаминович брал убытки на себя. В церквях читали «Доброе слово к царелюбивому народу русскому», отвращая жителей Москвы от крамолы. А. Бари только сетовал: «Что тут поделаешь, они хотят заниматься политикой».
Как ни старался Александр Вениаминович Бари не ввязываться в политические игры, но жизненные обстоятельства втягивали его в круговорот событий тех лет.
В преддверии революционных событий была создана специальная комиссия по рабочему вопросу при Московском Биржевом комитете. Председателем комиссии был избран крупный капиталист С. И. Четвериков. В феврале-марте 1905 года комиссия вырабатывала план согласованных действий фабрикантов против требований рабочих – о сокращении рабочего времени, об увеличении заработной платы, об упразднении штрафов… В состав комиссии входили крупные промышленники: А. В. Бари, Ю. П. Гужон, барон А. Л. Кноп, Г. М. Марк А. И. Шамшин[93], В. В. Столяров и др. В комиссии обсуждался проект Ю. П. Гужона о мерах к упорядоченью быта и положения рабочих на фабриках и заводах, а также рассматривалось предложение Московского Биржевого комитета о необходимости уведомления хозяина о проведении намечаемой рабочими забастовки за 24 часа. С. И. Четвериков настоятельно проводил мысль, что регулирование забастовки не может быть предоставлено единоличному решению предпринимателя, а подлежит решению Правления союза. Предполагалось, что, если предприниматель не подчинится решению союза, Правление будет иметь право лишать его страховой премии, но это условие вызвало только бесплодные дебаты среди самих предпринимателей…
В середине декабря до Москвы и Петербурга докатилась весть о всеобщей стачке бакинских рабочих. Нефтепромышленники вступили в переговоры со стачечным комитетом, и был впервые заключен коллективный договор между рабочими и предпринимателями.
В феврале 1905 года в Баку произошла трагедия: три дня не стихала армяно-азербайджанская резня, унесшая сотни жизней. Местные власти не смогли остановить разгул страстей, волнения продолжались.
Письмо А. В. Бари жене Зинаиде Яковлевне от 25 сентября 1905 г. из Петербурга в Москву:
«Вчера думал, что главные вопросы собрания закончатся вечером, и я мог бы выехать Севастопольским поездом и быть к вечеру в Москве, но вышло иначе. У нас сегодня в 9 вечера опять заседание, и я не знаю закончат ли главные вопросы сегодня. Вероятно, выеду завтра. У вас в Москве начались беспорядки. Я ежедневно телефонирую, и мне сейчас Николай Юльевич Меллъе говорил, что вы там сидите без газет и без хлеба. – Это у меня здесь есть, но только я сижу без писем от тебя и детей. Из заседания у Коковцова я выношу впечатление о полной растерянности правительства. Коковцов хорошо говорит, очень ловкий и хитрый господин. Представители Баку тоже говорят хорошо, но описания ужасов Баку страшны. А самое тяжелое впечатление производят факты неспособности властей в Баку. Негодные люди стоят там во главе власти. Грустно у меня на душе от этих разговоров. – Вчера после заседания мне предложил один коммерсант крупную работу на Кавказе, – резервуары и мосты. Я отказался сразу. – Считаю дело там все еще опасным и не пошлю туда своих людей. Трудно теперь в России, а надо терпеть. Утешением может служить разве то, что мы обеспечены лучше других, но это утешение вынужденное. Многое надо ломать, пока наступит время спокойного развития России. – На заседании во всех речах было заметно, что не хотят говорить о политических причинах разгула в Баку, а ведь они – главная причина всего случившегося. Завтра надеюсь получить Ваши письма. Сейчас буду завтракать и поеду к Алек. <НРЗБ> Бодри.
Будь здорова, поцелуй от меня детей…»
В октябре 1905 года английский, французский и германский послы неоднократно обращались к правительству России с требованием принять самые энергичные меры для охраны иностранных предприятий в Баку, Донбассе и других городах…
17 октября 1905 года был опубликован царский манифест, провозгласивший неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний и союзов. Манифест обещал созвать «законодательную» Думу с привлечением к участию в ней более широких слоев населения.
Как только был опубликован манифест, Московский стачечный комитет послал одобрительную телеграмму С. Ю. Витте и обратился с воззванием к рабочим возобновить работу 19 октября. Центральное бюро Всероссийского железнодорожного Союза разослало по всем дорогам депеши о немедленном прекращении забастовок. Петербургский Совет рабочих депутатов постановил прекратить 21 октября всеобщую политическую забастовку. 22 октября Московская городская партийная конференция РСДРП приняла решение прекратить забастовку на московских предприятиях.
В октябре-декабре 1905 года были впервые созданы Советы рабочих депутатов в Москве, Киеве, Одессе, Ростове-на-Дону, Николаеве, Баку и других городах.
Одновременно с Советами стали формировать различные политические партии, но вместо политической стабилизации наступило время хаоса, разлагающего умы и развращающего нравы. Правительство и оппозиция засылали друг другу шпионов и провокаторов, процветал терроризм.
12 августа 1906 года было совершено покушение на Петра Аркадьевича Столыпина[94], от взрыва погибло 30 человек – совершенно невинных людей.
15 августа 1906 года Александр Вениаминович, находясь на лечении в Германии, писал дочери Ольге из Киссингена:
«…Знакомых у меня здесь довольно много. Несколько членов Государственной Думы. На всех покушение на Столыпина произвело удручающее впечатление, мрак и ужас впереди, картина печальная…»
Взрыв был такой силы, что в недалеко расположенных цехах завода «Товарищества Бранобель» (Петербургское отделение) выбило ударной волной почти все стекла. Сам Петр Аркадьевич от взрыва не пострадал, и в своей поистине пророческой речи на заседании Государственной Думы 10 мая 1907 года дал террористам достойный ответ: «… Не запугаете! Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!»
Революция 1905 года и последующие политические события произвели на А. Бари очень тягостное впечатление. В минуты отчаяния он говорил жене: «Давай уедем, лучше быть кондуктором трамвая в Швейцарии, чем миллионером в России». У него опускались руки, проявлялись первые признаки болезни.