Родовая отметина

Часть 2. Из грязи в князи

Глава 1

Капала вода…

Камень выпал из рук Дениса, и он очнулся!

– Что у тебя? Покажи, – неожиданно громко, отдавшись тупым эхом, прозвучали слова Ники.

– Понимаешь, какая штука… – подбирая слова, неуверенно заулыбался Денис, осторожно наклоняясь за камнем. – На этом куске породы – рисунок, который я собственными руками рисовал! Откуда он тут взялся? Ведь этой породе тысячи лет. Возможно, этот профиль древнего человека нацарапал какой-нибудь житель раннего палеолита! Каменного века!…

Ника уже стояла рядом и разглядывала загадочный кусок. Она потешно морщила носик, округляла глаза и размышляла. Наконец, высказалась:

– Что значит: ты рисовал этот рисунок?

Денис коротко пояснил.

– Это же невероятно интересно! – восхитилась девушка. – У тебя какая-то внутренняя связь с прошлым!

– Не знаю. Но, когда я поводил по профилю пальцами, то почувствовал сильное головокружение. Чуть не упал, представляешь? У меня такое ощущение, будто я окунулся в сон…

– А я и смотрю, что это ты замешкался… Интересно, интересно… – загорелись глаза у девушки. – Давай…

Их диалог перебил подошедший Фомич.

– Время подоспело, уважаемый корреспондент, посмотреть наши достопримечательности, пока наметился случайный перерыв. А то скоро конец смены и будем выбираться на свет Божий.

– Да, конечно, – засуетилась Ника.

Чувствовалось, её захватила загадка Денисовой находки. Она с трудом оторвалась от нахлынувших мыслей и закончила:

– Возьми камень с собой. Там, на верху, рассмотрим получше и предметнее. А сейчас, мужики, ведите и показывайте свои норы…

Из того, что говорила Ника про какой-то кусок, Фомич ничего не понял, но виду не подал и любопытства не проявил. Он уже симпатизировал смелой девчонке, поэтому по-джентльменски, аккуратно, взял её за локоть, указал на потолок и стал рассказывать.

– Вот эти перекрытия изготовлены из…

Денис с трепетом положил чудесный камень в карман робы, и, думая о своём, сосредоточенно уставился на чёрные губы Фомича…

Равномерно гудел вентилятор, создавая лёгкий ветерок, который неназойливо ласкал лица. После ужина, они сидели в зале на мягком кожаном диване и, посматривая на камень, лежащий на столе, обсуждали находку и её невероятное воздействие.

– Из того сна ты что-нибудь помнишь? – подняла вопросительно брови Ника.

– Абсолютно ничего, – пожал плечами Денис. – Остались только смутные ощущения.

– Где у тебя можно найти карандаш и листочек бумаги? – деловито загорелась девушка.

Денис понял её мысль. Скоро он уже пытался рисовать на бумаге машинально. Однако получались хаотичные линии, далёкие от нужного образа.

– Странно… – удивлялся парень, потирая лоб. – Почему-то не получается. Наверное, нужно отвлечься и рисовать механически.

– Вот именно! – авторитетно произнесла Ника. – Давай-ка поговорим о чём-нибудь другом, отвлечённом. Например, о любви…

Денис усмехнулся.

– Любовь – понятие как раз очень конкретное. Однако давай поговорим…

– Ты рисуй, а я буду тебя отвлекать. Так, вот, можешь ли ты полюбить меня?…

У Дениса дрогнула рука, но, продолжая водить по бумаге, он хитро повёл глазами и, вспыхнув, сказал:

– Твоя прямота мне импонирует.

– Можешь пока не отвечать, поскольку я и так знаю, что можешь. Любовь возникает спонтанно, человек и сам о ней не знает…

Девушка порозовела, глазки заблестели, и она в привычной манере затараторила на заданную тему.

А Денис что-то рисовал…

– Получилось!… – всплеснула руками Ника, заглянув в листок бумаги.

– Неужели?… – обернулся и Денис и воскликнул. – Вот оно! Я же говорил!

– Это невероятно… Ты гений! – Ника, пунцовая, откинулась на спинку дивана. – Где твой камень? Пробуй его опять пальчиками.

Она решительно поднялась, взяла находку, внимательно рассмотрела её:

– А здесь какая-то надпись внизу… – неуверенно произнесла девушка и протянула Денису камень…

На соборной площади шумело вече! Князь Всеслав Ясноокий стоял на помосте в окружении духовенства, старшин, воевод и, нахмурив брови, терпеливо ждал, пока народ угомонится. Его шелом, сползая к затылку, слегка давил лоб, и князь периодически поправлял его свободной левой рукой. В правой – держал меч. Новенькая кольчуга блестела кольцами, придавая особую, блистательную, монументальность и величественность фигуре воина.

Иногда Всеслав поглядывал на купола новой церкви, которую совсем недавно построили по византийским образцам. Купола, несмотря на хмурый день, красовались золотым блеском и волновали, будоражили душу. Вот и архиерей Вениамин отвёл тёплый взгляд от святого места и одобрительно кивнул своему “духовному чаду”. Тот поднял вверх меч и народ притих.

– Братия! Люд работный, ратный, знатный и духовный! Пред сечей с ворогом нашим,       разбойным родичем, княжичем Пронькой Сирым, надобно избрать войскового воеводу…

Народ вновь забурлил, загудел. Князь сурово сжал губы и собрался навести тишину, но его внимание привлёкли два мужика (один откровенно хромал), которые протискивались к помосту, держа под руки молодого человека в странной одежде. Люди расступались, а вслед неслись возгласы удивления:

– Неужель Денислав объявился?

– На медни луна рано умыкнула, знать знак был!

– Во, чудо!

Когда мужики, наконец, вышли в центр, князь замер в удивлении, а потом оглянулся на архиерея – тот бледнел, моргал глазами и лихорадочно крестился.

А мужики, оставив парня, наперебой зачастили:

– Княже, Всеслав, и духовник наш, Вениамин! Чудо нейкое свершилось. Идём мы сюды, а из-за угла Сеньки Рябого дома, выходит вот, он… Денислав… Мы думали – привиделось! Ан, нет – он самый. Первым его разглядел я, Ермилка-колченогий.

Второй мужик оборвал Ермилку:

– Не суетись всуе! Я, Скоморох Ярмошка, попервах узрел, а ты сумлевался ишо! – и мужик ехидно искривил рот, причмокнул и лихо ударил по коленам с пристуком ногой, изобразив начало весёлой пляски.

– Не перечьтесь, черти несурьёзные! – прикрикнул князь и неуверенно добавил: – Не ужо ты… Денислав? Что молчишь? – кивнул он парню.

Денис с растерянной улыбкой оглядывался и с трудом приходил в себя: да он узнавал многих из этих людей! И князя Всеслава и этих чудаков, которые тянули его будто телка; и дядьку, архиепископа Вениамина… Последний уже спускался с помоста, протягивал руки и спешил к племяннику. Когда они обнялись, троекратно расцеловались, народ совсем растрогался: многие со слезами крестились, шепча молитву, а кто-то из женщин заголосил.

– Как же ты сбёг? – оторвался от парня Вениамин.

– Али кто помог? – подошёл и князь.

Денис виновато развёл руками:

– Хоть убейте! Ничего не помню…

– И одёжа чужеземная, не виданная доселе… – разглядывал уже спокойнее родственника Вениамин.

– Чудо это! – вновь оживился, стоявший в сторонке Ярмошка. – Сказывают, знамение по небу красным срубом мигало вчерась на закате…

– А, может, и не чудо, – подошёл старший воевода Злыня, грузный, высокий мужчина в полном военном снаряжении. – Они, басурмане, могут полоненного оглупить, замутить, затуркать и отпустить к своим, дабы он вред сотворял, волю и наказы их тайные, погибельные нёс!

– Не темни, Злыня, – миролюбиво отозвался князь. – Памороки басурмане отбить могут, но воле своей русича, сына самого Святослава! подчинить… Не бывает такое! Однако прервём вече и отправимся в храм, дабы сотворить молитву в честь воскрешения раба божия, отпрыска великого Святослава! Так люди? – крикнул Всеслав в толпу. Она ответила дружными, одобрительными возгласами…

Вечером, в тереме Вениамина, когда после обильной трапезы пили квас, Денис, которого уже переодели в здешнюю одежду, попросил рассказать: как он жил? Что с ним произошло? Откуда он мог явиться?

И вот, что вкратце рассказал дядька, архиерей Вениамин.

Родители Дениса, великий князь Святослав и княгиня Вольга умерли разом от мора, поразившего здешние края:

– Не токмо у нас, но и у соседей-князей пошесть сия пошла в те годы… – печально вещал архиерей. – Светлая княжеская семья умерла быстро, а ты, с божьей помочью, уцелел и стал наследником. Пока руки и ум твои были слабы, люди выбрали над собой княжить Всеслава Ясноокого, свояка рода Святослава. Дела у него пошли хорошо, и ты, повзрослев, отказался от наследной власти. Народ был рад тому. Но год назад налетели чёрной бурей басурмане с половецких степей. Налетели в ночи, коварно и страшно! Многих побили, многих полонили… Тогда и ты пропал… Уцелели те, кто успел схорониться в лесу. А князя Всеслава, который бился до смерти, нашли во рву… Бог смилостивился над ним и над нами и дал князю жизнь. С тех пор он люду, как отец родной. А тебя считали полонённым. Вот так…

– Значит мои родители Святославичи… – задумался Денислав и с жаром обратился к дядьке.

– Но я не чую в себе великой крови! Вижу себя в другой стезе…

– Всё может быть… Где ты был, только Господь ведает… И как ты изменился, прознаем позднее… – печально отозвался Вениамин и отставил в сторону пустой ковшик.

В узкое окно протиснулся блеклый свет звёздного неба, громче застрекотали сверчки в углах, и Денис почувствовал невероятную усталость…

Прошло несколько дней…

О чудесном возвращении Денислава из полона уже не вспоминали, занявшись приготовлением к походу на разбойного князя-соседа, Проньку Сирого. Причиной противостояния стал лес, вернее, та его часть, которая принадлежала княжеству Всеслава. Соседи стали нарушать уговор о границах и “воровски пастись и охотится” на чужих угодьях. Посылали послов для “увещевания и напоминания”, но “сирые” продолжали разбойничать. Причину такого хамства и пренебрежения местными законами “ясноокие” увидели в сговоре Проньки с другим князьком Савватеем Дошлым. Последний имел славу хитрого, коварного властителя: умел договариваться с другими, более могущественными князьями, и с их помощью воевать соседей. Так нажил богатство. За хитрый ум его и прозвали Дошлым.

Денис активно включился в подготовку: ходил в кузню к мастеру Евлампию, который подгонял ему кольчугу, ковал шелом, вострил новенький меч. По вечерам беседовал с Вениамином. Обсуждая предстоящий поход, Денис-Денислав спросил как-то:

– Неужели, кроме войскового похода, нельзя уговориться с Пронькой? Соседи ведь, да и родство есть, пусть и дальнее… Может новых послов снарядить, или придумать нечто?

– Думали, пробовали… – вздыхал архиерей.

– Воевать со своими?…

– Что делать? Молитвы Господу воздаём, крестным ходом ходим, а война не отступает.

– Не гоже так, – недоумевал Денис и что-то обдумывал.

Как-то ушёл он из городища в лес и долго ходил по окраине, не углубляясь в чащобу. Отсутствовал так долго, что Вениамин забеспокоился – не заблудил ли – и прислал мальчика Стёпку за племянником.

А прогулка не прошла для парня даром.

Наслаждаясь мощью столетних дубов, любуясь роскошью елочного убранства старых, но величественных елей, улыбаясь нежности высоких белоствольных берёзок и вдыхая насыщенный смолистыми ароматами воздух, он вдруг придумал, как избежать войны…

Стёпка нашёл его сидящим на валуне, который в компании таких же камней, важно расположился у тропки, ведущей к воротам Святска – так называлось городище “яснооких”. Денис поднялся навстречу мальчику и приветливо спросил:

– Как ты думаешь, что человеку всего нужнее на этом свете?

Стёпка, смышлёный паренёк, перешагнувший подростковый возраст, ответил не задумываясь:

– Есть вволю!

– А, чтобы есть, нужно еду добыть?

– Это, как водится… – пожал плечами паренёк, не понимая, к чему клонит “полонянок” – так звали вернувшихся из плена.

– А еда – это пир с танцами, песнями и шутками, а тогда и мир. А когда мир, люди ладят между собой, тогда и охотиться, и работать сподручней… – заулыбался своим мыслям Денис, совсем озадачив Стёпку.

Они вместе нашли Вениамина: архиерей отслужил обедню, причастил прихожан и спешил домой.

– Не заблудил? – тревогой сверкнули очи старца. – Да и гуляти одному опасно.

Но племянник будто не услышал вопроса и ошарашил словами:

– А ежели нам снарядить не войско к Проньке, а людей весёлых, певучих, танцующих? Предложить вместе устроить праздник шута горохового! Это сблизит нас. А тогда и договориться можно будет. Что скажите, Ваше преосвященство?

– Что за шут такой, гороховый, чтоб его праздновать? – подивился святой отец. – Доселе не слыхивал.

– Это я в лесу надоумился. Вспомнил проделки Ярмошки-скомороха и подумал: собрать бы потешных людей и заявиться к Проньке, повеселить и его, и народ сирый, а? Надо же мир налаживать…

Старик задумался… Он хмурил озадаченно брови и суетливо теребил бороду. Наконец высказался:

– Такого ещё не бывало: идти врага веселить. Не поймёт князь и народ наш – привыкли правду искати мечом, копьём и секирой. А тут… Смех один.

– Вот именно – смех. Но попробовать надобно! – загорячился Денис. – Я сам подберу людей и пойду с ними. Ежели опять полон – так мне не впервой.

Вениамин ещё помялся:

– Тады идём к князю.

Парил полдень. Солнце раззадорилось и, словно заигрывая, так и пыталось заглянуть в глаза Денису. Парень чувствовал душевный подъём, ему казалось всё достижимым, и солнечные шалости только добавляли уверенности. Люди, дома, кривые улицы с дорожками, вымощенными брёвнами, благостный колокольный звон, извещающий о середине дня, – всё радовало!

Когда пришли, князь только отобедал и тоже был в приподнятом расположении духа. Он ходил по двору, беззлобно покрикивал на челядь и заигрывал со сторожевым псом Васюткой. Тот восторженно повизгивал, крутился волчком, подпрыгивал и норовил лизнуть руку хозяина.

Гостей Всеслав приметил сразу и поспешил навстречу. Они раскланялись друг другу, пожелали здравия и только потом приступили к беседе. Денис не торопился и учтиво ждал, когда выскажется Вениамин. Тот же начал издалека:

– Идти на рать – почётное, благостное дело. Ты у нас смелый и отважный воитель. Много дружинников воспитал таких же…

Князь пытливо смотрел в глаза своего духовника и уже начал нетерпеливо переминаться.

– Но кровь и смерть… несут не только славу, но и горе вдовам, детям…

– Ваше преосвященство! – не выдержал Всеслав. – Говорите прямее – что стряслось? Денислав, вон, светится, а Вы про горе…

– Да, Денислав наш, побыв в полоне, мудрости набрался и предлагает нечто новое: не войной идти на Проньку, а… повеселить стервеца!

Князь даже пошатнулся…

– В смысле, лиходея с песнями побить?

Тут уже вмешался Денис и вновь повторил своё предложение, подчеркнув, что биться не надо, а, наоборот, решить распрю миром!

Всеслав не сразу понял замысел. Более того, его настроение испортилось, и он возмутился:

– Посылать наших людей, кабы задобрить ентого разбойника? Повеселить ейный люд и самого? Ну… – у князя закончился запас слов. Он кривил рот, тяжело дышал и белел лицом. Но Вениамин уже проникся идеей Дениса и нашёл-таки убедительный довод:

– Пусть это будет наша хитрость… Наши деды не токо силой брали. Вспомни, как басурманов посёк в пойме Талки княже Велес! Даренья заслал, сделал вид – уходит… А потом… И тут с божьей помощью посрамим разбойника…

Князь посмотрел на купола церкви, на крыши домов, перекрестился, посопел в бороду… потом встряхнул лохматой головой:

– Ладноть, айда в терем, рассудим дробней и с толком, с воеводами покумекаем, – махнул он Денису.

Глава 2

Городище Прониила Сирого, Прянск, являло собой типичное славянское поселение: располагалось на возвышенности, огораживалось частоколом из заострённых брёвен и глубоким рвом с широким мостиком. Вокруг шумел лес, а с запада сквозь стволы деревьев проглядывалось русло небольшой речки.

Процессия “яснооких” благополучно добралась и остановилась в рощице передохнуть и подкрепиться. Денис в этот непростой поход отобрал скомороха Ярмошку, Ермилку-колченогого как неутомимого выдумщика, Стеньку-гусляра и двух молодиц-певиц, Явдоху и Росомаху. Обе вдовствовали, но отличались умением заливисто, с подголосками петь и так голосить, что даже крепкие, бывалые воины пробивались на слезу.

Центральной фигурой потешных послов был, конечно, скоморох Ярмошка. Он прихватил с собой бубен, трещётки и маски. Одна изображала волка, а другая козла. Первая была призвана попугать, а вторая посмешить.

Денис предупредил своих подопечных о риске. Что их ждёт у разбойных соседей, как их примут? – неведомо… Однако народ проникся важностью поручения, данного самим князем и освящённого Вениамином, и безропотно принял эту ношу. Вселял уверенность Ярмошка! Он, перед уходом, покорчил гримасы, прошёлся с бубном по людскому кругу и завопил не своим голосом:

– Проньку надо остудить, до каленья взвеселить! Эх-ма! На сим свете жить лучше, а в ад бежать, ноги крючит!

Люди заулыбались, стали переглядываться и подтанцовывать. Было видно, что настроение у них приподнялось.

Провожали всем миром, как воев, идущих на рать! Вослед им неслись пожелания удачи, тихие молитвы, перезвон колоколов и всхлипывания детей и женщин.

Только расположились на привал, как открылась створка ворот, и выглянули стражники-охранники. Они озадаченно посмотрели в сторону “отдыхающих” и пошептались.

– Кто будите? С чем пожаловали? – натужно крикнул один из них, с настороженным лицом.

Денис уже направился к мостику, бодро проскочил по тёсаным брёвнам и с достоинством представился:

– Мы потешные послы от князя Всеслава Ясноокого. Пришли повеселить соседей, родичей. Заодно уговориться, дабы лес по правде и взаимному согласию поделить. Бумага есть от князя и архиерея нашего к князю вашему… Так и доложите светлому Прониилу Сирому!

– Это как – потешные? – надулся стражник, пытаясь вникнуть в сказанное. – Однако князь разберётся… – махнул он рукой.

– Потешные – знать с миром, с весельем, песнями и танцами. Но дело несём важное! Так и доложи князю, – всё же пояснил Денис и добавил. – А возглавляю людей я, Денислав, сын умершего князя Святослава…

Стражники пожали плечами, переглянулись и вошли в ворота. Створка издала протяжный, нудный скрип и со стуком захлопнулась.

Подтянулись к Денису и остальные “послы” во главе с Ярмошкой.

– Дабы ждать было веселёй, затянем песню про лето красное, про солнце ясное! – ударил в бубен скоморох.

– Давайте, – поддержал Денис. – А ну-ка, Стенька, вдарь нашенскую!

Гусляр, не раздумывая, поправил инструмент, который висел у него спереди на кожаном ремешке, и с силой провёл по струнам. Они отозвались озорно и призывно. Явдоха с Росомахой подобрались, выпрямились, а шут слегка тряхнул колокольчиками бубна… И понеслась вверх раздольная песня!

Денис невольно заулыбался, давно не слышал этот напев с проникновенными словами, которые, казалось, знал всегда. Поддавшись настроению, он стал подпевать, обнаружив к своему удивлению, что голос у него звучит сочно, ровно и сильно. Даже Ярмошка подмигнул парню и притопнул ногой в такт.

– Зело выводишь! – похвалил скоморох.

И молодицы одобрительно закивали, повели плечами и заискрились глазами…

Так увлеклись импровизированным концертом, что не сразу восприняли большую группу дружинников, которая проворно выскочила из ворот и принялась окружать артистов. За воинами вывалилась толпа простых людей, растеклась вдоль частокола и с интересом начала рассматривать это необычное видение. О странствующих скоморохах слышали, но ещё никто не видел их воочию. Поэтому люди дивились и восторженно обменивались впечатлениями. Неслись одобрительные выкрики.

Когда дружинники плотным кольцом замкнули выступающих, те утихли и насторожились. Денис растерялся и высматривал, к кому бы обратиться для прояснения ситуации. И тут все притихли – из ворот вышел невысокий мужчина, в котором только по богатой блестящей сбруе, высокому остроконечному шелому отделанному узорами, золотым резным ножнам и пристальному, властному взгляду можно было предположить, что это сам князь Прониил! За ним следовали рослые воины при полном боевом снаряжении: в кольчуге, со щитами и копьями. Из-за них пугливо выглядывали знакомые стражники-охранники.

Князь остановился перед ясноокими, смахнул пот с подбородка, втянул воздух и изрёк:

– Кто старшой?

– Я… – смело выдвинулся вперёд Денислав.

Пронька обернулся к своему сопровождению:

– Этого в пыточную, а тех – в кутузку.

– Мы же с миром… – начал было Денислав, но его уже подхватили под руки и потащили.

Ярмошка искривился и крикнул людям:

– Братки! Дайте потешить души ваши, не губите песню добрую и танец озорной…

Народ зароптал неопределённо, но дружинники пинками уже толкали послов к воротам. Им вслед неслись крики непонимания, разочарования, на что Пронька среагировал быстро. Он круто развернулся и неожиданно зычно прокричал:

– Не ропщите, братия! Выведать надоть – подосланы они али нет! Акимка-крюк у мёртвого прознает правду. Не ропщите зазря! А мы округу оглядим: нет ли пришлых и войска чужого!

Последние слова подействовали, и народ потянулся в городище, возбуждённо обсуждая происшедшее. А князь с воями, выстроившихся в две шеренги, направился в прилегающий лес.

Летний день заканчивался. Унылое солнце висело над лесом в лёгкой дымке облаков. На городище наваливались длинные тени…

Утро начиналось хмуро, тревожно. Акимка-крюк, здоровенный мужик, с изрезанным шрамами лицом и оголённым мощным торсом, встретил Денислава, вошедшего в “пыточную” с двумя дружинниками, приветливо. Он благостно, даже ласково, осмотрел парня с головы до ног так, как примериваются к телку, перед тем, как его подрезать, разделать и приготовить поварам. Потом обошёл кругом и махнул стражникам рукой:

– Подьте вон, не мешайте…

Те подозрительно переглянулись и не спеша вышли.

Пыточная представляла собой странную смесь мастерской, кузни, фельдшерского пункта и скотской бойни! Механизмы, станки, верстаки, громоздились, как в столярке. Ножи, ножницы, крючочки, шила разных размеров, молотки, топорики и другой инструмент, аккуратно разложенный на отдельном столике, отдалённо напоминал медицинский. В углу горн, в котором тлели остатки дров. Свисающие с потолка верёвки: одна с крюком, другая с петлёй – и стены, обрызганные тёмно-коричневыми и красными, разной формы пятнами навевали тоскливые мысли о разделке туш.

Акимка продолжал обходиться с Дениславом учтиво. Он пододвинул громоздкий, неопрятного вида стул:

– Присядь…

Денислав торопливо уселся и заговорил взволнованно:

– Пошто меня пытать? У меня и моих людей нет злого умыслу. Пришли с добром, отыграть праздник шута горохового…

– Ого-го-го! – перебивая, передразнил его палач. – Ишо не встречал правдивых, – он наклонился с кривой гримасой и заговорщицки зашептал: – У каждого тайна есть… Скоки людишек через мой крюк проскочило, и у каждого нашлось тайное… Наш князь знает сие.

Зазвонили вдали колокола, палач выпрямился, посмотрел на маленькое оконце, перекрестился и продолжил философствовать. Денис слушал и покрывался смертным потом. То ли Акимка давненько не упражнялся в своём изуверском умении, то ли настроение у него было хвастливое, но рассказывал он страшное!

Оказалось, палач практиковал в пытках три главных ступени: обыкновенное битьё плетью узника, привязанного к колоде. Подвешивание за ноги. И, как последнюю, самую действенную ступень – на крюк за ребро! Применение молотков, раскалённых щипцов, спиц и тому подобных изувер считал промежуточными стадиями.

Искоса палач наблюдал за реакцией ясноокого и оставался доволен.

Его “милые” откровения прервал шум. Открылась дверь, и ворвалась девушка. Её глаза блестели слезами, а руки, которыми она придерживала полы длинного сарафана, дрожали.

– Отче! Мати рожае… А бабка Дуська мре…

Девушка захлёбывалась в чувствах, с трудом подбирая нужные слова. Грозный Акимка побледнел, скукожился, а его нижняя губа задёргалась:

– Повитуха Дуська мре? – переспросил он неожиданно писклявым голосом.

И тут Дениса словно бес подтолкнул. Он, пока Акимка, лихорадочно натягивал рубаху, предложил:

– Я умею у младенцев… пупки резать, во! – загорелся он.

Палач очумело посмотрел на свою жертву, но думал недолго:

– Пойдем…

Роды прошли успешно. Денислав в своих действиях руководствовался простыми принципами: чистота и аккуратность. Работал, как заправский акушер! Это было наитие, навеянное провидением…

Родилась девочка. Денис, смело отрезал ножом, который предварительно подержали в кипятке, а затем охладили, пуповину. Легонько хлопнул дитя по попке, и оно залилось криком. Потом омыл девочку в кадке, вытер расшитым полотенцем, запеленал в льняную простынь и передал счастливому отцу.

Палач выглядел растерянным мальчишкой! Он сжался, уменьшился в размерах и с глупой улыбкой, боясь придавить, трепетно прижимал кроху к груди. Его жена уже приходила в себя. Она облизывала губы, облегчённо вздыхала и обессилено прикрывала веки. А в дверях дома стояла девушка и восхищенными, припухшими очами смотрела то на новорожденную сестрёнку, то на раскрасневшегося парня…

Дальше события развивались для Дениса суматошно, смешавшись в один слабо воспринимаемый миг.

После родов Акимка потащил Дениса в соседний дом, где уже отпевали умершую повитуху, бабку Дуську. Отдав должное покойнице, палач, не выпуская руки парня, кинулся к княжескому терему: Пронька уже и сам намеревался послать гонцов в пыточную, дабы справиться, как проходит дознание.

По русскому обычаю, холоп упал на колени перед властителем и взмолился:

– Сей отрок спас и мою жёнку, и доченьку родившуюся! Не вели далее пытать. Злая душа не может делати добро…

Князь важно надулся, что-то обдумывая. Жестом показал, чтобы Акимка вставал и пронзительно уставился на Денислава:

– Ладно… Воев с собой не привели. Дитё родилось. Мужики мёдом зело разжились в медвежьем куту… Да и охотники ноне в удаче… Можно и потешить тело и душу! Так, Денислав?

Тот смотрел на лицо Проньки, в котором угрюмость и настороженность менялись на хитроватую усмешку, и не мог поверить, что самое трудное в их походе уходит… А князь продолжал:

– Праздник, говоришь, шута горохового?

Денислав неуверенно кивнул.

– Иди к своим, – сохраняя важность, продолжил Пронька. – А вечером, разведём костёр и соберём людей. Тогда и покажите, гости потешные, чё там вы могете. – Ступайте! – повелительно махнул он рукой.

Акимка заискивающе раскланялся:

– Благодарствую, княже, благодарствую…

Почему-то опять схватил Денислава за руку, и они вышли из терема вместе.

Ясноокие встретили Денислава со смешанными чувствами: не знали – радоваться или горевать. Но по блеску глаз парня Ярмошка всё же определил, что новости хорошие. Да и следы пыток явно не проглядывались. Скоморох бросился навстречу:

– Как оно? Добро?…

– Добро, добро… Вечером будем показывать себя, сам князь возжелал, – вымученно улыбался парень и оглядывался.

Под кутузку был приспособлен коровий хлев, отчего здесь витал запах навоза и соломы; в узенькое окно влетали ласточки к своим многочисленным гнёздам, и было по-своему уютно. Эти особенности сразу отметил Денислав:

– На темницу не схожа энтая темница.

– Однако радости мало маяться тута, – подключился Ермилка-колченогий. – И отсель на дыбу тянут…

– Будем думать – избегли мы сего счастья, – обнадёжил Денислав и коротко рассказал, что с ним случилось.

Послы возрадовались так, что Стенька ударил по струнам, а женщины подержали его удалым напевом. Ярмошка бросился выделывать коленца, а Ермилка закрутился на одной ноге! На музыкальный шум и гам заглянули охранники – два бородача в лёгких доспехах и с короткими копьями. Они с пониманием стали посмеиваться и даже хлопать в такт пляске. Им было велено отпустить полонённых, что поднимало воякам настроение дополнительно.

– Ну, вот и ладно… – шептал Денис.

Теперь, для проживания, им выделили гостевую избу, где послы подкрепились скромной едой, привели себя в порядок: умылись, причесались, подправили костюмы, поднастроили инструменты. Отрепетировали предстоящее выступление…

В хлопотах прозевали наступления вечера. Прибежавший шустрый парнишка, с пылающими глазами сообщил, что князь, воеводы, ратный и работный люд собрались на площади и уже ждут. Костёр зело горит…

– Ну, с Богом! – обернулся Денислав к своим.

Те, кроме Ярмошки, вдруг потускнели. Только сейчас поняли, на какое не простое дело пошли – а вдруг не получится праздник? А если князю не по душе придётся? Тогда не жди пощады… Такое мелькало и у Денислава, но хотелось верить в удачу. Как всегда всех взбодрил Ярмошка. Он хитро искривился, раскрыл широко очи и топнул ногой:

– Не тушуйтесь, братцы! Неужель не потешим сирых? Неужель Проньку не проймём?… Не бывать сему! – скоморох хлопнул в ладоши, пристукнул ногами и потешно выгнулся.

Даже женщины, наиболее остро принимавшие к сердцу все передряги, приободрились и заулыбались…

Князь со свитой уселись на лавках в первом ряду перед площадкой, на которой готовились выступать потешники. За властителем стеной, ощетинившейся остриями шеломов и копий, выстроились дружинники. Простой народ расположился чуть поодаль, образовав неровный полукруг, и равномерно гудел. На лицах людей бегали бесформенные тени от языков пламени костра, который горел сбоку площадки. За ним приглядывало несколько человек: они подбрасывали дрова, ровняли огонь, не давая высоко пылать и разлетаться искрам.

Денис ждал знака князя, а его товарищи жались в кучке вокруг Ярмошки. А занят был Пронька… квасом. Он степенно допивал напиток из ковша, украшенного узорами. Сбоку, склонив голову, в почтении застыл мужичок в фартуке и белом колпаке на гривастой голове. Пронька сделал последний глоток, смачно крякнул и протянул ковш мужичку. Вытер усы и бороду, удобней уселся и махнул Дениславу рукой. При тусклом свете лицо князя казалось суровым, даже хищным. Воеводы нахмурились и выпятили бороды вперёд…

Денислав, преодолевая напряжение, ощущая спиной тепло костра, ступил вперёд, поднял обе руки и начал говорить. Сначала медленно, преодолевая хрипоту, затем всё увереннее и громче! Чтобы не сбиться с мысли, он смотрел на звезду, которая зависла над крышей терема княжеского, мигала яркой точкой и словно подбадривала его. Лёгкий ветерок овевал его дымком, который настырно щекотал в ноздрях и своеобразно подзадоривал.

– Мы послы родичей ваших далёких, князя Всеслава Ясноокого. Пришли с миром и праздником – Шута Горохового!

В толпе послышались смешки, кто-то хлопнул в ладоши, а Денислав продолжал. Но вдруг почувствовал, что говорит не то, не так… Слова лезли неубедительные, затасканные, не в потешном духе. Зрители подметили заминку и недовольно зароптали. В отчаянии Денислав перевёл взгляд со звёздных небес и прошёлся по зрителям, словно выискивая подсказку и поддержку. Восторженные девичьи глаза показались знакомыми. Денислав задержался на них, и девушка улыбнулась… Её лицо излучало столько искреннего восхищения, тепла, предчувствия необычного, что Денислав встряхнулся. Он глянул на своих артистов и весело крикнул: