Tasuta

Жил-был хам

Tekst
Märgi loetuks
Šrift:Väiksem АаSuurem Aa

Однако вернемся к нашим баранам. Чему сильно удивлялся Вася, так это тому, что инакомыслящие, которым во время шоу не давали рта открыть (вернее, рот открыть давали, но не давали микрофона), все равно в них участвовали. Им бы возмутиться таким хамством и отказаться быть посмешищем, но, как говорят, не тут-то было. Они регулярно приходили и даже что-то пытались кричать без микрофона, но их засмеивали и захлопывали – публике их попытки высказаться были неинтересны – не для того пришла. Это навело Васю на мысль, что наши оппоненты своим участием в шоу преследовали цель вполне себе меркантильную – очевидно, канал платил им за роль мальчиков для битья.

Телевидение стало для Васи просто кладезем информации, касающейся интересующего его предмета. Выяснилось, что эшелоны власти разного уровня тоже в этом плане оказались не без греха. Как – то по местному каналу показывали сюжет, где губернатор призывает электорат явиться на выборы, предвидя, что явка будет низкой, поскольку никаких предпосылок для высокой в подопечной ему губернии не было. А тут еще время выборов пришлось на сезон сбора дачного урожая. Обычно граждане в большинстве своем из двух вариантов – пойти на выборы или поехать на дачу – выбирали последний. Желая переломить ситуацию в пользу первого, губернатор в своей пламенной агитационной речи обратился к британскому опыту – кто-то из подчиненных подсунул ему уместное для данного случая (как, очевидно, им показалось) высказывание, якобы принадлежащее Черчиллю – ведь Черчилль всегда был у нас в авторитете – за морские конвои, карикатурный облик и остроумие. Суть высказывания состояла в том, что если гражданин не пришел на выборы, то он и не вправе требовать от власти исполнения ею своих обязанностей. Вася был хамом, но не был дураком, и не поверил ушам и глазам своим, а проще говоря, офигел от услышанного, и не потому, что стоял перед дилеммой – идти на выборы, или не идти – он не ходил на выборы с тех пор, как избавился от партбилета. Офигел Вася от другого: как могли Черчилль с нашим губернатором сказать такое большинству граждан? И Вася решил – Черчилль сказать такого точно не мог. Неужели он не понял бы, что упомянутые граждане пойдут на ответные санкции – перестанут подчиняться власти и не станут платить налоги, уведя свои доходы в такую беспросветную тень, что тень прежняя покажется солнечным полднем. А в этом случае власти все равно, кто голосовал, кто нет. Просто ее не станет – не хватит денег на содержание. А тогда беда, анархия, и каменный век. И Вася подумал: какой хам этот наш губернатор, знает, что не накажут, вот и ляпнул, решив, что цель оправдывает даже негодные средства.

Продолжая дотошно вглядываться в телевизионные комиксы, Вася пришел к выводу, что хамство, как грипп, способно приобретать разные формы и лечению не подлежит, потому что никто никогда не пытался этого делать. В равной степени оно приживается как в гуще народа, так и среди его слуг. Слуги интересовали Васю в том плане, что их бурная законотворческая деятельность на благо этой гущи резко контрастировала с результатами: благо все время застревало на подступах к гуще, не проникая в нее. Что только не делали думские депутаты: придумали формулу, по которой каждый мог сам себе рассчитать пенсию; увеличивали эти пенсии с учетом инфляции; повышали уровень минимальной заработной платы; принимали решения по росту зарплаты учителей и врачей; придумывали наказания за несвоевременную выплату зарплаты… В общем, старались слуги народа как могли. И все было бы замечательно, если бы:

1. пенсии не были бы такими мизерными, как их не считай: по формуле или по-прежнему;

2. зарплаты учителей и врачей увеличивались бы не в законе, а в кармане;

3.на все про все были бы источники, или, проще говоря, деньги.

А главная беда и большое хамство, считал Вася, как раз в том и состояло, что источников на все не хватало, и думцы это знали. Знали, что источником всех обещаний был бюджет, а бюджет – это план, а план – не факт. А фактом было то, что бюджет, то есть план, был тришкин кафтан. И если хватало увеличить пенсии, чтобы их не сжирала инфляция, то возросшую по закону зарплату врачам и учителям кафтан уже не прикрывал. Так что пенсии оставались хоть и хорошие, но маленькие, как выразился устами своего героя один замечательный наш юморист; зарплата врачам – учителям хоть и возросшая, но только обещанная. Повышение минимального уровня зарплаты вообще никого не интересовало, потому что на этот уровень прожить нельзя, повышай – не повышай. А вот если, утверждали по телевизору ученые головы из Академии наук и прочие продвинутые, слезть с нефтяной иглы, да экспортировать высокие технологии, да повысить производительность труда, да чтоб рост ее опережал рост зарплаты, не допуская при этом беспрецедентно наглого несоответствия между зарплатой начальства и остальных работников; да прибыль (почему-то именуемая «чистой») от несуразных и никаким рынком не регулируемых цен шла не в оффшоры, не на дивиденды собственникам для покрытия их неотложных нужд (приобретение и содержание яхт, заграничной жилплощади и прочего благосостояния), а на развитие производства и увеличение рабочих мест; да весь импорт заместить, чтобы не зависеть от соединенных штатов Европы и Америки, да расходы сократить, да не наступать на старые советские грабли и не давать банановым странам миллиарды взаймы, потому что они их еще ни разу не возвращали по причине разноцветных революций и частой смены вождей, когда заемщик – вождь пророссийской ориентации, а следующий за ним эту ориентацию меняет на западную и уже ничего никому не должен; да заставить их вернуть многолетние долги; да не воровать бюджетных денег. Тогда, как выразился 4 – летний внук одного Васиного знакомого, «всего на всех будет хватит». И еще ученые головы что-то такое постоянно говорили про малый бизнес, который, если.., то…, тогда вообще… Другие умные сетовали на то, что нет стабильности. Вот была бы стабильность, тогда совсем другое дело. А были еще и сомневающиеся, мол, зря мы помогаем экономике потенциального противника, покупая его облигации – наложит санкции, и плакали наши денежки. Лучше инвестировать эти средства в свою промышленность – так и надежнее, и … А впрочем, хрен редьки не слаще, если свои же их и разворуют. А пока в верхах думали над тем, кто возьмется за все вышеперечисленное, низы бухали и травились суррогатом, врачи уходили в массажисты и таксисты, или переучивались на бухгалтеров, а учителя пропивали глобусы. Вася, конечно, сгущал краски в своих размышлениях – были и светлые моменты: по телеку показывали и семью врача, которому дали квартиру в деревне; и сельского учителя, которому выделили участок земли для прокорма семьи; и счастливых старичков-пенсионеров – один радовался, что выиграл миллион, другой делился со страной тем, как он удачно вложил в такой – то банк свои сбережения и ему обещали 20 % годовых; третий просто светился от счастья, рассказывая, как он втирает в себя «лошадиную силу». «Во втирает!»– удивлялся Вася и даже заржал от увиденного. Радовался он и за поющих старушек из Бураново, прославивших свою деревню, а заодно и страну, на весь мир. Правда, потом старушек выперли из проекта под предлогом преклонного возраста и набрали других старушек, помоложе. А прежние вернулись к своим огородам, курам и козам, и без денег, потому что гонорары свои отдали на строительство храма. И тут хамство, подумал Вася, как у нас без него. Вообще телек был неистощим по этой части. Доставалось от него, и здорово доставалось, нашей культурной элите – она и высокомерная, и хамящая, и матерящаяся, и бухающая, ворующая авторство у товарищей по цеху, бросающая на произвол судьбы своих одряхлевших коллег, кичащаяся своими замками и апартаментами, жадная до денег и жалкая до слез, проливаемых после их утраты; рождающая монстров, пугающих с экрана своим рыком бывших жен и публику, и обзаводящаяся детьми непонятным простому народу способом. А уж про оборотней в погонах и говорить нечего, каждый день смотри и восхищайся героями – одиночками, которые просто изнемогают в борьбе на два фронта – с мафией и оборотнями. Замахнулся Вася в своих рассуждениях на любимую тему и на Государство, которому все равно, с какой зарплаты брать налоги – с непомерно высокой высокого начальства или с нищенской остального населения. Тут бы профсоюзам возмутиться, но они инфантильны и бессловесны, очевидно, боятся, как бы их не заподозрили в разжигании революционных настроений.

Со временем, сидя у телевизора, Вася стал проявлять такую целенаправленную изощренность, что научился распознавать свою тему в вопросах, ранее недоступных его пониманию. Внимательно прислушиваясь к рассуждениям тружеников экономического блока в правительстве, к их радостям, огорчениям и спорам, он понял, что этих ребят интересуют, в основном, проблемы макроэкономики, а микроэкономика им, обывательски выражаясь, до лампочки. Чтобы понять, что это за экономики такие, макро и микро, Вася не поленился залезть в интернет. Отбросив лишнее, он уразумел, что макроэкономика контролирует показатели по стране в целом, а микроэкономика – по отдельности: по заводам, фабрикам, строительным организациям, аграрным предприятиям и прочей мелочи, составляющей хозяйство страны. Показатели по стране у Васи ассоциировались со средней температурой по больнице, но в том-то и разница, что Вася – вахтер, а экономический блок – высоколобое начальство. И не понять было вахтеру, чему радовались высоколобые, когда однажды сообщили народу, президенту и всему миру, что мы достигли дна и вскоре должны начать всплывать. То есть, сначала пошли ко дну, потом оказались на дне, а теперь скоро того и гляди всплывем. Прям не страна, а подводная лодка, «сарказничал» Вася. А уж как радовался блок, когда сообщал, до какой низости может дойти инфляция. В целом по стране, разумеется. Частенько бывая на рынке, Вася никак не мог разделить с блоком эту радость, потому что знал, как резко скакнули цены в прошлом году, и в этом ниже не стали, а наоборот, продолжают расти, правда, не так быстро. Покупатели в отместку снизили свой покупательский спрос в надежде понизить тем самым цены. Однако предприниматели на это не пошли, зато на Васином рынке мясных и рыбных рядов стало гораздо меньше. Тогда покупатели стали больше есть гороху и фасоли. Продавцы тоже не дремали и подняли цены на бобовые, чтобы растительный белок, которым продвинутое население пыталось заменить животный, медом не казался. В конечном счете население всегда оказывалось в проигрыше – как в анекдоте про жука и страуса. А поскольку успехи в макроэкономике на улучшении жизни населения не отразились, рассуждал Вася, то радость «макрушников» (так он называл макроэкономистов) наш ученый расценил как одно из направлений изучаемого им понятия. Успехи, конечно, были – тут нам сильно помогли санкции – западные и наши, ответные. Особенно подросли ВПК и сельхозпроизводители. С помощью подросшего ВПК армия стала еще успешнее долбить террористов, а сельхозпроизводители вспомнили, что когда-то сами умели выращивать картошку и помидоры, и яблок с грушами да ягодами своих девать некуда было, и принялись все это производить, воспользовавшись отсутствием конкурентов, благо, ценовая база за счет курса валюты была комфортной. А когда к этой базе еще и свой навар присовокупили, то производители оказались в шоколаде, а потребители – в чем и раньше были. А уж про бензин писали – писали… Нефть во всем мире дешевеет – наш бензин дорожает, нефть дорожает – наш бензин тоже, но уже по другой причине. Вася негодовал – ведь знали ребята из блока, что макроуспехи мало чем помогли населению, а все равно радовались. Ему даже как-то сон приснился, будто призвал к себе Господь главного по финансам, ну не совсем призвал, а чисто для беседы, с последующим возвратом, как бы в командировку. И говорит ему Господь: «А объясни-ка мне, любезный, чему ты там, в своей макроэкономике, радуешься, если народ меня о помощи молит, цены, мол, богопротивные, мироеды кругом, ЖКХ обирает, медицина не лечит, дороги плохие, зарплата не растет, а водка дорожает». А главный по финансам нагло так свое твердит, мол, как не радоваться – дна достигли, всплывать начали, опять же инфляция снижается, ВВП с ВНП выросли на 0 целых сколько-то десятых. «А народу-то что с того?» – вопрошает Господь. А темный он, народ, в макроэкономике не разбирается, бойко отвечает финансовый начальник. Возмутился тут Всевышний – радуется, видишь ли, когда народ в печали. Просто хамство бессовестное. И прогнал он от себя нечестивца, да еще кары небесные обещал наслать. Какие конкретно – Вася так и не узнал, потому что проснулся. А вскоре по телеку сообщили, что поперли с должности главного нашего финансиста – взятки брал, оказывается, не хватало, видать, зарплаты, на рынке – то вон че с ценами. Он, конечно, вины не признавал, мол, не брал и хватало. Но они подъехали, показали аспиду! Супротив полиции он ничего не смог. Вывели болезного, руки ему – за спину… И дальше все по Высоцкому.

 

Если не принимать во внимание неприличную, хоть и безобидную по нашим понятиям шалость Ноева сынка, хамство, по мнению писателя С. Довлатова, про которое Вася где-то слышал, есть понятие сугубо российское и на иностранные языки не переводимое. Хамсто и хамы российские были темами творчества Радищева и Гоголя, Салтыкова – Щедрина и Мережковского, Чехова и Зощенко и других, менее известных, но не менее осведомленных в описываемом предмете людей. Поэтому довольно неожиданным для Васи откровением стало то, что в респектабельной, ухоженной, богатой, демократической, культурной, благовоспитанной и толерантной Европе хамство тоже живет и процветает, да еще в весьма уродливой форме. Поводом к такому его выводу стала показанная по телеку история с одним французским то ли сатирическим, то ли юмористическим журнальчиком. Ребята из этого журнальчика, не ведая, что творят, но, возможно, для увеличения тиража, нарисовали карикатуру на мусульманского пророка, чем оскорбили чувства верующих. А верующие возьми да ответь на оскорбление очередями из «калашей». Шутники погибли, 13 человек; Европа выстроилась в миллионную демонстрацию в защиту свободы слова и оскорблений, а во главе демонстрации шли опечаленные главы государств – членов и не членов Евросоюза. Похоронив одних шутников и чувствуя поддержку, журнальчик сомкнул ряды, чтобы новые мастера смеха из этих рядов продолжали дело погибших. Они и продолжили – нарисовали карикатуру на утонувшего у европейских берегов сирийского ребенка, а потом с присущим им юмором изобразили взорванный в небе над Египтом российский самолет с разлетающимися из него туристами. Видать, уверены были, что за насмешку над мертвым сирийским мальчиком и погибшими гражданами России никто их не расстреляет. И действительно, не нашлось охотников замарать руки. Не было в связи с этим и демонстраций в защиту европейских ценностей, как не было их в защиту тысяч гибнущих европейцев в Донбассе, азиатов в Азии и африканцев в Африке. Вот где простор для французского юмора! Только куда он делся, когда взрывали людей на парижском стадионе и давили тяжелым грузовиком в Ницце. Если бы нашелся в России идиот, пожелавший сделать из этого комикс, «психушка» узнала бы в нем своего пациента. И встретила бы как родного.

Так размышлял Вася, собственными мозгами открывая для себя понятие двойных стандартов и, между прочим, проводя аналогию этого понятия с интересующим его предметом. Наблюдая, коллекционируя и анализируя, Вася все больше поражался его масштабам и горизонтам, его многоликости и многоуровневости – от бытовых проявлений до..... И тут Васиному удивлению не хватало точек, а величайший из хамов шекспировский Ричард Третий, считавший себя орлом на вершине кедра, был просто мелкой птичкой по сравнению с этим многоточием. Наш герой, сам того не замечая, в какой-то момент так увлекся изучением предмета своего пристального интереса, что возомнил себя аспирантом, работающим над увлекательной темой кандидатской диссертации. Откуда-то из глубин его школьной памяти однажды всплыл и застрял в мозгу эпиграф к «Путешествию из Петербурга в Москву», знаменитому произведению известного писателя и философа А. Н. Радищева, диссидента времен правления Екатерины Второй: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй», что означало в переводе (это Вася вычитал из интернета) «чудовище тучное, гнусное, стозевное и лающее». Такого урода писатель посчитал символом крепостного права. Но что такое крепостное право как не грандиозное хамство? И что есть хамство, как не «чудище обло, озорно и т.д.»? Однако применить чужой эпиграф к своим рассуждениям еще не означало дать всеобъемлющее понятие о предмете исследования. Вася где-то прочитал, какое большое значение в науке придается точным формулировкам. Такое большое, что за лучшие достижения в этой области даже платят. Не беря на себя смелость определить, что же это такое – хамство, Вася решил ознакомиться с современными научными трудами, посвященными изучаемому предмету. И ознакомился. Сразу с двумя. Первый назывался: «Оскорбление как иллокутивный лингвокультурный концепт», а второй- «Деструктивное общение в когнитивн о- дискурсивном аспекте». Васе импонировало то, что труды эти были представлены в виде компендиума и проливали свет на признаки инвенции, диспозиции и элокуции их строя. Он также безоговорочно одобрял и когнитивные действия авторов. Однако, несмотря на почтительное отношение к названиям трудов и терминам, читать сами труды и вникать в суть терминов наш герой не рискнул, объективно оценив свои умственные возможности. Поэтому знакомство с упомянутыми трудами началось и закончилось сразу после прочтения их названий. Потерпев неудачу в изучении научных подходов к формулировке понятия о дорогой его сердцу теме, Вася решил довериться собственным мозгам и вот что у него получилось: «Хамство – это такое явление человеческой природы, при котором один субъект отношений выражает другому субъекту или другим субъектам вербально, невербально или используя оба способа, а также и в письменном виде свое презрение либо превосходство в злобной, надменной, грубой или издевательски вежливой форме, оскорбляя и унижая человеческое достоинство открыто или завуалированно, например, с помощью вранья, угрожающих намеков, невыполнимых обещаний, а также ответов на вопросы или жалобы, ничего общего с существом этих вопросов или жалоб не имеющих, заведомо убедившись или будучи уверенным при этом в полной своей безнаказанности.».