Георгий Победоносец
Кто из православных бывал в коммунистической Москве и видел там, или встречал в книгах, нынешний герб русской столицы, тот с удивлением узнавал в эмблеме крупного индустриального города старинную картину, знакомую по древним иконам.
Прежде всего, в глаза бросается чудовище, змей-Горыныч, живущий не то в кровавом урочище, не то в глубоком озере. И к тому-то месту дорожки не торены, и путь всякому доброму человеку заказан. У дракона, как и полагается в поэтических воззрениях на нечистую силу, когтистые крылья, «семь мерзостей в сердце», в промежутках чешуи на шкуре дремлют мелкие твари, из пасти пламя на версту, а из ноздрей сыпет кубометр искр. Перед драконом, – добавляет церковное предание, – пятится в страхе и ужасе красна девица, царская дочь, девушка на выданье, такая пригожая, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Люди, чтобы спасти себя, привыкли, очумев от горя, отвозить змею на съеденье своих детей. Настала очередь царского чада. И, кажется, – конец лебёдушке!
Откуда ни возьмись, скачет воин на белом коне.
И по его казацкой выправке чувствуется: не на перине нежился, в седле ночевал. Ему двадцать лет, но он уже командир сотни или полка. Удалой молодец – умом мужествен, телом крепок, лицом леп – в престветлых доспехах привстал на стременах, изловчился и вогнал в гада лучевидное копьё!
Красивая сцена.
Что, впрочем, в ней сногсшибательного?
Молодую женщину выручает из беды человек большого сердца, отваги и благородства. Сколько раз мы встречали это событие в произведениях искусства и сколь тщетно искали его в трамваях, магазинах, на улицах?
Как попала сия история в Церковь?
Св. великомученик и победоносец Георгий, эпизод из чудес которого – освобождение девушки, предназначенной на прокорм чудовищу – издавна почитается на Руси. В двадцатом веке его изображение стало знаменем «Союза русского народа». Царём учреждена боевая награда русских солдат и офицеров – Георгиевский крест.
Созерцая герб или икону с фигурой св. Георгия, поражающего змия, мы ощущаем религиозно-эстетическое переживание на стыке двух чувств: трагического и возвышенного, действие на иконе и гербе преподнесено так, будто мы не знаем, чем оно завершится. Схватка кипит, словно сейчас. Гибель девушки (остающейся на гербе «за кадром»), кажется, предрешена. Мы ещё не ведаем, чем закончится борьба храброго рыцаря, «тернием духа увенчанного», с пресмыкающимся по крещёной земле ползучим монстром.
В этой возвышенной тяжбе, которая разворачивается на наших глазах, причём сегодня, в данное мгновенье, приоткрывается некий таинственный смысл. В религии – связи человека с Богом – нет ничего прошлого. То, что когда-то было, и есть настоящее. Христос ежедневно закалается. Жрец ежедневно приносит Себя в жертву. Это свершается на каждой литургии. Святой «Господень часовой» Георгий постоянно бросается нам на помощь.
Что же, это обычный для богатыря подвиг? Ведь и герой древнегреческих мифов Персей убил чудовище, освободив прикованную к скале Андромеду. Скала, по мнению мистиков – это тело. Прикованная к ней дева – душа, которую надо оторвать от телесности. Так интерпретировали свой миф язычники. Мы, христиане, видим в драме, зашифрованной на иконе и гербе, нечто большее. Под первым кругом впечатлений (конь, дева, рыцарь, змей) лежит слой более сложных явлений, чем простые зрительные восприятия. Икона и герб с изображением святого воина на белом коне – окно в Апокалипсис, книгу евангелиста Иоанна Богослова, прожигающую наши души пророчеством Страшного Суда. Несомненно, сквозь икону и герб мерцает история грехопадения прародителей, вызывая в нашей памяти библейского змия и Еву, соблазнённую ядом богопротивной лести. Дракон – это сатана. Дева, Невеста, которую ему не терпится сожрать – не кто иная, как Церковь. В облике воина, «прозябшего от корня Господня», угадывается Сам Христос.
Поражение дракона, освобождение Церкви Невесты, Страшный Суд – вот что таит в себе старинный герб белокаменной Москвы, по внутреннему небосводу которого «пробегает, содрогаясь, зарница» христианского чуда.
Аминь.
Отче наш
Если бы завтра потоп, война или враги христианства уничтожили все книги Священного Писания, все копии Евангелия и упразднили Церковь, смог ли человек спастись?
Смог бы!
Если бы из Нового Завета уцелел на бумаге или в чьей-то памяти крохотный отрывок «Отче наш».
Эта молитва окормляет нас с колыбели. Св. Максим Исповедник находил в ней «богословие, сыноположение по благодати, равночестие Ангелам, вечной жизни, Причастие, восстановление естества в свойственный ему бесстрастный чин, отложение закона греховного и уничтожение тиранства лукавого…»
Каждая молитва возносит из-под сердца обращение к Богу, прошение и славословие. Христос эту форму не меняет. Он учит начинать диалог с Богом с призывания Имени Господа. Как зовут Творца неба и земли? Иегова? Брама? Кецалькоатль? Зевс? Юпитер? Осирис? Ваал? Люди разных цивилизаций и культур по-разному именовали высшую Силу, почитаемую ими. Христос называет Бога просто и ясно: Отец.
«Имя Отца открывается как внутреннее имя Бога» (Вл. Лосский), и ставит тварь в наиболее близкое сношение к Зиждителю Вселенной. Бог – не слепая чудовищная мощь природы, отлучающая от Себя своё же забитое страхом создание и отчуждающая нас друг от друга. Отец – универсальное понятие; единым махом оно восстанавливает духовное родство всех без исключения людей, независимо от пола, возраста, нации, религиозных и государственных границ.
За обращением к Богу следуют прошения:
«Да святится Имя Твое! Да приидет Царствие Твое! Да будет воля Твоя!»
Бог Сам по Себе всегда свят. Христианин просит, чтобы Имя Господне святилось в делах человека, созидающего внутри себя Царство Небесное, чтобы душу его наполняла воля Божия.
Вторая часть прошений молитвы «Отче наш» поначалу кажется менее благородной. Адам напоминает Богу о своём чреве, долгах, лукавом. Ходатайствует, чтобы у него не таял хлеб, чтобы Господь отпустил ему грехи, как и он прощает другим людям, чтобы Отец Небесный не попустил ему стать трофеем дьявола.
Не об одном хлебе, ржаном или пшеничном, идёт речь, а прежде всего об «истинном Хлебе, сходящем с небес». Христос – Хлеб наш насущный. Верующий молит Бога Отца дать ему ненасытимую возможность причащаться Этого Хлеба каждый день, не лишать его права очищать душу и тело «прощением долгов» через Таинство исповеди.
Говорят, «стиль – это человек». Стилем называют манеру личности выражать себя в поведении, умении писать, беседовать. Христос – Богочеловек. Стиль Его молитвы богочеловечен. В каждой строке «Отче наш» содержится двоякий смысл, божественный и человеческий, направленный на мужественный отпор «похоти плоти, похоти очей и гордости житейской». Из молитвы Господней вытекает догматическое учение Церкви о Пресвятой Троице, таинствах, грехе, дьяволе. В ней раскрыты такие качества Бога как святость, воля, царственность.
С философской точки зрения, молитва «Отче наш» безукоризненна. Бог запределен, недоступен человеку в Своей сущности. Все наши понятия играют роль инструментов познания только здесь, в нашем, земном мире, и дальше не проникают. Поэтому Христос и говорит: Отец наш, хлеб наш, искушения наши.
В Евангелии от Луки Христос как бы не позаботился об окончании Своего молитвенного образца, не завершив его обычным славословием. Христос превосходно знал псалмы Давида, увенчанные хвалой в честь Творца. Почему же в тексте «Отче наш» Сын Божий только призывает и просит, но не славословит?
В «Отче наш» Христос знакомит нас лишь с двумя Лицами Пресвятой Троицы: с Богом Отцом, следовательно, и с Богом Сыном, т.к. назвать Отцом можно только Того, Кто имеет Сына.
Человек – творчески свободный соработник Бога. Истина Пресвятой Троицы в молитве «Отче наш» раскрывается церковным сознанием. Добавив к Господней молитве слова «яко Твое есть Царство, сила и слава Отца и Сына и Святаго Духа», Церковь стала соавтором Христа. Вне Церкви молитва «Отче наш» теряет свой троический смысл, как бы подчёркивая, что вне Церкви нет ни подлинного богомыслия, ни спасения.
Может, кого-то смутит, что Вседержитель в «Отче наш» ничего не толкует о воздвижении из мёртвых. Ведь соль христианства – Пасха. Пасха – это мощь электрического разряда, посланная свыше в остановившееся на Голгофе сердце: Сын Человеческий воскрес! Но что такое Царство Божие, о пришествии которого Христос наставляет молиться, как не Второе Пришествие Самого Христа, когда земля и вода, все стихии отдадут мертвецов на Страшный Суд? И тогда, как поёт пасхальный стих, погибнут «грешницы от лица Божия, а праведницы возвеселятся».
Христос словно приглушает эту радостную ноту, не хочет, чтобы она маячила подачкой за то, что вы не зарезали собственную мать или сунули рубль оборванцу.
Кабы мир ничего не знал о чудесах Христа и Его Воскресении, а был бы только научен Им правильно молиться, разве не должны бы мы стремиться к Богу, невзирая на то, что умрём?
«И пусть над нашим смертным ложем
Взовьётся с криком вороньё,
Пускай не мы, пускай другие, Боже, Боже,
Да узрят Царстие Твоё!»
(А. Блок)
Аминь.
Закхей
Иерихон гудел, как улей растревоженных весною пчёл. Через город проходила Слава Божия – шествовал потомок царя Давида Иисус из Назарета. Восторжённая толпа катилась за Ним от городских ворот до центра. В гаме сутолоки кому-то отдавили ногу, у кого-то вытянули деньги.
Закхей, начальник мытарей, был маленького роста. Из-за ограды потных спин, плотным кольцом осаждающих Христа, ему ничего не было видно. Обуреваемый надеждой во что бы то ни стало хоть вполглаза глянуть на Христа, Закхей сообразил проскочить переулками вперёд движущейся кучи людей.
Шествие показалось из-за угла. Где Христос? Ничего не разберёшь. Может, брызнуть в толпу золотом? Из-за монет вспыхнет свалка… Или прикинуться дохлой лисицей поперёк дороги? Так ведь затопчут же и не заметят… Закхей беспомощно оглянулся. У обочины росла крупная смоковница… Сборщик налогов неловко прыгнул на дерево и стал неумело карабкаться наверх.
Толпа приблизилась. Мальчик-с-пальчик пятидесяти лет, сидевший на ветках смоковницы, почувствовал, что снизу на него кто-то пристально смотрит. Закхея бросило в жар. Где это видано, чтобы мытарь в его возрасте лазал по деревьям? У него и без того, как у всякого сборщика налогов, дурная репутация…
– Закхей, – негромко позвал снизу незнакомый загорелый бородач с немного грустными усталыми глазами… Закхей чуть не чебурахнулся на землю. Да это же Тот, Кого он хотел видеть… И имя моё знает! Скажите-ка!
– Закхей, – сказал Христос, – сойди на землю. Сегодня Мне надобно быть в твоём доме.
В жилье богатого чиновника переполох. Вся родня и челядь высыпали на порог, встречая Высокого Гостя. Хозяин взволнованно вертится вокруг Христа, одновременно подгоняя слуг, чтобы скорее подавали угощение на стол. Быстро приносят воду для омовения от пыли, масло для волос, и вот уже домовладыка и Христос, пошевеливая пальцами вымытых ног, приступают в прохладной горнице к хорошо приготовленной трапезе. Хозяин подвигает Гостю одно, другое блюдо, делает знак жене: «Где фрукты?»
Закхей то взлетает в раздувающейся одежде выше иерусалимского храма, то чувствует себя праотцом Авраамом, принимающим Бога у дуба в Мамвре.
– Господи, – высекает душа Закхея, – за то, что зашёл ко мне, половину имения раздам нищим, а если кого обидел, воздам вчетверо.
– Ныне пришло спасение дому сему, – задумчиво отзывается Христос, держа в руке чашу с вином.
Когда служанка Закхея выскочила на улицу, чтобы выплеснуть из таза воду от омовения, кучка разопрелых от жары и лени соотечественников сидела в тени дома напротив жилья начальника мытарей. Соседи ожили, зажужжали, мол, кабы гость из Назарета знал, что к чему, не влез бы так легко в покои грешника…
А Закхей, ничего о том не ведая, проводив Христа, солнечным лучом ковылял по горницам, заглядывал в лица домочадцев, отворачивался с улыбкой. И казалось ему, что Церковь, насаждаемая Христом, вырастет огромным раскидистым деревом, с которого каждый человек, как бы он ни был мал, если вскарабкается, увидит Бога!
Аминь.
Кто обидел смерть?
Во имя Господа, аминь.
Сижу на остановке, ожидая автобус. Рядом примостились две пожилые горожанки. По внешнему виду, манере говорить: сектантки; православное обличье сразу чувствуется.
Спрашиваю:
– Вы кто по вере?
– Пятидесятники. Любим Иисуса Христа!
– А Богородицу?
– Она не страдала.
– Как «не страдала»? Если бы убили вашего сына, разве вы не страдали бы?
– Страдали, – охотно согласилась одна, – но…
Тут подъехала машина, и мои собеседницы, вспорхнув со скамьи, укатили восвояси, увернувшись от крестобогородичного четрверостишия Анны Ахматовой, которое хотел им прочитать:
Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.
Неприязнь сектантов к Богородице коренится в ненависти древнеиудейской синагоги к Деве Марии. Называя себя пятидесятниками, люди умудряются не замечать, что именно на Богородицу и собранных вокруг Неё апостолов в пятидесятый день после восстания Христа из мёртвых снизшёл в огненных языках Дух Святый. Так отображает излияние даров неба православная иконопись, образов которой с огнём не сыскать ни в молитвенном доме современных иудеев, ни в точках сосредоточения протестантов различного толка.
Величие Честнейшей Херувим и славнейшей без сравнения Серафим недоступно не только для пятидесятников, но и для всех, кто извращает образ и подобие Божие в человеке.
Человек – не мужчина или женщина, не пол, не половина, но полнота единства мужского и женского рода. Бог сотворил Адама и Еву, а не однополую пару. Церковь нарекает Христа Новым Адамом, Богородицу – новой Евой.
Распоганившийся ныне, как в Содоме и Гоморре, брак однополых – отвратительная карикатура на подлинно супружеский союз.
«Они, дошедши до бесчувствия, предались распутству так, что делают всякую нечистоту с ненасытимостью» (Еф. 4,19). Мужеложество следует карать кастрацией как преступление против человечества, – настаивал Кант (собр. соч., т.4/2, с.292, М., 1965).
Кто обидел смерть, когда иссякли дни земной жизни Приснодевы Марии?
После благостной кончины, «тёплая Заступница мира холодного» – по истечении трёх суток пребывания в гробе (тела Её не коснулось тление), предала дух Своему Сыну, явившемуся, по свидетельству Предания и иконографии, принять Её душу. Она воскрешена с телом и с ним взята из мира; вот почему нет и не может быть нигде на земле мощей ни воскресшего Христа, ни воскресшей Богоматери.
Ни Иоанна Предтечу, ни наперсника Иоанна Богослова, никого из апостолов после их преставления не подъял Христос живым, на небо. Радости сей несказанной, Царствия Небесного удостоил лишь Свою Родительницу.
Как свершилось оное? Почтим священным молчанием пасхальную Тайну Вознесения, непостижимую для смертных, дабы не превратиться, по Кьеркегору, в людей, которые смехотворно озабочены тем, чтобы всюду находить разъяснения.
На небеса восшедшая силою из Тебе воплотившегося Христа Бога нашего, поправшего смерть, дарующая нам живот вечный, с любовью чтущим Твоё Святое Успение, слава восхождению Твоему, едина Чистая и Благословенная!
Сорок мучеников
Представьте картину: цветущий сад, среди цветов и деревьев высокий просторный дом. Внутри помещение ломится от роскоши: высокие потолки, изысканные арки, стены расписаны художниками; здесь же скульптурные фигуры, повсюду мрамор, журчат фонтаны, в бассейнах тёплая и прохладная вода. Раздаются смех, шутки, подносят редкое вино, умащают благовониями; читают стихи и обсуждают разные общественно-политические темы; играют в шахматы, занимаются гимнастикой, купаются, принимают массаж, наслаждаются сознанием господства над всем миром.
Вы думаете, попали во дворец?
Нет, в баню.
Архитектура была ведущим искусством Древнего Рима. Инженеры того времени изобретали для победителей триумфальные ворота, виллы, ораторские трибуны, в совершенстве владели секретами отопления, снабжения водой, канализации. Самые крупные бани, вмещающие до трёх тысяч посетителей, соорудил император Диоклетиан, знаменитый тем, что не забыл и христиан: устроил им кровавую баню.
Перенеситесь теперь мысленно в римскую провинцию, в Армению, на берег Севастийского озера, где наспех, за два дня, сколочена пышущая жаром дальняя родственница римских бань – деревенская парилка.
Полночь. Свирепствует мороз. Сбивает с ног ветер. Липнет к пальцам рукоять железного меча; стынет, коченеет стража на берегу. Светится окошко в бане.
А в озере, когда выглянет луна, что-то шевелится.
Сорок солдат, как сорок братьев, раздетые донага, стоят в ледяной воде.
Четверо суток назад им приказали собраться без оружия на площадке перед казармой. Старый командир, лучше прочих выбритый, подтянутый, обошёл строй, исподтишка любуясь на своих гвардейцев. Испытанные, смелые ребята! Не раз показали себя в боях… Загрубелые лица, рубцы от ран…
– Ветераны! – прохрипел центурион. – Вышел указ… Мне надоело с вами валандаться… Или вы поклонитесь нашим богам и удостоитесь ещё большей чести, или вместе со своим Христом… короче: будете лишены званий и наград, изгнаны из армии…
– Окаянный! – прошептал кто-то в строю, но так, что услышали все. – Ты же знаешь, как мы дрались за императора. Так неужели будем щадить себя ради Небесного Царя?!
В темнице они преклонили колени на молитву.
Трое были начитаны в Священном Писании.
Никто не спал. Молились до утра.
Едва забрезжил рассвет, завизжали засовы. В камеру пожаловал крупный чиновник. Заверещал: «Прибавку к жалованью, отпуска, женщин – всё получите! Только принесите жертвы нашим богам!»
Полроты арестантов взревело в ответ.
Сановник поморщился. Вышел вон. И приказал: связать и загнать всю партию нагишом в озеро.
Это была настолько классическая пытка, что спустя двадцать веков ею не брезговали пользоваться в сталинских и гитлеровских концлагерях. Наиболее известен случай, когда эсэсовцы вытащили из барака на мороз пленного генерала и в течение нескольких часов поливали водой из шланга, пока человек не превратился в сосульку.
На берегу озера смастерили баню: в неё мог нырнуть из ледяного пекла тот, кто раскается и похулит Сына Девы Марии.
В первом часу ночи запорошённые лёгким снегом обледенелые тела стали похожи на белые свечи.
– Вспомните, – скрежетал один из воинов, – как наш легион в панике отступал… Как дружно мы взмолились Вождю нашего спасения… не дрогнули, но грудь в грудь встретили врага… остановили бегство и… двинулись в наступление…
В третьем часу ночи начальник стражи махнул рукой. Продрогшая до костей охрана затрусила к бане. Всё равно никто из осуждённых теперь не убежит, даже если выберется на берег – дальше бани не уйдёт.
Конвоиры выволокли за ноги из парилки труп. То был дезертир. Не вытерпел пытки в озере, кинулся к горячему дому, но организм был уже настолько переохлаждён, что не перенёс резкой смены температуры.
Единственный человек из караула остался на морозе. Он слышал в полутьме: «Прииди Христе Боже наш, ходящий по волнам… Омочи стопы в крови нашей… Облегчи бремя… Укроти ветер…»
Караульщик не был христианином.
Но он всё видел.
И понял, что спасётся лишь тот, кто претерпит всё до конца. В нём, будто у разбойника на кресте подле изнемогающего Иисуса, свершился внутренний переворот. Он сорвал с себя одежду и с криком: «И я христианин!» бросился в озеро, обдирая тело об острый лёд, в обжигающую огнём купель крещения.
Утром палачи дивились, что их жертвы ещё живы и щупали воду: не тёплая ли?
Душа сорока мучеников отходила к Богу, избавляясь, как птица, от сети ловцов.
Весь мир был для них огромной римской баней с оглушительным (по свидетельству Сенеки) шумом, хлопаньем рук массажистов, воплями продавцов сосисок и напитков, воем пойманных воров и взрывами ярости забияк.
Там, впрочем, были тепло, вино и другие услады. Но каждый воин Христа знал – рванись он туда и ничего в этом комбинате бытового обслуживания, ничего, кроме чёрных пауков по углам, там не обнаружит.
Аминь.
Бесы
Из разных концов света время от времени поступают тревожные сообщения, вызывая недоумение, а порой и страх. Ни с того, ни с сего, не в шторм, а в тихую погоду – вдруг выбрасывается на острые камни или прибрежную отмель стая крупных китов и гибнет. Неожиданно в другом уголке планеты, в каком-нибудь городе, обнаруживают нашествие лягушек. Десятки тысяч квакушек, которых давно не видели в асфальтовых джунглях, упрямо, безостановочно прут по улицам, дворам, площадям. Принимают смерть под колёсами автомашин, ударами ног брезгливых горожан. Справиться с движением армады власти бессильны. Болотный народец лезет через город к крутому скалистому обрыву, откуда падает, как с конвейера, вниз и расплющивается в блин. Только теперь жители вздохнут спокойно.
Летят сигналы о массовой, ничем не оправданной гибели птиц или саранчи. Несметные полчища насекомых, застилая небо, мчатся неизвестно откуда в огонь. То же самое происходит и с животными. Лесные звери нечаянно-негаданно устремляются навстречу смерти.
В чём дело? Почему гибнут наши младшие братья?
Завихрилось ли что-то на солнце? Или свирепые ветер, жара, метели и прочие метеорологические сюрпризы, не замеченные бдительной аппаратурой в космосе, вынуждают пернатых и пресмыкающихся к самоубийству? Но в мире животных самоубийства не бывает, – авторитетно заявляет телевизор. И, вспомнив цитату из квантовой физики или механики небесных тел, оптимистически сулит: рак в море не свистнет, как наука распознает шифр странных переселений и коллективных убийств лягушек и китов.
Впервые в истории это непонятное явление описано в Евангелии.
Христа, Который приплыл с учениками в страну Гадаринскую, встретил нелепый тип. Он гримасничал, дурачился, щеголял нагишом, спал не в доме, а на кладбище в пустых гробах. С первого взгляда было ясно: мужчина душевно болен. Он обладал нечеловеческою силой. Его не могли упрятать не только в смирительную рубашку, даже в капкан из цепей. Рвал железные узы, будто паутину. Носился по городу галопом и рисковал неосторожно наткнуться на смерть.
Бесноватый пал перед Иисусом и завопил.
Христос спросил:
– Как тебе имя?
– Легион! – кривляясь, просипел бедняга; ему чудилось от боли, что внутри него засел целый легион бесов, от шести до десяти тысяч.
Христос велел нечистому духу выйти из человека. Бесы опрометью покинули скитальца, и с разрешения Христа вселились в большое стадо свиней, что паслось рядом. Апостол Марк уточняет: в стаде насчитывалось до двух тысяч голов. Свиньи всполошились, бросились с крутизны в озеро и с визгом утонули.
Гадаринцы, увидев, что Христос им причинил материальный ущерб и что их соотечественник, из которого выскочила нечисть, сидит одетый, в здравом уме у ног Иисуса, взволновались не менее свиней, ужаснулись и, как говорят дипломаты, объявили Сына Божия персоной нон грата, сиречь попросили Его подобру-поздорову удалиться от их окрестностей.
Как же рассматривать загадочную гибель животных ныне? Не встречаем ли мы бесноватых и теперь? Значит: бесы в мире? Но тогда с нами и Господь!
Бесноватый гадаринец был дьявольски силён. Силе техники нашей эпохи может, пожалуй, позавидовать любой период человеческой истории, хотя много в ней такого, что и нам не по зубам. Силе трогательного чуткого обращения к зверям мы могли бы поучиться у других эр, хотя никогда ещё так напоказ не беспокоились об охране окружающей среды и животного мира. Заводят специальные книги, где регистрируют количество уникальных растений, птиц, парнокопытных. Подозреваю, что в одну из таких книг скоро занесут и верующих. Ибо со времён царя Гороха вселился в Божие создание бес наживы и прогресса и кромсает землю.
В своей запоздалой заботе о животных мир не поднимается до новозаветной истины о том, что всякая тварь мучится и стенает, ожидая с надеждой откровения сынов человеческих, что животное должно не просто уберечься от пули или ножа, но вместе с человеком войти в Царство Божие. Животное создано раньше человека, раньше Адама и Евы поселено Богом в раю.
Демонизм глубоко залёг в сердце человека.
И только по молитве Церкви Господь освобождает человека от бесовщины. Ради Своего высшего творения Бог попускает бесам, покидая человека, входить в животных и губить их.
Христос не напрашивается на благодарность, не метит в родственники к нынешним гадаринцам.
И свинствующий мир просит удалиться Исцелителя.
Аминь.