Галопом по Европам
20 декабря 1987 года я приступил к исполнению обязанностей в должности офицера направления 10-го Главного управления Генерального штаба Вооружённых Сил СССР. Начальником главка тогда был генерал-полковник Кондаков Евгений Епифанович. «Десятка» занималась всеми вопросами сотрудничества в военной области с зарубежными странами. В компетенцию главка входили поставки вооружения и военной техники, оказание содействия нашими специалистами в освоении поставленного вооружения, обучение иностранных военнослужащих в военно-учебных заведениях СССР, организация взаимного обмена военными делегациями, подбор кадров для работы военными советниками за границей, оформление загранпаспортов, решение финансовых вопросов.
Мне предстояло работать в направлении, которое занималось военным сотрудничеством со странами Европы. Начальником направления был Юрий Васильевич Долженков. Лично мне была поставлена задача освоить планирование и организацию тактических учений с боевой стрельбой частей и соединений иностранных армий на полигонах Минобороны СССР. Эту специфическую задачу уже много лет выполнял Алексей Данилович Баранов, в единственном лице. У него приближался срок выхода на пенсию, и нужно было подбирать офицера, способного уяснить и в полной мере выполнять немалый объём обязанностей в данной области сотрудничества. Баранов до моего прибытия уже пытался готовить себе замену, проверив дух офицеров из нашего направления на предмет их готовности к такой работе. Обоих он забраковал. Ребята, не знакомые со спецификой организации стрельб на полигонах, явно не выдерживали экзамена, не «тянули».
Я стал третьим экзаменуемым. В отличие от предыдущих, у меня был немалый стаж работы с иностранцами, хотя лишь в части, касающейся войск ПВО. Годовой план стрельб в Ашулуке был у меня всегда под руками в качестве основного рабочего документа, и я знал, что он из себя представляет. Мне нужно было, прежде всего, уяснить технологию разработки общего плана стрельб, не только в Ашулуке, но и на других полигонах. В частности, иностранные моряки стреляли на двух наших полигонах на Балтике, лётчики прилетали на своих самолётах на Приволжский (Астрахань) и там стреляли как по воздушным, так и по наземным целям, ракетчики производили пуски тактических ракет на полигоне Капустин Яр. Однажды болгарские моряки отработали на полигоне Каспийской флотилии. Под ненавязчивым патронажем моего наставника, постоянно донимая его вопросами, я шаг за шагом уяснял суть и объём предстоящей моей деятельности. Вместе с Барановым мы уже готовили очередной план стрельб. Месяца через 3—4, выступая на партийном собрании, он сказал обо мне:
– Этот на голову выше, теперь я могу спокойно готовиться к пенсии, он справится.
Мне даже стало неудобно перед ребятами, с которыми он меня сравнивал.
И так, что представлял собой процесс планирования стрельб.
В установленное время в адрес начальника Генштаба поступали письменные заявки из генштабов стран Варшавского договора на проведение стрельб частями различных видов вооружённых сил на полигонах СССР в следующем календарном году. В заявках указывалось: какие части и соединения выводятся на полигоны; количество участвующего личного состава; желаемые сроки проведения стрельб; задачи стрельб, количество используемых ракет и мишеней; способы доставки на полигоны (пассажирскими поездами, ж/д эшелонами, самолётами); потребное количество подвижного состава.
Эти заявки, спускаясь по ступенькам служебной лестницы, ложатся на мой стол. Я их предварительно изучаю, делаю выписки, препроводительные записки за подписью начальника нашего главка и рассылаю в соответствующие главные штабы: РВСН, ПВО, Сухопутных войск, ВВС, ВМФ, в Центральное управление военных сообщений (ЦУПВОСО). Через некоторое время оттуда начинаются звонки, например, из ПВО: «Чехи и болгары запрашивают одни и те же сроки проведения стрельб. У нас на полигоне не хватит зенитных ракетных комплексов для них, а также мест для размещения. Нужно разнести сроки». И такие звонки сыплются из всех штабов. В каждом из штабов есть офицеры, отвечающие за взаимодействие с иностранцами. Вместе с этими офицерами мы решаем, кому в какие сроки предоставить полигоны для стрельб, исходя из имеющихся возможностей, а также другие сопутствующие вопросы. Наши телефонные договорённости трансформируются в письменные заключения главных штабов по удовлетворению заявок иностранцев и вновь по ступенькам служебной лестницы приходят ко мне. Теперь моя задача – сверстать проект общего годового плана стрельб на всех вышеупомянутых полигонах. Далее следует посещение начальников главных штабов и руководителей других причастных инстанций с целью получения согласующих подписей. После этого делаю выписки для каждой страны отдельно. С этими выписками предстоит прибыть на осеннее заседание Военного совета Объединённых вооружённых сил государств-участников Варшавского договора, чтобы получить согласующие подписи иностранных военных руководителей. Этот процесс очень непростой, многие недовольны сдвинутыми сроками, требуют разъяснений. Нужно было тактично выдерживать подобный натиск и добиваться своего с помощью «железной» аргументации. По возвращении в Москву проект общего плана стрельб со всеми согласованиями направлялся на утверждение начальнику Генерального штаба. После утверждения делаются выписки по принципу «всем сестрам – по серьгам» и производится большая рассылка – в множество своих инстанций и за границу. Сам план и выписки из него – это множество таблиц, собственноручно начерченных тушью, заполняемых цифрами и буквами с моих черновиков работницами машбюро. С началом сезона стрельб из стран начинали приходить заявки на конкретное количество подвижного состава для перевозок на полигоны и обратно. Эти вопросы решались через ЦУПВОСО в текущем режиме. Через офицеров главных штабов я в течение всего сезона стрельб контролировал результаты работы иностранцев на полигонах.
По прибытии в Москву я некоторое время жил у Дяшкиных, пока не подыскал съёмную комнату в коммуналке, в Чапаевском переулке, где и жил один до мая 88-го года. Во время каникул ко мне приезжала Марина. Я прозондировал вопрос о переводе её в Московский пединститут. Меня уведомили, что перевод возможен, но только после окончания первого курса.
В феврале 88-го года болгарский генштаб обратился с просьбой о возможности перевозок своих войск на полигон Ашулук воинскими эшелонами с использованием паромной переправы Варна – Ильичёвск. Обосновывали эту просьбу тем, что обычный путь через Румынию стал затруднителен, румыны чинят препятствия, задерживая эшелоны. Разумеется, документ попал к нам на проработку. Мой шеф, Алексей Данилович, вдруг заявил:
– А давай-ка мы съездим в Болгарию и переговорим обо всём на месте.
Я удивился:
– И как мы это сделаем?
– Сейчас увидишь.
Он снял трубку, позвонил в ЦУПВОСО, закинул эту мысль знакомым людям, кто непосредственно организует перевозки, и, конечно же, получил поддержку. Позвонил в Болгарию, в Управление военных сообщений и добился согласия болгар принять нашу делегацию, что они и подтвердили телеграммой. После этого написал докладную записку начальнику Генерального штаба от имени начальника главка примерно такого содержания:
«Начальнику Генерального штаба Ахромееву…
Начальник генштаба Болгарской Народной Армии обратился с просьбой….В целях согласования с болгарской стороной ….полагал бы целесообразным командировать в Болгарию с… по….февраля с.г. группу в составе ……Расходы, связанные с командированием, отнести за счёт сметы 10 ГУ ГШ.
Нач. 10 ГУ ГШ Е.Е.Кондаков».
Эта записка прошла все инстанции и вернулась с решением Ахромеева «Согласен». Дальше, как говорится, дело техники. Оформили загранпаспорта, получили и обменяли командировочные деньги, приобрели билеты на самолёт и в путь, в Софию. Нас было четверо: Баранов, я и двое из ЦУПВОСО. Болгары нас встретили, первичные переговоры прошли в Софии, затем поехали в Варну – смотреть на месте паром, причал и проч. По итогам переговоров согласились, что организовать перевозку таким путём возможно. Существенным препятствием стал вопрос о стоимости перевозки. Болгарам хотелось минимизировать расходы, а наши спецы из ЦУПВОСО не соглашались. Нас старались угощать, как дорогих гостей, устроили экскурсии по курортным местам Солнечного Берега (Золотые Пески, Албена, Провадия), в Шумен, Долгопол, Аспарухово. Рассказывали историю, как основатель Болгарского государства хан Аспарух привёл болгар с Волги и они отвоёвывали себе места нынешнего проживания. На территории Болгарии располагалось немало так называемых комендатур. Фактически это были склады вооружения, военной техники, боеприпасов, ГСМ и других материальных средств резерва Главного командования Объединённых вооруженных сил стран Варшавского Договора. В одной из комендатур нам устроили званый ужин, зажарили ягнёнка. Утром переговоры продолжились, но каждая сторона стояла на своём. На следующий день начальник управления перевозок болгарской армии полковник Жеков спросил, сумели ли договориться. Получив от своих отрицательный ответ, заявил:
– А зачем мы тогда этого «огнёнка» ели?
Окончательного решения мы тогда не достигли, договорились продолжать работу по данному вопросу. Обратно в Москву мы возвращались поездом через Бухарест, Унгены, Кишинёв, Киев.
В начале апреля я уехал в отпуск, в Ашулук, к своей семье. Сразу после первомайских праздников, отправив контейнер с вещами, мы выехали в Москву. Жизнь с маленьким ребёнком в коммунальной квартире сразу же не заладилась. Сварливая соседка начала устраивать разные пакости. Другая соседка, молодая детдомовская девушка, приютила в своей комнате бродячую собаку. Я вынужден был искать другое жильё. Вскоре удалось найти комнату в двушке, где хозяин временно не проживал, но одна комната была занята его вещами. Вдвоём с Сашей Дяшкиным мы разгрузили в свободную комнату прибывший контейнер. Однако вселяться туда нам не пришлось. Ко мне подошёл мой сослуживец по главку Слава Порываев, только что получивший собственную квартиру. Он предложил вселиться в трёхкомнатную квартиру в Северном Чертаново, которую снимал он сам. Хозяева квартиры, работавшие в Монголии, предоставили ему право передать квартиру кому-либо из надёжных сослуживцев как минимум ещё на год. В одной комнате жил их сын, студент, а две другие были свободны. Это был, конечно же, удачный вариант, которым мы и воспользовались. Перевезти вещи помогли ребята из моего направления. Сразу скажу, что приехавшие в отпуск хозяева по фамилии Носко, порадовали нас тем, что продлили контракт на работу в Монголии ещё на два года. Так что в этой квартире мы прожили все три года, до получения своего жилья. Марина, окончившая первый курс в Астрахани, после окончания летних каникул стала учиться в Московском пединституте.
В мае того же 88-го года министерство обороны ГДР обратилось с просьбой организовать перевозки войск эшелонами с использованием паромной переправы Мукран – Клайпеда, минуя территорию Польши. Немцам изрядно надоели препятствия, чинимые поляками на пути следования эшелонов.
Баранов сработал по тому же сценарию, что и с болгарами. 24-го мая наш «летучий отряд» в том же составе сошёл с трапа самолёта на аэродроме Шёнефельд под Берлином. Нас встретил офицер Главного штаба ННА ГДР Клаус Гётце, с которым Баранов был «на короткой ноге». Подобные офицеры-направленцы были во всех генштабах стран Варшавского Договора. У нас была возможность связываться с ними по телефону и оперативно решать возникающие служебные вопросы. Из аэропорта мы сразу поехали на автобусе на север Германии, на остров Рюген на Балтике, где находился морской порт Мукран. Ехали через Штраусберг, Штральзунд по автобану, по обеим сторонам которого стояли нарядные шеренги цветущих каштанов. Переночевав в коттедже у берега моря, выполнили работу, ради которой приехали: осмотрели порт, обсудили возможности по реализации перевозок. Оттуда поехали в Берлин, где Клаус устроил нам экскурсию. Побывали в Трептов-парке, у памятника советскому солдату с маленькой немецкой девочкой на руках. Поднялись на Берлинскую телебашню, где по образцу Останкинской был вращающийся ресторан, полюбовались на панораму Берлина, на знаменитую Берлинскую стену и сам Западный Берлин за ней. Обратно ехали поездом, умышленно избрав такой путь ради туристического интереса (равно как и в болгарской поездке). Запомнилась большая разница между ровными и чистыми прямоугольниками полей в Польше и нашими заросшими, какими-то лохматыми, нивами. А ещё запомнился вкус дешёвого желтоватого немецкого шнапса, которым впрок запаслись «изголодавшиеся» советские офицеры, но эта дешёвка дороговато обошлась нашему здоровью в поезде. Напомню, что на Родине в то время велась беспощадная борьба с пьянством, водка продавалась только по талонам.
31 июля мы с Мариной съездили в Калинин, позвала ностальгия по тем местам, где было прожито три года. Старики Зайцевы, у которых мы снимали комнату, были ещё живы, но вспомнили нас с трудом. Ведь прошло уже 11 лет.
С 3-го по 5-е октября мы с Барановым провели в Будапеште, на заседании военного совета Объединённых вооружённых сил (ОВС) государств-участников Варшавского договора. Такие заседания обычно проводились в течение двух-трёх дней. Подводились итоги боевой подготовки, ставились очередные задачи, решались финансовые вопросы. Мы выполняли свою задачу – согласование плана стрельб на полигонах МО СССР. Главнокомандующим ОВС в то время был маршал Куликов. Первый день работы заканчивался роскошным ужином от его имени, с русской водкой, осетриной, чёрной икрой. На второй день ответный обед (или ужин) давал министр обороны страны, в которой проходило заседание. Страны менялись поочерёдно. Заседания проводились два раза в год – весной и осенью. Участниками заседаний были обычно заместители главнокомандующих видами вооружённых сил, командующие флотами, начальник Центрального финансового управления и другие члены военного совета. Все организационные вопросы, связанные с проведением заседаний, решал Штаб Объединённых вооружённых сил (ШОВС), расположенный на Ленинградском проспекте. Улучив свободную минуту, Баранов попросил нашего сопровождающего, венгерского офицера, свозить нас в город и поискать книги Пикуля (он откуда-то узнал, что в Венгрии можно найти дефицитные русские книги). Мы поехали и……подъехали к магазину музыкальных инструментов. На вопрос Баранова, зачем мы здесь, венгр ответил: «Так вот же пикули» и показал на какое-то из музыкальных изделий. Сначала мы ничего не поняли, но потом разобрались, что это пикколо – разновидность флейты. Вот такого «пикуля» нашёл нам венгр.
«Урожайным» был для меня этот год на заграничные вояжи, и закончился он вдали от Родины.
Вскоре после возвращения из Венгрии мне предложили «прокатиться» в Афганистан в составе оперативной группы Министерства обороны СССР. Родина сказала «надо», офицер ответил «есть». Оставив семью на чужой квартире, я вместе с упомянутой группой 25-го октября вылетел на военно-транспортном Ил-76 в Кабул. По прибытии туда разместились в военном городке, в так называемом модуле – сборно-щитовом гостиничном доме, обложенном со всех сторон мешками с песком для защиты от пуль и осколков. Недалеко на горе размещался штаб 40-й армии, куда из городка вела длинная лестница. По ней мы поднимались в штаб по делам и в столовую. Звуки войны ощутили в первую же ночь – вдруг начала грохотать батарея 122-миллиметровых гаубиц Д-30, находившаяся неподалёку. В дальнейшем мы к этому привыкли, она могла начать палить в любое время, как только разведка докладывала о подозрительном движении в окрестностях города. Вдали был виден дворец Амина, с взятия которого и началась эта война.
Основными задачами оперативной группы были:
– обеспечение вывода советских войск из Афганистана согласно утверждённому графику;
– обеспечение поставок Афганистану вооружения, военной техники, боеприпасов, ГСМ и других материальных средств по номенклатуре и в объёме согласно соответствующему распоряжению Правительства СССР. И номенклатура и объём были весьма внушительными. Часть имущества передавалась из наличия выводимых войск, другая часть завозилась из Союза. Получателями имущества были три афганских министерства – обороны, внутренних дел, госбезопасности.
Оперативную группу возглавлял заместитель начальника Главного оперативного управления Генштаба генерал-лейтенант Гапоненко.
Первую из вышеуказанных задач выполняли офицеры ГОУ и ГОМУ Генштаба, входившие в состав группы, в том числе генерал Батенков, полковники Скоробогатов, Иванов и другие.
По второй задаче работали офицеры из Главного бронетанкового управления, Главного автомобильного управления, Штаба тыла ВС, Главного ракетно-артиллерийского управления, химики, связисты, ГСМ-щики, генерал Кашковский из Главного автодорожного управления. Эти ребята трудились в тесном контакте со штабом 40-й армии, а также с её частями и подразделениями на территории ДРА (Демократической Республики Афганистан). Они контролировали передачу афганцам материальных средств из наших войск и представляли в штаб группы акты по каждой передаче. Мне и ещё одному офицеру из нашего главного управления полковнику Иваненко генерал Гапоненко поручил вести учёт всего передаваемого имущества, собирать все частные акты и готовить обобщённые акты по каждой провинции ДРА, из которых ещё не были выведены наши войска. Финалом нашей работы, для отчёта перед Правительством СССР, должен был стать единый акт, подписанный министрами обороны, внутренних дел и госбезопасности ДРА, а с нашей стороны – представителем министра обороны СССР генералом Варенниковым. Поначалу Гапоненко назначил «коренником» в этом деле Иваненко, поскольку он был старше меня на одну звёздочку по званию. Однако мой товарищ оказался таким «пофигистом», что Гапоненко объявил его безответственным человеком и впредь стал использовать лишь «на побегушках», по отдельным мелким поручениям, например, считать количество муки, завозимой в Кабул нашими военно-транспортными самолётами. Таким образом, вместо двух лошадей в этой упряжке оказался я один, но не сразу после прибытия, а только после новогоднего праздника. А до него, когда «деловые» качества моего сослуживца ещё не были выявлены, меня перебросили на другое задание.
В этот период началась поставка в ДРА большого количества различных боеприпасов железнодорожными транспортами. Транспорта приходили через Кушку на грузовую станцию (на афганском языке – бандар) приграничного селения Турагунди на территории Афганистана. Здесь производилась перегрузка боеприпасов из вагонов на машины и доставка либо на афганскую перевалочную базу, расположенную неподалёку, либо сразу в афганские воинские части в Герат или Шинданд. В Турагунди находилась также советская перевалочная база, через которую поставлялись боеприпасы для наших войск. Перевалочная база – это войсковая часть с соответствующим штатом офицеров и солдат, складами боеприпасов и всеми прочими атрибутами.
Я получил приказание убыть в Турагунди, устроиться на советской перевалочной базе и выполнять следующие задачи:
– по телефону держать связь с ж/д комендантами на территории Среднеазиатского военного округа и отслеживать продвижение транспортов;
– встречать транспорта на афганской территории, проверять сопроводительную документацию и вести учёт, что и в каком количестве находится в каждом вагоне;
– организовывать и контролировать разгрузку боеприпасов силами солдат афганской базы. Иногда, в «авральные» моменты, афганцы в принудительном порядке привозили дополнительную рабочую силу из близлежащих кишлаков;
– по согласованию с руководством афганской базы и штабом нашей опергруппы организовывать вывоз боеприпасов прямо из вагонов или со складов афганской базы в Герат или Шинданд;
– ежедневно вечером сообщать по телефону в штаб опергруппы о проделанной работе и прохождении транспортов.
1 ноября я вылетел военным самолётом из Кабула в Шинданд, впервые надев на себя парашют. Смотрел сверху на величественный Гиндукуш и, честно признаться, подумывал, что будет, если самолёт собьют..Познакомился с командиром корабля Колеговым, который оказался моим земляком из Парабельскогои района. Переночевал в расположении нашей дивизии в Шинданднде, полюбовался на «частокол» из высоких остроконечных скал, окружающих город со всех сторон, а заодно и на то, как русские люди сделали в этом месте, в пределах военного городка, цветущий оазис.. На следующий день на военно-транспортном Ми-8, в сопровождении двух «крокодилов» (боевых Ми-24), меня перебросили в Турагунди. В Герате сделали промежуточную посадку, взяли на борт одного подполковника из военных советников, который должен был связать меня с руководством афганской базы и оказывать помощь на первых порах. На крышах домов стояли мальчишки и бросали вверх камни.
Какой это был незабываемый полёт! На минимальной высоте, над горным «серпантином», с выстреливанием тепловых ловушек для защиты от «Стингеров». Вертолёт резко маневрировал и по высоте, и в стороны. А в противоположных направлениях перемещались мои внутренние органы. После такого полёта не ощущаешь земли под ногами.
По прибытии на базу я познакомился с её командиром и обо всём с ним договорился. Сдал на хранение привезенный с собой автомат. Пистолет я всегда носил при себе за поясом без кобуры, ночью – под подушку. Мой спутник познакомил меня с руководством афганской базы, поработал вместе со мной несколько дней и уехал. С начальником базы и его заместителем по вооружению у меня сразу сложились хорошие деловые отношения. Общался я с ними через переводчика («мутарджима»), коим был один из афганских солдат. Он окончил гуманитарный вуз в Болгарии, где немного изучал и русский язык. Так что его смесь болгарского с русским была вполне доступна моему пониманию. Офицеры советской базы с афганцами никак не взаимодействовали, так что я работал с ними в одиночку, как на самой их базе, так и на «бандаре». Начальник базы постоянно приглашал на обед вместе с офицерами, но я соглашался лишь иногда, чтобы не обидеть хозяина отказом, но и не злоупотреблять. Непривычно было запивать плов, приправленный какими-то вкусными орешками, простой холодной водой.
Стали прибывать транспорта с боеприпасами, началась их разгрузка. Часть боеприпасов афганцы начали перевозить своей машиной на склад базы. А для вывоза в Шинданд и Герат мобилизовали частных перевозчиков с их личными фурами и грузовиками («барбухайками»). Я все дни проводил вместе с афганцами, кроме пятницы («джумы»), в этот день у них выходной и никакая сила не могла заставить их работать. Спустя некоторое время, когда накопилось большое количество боеприпасов, и афганцы своими силами уже не справлялись с их вывозом, советским командованием было принято решение вернуть в Турагунди ранее выведенный из ДРА автомобильный батальон в составе нескольких десятков КамАЗов. Оперативное управление батальоном было поручено мне. Я согласовывал с афганцами, что и куда доставлять, и после этого ставил задачи командиру батальона на каждый рейс автоколонны. Обязанности комбата исполнял капитан Петренко. Загружали машины афганцы. Втолковывать им правила безопасности при обращении со снарядами было бесполезно. В течение одной недели вместе со мной на погрузочных работах присутствовал один подполковник Главного ракетно-артиллерийского управления, прибывший в короткую командировку из Союза. Когда он увидел, как из вагона на землю упал и разбился ящик со снарядами в окончательном снаряжении, т.е. с вкрученным взрывателем, то ужаснулся, оценил эту картину в соответствующих выражениях и немедленно покинул «поле боя», сказав в заключение, что сюда он больше не ходок. А делали это афганцы умышленно, разбитый ящик забирали домой на дрова, а снаряды просто зашвыривали в кузов машины. С дровами в стране были проблемы. Проезжая по дорогам, мы видели, как по склонам гор ходят мужчины-афганцы и собирают на дрова сухой бурьян, связывая его в пучки. Однажды на бандаре вижу картину: бежит афганец с доской в руках, а за ним гонится наш водитель с русским матом. Оказалось, что злоумышленник вырвал доску из нарощенного борта машины и хотел спрятать до вечера, но не удалось, наш боец победил.
Был ещё один неприятный случай на эту тему. Я находился на нашей базе, когда раздался хлопок взрыва. Выйдя на улицу, увидел столб чёрного дыма в стороне советского склада боеприпасов, расположенного примерно в полутора-двух километрах от базы. Подумав, что взорваться мог прилетевший душманский снаряд, я взял машину и поехал на склад. И что же оказалось на самом деле? Около ограждения из колючей проволоки лежал полуживой мужчина-афганец с оторванными ногами. Он не в первый раз пытался пролезть на склад и набрать хранившихся там дров, но нарвался на мину, которую удосужился поставить около лазейки начальник склада, «находчивый» советский прапорщик. С одной стороны, это можно считать неоправданной жестокостью, а кто сказал, что человек лез туда за дровами, а не с целью подрыва боеприпасов на складе. Вот такая дилемма.
Однажды на афганской базе я присутствовал на погрузке снарядов на афганскую машину, стоявшую на склоне как бы широкого оврага. По низу оврага проходила дорога, а на обоих склонах стояли штабеля ящиков со снарядами. По мере заполнения кузова машины она вдруг тронулась с места, не выдержали тормоза. Машина, набирая скорость, выкатилась на дорогу и по ней, как по жёлобу, пошла в ворота и снесла их, перепугав солдата-охранника. А дальше на её пути оказалась глубокая траншея, вырытая бульдозером. Машина влетела в неё левым колесом и перевернулась вверх колёсами, будучи нагруженная снарядами. Лежала она там несколько дней, пока афганцы не пригнали кран и не разобрали завал.
Условия проживания на нашей базе были в целом нормальные, за исключением питания. Всё консервированное, включая картошку, осточертевший комбижир, никаких витаминов. Один раз я съездил через границу в Кушку, на взятые ещё из дома рубли купил дыню, яблоки. Иногда дозванивался в Москву, прямо на квартиру либо в своё направление в Генштабе.
Мне позвонили наши ребята из Кабула и спросили, буду ли я записываться в льготную очередь на покупку автомобиля. Я ответил, что не буду. Тогда они попросили всё-таки записаться, чтобы по моей льготе машину смог купить другой человек. Мне это сулило лишние хлопоты, но не стал отказывать в просьбе. Лучше бы отказал, не повезло человеку с этой машиной – Бог приметил шельму. Покупателем был полковник из ГОУ по имени Валера (фамилию не помню), не имевший отношения к Афганистану. После нашего возвращения в Москву он сам отслеживал очередь и однажды сообщил мне, что пора ехать за машиной. Не имея своих прав, он взял в качестве водителя одного приятеля. В автомагазине он сам всё оформлял на мою «восьмёрку», платил деньги. Я только расписывался, где требовалось. Закончив оформление, поехали в ГАИ, регистрировать машину, получать номера. Проезжая по улице, Валера увидел какое-то недавно появившееся здание и сказал об этом водителю. Тот загляделся на здание, а я увидел, что мы подкатываем к остановившейся на красный свет другой машине. Успел только крикнуть «Стой», но было уже поздно – «восьмёрка» ударила в правую заднюю часть стоявшей машины, которая от удара перелетела через «зебру», к счастью, безлюдную. Водители стали договариваться, как разрешить ситуацию, после чего мы своим ходом продолжили езду в ГАИ. Оформили и документы, и номера, и аварию. На этом мы расстались. Позднее, на рабочем месте Валера отчитался передо мной за услугу бутылкой коньяка. Спустя какое-то время, уже будучи сам за рулём, он догнал грузовик с прицепом, нагруженным чем-то длинномерным, и влетел под этот груз. Машина была сильно повреждена, Валере тоже досталось. Вот такая история.
После этого отступления восстанавливаю хронику афганской командировки.
Выйдя по вечерам покурить, можно было видеть светящиеся трассы пуль над Турагунди, и летали они не только вверх. В стране, переполненной оружием, забавлялся с ним всяк, кому не лень. Один раз автоматные очереди загремели так густо, словно в настоящем бою. Это праздновали свадьбу. По ночам «имитировали» детский плач шакалы.
Несколько раз поднимались сильные песчаные бури, ветер тянул по долине реки Кушки, как в аэродинамической трубе.
Небо расчерчивали белыми линиями группы бомбардировщиков, летавших бомбить моджахедов в южных районах Афганистана, оказывая поддержку правительственным войскам. Быстро проскакивали штурмовики, они работали где-то ближе.
Однажды сообщили, что душманский РС попал в клуб на кабульском аэродроме, где в это время шёл фильм. Погибли десять человек.
К концу года срок моей работы в Турагунди заканчивался, основные задачи были выполнены. Я получил указание возвращаться в Кабул. 25-го декабря выехал с колонной гружёных снарядами КамАЗов в Шинданд. Впереди колонны шёл БТР, замыкающей была машина со спаренной зенитной установкой ЗУ-23 и её боевым расчётом. Было на что посмотреть в этой поездке. По сторонам дороги стояли или лежали сгоревшие БТРы, БМП, бензовозы. В кишлаках у обочины стояли афганцы, размахивая пачками денег. Водитель объяснил мне, что они таким образом промышляют запасные колёса наших машин, и иногда им это удаётся. Встречались разношёрстные грузовики, разукрашенные и разрисованные яркими красками. В одном месте встретилась колонна афганских танков.
В Герате меня заинтересовали сосны, растущие здесь в большом количестве. Удивил сам факт их наличия в этих местах. По улицам бегали лошадки с красивыми султанами на головах и прочими украшениями, запряженные в двухколёсные тележки. Это местные такси. Однако приятные впечатления были омрачены, как только мы заехали в находившуюся там нашу воинскую часть, чтобы сделать привал и пообедать сухим пайком. Нам сообщили, что вчера на дороге между Гератом и Шиндандом, близ кишлака Адраскан, подорвался КамАЗ, на котором ехал капитан Петренко, исполнявший обязанности командира автомобильного батальона. За день до этого он сообщил мне, что поедет забрать сломавшийся в тех местах КамАЗ. Проехав этот злополучный Адраскан, водитель в одном месте, объезжая рытвину на дороге, свернул на обочину. Фугас рванул прямо под сиденьем водителя, парень погиб сразу. Петренко и ещё один находившийся в кабине офицер получили серьёзные ранения. Эта трагедия особенно дала почувствовать, что я нахожусь не у тёщи на блинах. Продолжив путь из Герата в Шинданд, мы увидели место взрыва. При проезде одного кишлака громыхнул сильный удар. Я подумал, что подорвалась одна из машин нашей колонны, но опытный водитель сказал, что это выстрелила 152-миллиметровая самоходная гаубица стоявшей здесь батареи. До места назначения доехали без происшествий.