Пятикнижие. Бытие. Поэтическое прочтение

Глава 42 ч.1 И супружеского выше ставил он гражданский долг

Голод был почти что норма по библейским временам.

Ту наследственность не скоро изменить удастся нам.

Объективные причины: холод, засуха, война.

Но и просто хреновщины накопилось до хрена.

Если можно дистрофию вылечить иль подлечить,

То от дури простофилю не излечишь на печи.

Дураки растут в народе как бурьян или репей,

Сколько тот сорняк природы гербицидами ни лей.

Где безбашенного носит, трын-трава не прорастёт…

Ждёт народ, когда Иосиф все амбары отопрёт.

А Иосиф хуже фрица монополию блюдёт

И пшеницу за границу за бесценок продаёт.

Здесь ни долг, ни клуб Парижский, МВФ или общак

Первобытно-сионистский… В общем, дело было так.

Пилигримом по всем странам голод с посохом блуждал

И дошёл до Ханаана, где Иаков проживал.

В мокроступах-скороходах голод по миру бродил,

Украину мимоходом и Поволжье посетил.

Мор и голод дружной парой за татарином бредут.

Лучше пусть придёт татарин, говорили, но не тут.

Биваки располагались от Орды за семь морей,

И татар здесь не боялись, были страхи посильней.

Дуба дать кому охота? И пока не рухнет твердь,

У людей одна забота – без диет не умереть.

От волхвов узнал Иаков, что войны в Египте нет,

И в амбарах хлеба с гаком накопил какой-то мент.

Родовое из серванта серебро достал отец,

Сыновей за провиантом посылает за Суэц.

Пусть за взятку, как угодно, но пришлёт для них вагон

Оборотень тот в погонах или вовсе без погон.

На хвосте несёт сорока вести в дом, но нет сорок

В дебрях Ближнего востока. Отстаёт от нас восток,

Потому братья не знают, что в Египте в тот момент

Всем Иосиф заправляет, ими проданный клиент.

Девять братьев Панеаха, от неведенья глупы,

Держат путь, пока без страха, хлеб в Египте закупить.

Запрягали хлопцы кони, лишь остался брат один,

Мамой названный Бенони, а отцом Вениамин,

Брат Иосифа по маме, что Иаков схоронил.

Был Иаков моногамен и Рахиль свою любил.

Размножаться нощно, денно был от Господа указ,

От жены гулять изменой не считалось, как у нас.

Не влюбиться невозможно в сладкий мёд восточных губ.

Обрабатывал наложниц Папа Карло однолюб.

В старину детей ценили, не была мораль строга.

К двум желанным от Рахили ещё девять настрогал

Буратин тогда папаша. Без семейного врача

Кто и от какой мамаши по зарубкам различал

Малышей. (Шучу, конечно). От Рахили сыновей

(Той, что родом из Двуречья) он любил всего сильней.

Справивши по Осе тризну, вспоминая Бени мать,

Он боялся больше жизни и другого потерять.

Про Израиль миф развею – пересыльный он барак.

Корни древние евреев у Евфрата, где Ирак.

Патриархи по влеченью брали жён там дорогих.

Не явился исключеньем сам Иаков среди них.

Климат мягкий, несуровый, всё, казалось, зашибись,

Но семиты-скотоводы даже там не ужились.

Истина покрыта мраком: Что их двинуло оттель*?

Подались они, однако, до обещанных земель.

Бедные переселенцы, что поверили в тот бред -

Палестина только сенцы в доме, где покоев нет.

Заполнять пустые ниши завещал еврейский Бог

И супружеского выше ставил он гражданский долг.

(Почему же либералы нам страну свою любить

Запрещают? Божьей кары, не боятся, может быть?

Удивляюсь я на наших демократов иногда.

Может, мало вы поблажек получили, господа?

Пока деды закрывали все границы на засов,

Внуки правду узнавали от «Свобод» и «Голосов».

Власти ставили глушилки, затыкали правде рот.

Диссидентам шли посылки камнем в чей-то огород,

Кирпичи ловили ловко проходимцы с разных мест

И собравшись на маёвках выражали свой протест.

Вырастали недоумки и с надеждой на успех

Поклонялись толстой сумке, быть желая «Лучше всех»**,

Поглощали сигареты, обсуждали ерунду,

Убеждая всех при этом, что живут они в аду.

Так из преисподней вышел либералов высший класс,

Своё кредо утвердивший на деньгах «In God we trust»***.

С этой верою протухшей разграбленья вожаки

Всю державу, словно тушу, разодрали на куски -

Не зашить и не заштопать – грифы, грефы, вороньё…

Налетело хитропопых на отечество моё

Столько, что уж русским духом, извините, не разит,

И гламурная старуха вырождением грозит.

Мир изменится вчерашний. Ясно видится момент:

Наш премьер – Натан Щаранский, а Буковский**** – президент.

Как на зоне в мокроступах им страной большой рулить.

Жаль, что Хельсинскую группу станет некому кормить.

Оценили панораму нувориши-плохиши

И умчалась на Багамы куролесить от души.

С ними нам не прохлаждаться. Мы ж в Египет подались,

Где, как чирей, зарождался рабский наш капитализм.)

* Оттель – оттуда (В.Высоцкий)

** «Лучше всех» – представители "богоизбранной нации", которой дозволительно всё в установлении своей власти над другими народами.

*** In God we trust – (англ.) Мы верим в Бога. Написано на долларах США.

**** Советские диссиденты

Глава 42 ч.2 Прейскурант Иуд

Многомордный, многоликий шёл в Египет караван,

Ибо голод был великий, посетивший Ханаан.

На верблюде не в трамвае ехать, пейсами крутя.

Зад на сёдлах набивают Оси-Цафнаха братья.

Все дела иные бросив, прогоняя должников,

Самый главный босс Иосиф принимал оптовиков.

Поклонились брату братья аж до матушки-земли

С выражением симпатий, не напрасно, дескать, шли.

При египетском сатрапе ухом, рылом не ведут,

Что кровинушка по папе самым главным будет тут.

Но родню узнал Иосиф, только вида не подал.

Он братьям припомнит после, как в канаве пребывал

Ограниченный в движеньях за провидческий свой сон.

Рабство как освобожденье от Иуды принял он.

Ведь могли убить в запале, если бы не брат Рувим,

Что ходил к служанке Валле. Ну, да Бог пребудет с ним.

Это больше чем измена, если брат тебя продал.

Впрочем, собственную цену сам Иосиф не узнал.

Тайну сделки той под пыткой не откроет брату брат.

Мне же стало любопытно знать про древний прейскурант.

На конкретном взять примере, сколько стоит супостат,

Если в сребрениках мерить возраст Оси и Христа?

Выручка Иуд тех вкратце об еврее говорит:

Двадцать стоит лет в шестнадцать, тридцать будет в тридцать три.

(Лучшие упустишь годы – поизносится товар,

Трансфертные лишь расходы. С мертвеца какой навар?

Думаю, чем к смерти ближе больше будут нас ценить,

Лишь одну проблему вижу – вид товарный сохранить.

Хочешь выглядеть чуть краше – пятачок на облучок.

Впрочем, это дело ваше, но кончается лачок,

Что усопшего обличье помогает освежить

И в гробу посимпатичней, как живого, уложить.

На такой лачок деньжата соберутся без труда.

Тут никто не станет жаться… Это бизнес, господа.)

Всех правителей фартовей босс Египетской земли

На братьёв глядит сурово – кто такие, с чем пришли?

Сам о том прекрасно знает, отделяет от толпы

И с пристрастием пытает, вспоминая про снопы,

Что однажды поклонились в ноженьки к снопу его.

Сны провидца подтвердились. Что Иосифу с того?

Лишь лишенья да невзгоды. И, возможно, поделом

Про потерянные годы впоминать ему в облом -

Как молил братьёв наивный н убить за компромат,

А в ответ лишь инвективы, мт, короче, перемат.

(Дара Божьего признанье в людях ценится сто крат,

Лишь когда твои дерзанья не предвидят результат.

А когда в ногах держава, выше некуда залезть -

Всё вокруг пустая слава, зависть скрытая да лесть.

Ловко карлики умеют кулачки совать под нос

До тех пор, пока пигмеев ты своих не перерос.

Жёлудь деревом зелёным вырастает неспроста,

Дуб своей обязан кроной тем, кто жёлудь есть не стал.

Подведу итог беседы: тот, кто нас приободрил,

Не обгладывал посевы – не последний гамадрил).

Сон братьям мозгов под осень не добавил – в трёх снопах

Заблудились и пред Осей пребывают в дураках,

Кто пред ними – без понятья… Вспомнив про злосчастный ров,

Рабство, стал Иосиф к братьям пуще Сталина суров.

Но умел скрывать он злобу, не кричал семь раз на дню

И семинаристом Кобой почитал свою родню,

Сор не выносил наружу. Но в интригах не простак

Он Вышинского* не хуже разыграть умел спектакль.

Как тиран в тридцать девятом, обвиненье бросил он:

«Всяк из вас есть соглядатай, диверсант или шпион.

Под зерно мешков нашили, появились неспроста -

У державы вы решили вызнать слабые места.

Наготу земли пришли вы изучить, чтобы узнать,

Где дозор стоит паршивый и как легче его снять».

Отвечали братья: «Хлеба лишь купить, твои рабы,

Мы желаем. Непотребно нас во всех грехах винить.

Ханаана коммерсанты, деловые господа

Мы в шпионах-диверсантах не бывали никогда.

Одного мы человека будем дети. Ханаан

Сел давно на картотеку без поддержки разных стран.

Из одиннадцати сводных брат Иосиф наш почил.

Младшего, из благородных, в путь отец не отпустил».

«Вот и я о том – почивший продолжает свою месть -

Соглядатаев почище вы заложниками здесь.

Верить вам с какой мне стати? Не валяйте дурака,

В доказательство представьте благородного сынка.

Вы отсюда не уйдёте, есть уже о том приказ,

Если мне не приведёте брата младшего из вас.

Одного домой пошлите, а другие посидят

До тех пор, пока в Египте не появится ваш брат.

Мне вас, как врагов народа, здесь придётся задержать,

И боюсь, судьбы Ягоды** вам тогда не избежать».

Передал братьёв под стражу, продержал всего три дня,

А потом юрист со стажем своё мненье поменял.

Без конкретных обвинений, а тем более улик

Личности для выясненья срок даётся невелик.

Не бомжи, не аферисты, не бандиты, наконец,

В ожидании томится не накормленный отец…

Вспомнил Ося, как он пылко все пороки обличал

И за «Балтики» бутылку на Рувима настучал.

Сердце у сатрапа тает, капли капают в живот,

С поджелудочной стекают, попадают в пищевод.

Лишь с остатками от чая железы достиг фермент,

За любовь что отвечает, тут вконец растаял мент.

Сердца сок с мочою слился и на улице уже.

Лишь пузырь освободился, легче стало на душе.

Если нашему либидо милосердье не вредит,

Забываются обиды, словно не было обид.

Мент к братьям уже без мата обращается в ночи,

И теперь не ультиматум – предложение звучит:

«Я от вас, коль вы не лживы, доказательства дождусь,

И останетесь вы живы, ибо Господа боюсь.

Я дорогой откровенья по его иду лучу,

Брата младшенького Веню получить от вас хочу.

Не возьму на сердце камень -покарать вас с высоты,

Хоть признаться между нами, вы отменные скоты.

Про отца страданья знаю, про ужасный недород.

Из тюрьмы вас отпускаю дабы не погиб ваш род.

Одного из вас под стражей подержу я под замком,

Пока вы с зерном поклажу отвезёте в отчий дом.

Возвращу его вам быстро, как придёт Вениамин,

В ваших помыслах корыстных не замаранный один».

И для верности добавил: «…Чтобы вам не умереть,

А не то трамвай задавит иль другая ждёт вас смерть».

* Андрей Януарьевич Вышинский (1883–1954) – советский государственный деятель, юрист, дипломат. Прокурор СССР (1935–1939), министр иностранных дел СССР (1949–1953), постоянный представитель СССР при ООН (1953–1954).

** Генрих Григорьевич Ягода – один из главных руководителей советских органов госбезопасности (ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД), нарком внутренних дел СССР (1934—1936). Расстрелян.

Глава 42 ч. 3 Неужели это совесть голос слабый подала?

Хороша альтернатива. Призадумались братья

И друг к другу обратились после этого битья.

Что подвигло братьев, Бог весть, вспомнить давние дела?

Неужели это совесть голос слабый подала?

«Бог за наше злодеянье Суд свой праведный вершит,

Налагает наказанье за страдания души

Те, что вытерпел Иосиф, нашей милостью изгой.

Не заслуживал он вовсе жалкой участи такой.

Слушали его не слыша, когда нас он умолял.

Чрез него нам сам Всевышний свою волю объявлял.

Кстати, что сейчас дремучий дух имеет нам сказать?»

Поплотнее сбились в кучу, стали медиума звать

Разузнать, судьбу какую на чужом примере им

Дух предложит, не блефуя, иль останется глухим

К их постигшему несчастью… (Был ещё не слишком строг,

К оккультизму обращаться разрешал еврейский Бог).

Знать судьбу братья хотели. Им поведал третий глаз,

Как с любовницей в постели Трумэн* подписал приказ

О бомбёжках Нагасаки, как Господь его судил

И какие выпить ссаки Он его приговорил:

«Президент преступный Трумэн, сатана за твой приказ

На то место, чем ты думал, столько раз натянет глаз,

Скольких ты убил японцев. Наблюдать тебе, изгой,

Не затмение на солнце, а кисту и геморрой».

Я так думаю, Иосиф вверг братьёв своих в гипноз,

Их стенаниями в голос умилялся он до слёз:

«Мы сюда пришли за хлебом, но ужасен жребий наш -

Вниз глядеть и видеть небо в отражении параш…»

«Говорил вам: Не грешите против отрока» – Рувим

Чувств растрёпанных в зените с осуждением к другим

Обратился вдруг к братишкам, лицемерья образец,

Ведь ему тогда мальчишку охранять велел отец.

Говорил высоким слогом (дать понять, что ты умней,

Справедливей – имя Бога помогает всех верней):

«Кровь на нас легла позором, за неё с нас взыщет Бог»…

(Удивлён я – где тот Зорро эту кровь увидеть смог?

Не убили, слава Богу, стал Иосиф атаман.

Ну, подумаешь, немного поработал задарма.

Человек другим не станет. От сохи мечтает тать,

Как бы половчей заставить на себя других пахать.)

Сам Рувим пусть тёщу лечит, здесь задумал он схитрить -

Снять и на чужие плечи всю вину переложить,

Испугался, что накажут, отдадут под трибунал -

Про Иосифа продажу рапорт он не написал,

Думал, будучи моложе: сгинул Ося, хрен бы с ним.

Не хотел отца тревожить сострадательный Рувим.

И пока братья стенали – зря продали, то да сё -

Одного они не знали, что Иосиф слышит всё.

Между ними, как рабочий, в тот ответственный момент

Ошивался переводчик, завербованный агент,

Мастер на такие штуки. Знает каждый атташе -

Длинные сатрапа руки начинаются с ушей.

В дальних комнатах Иосиф, чтоб никто не услыхал,

На подушки тело бросил, сильно так переживал,

Заходился от рыданий, продолжал родню любить.

Думал он о наказанье и о том, как их простить.

Мщение и всепрощенье встретились на кулачках.

Жажда низкая отмщенья проиграла по очкам

В этом очном поединке у Иосифа в душе.

Во всех смыслах был великим Иеговы атташе.

Полежал минут пятнадцать, отряхнулся, точно гусь,

Вышел дальше притворяться лицедеем братских чувств.

Драматическим артистом с детства Ося быть хотел,

На растроганное лице маску строгую надел.

Подавил в себе он стоны, как в гестапо партизан,

Взял из братьев Симеона, как преступника связал,

Поступил весьма сурово. Брал Сихем тот брат герой

После акта полового обесчсещенной сестрой.

Стратегический свой гений Тухачевским** проявил -

Всех обрезал, как растенья, беззащитных перебил.

(Что крестьян гонять в глубинке, отправляя на тот свет,

Что мечами по ширинкам – разницы особой нет.

Позже Сталин командарму, что Кронштадт в крови топил,

По делам воздаст недаром.) Ося тоже не простил,

Посадил он Симеона. Помнил Ося, как садист

Брат сдирал с него кальсоны швиырял в канаву вниз.

Но Иосиф в высшей славе выполнял, что скажет Бог,

Рук своих не окровавил, а ведь очень даже мог

Покарать как Чикатилу***. Месть не овладела им.

Родовое накатило чувство близости к своим.

Был готов тогда Иосиф предпоследнее отдать,

Чтоб отца увидеть проседь, Венечку поцеловать.

* Гарри Трумэн. 33-й президент США в 1945—1953 годах. Отдал приказ об ядерной бомбардировке Хиросимы и Нагасаки.

** Михаил Николаевич Тухачевский (1893–1937) – советский военачальник. 18 марта 1921 года им был усмирен Кронштадтский мятеж. Подавил бунт крестьян в Тамбовской губернии.

*** Андрей Романович Чикатило (16 октября 1936 – 14 февраля 1994) – советский серийный убийца, насильник, педофил и каннибал.

Глава 42 ч. 4 О совести и честности

Под Иосифа указку полной мерою мешки

Набивают под завязку братья (те же мужики,

Что приехали с Поволжья за пшеницею в Тамбов.

А найти пшеничку сложно – перебили мужиков).

Но зерно Иосиф сыщет, не посадит на паёк.

Коммунизма призрак нищий от страны ещё далёк.

Без разборок и делёжки сможет нищенка прожить -

Поклониться стоит в ножки и накормят, может быть.

На египетских раздольях, где ковыль растёт ничей,

Мы накушаемся вдоволь благородством богачей.

Загрузить братьёв Иосиф фуражом даёт добро

И велит в мешки подбросить Ханаана серебро,

Может, то, что так паскудно за него купец платил.

(Деньги те подлец Иуда на блудниц давно спустил).

Братья на ослов, верблюдов хлеб навьючили в мешках.

И пошли они оттуда малой скоростью в песках.

Совесть грузом за спиною тяжелее горьких слов,

Ощущение такое – сами вроде тех ослов.

(Если верить Кузнецову* – он поэт, библиовед -

В языке еврейском слова совесть не было, и нет.

Заменяет совесть людям огорчение, каприз…

А бессовестных не любят – значит, антисемитизм.

Нет понятья – в эти дыры выдувает душу вон.

На иврите нет Шекспира, не велик с того урон.

По незнанью ближе к ночи вру, конечно, атеист -

Образованнее прочих богослов и талмудист.

Есть у них Шолом-Алейхем, и хоть нет у них Христа,

Оголтелых шайке-лейке талмудисты не чета.

Возраженья слышу – ой ли? Юдофил и юдофоб

Препираются до боли и меня загонят в гроб.

За народы и системы отвечать я не берусь,

Лучше я от скользкой темы к изложению вернусь.)

Брат один открыл мешок свой, накормить хотел осла

И остолбенел от шока видя то, что Бог послал.

Как вести себя не знает, ошарашен не слегка -

Серебро его сияет из отверстия мешка.

Прибежал к своим он братьям: «Серебро возвращено,

Утаим его от бати и потратим на вино».

Нет, подумали другие – знак хорошим не назвать,

Если помочи тугие, оттянув, пустить назад.

Это вам не обещанья, вечно помнить и любить.

Если деньги возвращают, это значит – будут бить.

Сердцем трепетно смутились, пережить подобный стресс

Даже к Богу обратились, проявили интерес.

«Что Господь задумал с нами очень скоро сотворить,

Если мент сорит деньгами и про то не говорит?»

Так с халявным миллионом и с мучицей на мацу,

Но уже без Симеона братья двинулись к отцу.

Встал Иаков преподобный, без торшера абажур.

Пред отцом отчёт подробный вкратце я перескажу:

«Над землёй той главный самый принял нас средь бела дня,

Говорил сурово с нами в соглядатайстве виня.

Вёл себя как контрразведка, унижая пришлых лиц,

Что весьма бывает редко при прозрачности границ.

У него система «Тополь», в бункерах запас еды,

База в бухте Севастополь и с рукою нелады -

Сохнет сошкой веретённой. (У Иосифов такой

Был дефект приобретённый, у Иакова – с ногой.)

Продержал три дня в подвале нас в египетской тюрьме.

Мы же духа не теряли, поддержали реноме,

Что честны мы, и при этом заявили мы ему:

Про крылатые ракеты не расскажем никому.

Нас одиннадцать сначала было братьев на крыльце,

Одного из нас не стало, самый младший – при отце.

Нас числом осталось десять, Симеон в темницу взят,

А развесить нашу честность – хватит и на пятьдесят».

(Факт открыл я интересный: если Библия не врёт,

На востоке самым честным был израильский народ.

Впрочем, этот довод спорен, не согласен с ним Коран.

А где вор сидит на воре, самый честный там баран.)

Но продолжим братьев повесть, что поведана отцу

В оправдание и гордость за мучицу на мацу:

«В нашей честности семитской усомниться смог тиран

И отправил в путь неблизкий хлеб доставить в Ханаан.

Одного из нас залогом приказал оставить он.

И по жребию в остроге оказался Симеон

(Тот, что до того всех лучше брал подрезанный Сихем.

Как Иосифа он мучил не рассказывать же всем).

Обещали, скоро будем. За одно ты нас прости -

Веню нас сатрап принудил вместо Сёмы привести.

"Младшего желаю брата – говорил он – лицезреть

Я желаю и обратно отпустить. Иначе смерть

Ожидает Симеона. Юрисдикция строга

К соглядатаям, шпионам и к пособникам врага.

Привезёте Веню если, что честны вы, буду знать

И в Египте сколько влезет разрешу вам торговать

Без запретов и лицензий, саннадзора, блокпостов.

Спорить было бесполезно, загрузили мы ослов,

А когда опорожняли привезённое добро,

Мы прознали, что подклали в наши торбы серебро».

(Извините, подложили, не изменит это суть,

Если вытянут с вас жилы серебро своё вернуть.

Вспомнил я, бандит Япончик**, до того как отсидел,

Сапогом лечил по почкам тех, кто вовсе не болел.

Знал я Ходоса Володю. Ну, случилось, задолжал,

Про факторинг мордой в воду от Япончика узнал.

Извлекаемый обратно за цепочку под ножи,

Думал он с Рене Декартом: если мыслю, значит жив.

Высоко взлетел Картезий на познания коне…

Чем тогда Володя грезил, не понять тебе, Рене.)

По делам всем воздаётся, но как скоро не берусь

Я сказать… Опять отвлёкся, вновь к высокому вернусь,

Бишь к ослам и к чувству братства, что застыло у ворот,

И в попытках разобраться морщит лбы про серебро.

«Ниспослал нам, может, чудо наш Всевышний господин?»…

Почему-то на Иуду все взглянули, как один.

"Комбинатор он великий, есть за ним такой грешок.

Но зачем всё, что заныкал, сунул каждому в мешок?

Круговой порукой споро нас повяжет, вот беда…"

Зная же Иуды норов, промолчали как всегда.

Впрочем, это всё догадки – думали они тайком -

И каким бы ни был гадким, здесь Иуда ни при чём.

* Юрий Поликарпович Кузнецов (11 февраля 1941 – 17 ноября 2003) – русский поэт, переводчик и литературный критик, редактор, педагог.

** Вячеслав Кириллович Иваньков (также известен как «Япончик») – советский и российский преступник, криминальный авторитет и вор в законе, лидер одной из организованных преступных группировок Москвы.