Глава 13. Дети Давида насилуют и убивают
Двенадцать глав вели на пьедестал
Царя Давида, и пришёл я к мысли -
Под чью б диктовку Книгу ни писал,
Тот писарь был Давида ненавистник.
Самолюбивый выше всяких мер,
Пример другим в маниакальной злобе,
С овцой – сентиментальный лицемер,
Он и детей растил с себя подобьем.
Я про инцест речь даже не веду,
Круг для любви в дворцах настолько тесен,
Что все там друг у друга на виду,
И самовырождаются все вместе.
Все дети плодовитого царя
Родня по крови лишь наполовину.
Отличие у них по матерям,
А вот отец у всех детей единый.
Был у Давида сын Авессалом
И с ним сестра, Фамарь, прекрасна видом.
Амнон в неё влюбился и притом
Он первенец был у царя Давида.
Скорбел сын так, что даже захворал
Из-за сестры. Фамарь была девица,
И просто так нахрапом, на ура
Не мог Амнон с сестрой совокупиться.
Был у Амнона друг Ионадав,
Двоюродным он братом был Амнону,
Хитрющий человек не по годам,
Пошляк и циник просто беспардонный.
Зашёл к дружку он позднею порой
И сострадательную скорчил рожу:
«Худеешь ты, как раковый больной,
Ты ж сын царя, на что это похоже?
Сестру Авессалома любишь ты,
А он твой брат, Фамарь ему сестрица
И тёлка обалденной красоты,
И всё б путём, не будь она девицей.
А ты ложись и хворым притворись,
Худой как глист… Отец тебе поверит.
Увидев как ты сдал, обмяк, раскис,
Он спросит, что ты хочешь, я уверен.
Ты так скажи: хочу чтобы сестра
Едою подкрепила мои силы
Из рук своих, что с запахом костра,
Где пищу мне сама Фамарь сварила».
Лежал Амнон, как раковый больной.
Пришёл отец, а сын любимый – в лёжку…
Прислал Давид Фамарь к нему домой
Испечь сынку любимые лепёшки.
Пришла сестра в дом брата своего,
Взяла муки и перед ним месила,
Лепёшек напекла, и что с того?
Не только в красоте у женщин сила.
Мацу передержала на огне
И подала прям с коркой подгоревшей…
Какую кашу ты заваришь с ней?
Так и лежи больным три дня не евши.
Нет, с женщин польза, несомненно, есть,
В них исцеление от мук сердечных.
На Эверест полжизни можно лезть,
А радость покоренья быстротечна.
Как только за окном сгустилась ночь,
По наущенью хитренького друга
Из комнат брат прислугу выгнал прочь
И поступил с сестрою, как с супругой.
Схватил её и тискал до утра,
Но до того сказал ей грубо крайне:
«Готовить не умеешь ты, сестра,
А потому иди в опочивальню».
«Нет, не бесчести ты меня, Амнон,
Не сотвори безумия со с мною,
С царём поговори, и без препон
Он сделает меня твоей женою.
Куда пойду с бесчестьем поутру?»…
Но брат не слушал слов и домогался,
В итоге, изнасиловал сестру
И с ней лежал, как волк проголодался.
Но только взял кусок её стряпни
Избалованный яствами царевич,
Как ощутил во рту такой хинин,
Что о любви быть не могло и речи.
Взревел Амнон взбешённый, как ишак,
Ведь к сердцу путь лежит через желудок…
Так от любви до ненависти шаг
Был сделан где-то с ночи до полудня.
Сестру возненавидел тот браток
Такою ненавистью величайшей,
Что мне, признаюсь, стало невдомёк,
Как мог её любить он часом раньше.
Сказал Амнон сестре: «Встань и уйди»…
Она ж – упрямиться, кричать истошно:
«Мной овладел ты хуже чем бандит,
Прогнать меня – зло будет ещё большим».
Но брат не слушал, дал слуге приказ
Прочь гнать Фамарь по гравия дорожке.
Она в семейной жизни что балласт -
Сожгла его любимые лепёшки,
По-человечески не отдалась.
Когда владел он ею через силу,
Царапалась, кусалась и дралась,
Чуть глаза хулиганка не лишила.
Фамарь в той оказалась западне
В одежде царской дочери-девицы.
Когда ж слуга захлопнул дверь за ней,
Несчастной было впору утопиться,
Рвала одежды, женщиною став,
Вопила о беде. За ней от платья
Тащился шлейф, оторванный рукав,
Как девство, что к одежде не приладить.
Сказал тогда ей брат Авессалом:
«Уж не Амнон ли был с тобою, брат твой?
Молчи, не сокрушайся о былом,
Потерянное не вернёшь обратно.
Ведь он – твой брат и своим сердцем ты
Не сокрушайся впредь об этом деле»…
С такой вот философской высоты
На девственность и честь тогда глядели.
Фамарь же в одиночестве своём
Жила в дому Авессалома брата.
И было им так радостно вдвоём,
Что между ними не было разврата.
Когда про случай тот узнал отец,
Как первенец Амнон его подставил,
Разгневался… Все думали конец
Настал Амнону. Как Иосиф Сталин,
Не сдержит царь эмоции свои,
Убьёт сынка. Что ждать от беспредела?
Но тот не опечалил сына и
Развратный дух не выпустил из тела.
Ибо любил Давид за нрав крутой
Сынка Амнона, первенец к тому же.
А чтобы к счастью гнать весь мир кнутом,
Израилю такой властитель нужен.
Авессалом же внешне подостыл,
С Амноном вёл себя лояльно внешне,
Но за сестры бесчестие и стыд
Амнона ненавидел безутешно.
Два года продержался от греха
Убить козла и убежать из дома…
Но подошёл здесь праздник пастуха,
Стрижение овец Авессалома.
Момент прекрасный, ибо в день такой
Гуляют все по древнему закону,
Секатор рядом, прямо под рукой,
Осталось заманить сюда Амнона.
Пришел просить отца Авессалом:
«Приди на праздник всем семейством, батя.
Пройдёмся по сусекам помелом,
Там выпивки с едой на всех нас хватит.
Пути до стрижки – пара дней ходьбы
Неутомительной тропою горной».
Не захотел сынку царь в тягость быть
И отказался, дескать, дел по горло.
«По крайней мере, пусть пойдёт туда
Амнон, мой брат» – Авессалом настойчив,
Немало приложил тогда труда
На уговоры, а Давид не хочет
Наследника пускать на торжество,
Спросил: зачем ему идти с тобою?
Но так и не решил царь тот кроссворд -
Убить Амнона будет не слабо ли?
Особенно когда при нём братья -
Такие у царя мелькали мысли,
А детектив про «Десять негритят»
Ещё не издала Агата Кристи.
На праздник царь Амнона отпустил,
С ним – царских сыновей, пусть оторвутся…
Потом себе он это не простит,
Когда с гулянки той не все вернутся.
(Здравствуй, мама, возвратились мы не все –
Остальные вон валяются в росе…)
***
Устроил царский пир Авессалом,
Сам пастухам своим сказал: «Смотрите,
Когда Амнон напьётся, под столом
Хоть черпаком его, но умертвите.
По силам вам мой выполнить приказ.
Вам пьяного зарезать, что барашка…
Нет, проще, ведь в отличие от нас
Бараны не слабеют после бражки».
Так пастушата в праздник пастуха
С Амноном поступили очень просто -
По горлу полоснули, и рука
Не дрогнула… Задался я вопросом:
А что на это братья по отцу?
Учил Давид их драться друг за дружку?
А те, увидев всё, доев мацу,
Допили спешно то, что было в кружках,
На мулов сели. Каждый к своему
Путь прорубал в неразберихе жуткой
И прочь скакал, покуда самому
Не сделали резекцию желудка.
Бежали резво из чужих дверей,
К своим же не особенно спешили,
Слух до Давида долетел скорей,
Что царских сыновей всех порешили.
Встал, на себе одежды разодрал,
Повергся в траву царь, рыдая тяжко.
И каждый царедворец всё подряд
Драл на себе, и пряжки, и подтяжки.
И лишь Самая сын, Ионадав,
Племянник у царя Давида хитрый,
Сказал царю, одежды рвать не став:
«Встань, царь, с земли и подними свой скипетр.
Ты не лишился всех сынов гуртом,
И скоро они будут здесь все вместе.
Амнона лишь убил Авессалом
За то, что тот сестру его бесчестил.
Он замысел вынашивал давно,
И вот удобный подвернулся случай,
Чтоб заманить Амнона на гумно
На стрижку ли овец или на случку -
Нет разницы теперь, когда он мёртв…»,
Да, был Ионадав и без диплома
На подлости горазд, хитёр, умён,
Он и подговорил Авессалома.
К царю Гессурскому Авессалом
Сбежал тогда без всяких экстрадиций.
Насильнику досталось поделом,
И в чём-то я готов простить убийцу.
Похоже, также думал и Давид,
Утешился о смерти он Амнона,
Не стал спецслужбы привлекать свои
И возвращать сынка из-за кордона.
Глава 14. Экстрадиция Авессалома. Мягкотелость Давида
Царедворцы, царедворцы
До чего же вы хитры.
Всё вы видите, притворцы,
Через щелку, мне сдаётся,
Но храните до поры.
А когда для откровений
Обнаружите ходы,
Вы появитесь из тени
И царя благоволенье
Обретёте за труды.
Видит Иоав, Главком всех
Войск царя, что тот в тоске -
Сердцем царь с Авессаломом,
С сыном, что сбежал из дома
За границу налегке.
Грех его был очевиден
И в глаза бил, как фонарь -
Сына он убил Давида,
Но за дело – брат ехидный
Изнасиловал Фамарь.
Только сердцу не прикажешь…
Чтоб Давид так не грустил
По сынку, что прочих гаже,
Иоав, Главком отважный,
Пособить царю решил.
Пусть, балдея от истомы,
Примет царь Давид совет
Женщины красивой, скромной…
Перебрал Главком знакомых -
При дворе подобных нет.
Отослал людей в Фекою,
Взять блондинку поумней
С грудью как из силикона,
Чтобы царь в своих покоях
Успокоился на ней,
А не просто строил глазки.
Но в печали за страну
Опостылеют все ласки.
Без наследника огласки
Жди гражданскую войну
Между этими и теми,
Кто в тени лишь случай ждёт
(Всхожей прочих сучье семя)…
Царь с подобных опасений
Кого хочешь изведёт.
Иоаву это надо?
Как спасти царя? Изволь -
Из Фекойского театра
Женщину за две зарплаты
Привели на эту роль.
Притворилась, как велели, –
Обрела печальный вид,
Не намазана елеем,
Видно сразу – три недели
По умершему скорбит.
С просьбою к царю упала
Прямо в ноги (не пройти):
«Выручайте, я пропала.
Я вдова, но это мало.
Как наследника спасти?»
Царь, конечно: «Что такое?
Вам, мадам, помочь я рад…»
Та ему: «Два сына в поле
Подрались мои, как в школе,
И убил погодка брат.
На рабу твою восстало
Всё родство, кричит: «Отдай
Нам второго… Не пристало
Нам убийц плодить вандалов,
Отомстим ему, Банзай!
За погубленного брата,
Как наследника, весь род
Истребим. Как он когда-то,
Мы убьём его лопатой,
Нафиг нам такой урод…»
Сгинет так на дне колодца
Моя искра, свет вдали.
То не дождь с небес прольётся,
Мужа имя и потомство
Смоет кровь с лица земли».
Отвечал фекоитянке
Царь Давид на те слова:
«Кто мог видеть на делянке,
Когда брат был на стремянке,
Что и чем он оббивал?
Вниз сорвавшись головою,
Принял смерть в один момент.
Знать о том могли лишь двое,
Мёртв один… Другим устроим
Следственный эксперимент.
Без труда процессуально
Мы развалим дело то.
Это ж просто аморально
Обходиться столь брутально
С тем, кто вам не конь в пальто.
Против сына кто покажет,
Быстро мы того уймём.
На прибывшего под стражей
Поглядим, каким отважным
Он предстанет пред царём.
Мести никакой не будет.
С головы сынка пушка
Злопыхатели не сдуют,
А народ пусть негодует
Из такого пустяка».
Женщина в ответ на это
Роль к развязке подвела,
Так сказала: «Царь, не сетуй,
Ты не жалуешь свой этнос,
Не желая людям зла.
Сам себе ты обвиненье
Предъявил – один сын мёртв,
А другой в уединенье
Без надежды на спасенье
За границею живёт.
Ты изгоя с дел постыдных
Не желаешь видеть, знать,
Слать в Гессур за ним посыльных.
Чем, он хуже того сына,
За кого просила мать?
Мы умрём, водой разлитой
Нас нельзя собрать в одну
Чашу. Лишь Господь сердитый
Думает, как всех бандитов
К жизни праведной вернуть,
От Себя их не отвергнуть,
Души их не погубить
И не отлучить от веры…
(Есть в истории примеры,
Как убийцу полюбить).
За суждение любое,
Царь, меня не осуди,
Доброе оно ль, худое…
Да пребудет Бог с тобою
Все отпущенные дни,
Сохранит твою державу»…
– Эко женщину несёт -
Думает Давид лукаво
И про руку Иоава
Ей вопрос свой задаёт.
Грим у женщины богемной
Смыло ли потоком слёз
От игры её отменной,
Но умён Давид – рентгеном
Видит всех людей насквозь,
Сквозь свинцовую кулису
Разглядит, что за дела,
У кого какие мысли…
И спасло тогда актрису
То, что умною была:
«Ни налево, ни направо
Мне от слов царя… Изволь,
Я отвечу за подставу -
По заданью Иоава
Я играю эту роль.
Притча лишь царю поможет
Сына вновь вернуть в страну,
Где престол ему положен.
Мудр наш царь, как ангел Божий.
Здесь Израиль на кону».
И сказал царь Иоаву:
«Всё по слову твоему
Я свершу, теперь о главном -
За границу шли маляву,
Пусть вернётся баламут».
Иоав Авессалома
Отыскал в чужой дали
И дорогою знакомой
Он привёл мальца до дома
Прямо в Иерусалим.
В знатные свои хоромы
Не пустил сынка отец,
Отослал Авессалома
В дом, где крыша из соломы,
Да на праздник холодец.
«Моего лица не видеть
Стервецу – сказал Давид -
Не пущу в свою обитель.
Тити-мити? – Извините,
Пусть на хлебе посидит».
Про Амнона не отшибло
Память… Значит, поделом
С местожительством решили -
В царском граде на отшибе
Начал жить Авессалом.
Не было во всей столице,
Ни в Израиле во всём
Кто бы мог не без амбиций
Красотой такой гордиться,
Что имел Авессалом.
С эпителия подошвы
И до кончиков волос
Недостатков ни с пригоршню б
Не собрал иной дотошный
Модельер, коль довелось
Размечать по калькам мелом,
Осязать, да хоть лизать
Совершенное столь тело,
Что в изъяне самом мелком
Уличить было нельзя.
С шевелюрой столь лохматой
Быть красавцу довелось,
Что порой, придя до хаты,
Уставал он как сохатый
От рогов устанет лось.
Голова излишним весом
Вниз тянула. Каждый год
Стриг её со стадом вместе.
И по весу сиклей двести
Был с его волос приход.
Даже с ярки тонкорунной
Столько шерсти вам не снять.
Представляете, как трудно
Жить с такою шевелюрой.
От неё и умирать
Позже чуть ему случится.
А два года отсчитать,
У наследника родится
Три сынка и дочь, девицей
Красотою ей блистать,
Стать женою Ровоама
Соломоновича. Но
От подобной панорамы
Быть в восторге ещё рано,
Здесь у нас своё кино.
Чад плодит Давида отпрыск
На отшибе пару лет,
Царь его прийти не просит,
Малышей не видит вовсе,
А без внуков что за дед?
И тогда за Иоавом
Слуг послал Авессалом,
Чтобы тот ему, как главный
По режиму, с полным правом
Пропуск дал (как в Белый дом)
На лицо взглянуть отцово,
А то начал забывать…
Но не мчит к нему верховный,
Ни записочки, ни слова…
Нездоровится? Как знать.
К Иоаву шлют повторно
И опять в ответ – облом.
По натуре хитрый, гордый,
А прибавь характер вздорный -
Вот и весь Авессалом.
Может, просьба не по чину?…
Но прийти не захотел
Иоав. Не без причины
Как иной любой мужчина
На него восстал пострел -
Выжег Иоаву поле.
Сразу с сердца отлегло
(Не прийти ко мне позволил
Он себе… таким дай волю…)
И представьте, помогло.
Иоав к Авессалому
В дом пришёл. В бараний рог
Мог любого безусловно
Он скрутить, но не по злому
Здесь сказал: «Зачем ты сжёг
Мой участок? Я был занят
И прийти к тебе не мог -
Важных дел согласованья…
Ты ж привлёк моё вниманье
Странным способом, сынок».
Отвечал гордец строптивый:
«Оттого я поле сжёг,
Что хочу лицо увидеть
Моего отца Давида.
Отведи меня в чертог
Ты к царю, спроси с какою
Целью он меня сюда
Экстрадировал с конвоем
Из Гессура? А не то я
Здесь растаю без следа.
Бьётся сердце с перебоем,
Так хочу к царю. Скорбей
И невзгод с меня довольно.
А виновен пред тобою -
Прямо здесь меня убей».
За сожжённую солому,
Не держал зла Иоав.
Просьбу ту Авессалома
У Давида на приёме
Изложил. Тайком в рукав
Царь всплакнул от умиленья,
Просьбу удовлетворил,
По своим обыкновеньям
Принял сына с песнопеньем
И, поцеловав, простил.
Осуждать Давида сложно,
Из его душевных мук
Вывод следует безбожный:
В редких случаях, похоже,
И убийство сходит с рук.
Как в погибель обернётся
Красота на голове,
Чем Давиду отрыгнётся
Мягкотелость с благородством –
То в пятнадцатой главе.