Осенний день
В
этот осенний сентябрьский день бабка Анна навсегда покидала свою деревню. Рано утром после тревожной бессонной ночи она открыла глаза и долго вспоминала – что же она должна еще сделать. Вроде бы все было подготовлено к отъезду, но осталось еще что-то. Важное. Но что? И вспомнила. Как я могла забыть, я же с березами не попрощалась. И пока гости, дочь с зятем, спали, Анна потихоньку оделась и вышла на крыльцо. Погода стояла не по-осеннему теплая, в высоком голубом небе светились в утреннем свете бело-розовые облачка. Анна глубоко вдохнула свежий утренний воздух, спустилась с крыльца. Зажмурилась от яркого восходящего солнца. Пройдя уже пустой огород и яблони, остановилась перед низкой изгородью. За ней стояли освещенные солнцем три высоченные красивые березы. Сняв верхнюю жердь, Анна перелезла через изгородь и оказалась под березами. Эти березы посадил ее Петр. Сажал в разное время по очереди в честь рождения детей. Родилась дочь Нина и за огородом на высоком склоне у ручья стала расти тонконогая, под стать дочери березка. Родилась Мария и вот рядом вторая березка зашелестела листочками. А еще через год – третья. Это в честь рождения Александры. И стоят березки в ряд над ручьем, а под ними скамеечка, на которой любила проводить время семья Анны – здесь и веники вязали и грибы, принесенные из леса, чистили, да и просто отдыхали теплым летним вечером. Анна подняла голову к уже начавшей желтеть кроне деревьев. – Березки – то стоят, – вздохнула она, – а вот дети разлетелись в разные стороны. Нина в областном центре обосновалась, семьей обзавелась, Марию же завез муж – сибиряк за Урал, туда и Александру перетянули, живут, сказывают, хорошо, но мать навещают редко. Анна по очереди прикоснулась щекой к прохладной гладкой коре берез, провела рукой по еще влажноватым от утренней росы стволам и, вздохнув, огляделась. Солнце уже оторвалось от леса и желтым золотом освещало окружающие, поросшие ивняком поля, опушку леса и деревню.
Ее, некогда большая деревня, состояла теперь из пяти жилых домов. Остальные стояли пустые. Горько было смотреть на их просевшие крыши, черные слепые окна, упавшие изгороди, заросшие бурьяном палисадники. Хозяева домов покинули их по-разному. Некоторые доживают остаток жизни у уехавших из деревни детей. Ну а другие, а их большинство, покоятся на кладбище, что совсем недалеко от деревни. И теперь в этом, казалось, забытом Богом уголке мира, под просторным высоким небом теплилась жизнь пяти одиноких старух. А сегодня одна из них – Анна тоже покидает родную деревню, уезжая к дочери в большой город.
Анна бы и не уехала, до недавнего времени она чувствовала себя достаточно крепкой и, несмотря на мучавшую ее одышку, весной одна вскопала и посадила огород. Правда, слышать стала плохо и, если нужно было пообщаться с дочерями, бежала к Настасье, что жила наискосок от ее дома. Та по мобильнику и передавала все просьбы и проблемы Анны. На уговоры дочери переехать к ней отвечала категорическим отказом: здесь родилась, здесь и помру. Но вот сразила ее под осень болезнь. То ли оттого, что собирая в лесу морошку, вымокла под дождем, или по какой другой причине, только слегла внезапно Анна и пролежала долгонько, думала, что уже и не встанет. Но выходили ее деревенские бабы, травами да заботами подлечили. Поднялась Анна, но все же ослабла сильно и после того, как упала во дворе, наклонившись за дровами, (в глазах потемнело), стала подумывать над предложением дочери. И что я тут одна буду зиму куковать, не лучше ли в тепле да у родной дочери. Да, пожалуй, и дров на зиму не хватит, зима-то уж больно холодная была, много сожгла.
Так рассуждала Анна за несколько дней до приезда дочери, греясь на вечернем солнышке на скамейке у палисадника.
Тут Настасья подошла. Настасья была крепкая, энергичная женщина, на здоровье не жаловалась, ходила по деревне чуть ли не бегом. Раньше колхозным бригадиром была. Уважали ее деревенские бабы. Чуть что случись, к кому за советом и помощью бежать – к Настасье. Вот и Анне потребовался сейчас совет Настасьи.
– Ехать тебе, Анна, к Нинке надо, там доживать, – сказала Настасья, – дров, говоришь, на зиму не хватит, печка разваливается, в голове кружение. Упадешь где-нибудь на огороде, кто тебя подымет. На меня не смотри – у меня сын рядом, навещает часто. Да и я, чуть что, до большака три километра протопаю, а там автобус в райцентр ходит. Я и у сына. А летом внуки у меня долго гостят. А ты поезжай.
Тут и Зинаида подошла, высокая костлявая старуха. Эту зиму она жила у дочери в городе. Правда, не долго. Уже к масленице вернулась домой. Устала, говорит, в скворечнике жить, к земле потянуло. Зинаида покачала головой на слова Настасьи:
– Не торопись, подумай, – сказала она Анне, – как бы не пожалеть. Деревенские мы, простор любим, в земле копаться любим, лес любим. С тоски в четырех стенах помрешь. А потом, всегда там гостьей будешь, не хозяйкой. Что скажут, то и будешь делать. Не привыкнешь ты к городской квартире. Это, скажут, не включай, это – не трогай, к этому не подходи, а к этому сама побоишься подойти. А дома ты сама себе хозяйка – что хочу то и ворочу. Так что крепко подумай.
Опираясь на палку, присеменила, согнувшись почти пополам, бабка Колиха. Еду Анниному коту принесла.
– А я бы поехала, да вот не к кому, – присаживаясь на скамейку, подала она голос.
Да, Анна знала, что не к кому бабке Колихе ехать. Муж с войны не пришел, а много лет назад ее единственного сына убили в праздник в пьяной драке в соседней деревне. Доживает одна в ветхой лачуге на краю деревни.
– Не реви, Анна, – сурово заключила Настасья, видя, как та стала прикладывать к глазам концы платка, вытирая слезы, – живешь здесь, только дочку мучаешь. Такую даль заставляешь сюда ездить.
Не могла не остановиться у дома Анны и шедшая за водой также одинокая Антонина. Подошла, поставила ведра, прислушалась к разговору.
– Поезжай, раз зовут, – согласилась с Настасьей Антонина, – я бы тоже уехала, да знаешь, какой у меня зять – пьяница, с дочкой плохо живут, квартира маленькая, из одной комнаты. На кой я им. Да и не гласят они меня. А у тебя зять хороший, не обидит. Поезжай.
Женщины разошлись, когда на небе высыпали звезды. Анна вошла в дом и, взволнованная разговором, долго ходила по комнате, стараясь унять встревоженное, гулко бьющееся сердце. – Поеду, – ложась спать, – решила она. – Поживу под конец в семье. А, главное, дочерям будет спокойнее.
Решить-то она решила, но что-то тревожило ее в глубине души, сопротивлялось ее решению, не давало уснуть. А когда все же задремала, то увиденный ею сон не внес в ее сердце успокоения. Видит Анна, как открылась калитка и в ней встал ее Петр. Не идет в дом Петр, стоит, загородил калитку, улыбается, а глаза печальные.
– Эх, Анна, Анна, – покачав головой, тихо сказал Петр и пропал.
Долго лежала Анна, открыв глаза и всматриваясь в темноту.
Дочь с зятем должны были приехать помочь выкопать картошку и убрать овощи. Они еще не знали о болезни матери. Но Настасья, видя состояние Анны, решила ускорить приезд Нины и в телефонном разговоре изложила сложившуюся ситуацию. Обеспокоенная дочь к выходным обещала приехать.
Анна тоже стала готовиться к отъезду. Дел обнаружилось много. С утра покопаю картошку, – решила она, – детям поменьше работы оставлю. Но сил хватило только на одну борозду. Снова прихватило сердце. Когда после таблетки и отдыхе на диване стало получше (вроде отлегло), она решила выполнить главное дело – посетить дорогие могилы. Что-то глубоко внутри подсказывало Анне, что с этим медлить нельзя.
Кладбище было старое, заросшее березняком, пышной травой. В беспорядке стояли серые кресты. Кое-где могилы окаймляли деревянные ограды. Вот и могильные холмики родителей и ее Петра. Могила мужа была без оградки.
– Не надо папу огораживать, – сказала Анна дочерям – Он свободу любил, простор. А меня рядом положите – место не займут – меня знают.
Анна перекрестилась, поклонилась могилам родителей. Подошла к большому деревянному кресту с овальной фотографией, наклонилась, приложилась губами к холодной эмали. Тут подкосились ноги Анны, упала она на заросший земляникой холмик и дала волю долго сдерживаемым слезам.
– Простите, что бросаю вас, – плакала она, – но думаю, что ненадолго. Скоро и я около вас лягу.
Долго сидела Анна, закрыв глаза, сбоку креста. Вспоминала. Перед ее мысленным взором проносились картины ее долгой жизни. То ее мысли тонули в далеком беззаботном детстве, вспоминалась безоблачная жизнь с родителями или вдруг всплывали в памяти счастливые годы ее знакомства с Петром; «светлые вечера», которые устраивала молодежь поочередно в деревнях к деревенским праздникам, да и не только. В каждой деревне всегда отмечали свой праздник. В их деревне широко гуляли на «Илью». Варили пиво, собирались родственники за столом, приходила молодежь из других деревень, и долго неустанно отплясывали под гармонь и пели задорные, порой придуманные на ходу, частушки. А к концу праздника выбирали парни понравившихся девчонок и провожали их до дома уже ночью или долго сидели на завалинке или крылечке чужого дома, стараясь продлить счастливые мгновения.
Вот на таком празднике и выбрал Петр свою сероглазую с длинной русой косой, статную Анну. Да она и не возражала, так как давно, почти с детства, нравился ей этот рослый веселый парень, выучившийся потом на механизатора.
Всплывали в памяти и голодные военные годы, щи из дудок, калябыши из мороженой картошки, не выкопанной по осени из-за отсутствия людей.
Жизнь Анны плавно перетекала из одного русла в другое, от одного жизненного этапа в другой, но одним непрерывным потоком, в одной деревне, среди одних и тех же людей, соединенных одним временем, похожими радостями и горями, одной тихой деревенской природой, одним небом над головой. А теперь надо перейти к другой, чужой ей жизни, жить в другом, незнакомом мире, среди других людей. И навсегда оставить то, чем она жила до сих пор.
Тревожно и зябко стало на душе у Анны. – Но я уже решила, – успокаивала она себя, – и назад хода нет. Значит, надо собраться, пересилить эту томящую меня тяжесть. Да ведь и не я одна. Анна стала вспоминать жителей, уехавших из деревни к детям. Живут же они, смогу и я.
Она пошевелилась, почувствовала, что замерзла. Поднялась, размяла затекшие ноги. Уже вечерело. Тихо вокруг. Где-то далеко стучал дятел, прошмыгнула белка с дерева на дерево, уронив рядом засохшую ветку. Пора домой.
Анна глубоко поклонилась могилам и с печалью в сердце побрела к дому. Шла через поле по тропинке, чтобы сократить путь. Над нею в еще светлом небе уже проглядывали первые зеленоватые звезды. Ушедшее за лес солнце золотило верхушки деревьев, крыши родной умирающей деревни.
От быстрой ходьбы вновь заколотилось сердце. Отдышавшись, взошла на крыльцо. Ступеньки показались ей сегодня очень высокими.
Дома сумрачно. Помолившись и поужинав, легла на кровать. Мысли метались в ее встревоженной голове, не давали уснуть. То ей представлялась ее новая жизнь у дочери, то виделась уже покинутая ею ее изба, пустая, с заколоченными старыми досками окнами.
– Боже, за что мне все это, – шептала она и торопила утро.
Дочь с зятем приехали к полудню. Машина была с прицепом – так посоветовала Настасья – Картошка у Анны хорошая уродилась и овощей много, яблоки тоже, в городе лишнее не будет, внушала она по телефону. – Да и Анны пожитки надо забрать.
Анна суетилась, плакала, всплакнула и дочь Нина, невысокая полноватая, уже не молодая женщина. Муж Николай успокаивал обоих, шутил, советовал на завтра слезы оставить. Энергичный, неунывающий Николай нравился Анне. Правильно в деревне говорили – повезло Нинке с мужем.
Вечером гости хотели сходить на кладбище, но Анна отсоветовала – вечером на могилки не ходят, лучше завтра с утра. Так и сделали. Наступивший день прошел в предотъездных хлопотах.
У Анны все валилось из рук. Растерянно схватывалась то за одно, то за другое. То она не знала, что делать с оконными цветами, то ее волновала судьба остающегося здесь кота.
Когда ее Нина энергично – небрежно начала стаскивать оконные занавески, уничтожая уют комнаты, Анна вдруг поняла всю безвозвратность своего поступка. Поняла, что больше не войдет в свою светлую комнату, уютную, с теплой русской печкой, тюлевыми занавесками, иконой Богоматери в красном углу, которой молилась она каждое утро, прося здоровья и благополучия родным, черпая в молитве душевную силу и настроение. Поняла Анна, что последний раз, идя с кладбища, видела она бездонное небо над головой, ощущала запахи леса, трав, последний раз шла по родной деревне. Не будет этого в ее жизни никогда. Сегодня увезут ее от оставшихся четырех старух, одиночество которых сблизило их друг с другом и, несмотря на отдельные иногда перебранки (всегда по пустякам), стали они своими и не было у них друг от друга секретов. Да какие там секреты, вся жизнь с самого начала на виду.
И было в ее душе еще что-то очень важное, как бы независимое от ее сознания, что протестовало против ее, вроде бы обдуманного решения, уехать. И по мере того, как приближалось время отъезда, это таинственное тревожное чувство в глубине ее души нарастало и нарастало, как будто кто-то неведомый говорил ей: не то ты делаешь, Анна, не то… И именно ЭТО, не совсем понятное ей и преобладающее сейчас над всем остальным вдруг дало ей какую-то уверенность и решимость.
Оглянувшись на гостей, Анна увидела, что они собираются снимать иконы.
– Не надо этого делать, – сказала она. Подошла и, обняв дочь, прошептала:
– Прости меня, доченька. Повернулась к зятю – Прости меня, Коля. Простите меня, дети, не поеду я. Дома останусь.
– Да ты что, мама, – встревожилась дочь, – мы же с тобой все обдумали. Тебе у нас будет хорошо, мы с Колей приготовили тебе Светкину комнату. Ты же не забыла, что твоя внучка в Питере учится и только на каникулы домой приезжает. Если хочешь, не отдавай кота Ваську бабке Колихе, возьмем его с собой, пусть на балконе прогуливается.
– Да вон и бабка Колиха у дома стоит, – глянула в окно Нина, – нет, ты посмотри, посмотри, – повернула она мать к окну, – все провожать тебя пришли. Пойдем, выйдем.
И правда, у ее дома стояли все четыре жительницы
деревни.
– Вот ехать не хочет, – заплакала Нина, обращаясь к женщинам, – урезоньте ее.
Старухи угрюмо молчали. Бабка Колиха концом платка вытирала слезы. Заплакала и Анна.
– Не поеду я, бабоньки, дома останусь. Пусть простят меня дети, взбаламутила я их, не продумала все как следует. Чует мое сердце, не надо мне ехать.
Женщины заохали, окружили Анну. Настасья же, обняв ее, сказала:
– Подожди, не реви. Думала я, что тебе вся стать у дочери доживать, да, видно, ошиблась. Видно, ты, как и Зинаида, к земле приросла.
– Может, и вправду ей остаться, свое сердце послушать, – обратилась она к Нине, – сердце, оно не обманет. Пусть остается. И ты, Нина, не плачь. Не одна она здесь, что надо, поможем. Что нам лишнее ведро воды из колодца не достать .
Женщины оживились, кинулись успокаивать плачущую, целующую мать Нину.
Обстановку неожиданно разрядила в бытность певунья и плясунья Антонина. Невысокая, смешливая, она встала вдруг перед Анной, руки в боки, притопнула ногой в старом подшитом валенке (она и летом ходила в валенках – ноги болели) и, как в молодости, своим, еще довольно звонким голосом пропела:
Мой миленок городской звал меня в хоромы,
я сказала – не поеду, мне тепло и дома.
Все повеселели, рассмеялись, а зять Николай, к изумлению всех, встал вдруг в позу перед Антониной и в ответ пробасил:
Не пойму тебя, милашка, что тебе не нравится,
вот возьму к себе другую, то-то будешь каяться.
Смеялись уже все, улыбалась, вытирая слезы, и дочка Анны.
Старухи загалдели:
– Оставьте ее нам еще на годик. А мы посмотрим, как вести себя будет, а то мобильник у Настасьи под рукой – быстро спровадим. А вам уже ехать пора, дорога-то не близкая. Вон солнце-то уже где.
Гости уехали. Женщины, еще немного посудачив, разошлись, а Анна долго еще сидела на скамейке, Вдали за деревней над лесом уже алела заря. Тихо было вокруг. Тихо и на душе у Анны. Она ощущала себя частью этого окружающего ее мира с увядающими полями, осенним лесом с краснеющими рябинами и золотыми осинами, с бесконечным небом над головой. И разве можно было оторвать ее от этого мира. Она облегченно вздохнула, поднялась и вошла в дом.
Май 2017 г.
Ласточка в клетке
Деревенская ласточка, в клетку влетев,
Что висела в открытом окне,
Оглянулась и вылететь вон не успев,
Поняла, что она в западне.
Но о чем ей, казалось,
Теперь горевать –
Можно мошек с ладони клевать…
Почему бы не петь
Среди добрых людей,
Где ни тьмы, ни зимы, ни дождей.
Но, увы, в тесной клетке
Она не поет,
Этой птицы стихия не та.
Ей по нраву стремительный
В небе полет
И просторных небес высота.
И, прижавшись в углу
Лишь беспомощно ждет,
Что откроется клетка в ночи,
Но на помощь касатке
Никто не идет,
И отчаянно сердце стучит.
Ей уж в высях небесных
Теперь не скользить,
Для нее это время ушло…
Деревенская ласточка
В клетке лежит
На боку, распростерши крыло…
Сенсация на лыжных соревнованиях
«Зимы не вижу, но зрею лыжи».
(заголовок в газете)
Посвящается газете «Наша жизнь»
Д
аже слухи о строительстве ЦБК не настолько в свое время взволновали пестовчан, как событие, происшедшее 17 марта 2012 года. В этот субботний день проходили ежегодные лыжные соревнования «Пестовская лыжня», и прошли бы они как обычно, и через несколько дней о них помнили бы разве что их участники, если бы ни одно обстоятельство.
Дело в том, что корректор районной газеты, просматривая объявление о лыжных соревнованиях, то ли от усталости, то ли его кто-то отвлек в эту роковую минуту. Не исключено, что это была не предвещавшая никаких нежелательных последствий шутка, только он не заметил ошибки и вместо «…номинация 1932 г. и младше» накануне соревнований пестовчане прочли: «…номинация 1932 г. и старше». Дальше все шло правильно: «…женщины, старт в 12 час 20 мин, дистанции 1 км».
Лыжницы юбилейного возраста и старше, обрадованные неожиданной заботой и глубиной мысли устроителей соревнований, с лыжами и без них, как только рассвело, доверительно двинулись в сторону лыжной базы Русского Пестова.
Нельзя сказать, что их набралось слишком много, но ровно в 12 час около десятка отважных спортсменок судейская коллегия торжественно проводила на старт.
Не очень юные лыжницы, давно не участвовавшие в таких необычных для них мероприятиях, заметно волновались, хотели получить ответ у судьи на внезапно возникшие вопросы, делились опытом, жадно впитывали последние наставления.
Так как впоследствии выяснилось, что рядом был установлен микрофон, то предстартовые разговоры женщин мы имеем возможность воспроизвести полностью.
– А если вдруг устану, можно снять лыжи и пешком
добежать?
Судья:
– Если с лыжами, тогда можно.
– А у меня лыжи не снимаются, тогда как?
– Если упадешь и пока встаешь, это время засчитывается?
– А у меня муж на лыжах зарубки сделал, чтоб не очень быстро ехали.
– А мне лыжи сам чемпион района проехать дал. Вот только размер не мой. Но он говорит, тебе-то не все равно.
Кроме того они очень боялись заблудиться и о чем-то шепотом уговаривали судью. Потом судья признался, что лыжницы предлагали ему взятку, чтобы выпустил их со старта на 1 мин раньше отсчета таймера. Судья отказался, и секунда в секунду в 12:20:00 взмахнул флажком. Марафон начался под бурные аплодисменты многочисленных зрителей. Ничто не предвещало плохого. Стояла солнечная мартовская погода. Небо было чистое и только далеко на севере у самого горизонта некоторые заметили небольшое белое облачко, как потом утверждали, очень странной формы. Лыжницы хоть и не очень дружно, но все же все покинули старт. Правда, через несколько метров одна из них, словно предчувствуя что-то, внезапно резко развернулась и направилась обратно, но судья снова развернул ее в нужном направлении и спортсменка удалилась. Волна зрителей перетекла в сторону финиша. Приготовили фотоаппараты, работала кинокамера. Прошло полчаса. Наконец, нетерпение зрителей было вознаграждено. К финишу приближалась первая спортсменка. Но что это? Дойдя до финиша, она отказалась от предложенной ей шоколадки, не хотела принимать поздравления и что-то торопливо и взволнованно стала объяснять судейской коллегии.
Из ее сбивчивого рассказа выяснилось, что лыжницы, дойдя до развилки, уже хотели повернуть влево, что было бы правильно, но прямо на горе они увидели дежурную, которая им махала, чтобы они ехали к ней. Женщины недоумевали. На гору лыжня была занесена снегом, и никто из соревнующихся по ней сегодня не шел. Решили не спешить и одну из спортсменок отправить обратно за сопровождающим. Вот все, что могла рассказать вернувшаяся. Но почему, идя в обратном направлении, она пришла к финишу, то есть сделала полный круг, объяснить не могла.
– Я ехала все назад, – утверждала она, – и очень удивилась, что эти 500 м она ехала больше получаса. Быстро послали сопровождающих. Между тем соревнования подходили к концу. Продавцы свертывали палатки, зрители не спеша покидали стадион, а спортсменок все не было. Через некоторое время вернулись усталые и сердитые сопровождающие. Они рассказали следующее:
– Эти несчастные ветеранки решили над нами пошутить. Дежурная сказала, что на горе они ее видеть не могли, потому что она не сдвигалась с места и ни на какую гору не лазила. Она видела, как на развилке, метрах в 15 от нее остановилась группа лыжниц. Они что-то долго обсуждал, указывая на гору. Затем одна поехала назад, а остальные долго спорили, затем выстроились в цепочку, и не обращая на нее внимания, стали карабкаться на гору. На горе опять-таки долго стояли, затем скрылись в неизвестном направлении.
На всякий случай посланные лыжники проверили 2, 3 и 10 км дистанции и, не обнаружив женщин, поняли, что они их развели, уехав домой, т. е. решили пошутить. Обиженные этой злой шуткой оставшиеся зрители разъехались по домам. Но уже через час телефоны полицейского отделения стали сотрясаться от телефонных звонков. Звонили вернувшиеся домой родственники и не обнаружив спортсменок, просили помощи полиции. Поиски возобновились.
Как впоследствии показали полицейские протоколы, произошло что-то странное и необъяснимое.
Но все по порядку.
Поисковая группа, составленная из самых опытных лыжников, включая чемпиона района и двух следователей, поднявшись на гору, за которой скрылись женщины, и, идя дальше по их следу, обнаружила следующее. Спустившись с горы, женщины игнорировали 10 км-ую лыжню слева, лыжню справа, ведущую в Пестово и направились по давно нечищеной лыжне прямо на север. Лыжня вела по просеке к железной дороге. Поднявшись по железнодорожной насыпи лесенкой след в след и таким же образом спустившись с нее, лыжницы направились в сторону аэродромного поля. Когда поисковики также достигли взлетной полосы, то тут они и увидели то, от чего шедший первым буквально остолбенел, и только молча показывал палкой на снег впереди себя. Следователь, шедший за ним, пытался что-то сказать, но только раскрывал рот и озирался по сторонам. Молча остановились и остальные.
Что же они увидели? А не увидели ничего. Лыжный след внезапно резко закончился. Ни разворота назад, ни следов человека или зверей не было нигде. Впереди и вокруг чистое, ровное, без единого следочка, заснеженное поле. Ошарашенная группа понемногу приходила в себя. Начинали думать. Сначала догадались не затаптывать конец лыжни и окружающее пространство. Появились некоторые предположения. Самое разумное, что можно было предположить, это то, что женщины повернули назад. Но где следы поворота? На всем протяжении пути след шел только в одном направлении. Один из лыжников даже попытался одним движением повернуть свои лыжи на 180 градусов. Это ему удалось, но след разворота от лыж и палок все-таки остался. Пришлось от этого предположения отказаться. Высказали менее вероятную версию – лыжницы, не разворачиваясь поехали задом наперед, чтобы подурачить тех, кто будет их искать. Но во 1-ых, не слишком ли сложно для 80-90-летних женщин ехать в таком направлении. И кроме того, чего это им взбрело в голову так жестоко шутить. Все же попробовали походить задом наперед и сразу же отмели и эту версию. После того, как некоторые стали многозначительно поглядывать на небо, следователь принял решение связаться с начальником полиции. Смысл и характер ответа начальника поняли по побелевшему лицу подчиненного. Сказал, чтобы не возвращались, пока не найдем, сократил он ответ начальника.
Вернувшись на лыжную базу и не обнаружив пропавших, на что уже и не рассчитывали, решили разделиться и, на всякий случай, пройти главные маршруты еще раз. Уже затемно вернулись ни с чем. Звонки встревоженных родственников не прекращались.
На следующий день на экстренном совещании сотрудников полиции было принято решение расширить ареал поисков, обзвонить ближайшие деревни и послать запросы в Боровичи и Новгород на случай, если женщины, выехав на трассу, каким-то образом оказались за пределами района.
Весть о происшедшем быстро разнеслась по городу. Жители строили самые разные предположения от более-менее приемлемых до совершенно абсурдных. Вспомнили про облачко, которое, по мнению видевших его, имело форму тарелки. А старожилы утверждали, что когда-то давно в этой местности был захоронен привезенный из Питера вагон радиоактивных отходов. Даже наличие старой свалки у поля и то расценивали как косвенную причину возникшего происшествия. Пользовался вниманием рассказ женщины, услышанный ею по радио на следующий день после соревнований. Якобы передавали, что в Австралии родились 5 близняшек – девочек, почему-то не похожих на аборигенок, а чертами лица очень напоминали русскую нацию. Девочки родились 17 марта
в 13 ч 20 мин. Женщина намекала на путешествие в прошлое. Или в будущее. Космическая версия исчезновения престарелых женщин витала в мозгах пестовчан.
Нашли гостившего у родственников московского уфолога. Тщательно исследовав место исчезновения лыжниц, правда, уже порядком затоптанное добровольцами-поисковиками, уфолог сделал сенсационное заявление, повергнув в шок видавших виды пестовчан и намного переплюнув их фантастические догадки. По его авторитетному мнению, по некоторым, неизвестным пока причинам, в районе аэропорта вероятно произошло какое-то перемещение пространства и открылось окно в параллельный мир, который и поглотил лыжниц. Смогут ли когда женщины вернуться из этого параллельного мира неизвестно. Может, они сейчас рядом, но невидимы, а может быть, уже в туманности Андромеды. Так подытожил уфолог. Говорили, что на днях приезжает в Пестово телевизионная группа из передачи «Таинственная Россия»
Так прошла неделя. К концу ее бесследно исчез возглавлявший поиски сотрудник полиции. Пестово замерло в тревожном ожидании…
(продолжение следует)
ОТ РЕДАКЦИИ: Очевидцев, наблюдавших последнее время что-либо необычное в районе лыжных соревнований или имеющих что-то сказать об исчезновении 5 лыжниц старше 80 лет, просим звонить дежурному полиции в любое время суток.