На первой странице перечня работ напечатано обращение к заказчикам:
«Хорошее оборудование Строительного отделения в связи с собственным сталелитейным и железопрокатным заводами дает Товариществу возможность исполнять всякого рода строительные сооружения с полным соблюдением предписываемых технических условий в непродолжительный срок и по ценам вполне умеренным. По желанию заказчика составление проектов, смет и чертежей Правление берет на себя. Особой платы за это не взимает».
Согласно этому перечню с 1895 по 1914 год был выполнен невероятно большой объем строительномонтажных работ: более сотни железнодорожных мостов малых пролетов и эстакад, всевозможные стропила, опорные колонны, клепаные балки перекрытий, металлические фермы и каркасы цехов фабрик и заводов, световые фонари торговых и промышленных зданий. География построенных объектов обширна. Они и поныне существуют на огромной территории Европейской и Азиатской частей России. От Сибирской и Забайкальской железных дорог до вагоностроительного завода «Феникс» в Риге, от Каменец-Подольска и Царицына до Костромы. Исполнялись заказы правительственных и общественных учреждений, фабрик и заводов, правлений государственных и частных фирм. Одних только мостов для железных дорог было сооружено общим весом металлических конструкций в 2.792.419 пудов.
Весь перечень работ перечислить не представляется возможным, поэтому ограничимся наиболее известными объектами:
– клепаные балки для полов и потолочных (межэтажных) перекрытий музея Изящных Искусств им. Императора Александра III (ныне музей Изобразительных Искусств им. А. С. Пушкина) – 1899 г.;
– левое крыло Московского Политехнического музея (1904–1906) – колонны и балки перекрытий, стропила, металлоконструкции для тройного остекления Большой аудитории, конструкции для сидений балкона и амфитеатра;
– многочисленные металлоконструкции трамвайных парков Москвы;
– перекрытия магазина Мюра и Мерилиза (1892–1902) – ныне магазин ЦУМ и т. д.
При изучении перечня мелькают многочисленные названия заказчиков – это Императорское Московское техническое училище (ныне МГТУ им. Н. Э. Баумана), Реальное училище им. Шелапутина, Московский воспитательный дом, Главное управление почт и телеграфов. Костромское Техническое училище (по заказу С. И. Мамонтова), 2-ой Московский Кадетский корпус, Московское столичное Попечительство о народной трезвости, Синодальная типография, шелкоткацкая фабрика К.0. Жиро в Хамовниках (ныне комбинат «Красная Роза»), мануфактурная компания «Зингер» в Подольске.
И так по Москве, Подмосковью и по всей России. Только в ближнем Подмосковье: Мытищинский вагонный завод, в Сергиевом Посаде – химический завод, в Павловском Посаде – фабричные корпуса; в Пушкино, Ивантеевке, Болшево, Щелково – металлоконструкции красильных и текстильных фабрик Армандов и Рабенек; Орехово-Зуево, Богородск, Кольчугино, Ржев, Серпухов, Иваново-Вознесенск, Егорьевск, Реутово, Подольск, Людиново и т. д.
В Москве наиболее грандиозным сооружением, выполненным по проекту и под руководством Н. Г. Риттера, признан Ваганьковский путепровод. А на Ярославском вокзале до сих пор стоят колонны с навесными покрытиями на перронах, построенные в 1902–1904 годах.
Что касается работ, выполненных для родного завода, то здесь придется ограничиться одной общей фразой – сотни расчетов и проектных решений по вопросам бесконечных усовершенствований сталелитейного и прокатного производств. Укажем только наиболее крупные работы, связанные с увеличением мощности прокатных станов и механизацией литейного производства. Причем, все металлоконструкции изменялись без увеличения производственных площадей и остановки производства. По его проектам были построены эстакады для магнитных кранов и воздушных лебедок, механизмы загрузки металлической шихты в мартеновские печи. Но не только количество выполненных проектов поражает воображение, а и то, как они реализованы. Глядя на фотографии тех лет, восхищаешься оригинальностью и смелостью технических решений. Легкость восприятия и красота, воплощенная в металле, оценивалась его современниками как произведения искусства.
Автору довелось познакомиться с преемниками творческого наследия Н. Г. Риттера. В одной из проектных групп технического отдела завода «Серп и молот» до сих пор бережно хранятся рабочие тетради Николая Григорьевича, в которых аккуратным почерком изложены бесчисленные расчеты несущих элементов различных металлоконструкций цеховых зданий, которые он проектировал. По этим расчетам он в любой момент мог дать справку своему подчиненному инженеру о допустимой и расчетной нагрузке модернизируемого узла, не производя перерасчета.
К 1917 году Н. Г. Риттер проработал на заводе Ю. П. Гужона почти 25 лет. За эти годы он уже реализовал свой талант не только как инженер широкого профиля, но и как архитектор.
На жизненном и творческом пути Николая Григорьевича были и сложные ситуации, когда в России наступили «окаянные дни». 1917–1920 годы – это самое трудное время для завода. Работа почти замерла, работать было не с кем, оборудование требовало реконструкции и замены. В конце 1918 года новое руководство официально обратилось к Н. Г. Риттеру с письмом:
«Москва, 2 ноября 1918 г.
Милостивый государь Николай Григорьевич.
Правительственное Правление Московского Металлического завода настоящим приглашает Вас на должность Технического Директора Московского Металлического завода.
Жалование Вам назначается …, жилищные условия и т. д.»
Всего в письме 8 пунктов, по которым определялись права и обязанности сторон. В конце письма подписи членов Правительственного правления.
Николай Григорьевич принял должность Технического директора, а оставшиеся сослуживцы и рабочие составили ему приветственный адрес:
«Глубокоуважаемый Николай Григорьевич!
Строительное отделение в лице рабочих и служащих приветствует Вас, и изъявляет свое удовольствие по поводу назначения Вашего Техническим директором Московского Металлического завода и искренне желает работать с Вами долгие годы так же, как и работало ранее в бытность Вашу Заведующим Техническим бюро, Главным инженером Строительного отделения и Архитектором завода».
Открытый театр. Московское Попечительство о народной трезвости
Мост через реку Обшу в г. Белом (Смоленской губернии) по проекту Е. О. Патона
Мост через реку Мету в г. Боровичах по проекту И. А. Белелюбского
Мост через реку Волгу в г. Ржеве по проекту Н. Г. Риттера
Переходной мост перед Ярославским вокзалом. 1907 г.
Ярославский вокзал. Навесы над пассажирскими платформами. 1902–1904 гг.
Опорные колонны (цех № 51 – инструментальный, ЗАО «Метровагонмаш» – современный снимок автора)
Строительство Ваганьковского путепровода. 1900-е гг.
Техническим директором Н. Г. Риттер работал до 1924 года. В зти трудные годы он сумел поднять работоспособность всех технических служб завода, сам же работал не щадя сил и здоровья. И только болезнь вынудила его вернуться на прежнюю должность. Очевидно, авторитет Николая Григорьевича имел под собой не только высокие инженерные достоинства. Его отношение к труду и общечеловеческие качества были присущи ему как организатору и руководителю. Среди коллег он пользовался искренним уважением как интеллигентный человек и специалист. Все его ученики и сподвижники, окружавшие его многие годы, видели в нем прежде всего высокие чувства чести и достоинства профессионала, поэтому они шли за ним и сумели запустить завод на рабочий режим.
Н. Г. Риттер принимал участие в конкурсе по проектированию опор высоковольтной линии Шатура – Москва, который был объявлен Управлением электротехнических сооружений. Проект был реализован, а Николай Григорьевич, как победитель конкурса, был отмечен премией.
Отбушевали страсти гражданской войны и началось восстановление разрушенного хозяйства. Строительным отделением выполнялись ответственные задания по строительству линий электропередачи (ЛЭП) в Донбассе (Штеровка – Кадиевка); строились многочисленные объекты железнодорожного транспорта. В частности, ЛЭП на окружной железной дороге Москвы.
В 1922 году руководство и общественность Рогожско-Симоновского района Москвы чествовали старейших рабочих, инженеров и служащих завода. В их числе был и Николай Григорьевич Риттер.
Президиум ВЦИК дважды отмечал его заслуги перед страной. В 1928 и 1933 годах ему присваивалось почетное звание «Героя Труда». В семейных архивах сохранились грамоты, подписанные Председателем ВЦИК М. И. Калининым.
Много работы было выполнено в связи со строительством новых цехов – фасонного литья, калибровочного и канатного, когда было принято правительственное постановление о расширении территории завода «Серп и молот».
В эти же годы Н. Г. Риттер проектировал уникальную конструкцию перекрытия потолка зрительного зала театра В. Э. Мейерхольда (1933 г.) – ныне это Концертный зал им. П. И. Чайковского. Он принимал участие во Всесоюзном конкурсе по строительству Дворца Советов. Всего было представлено 160 проектов и 112 проектных предложений. Однако Николай Григорьевич, узнав, что Дворец Советов будет строиться на месте разрушенного Храма Христа Спасителя, отказался от участия в конкурсе.
В годы Великой Отечественной войны завод работал, как и все металлургические и машиностроительные предприятия, на нужды обороны. 10 декабря 1943 года Народный Комиссар Черной Металлургии СССР И. Тевосян подписал приказ № 473: «В связи с 50-летием успешной работы на заводе «Серп и молот» наградить значком «Отличник социалистического соревнования Наркомчермета» и премировать двухмесячным окладом инженера т. Риттер Николая Григорьевича». 4 ноября 1945 г. Николай Григорьевич был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 г.г.», а 5 мая 1949 года – Орденом Ленина.
Последние годы жизни Н. Г. Риттер так и работал в Техническом бюро завода. Дело его продолжали ученики и сподвижники. До сих пор продукция завода «Серп и молот» поставляется в различные регионы России и в зарубежные страны. В частности, как упоминалось, сортовой прокат на Мытищинский машиностроительный завод ЗАО «Метровагонмаш», голубые экспрессы которого обслуживают москвичей и гостей столицы. А изящные опоры и малые своды станции метро «Маяковская» отделаны единым стальным профильным листом, изготовленным по заказу на специальном оборудовании в прокатном цехе завода «Серп и молот».
Малопролетные мосты были особой любовью Н. Г. Риттера. В них он видел изящество и красоту как архитектор. В 1902 году он впервые пробует свои силы в составлении на конкурсной основе проекта Дворцового моста через Неву в Санкт-Петербурге. По результатам конкурса он был удостоен премии. В 1904 году завод получил заказ на строительство моста через р. Обшу в г. Белом Смоленской губернии по проекту Е. О. Патона. Успешное завершение строительства придало уверенности коллективу единомышленников, и в 1905 году строится уникальный трехшарнирный мост через р. Мсту в г. Боровичи Новгородской губернии по проекту Н. А. Белелюбского. Скоро этим сооружениям исполнится по 100 лет. Жители г. Боровичи установили традицию – ежегодно отмечать «День города» на мосту, откуда они и по сей день любуются панорамой своего города и завершают праздник ночным салютом. В 1911 году по проекту Н. Г. Риттера строится городской мост через Волгу в г. Ржеве.
Все сооружения – это Память, завещанная нам от наших предков, всех, кто составлял проекты и строил, кто жил и работал вместе с Николаем Григорьевичем Риттером. А в памяти потомков он остался как человек удивительно даровитый, разносторонне образованный, добрый и скромный. Очевидно талант его, как инженера, складывался из многих составляющих: любитель-музыкант, художник, конструктор домашней мебели, фотограф. Николай Григорьевич рос в семье, где царил культ музыки. Мать была незаурядной пианисткой, брат играл на виолончели, сам Николай Григорьевич – на скрипке. Он собирал вокруг себя любителей ансамблевой игры и занимался аранжировкой избранных отрывков из опер и симфоний. В семье потомков стены украшают его копии с картин Левитана, Куинджи, Поленова и др.
Москва, Кривоколенный переулок, д. 11/13.
Дом, в котором жил А. В. Бари (в центре). Снимок до 1900 г. Во флигеле (слева) размещалось Консульство США
Москва, Кривоколенный переулок, д. 11/13 (современный снимок автора). Дом перестроен, а флигель сохранился
Екатерина Бари в доме в Кривоколенном переулке, д. 11/13. г. Москва
* * *
Когда дочери становились взрослыми, Александр Вениаминович Бари деликатно и тактично оберегал достоинство в своих детях. Евгения Александровна училась на Высших женских курсах и слушала публичные лекции Д. С. Мережковского: «О всехристианстве», «О единой вселенской церкви», «О необходимости религиозного объединения человечества» – чтобы избежать всех ужасов надвигающихся революционных потрясений. В одной из лекций он признал себя всехристианином – это было неслыханной вещью для интеллигенции того времени.
Отец как-то собрался по делам в Петербург, она попросилась поехать с ним. В Петербурге Евгения несколько раз встречалась с Д. Мережковским и записывала все разговоры с ним. Александр Вениаминович закончил свои дела и спросил дочь: «Ты едешь?» – «Нет, я еще останусь». Отец не спросил больше ни слова и уехал. Евгения пробыла в Петербурге почти месяц. На прощание Д. Мережковский попросил ее передать в Москве одно письмо, не желая отправлять его по почте. Письмо было адресовано некой Е. С. Сильвачевой. Евгения передала письмо[46] и прервала дальнейшее общение с Д. Мережковским. Через некоторое время она сама рассказала отцу о результатах своей поездки. Отец очень спокойно заметил: «А я думал, что у тебя с ним роман». И больше ни слова. Никаких нравоучений, нотаций, потому что ценил личность дочери.
Не забывал Александр Вениаминович всех родственников – российских и оставшихся в США. Как только стабилизировалось финансовое положение фирмы, он всю жизнь материально поддерживал семьи своих сестер и братьев, помогал и родственникам Зинаиды Яковлевны.
Семья А. В. Бари много лет не имела своего дома, снимала квартиры. Первоначально проживали в районе Земляного вала у Курского вокзала, в доме Борисовских. Затем перебрались на Мясницкую, в здание бывшего Промышленного музея, где размещалась Контора. В 1901 году, когда семья была уже многодетной, Александр Вениаминович по настоянию жены решил купить небольшой двухэтажный дом с флигелем в Кривоколенном переулке. Контора была рядом. Во дворе был каретник с выездным экипажем и кучером Иваном Малафеевым, да еще корову держали.
Можно и сейчас еще видеть этот дом и флигель. На фотографии конца XIX века видно, что во флигеле располагалось Консульство США.
Мемориальная доска на флигеле, осенью 1997 года исчезнувшая, гласила:
Памятник истории.
В этом доме жили
Василий Дмитриевич Поленов и инжИнер (выдел, авт.)
Владимир Григорьевич Шухов.
Охраняется государством
Из такой надписи непонятно было, в какие годы жил в этом флигеле В. Д. Поленов. Но то, что В. Г. Шухов во флигеле не жил никогда, – это достоверно, тем более инжИнер. В. Шухов жил в самом доме (об этом будет рассказано дальше). В 1998 году на стене флигеля еще темнело пятно, напоминавшее, что здесь была мемориальная доска. Сегодня оно закрыто объявлением:
Машины перед окнами
НЕ СТАВИТЬ,
кроме а/м фирмы
По рассказам потомков А. Бари, флигель помнит и более ранних обитателей. Когда-то в нем устраивали скрытые от постороннего глаза собрания масоны, потом в этом здании размещалось консульство США. В основном здании – не во флигеле – в 1888–1894 гг. действительно жил великий русский художник В. Д. Поленов. Здесь устраивались рисовальные вечера, которые посещали В. И. Суриков, И. И. Левитан, братья В. М. и А. М. Васнецовы, В. А. Серов и другие художники. Когда этот дом вместе с флигелем купил А. В. Бари, то во флигеле жили прислуга, кучер, дворник, истопники.
Сам жилой дом расположен углом. Угловая часть его – ампирный особняк – была построена в 1836 году статской советницей Пелагеей Крюковой. Правое крыло – более поздняя постройка 1885 г. – граничит с храмом Федора Стратилата и адресуется по Архангельскому переулку. Архитектор Ф. Ф. Воскресенский и не подозревал, что в этом доме будут жить его однофамильцы – дочь А. Бари Лидия Александровна Воскресенская с мужем и детьми. Левое крыло выходит на Кривоколенный переулок. В этом доме и жила многочисленная семья А. Бари, в нем прожил свои последние годы жизни Александр Вениаминович.
В. Г. Шухов поселился в этом доме в 1918 г. вместе с семьей и оставшейся конторой, а семья Лидии Александровны Воскресенской была вынуждена «уплотниться». В конце 1940-х годов дом был надстроен и теперь имеет 5 этажей. Парадный вход со стороны Кривоколенного переулка украшает современная фирменная доска с текстом:
Управление
Московского винно-коньячного
Завода Арарат
Республики Армения
При всем уважении к армянскому коньяку следует уважать и нашу историю. На этом здании необходимо установить мемориальную доску – позаботиться об увековечении памяти А. В. Бари и В. Г. Шухова, столь много сделавших для технического прогресса России.
Да и В. Д. Поленов, и другие художники-передвижники, бывавшие здесь, заслуживают, чтобы мы их помнили.
Собственной дачи А. В. Бари не имел и не строил, Первые годы снимали на лето дачу в районе Петровской академии. В одном из писем (от 18 мая 1882 года) Зинаида Яковлевна приглашала свою сестру Екатерину погостить, и указывала адрес: «Москва, в Петровскую академию, Михайловское шоссе, дача Славик № 35».
Сохранился список мест, где семья снимала дачи с 1881 по 1917 годы: Разумовское, Выселки, Ховрино, Джамгаровка, Перловка, Мурашки, Тарасовка, Болшево, Кусково, Вешняки, Люблино, Царицыно, Крыловка, Мешково, Быково, Барыбино, Райки, Сходня…
Дачу в Перловке, под Мытищами, семья снимала с 1890 по 1900 год, их соседями была семья музыкантов Крейн (?). Дети любили велосипедные прогулки, посещали летний театр известных чаеторговцев Перловых, в котором играл оркестр из приказчиков и мальчиков с хорошим музыкальным слухом. По праздникам приглашались и профессиональные духовые оркестры, хоры. Устраивались вечерние благотворительные спектакли и фейерверки. (В то время существовала культура дачной жизни), С 1900 по 1905 годы – Тарасовка, Мурашки, Болшево…
В 1906 по 1911 годы дачу снимали в Райках, более спокойном месте, где жизнь была насыщена общением с Мамонтовыми и Пастернаками.[97]
В семейных архивах Е. Б. Пастернака сохранилась переписка с родственниками, в которой описывается их жизнь в этом райском уголке. Евгений Борисович любезно согласился на использование писем из семейных архивов, включенных в его книгу об отце,
«Лето 1907 года Пастернаки проводили в старинном подмосковном имении Н. В. Путяты Райки, расположенном на высоком северном берегу реки Вори, в районе Щелково. Теперь в нем находится санаторий Министерства иностранных дел. В начале века имение принадлежало богатому дельцу Некрасову. Многочисленные дома, построенные в разное время и в разном стиле, сдавались внаем. Один из них снимала на лето семья замечательного инженера-строителя Александра Вениаминовича Бари, младшая дочь которого Ольга Александровна была художницей и ученицей Леонида Осиповича Пастернака. Здесь же Леонид Осипович написал портрет Александра Вениаминовича, который и сегодня хранится у потомков. По совету Бари Пастернаки заняли белый одноэтажный дом, просторный и высокий, с большим крыльцом-террасой. Там они прожили летние месяцы 1907, 1908 и 1909 годов. Близкое знакомство с соседями по Райкам не прерывалось и впредь. Многие из них стали моделями портретов Леонида Осиповича. Там жил с семьей также известный врач Лев Григорьевич Левин, старый друг Пастернаков еще с одесских времен, расстрелянный позже (в 1938 году) по обвинению в отравлении М. Горького».
А. В. Бари в окружении многочисленной родни. Перловка 1894 г.
Родственники и дети А. В. Бари. Перловка. 1896 г.
Тарасовка (Мурашки). Старшая дочь А. В. Бари – Анна – с мужем А. Ф. Самойловым после свадьбы. Рядом ее сестры: слева Ольга, справа Евгения
На даче в Райках (близ Щелкова). 1907–1908 гг.
Многочисленное семейство А. В. Бари
Слева: Виктор Бари с супругой Марией Шамшиной (с сыном Шурой на руках). В центре: А. В. Бари с внуками-близнецами Алей и Левой. Справа: Александр Нерсесов с супругой Евгенией Бари (с дочерью Риной на руках). Рядом старшая Анна с дочерью Верой, далее Зинаида Яковлевна.
А. В. Бари с родственниками. Справа (стоят): сын Владимир, Вера Яблонская (племянница Зинаиды Яковлевны) с мужем Тибо (известный фотограф в Москве); сидят: Александр Вениаминович с Зинаидой Яковлевной и дочерью Ольгой
Ольга Бари с племянниками-близнецами (Аля и Лева Самойловы). Райки, 1907 г.
Дер. Райки. Слева направо: стоят Анна, Мария, Екатерина, сидят Ольга (дочери Бари); Зинаида Яковлевна – супруга А. В. Бари; Генриетта Сергеевна – мать А. В. Бари; нижний ряд: в центре Юрий (Георгий) Бари, близнецы Аля и Лева от старшей дочери Анны Самойловой (Бари)
Семья Пастернаков жила в Райках в полном составе: Леонид Осипович с Розалией Исидоровной и дети – Борис, Александр, Лидия и Жоня (Жозефина). В гости к Пастернакам и Бари приезжали Мамонтовы – Зинаида Николаевна и Маргарита Кирилловна (в замужестве Морозова) – музицировали, на даче был хороший рояль.
В доме А. В. Бари, в Кривоколенном переулке, был свой превосходный рояль фирмы Bechstein[98]. Все дети Александра Вениаминовича учились фортепьянной игре у известного в Москве педагога – Эмилии Исааковны Огус-Шаткевич. В доме часто бывали Пастернаки и не исключено, что Борис Леонидович и его мама, Розалия Исидоровна, музицировали на этом инструменте. По сведениям потомков А. В. Бари, за этот рояль садились Кирилл Петрович Кондрашин[99], Генрих Густавович Нейгауз и ученик Г. Г. Нейгауза – рано умерший одаренный пианист Эммануил Гроссман[100].
Из письма Бориса Пастернака Павлу Давыдовичу Эттингеру:
«На днях здесь рядом Мамонтовы играли в 4 руки симфонию Бетховена, хорошо играли. Собиралась гроза. Знаете, в четвертой (или третьей части) этой симфонии есть длинный период, который идет все crescendo (весь оркестр) до апогея диссонанса – доминанты, до кульминационного пункта, где искусство требует поворота назад, вниз. Этот кульминационный пункт берется fortissimo (постепенно вырастая из могучего crescendo). И вот в этот момент прокатился первый гром, глухой, но ужасный, одновременно с аккордом всего оркестра. Это невозможно передать».
Сближение Мамонтовых с Пастернаками было на почве преклонения перед творчеством известного композитора и блестящего пианиста А. Н. Скрябина, у которого учились Зинаида Николаевна Мамонтова, Маргарита Кирилловна Мамонтова и Борис Леонидович Пастернак. Кроме того, Розалия Исидоровна сама была незаурядной пианисткой.
Справа налево (стоят): Борис Леонидович Пастернак, Лев Григорьевич Левин (врач), Александр Леонидович Пастернак, Леонид Осипович Пастернак (академик живописи); (сидят): Ольга Бари, Павел Давыдович Эттингер (банковский служащий, искусствовед), Розалия Исидоровна Пастернак с младшими дочерями – Лидией и Жозефиной, Лидия Бари. Райки, 1907–1908 гг.
Из письма Юлия Дмитриевича Энгеля (ученика Сергея Ивановича Танеева) от 15 января 1904 года – о Розалии Исидоровне:
«Некогда еще девочкой 10–12 лет она успела составить себе известность многочисленными концертами (под именем Розы Кауфман); с тех пор она выступала очень редко. Об этом можно только пожалеть, ибо г-жа Пастернак – даровитейшая пианистка, поражающая притом не столько техникой (таких пианисток много), сколько непосредственностью и редкой чуткостью артистического темперамента (что встречается гораздо реже)».
Лидия Александровна Бари на всю жизнь сохранила подарок от М. К. Мамонтовой-Морозовой – колечко с маленьким бриллиантом. Родственники, завидев ее, стремительно спешащую по делам, озабоченно говорили ей: «Тетя Лида, что Вы так сверкаете своим бриллиантом, ведь оторвут с пальцем!» Лидия Александровна спокойно отвечала: «Да ну, все думают, что это подделка…»
Маргарита Кирилловна после смерти мужа была человеком состоятельным, материально помогала Александру Николаевичу Скрябину и художнику В. А. Серову, после смерти которого она организовала фонд помощи семье Серова.
Родители Пастернаков, оставив детей на бабушку Берту Самойловну, сочли возможным на месяц поехать за границу. До Англии они собирались в Берлин, затем в Голландию и Бельгию. Сыновьям Боре и Шуре было поручено писать подробно обо всем, что происходит дома. Письма, посланные из Райков вдогонку родителям 9, 10, 11 июля 1907 года.
«Вчерашний ваш отъезд мы справили «венецианским» гулянием с иллюминацией, песнями, под благонадежным надзором. В черной, змейкой колеблющейся маслянистой жидкости пруда металлически-яркое отражение фонариков. – Это было замечательно. Луна была первостатейная. Бари знают уйму шансонет на всех языках и такую же массу народных песен. Жаль, что я с Шурой не знаем. Если я вам пишу все это, то тем самым доказываю, что ни о чем другом писать не стоит, так как день во всех отношения прошел как с вами; приходили Аля и Лева Самойловы (дети-близнецы старшей дочери А. В. Бари Анны Александровны – прим. авт.) чай пить».
Борис Леонидович придерживался строгих правил в своих занятиях поэзией.
Из письма Шуры:
«даже с «всерайковского» праздника в день рождения Али и Левы Самойловых с маскарадом, угощением и фейерверком, Борис ушел в самый разгар, в пять часов дня».
Ольга Александровна Бари также сообщала, что видит детей Борю и Шуру ежедневно и что живут они благополучно и радостно. В открытках от 15 и 16 описаны поездки на лодке по Воре по направлению к Щелкову и вкусный чай в деревне, который они весело пили…
Письмо Бориса Пастернака родителям 22 июля в Брюгге:
«Дорогие! Только что вернулись с большой экскурсии на «Медвежьи озера», еже есть глаголемо – место возле Щелково. В экскурсии участвовало 12 человек и ехали на четырех экипажах. Озеро mittelmässig. Широкий вид, но несколько однообразный. Но веселье было такое, что позавидовать можно. Кушали (положим, лопали), пили, пели и катались на такой лодке, которой пользовался, вероятно, Стенька Разин. Длинная-предлинная – так что веемы прекрасно в ней расположились, несмотря на то, что лодка текла (протекала?) немилосердно. Были лучи и вода напоминала свинцовую бумагу от чая».
От этой поездки сохранились фотографии Шуриного исполнения – мостки, лодка, пикник, шалости. Письмо заканчивается словами:
«Детки, которые так же прелестны, как были при вас, и прелестный Шура целуют вас крепко, крепко, вместе со мной и бабушкой и Fraulein (т. е. Fräulein не целует).
Секстет. (Все шестеро – прим. авт.)
Поклон от Бари.
Летом 1908 года Розалия Исидоровна готовила концертную программу со скрипачом Александром Могилевским. По возвращении в Москву 27 сентября Леонид Осипович пишет Эттингеру письмо, в котором в отчаянно шутливом тоне сообщает:
«Galden Humor у меня от музыки: целый день на двух инструментах жарят мать и сын. Не женитесь на пианистке! Дети тоже будут играть!!!»
В действительности же он от всей души радовался этому оживлению и гордился женой и сыном. Концерт Р. И. Пастернак и А. Могилевского состоялся 3 ноября 1908 года в Малом зале Благородного собрания и прошел с большим успехом. Играли сонаты G-dur Бетховена c-moll Винклера (впервые) и A-dur Цезаря Франка… Соната Винклера была повторена на утреннем концерте 11 января 1909 года в Колонном зале.
30 октября 1911 года Розалия Исидоровна играла с Могилевским в Малом зале консерватории трио c-moll Мендельсона, а 7 ноября в Большом зале вместе с Д. С. Крейном и Д. З. Зиссерманом – траурное трио Чайковского. Это был вечер памяти Льва Толстого, приуроченный к годовщине его смерти…
По воспоминаниям А. (Шуры) Пастернака:
«У двери в зал стоял Сергей Кусевицкий во фраке – во втором отделении он должен был дирижировать девятую симфонию Бетховена. Он «стоял неподвижно, несколько склонив голову – его обычная поза, и слушал ансамбль; музыка, видно, его захватила, вдруг он вздрогнул и тыльной стороной руки провел по глазам, смахнув помешавшую ему слезу».
Прекрасно знали друг друга и представители старшего поколения. Леонид Осипович в своих воспоминаниях[47] так описывает одну из встреч с Саввой Ивановичем Мамонтовым:
«В начале 1890-х годов Московское общество любителей художеств с председателем архитектором К. Быковским во главе решило устроить Первый Всероссийский съезд художников с очень широкой программой, которая должна была закончиться грандиозной художественной и музыкально-театральной постановкой. В зале Благородного собрания была устроена театральная сцена. Для этой постановки композитором Аренским была написана опера «Рафаэль». К участию были приглашены лучшие артисты – Станиславский, Ленский и другие; художниками – В. Поленовым, К. Коровиным, В. Серовым, А. Васнецовым, С. Малютиным, Касаткиным и Л. Пастернаком – были написаны декорации к живым картинам различных сцен»
Декорацию сцены картины «Рафаэль» поручили писать Л. Пастернаку, когда он находился в отъезде, без его согласия. Когда Леонид Осипович вернулся из Петербурга и узнал об этом, он пришел в ужас, отказывался, так как никогда декорации не писал. Но никто из организаторов и слушать не хотел и обещали помочь. Декорации писались в одном из соседних помещений Исторического музея. Василий Дмитриевич Поленов зашел посмотреть работу по его просьбе, и искренно поздравил его с успехом. Л. Пастернак испытывал большую радость, что В. Поленову работа действительно понравилась.
Но радоваться было еще рано, как вспоминал Леонид Осипович: «По предварительному уговору, моей обязанностью было написать только декорацию. Сама же постановка оперы – реквизит, костюмы и прочее, была возложена на Ленского и брата председателя общества Быковского. Когда я пришел на генеральную репетицию, моему ужасу не было предела – Боже мой, что я вижу! Декорация уже висит, а на авансцене стоят два новеньких, только что из магазина присланных мольберта-треножника в стиле «рококо», и на одном из них стоит не то фотография, не то гравюра – с Дрезденской Мадонны! Бросился искать Быковского, бесполезно. Я помчался в Училище живописи, разыскал там два-три подходящих под старину мольберта и просил срочно переслать их в Благородное собрание, ибо на другой день уже должен был состояться спектакль!.. За кое-какой, но настоящей ренессансной мебелью, вроде кресел и табуретов, я полетел к Савве Ивановичу Мамонтову, зная, что у него-то найду желаемое. Мамонтов только что вернулся с генеральной репетиции описываемой постановки и был не в духе, когда я вошел к нему в кабинет. Я рассказал ему, в чем дело, в какой ужас я пришел, увидав на сцене эти два новеньких мольбертика и эту мещанскую мебель у «Рафаэля»! Я попросил у него разрешения взять несколько подлинных ренессансных кресел и табуреток.»