Интервью с Ксенией Ольховой, участницей Варшавского восстания, узницей концентрационных лагерей: Прушков, Освенцим, Нойенгамме

Прихожу, они меня не пускают. Машина черная подъехала, выходит небольшого роста, такой приземистый мужчина. Видно, что Шверник, потому что они сразу засуетились. Я вырываюсь и бегу, прямо к этим милиционерам. Он говорит: «Что это за чудо-юдо». Они говорят: «Это девочка, она говорит, должна быть прописка и т. д.». А я уже расплакалась по-настоящему. Он говорит: «Заходи». Я зашла к нему – «Пустите ее». Видно, понял все.

Они сказали, что это девочка, ей некуда ехать. И он говорит: «Ты успокойся». Чаю налили мне, какое-то пирожное принесли вкусное. Он говорит: «Принесите два чая. Ну, теперь кратко расскажи, что у тебя». Я говорю: «Мне дали отказ. Меня Нелля Барабанщикова приняла, и мама ее согласна на время учебы прописать. Меня приняли, но я должна прописку дать до декабря месяца, до сессии. А я ни одной ноты еще не знаю. Мне надо учить ноты, еще учить столько вещей. А что мне теперь делать?» Он говорит: «А где твои документы?» Я говорю: «У какого-то генерала». Он тут же звонит. Он знал, у кого.

Позвонил, говорит: «Такое заявление у вас лежит, от Ксении Зенкевич?» Он говорит: «Есть». «Почему отказ ей все время?» Тот, видимо, отвечает: «Я не давал отказ». А он говорит: «Немедленно пропишите! И пусть идет учиться». Я прихожу к генералу, он говорит: «Ты, такая…» Напал на меня. «Кто тебя послал туда? Я тебе дал отказ? Я тебе не давал отказ». Я говорю: «Ну, и не давали ничего. Время идет». Ну, в общем, прописали меня.

Пришла я, и у Нелли жила. Сразу при поступлении я сказала: «Я хочу на хор-дирижерском и на вокальном учиться». Потом с вокального я ушла. Мне дали педагога, и я училась, ходила каждый вечер, занималась. Мне открывали класс, дали разрешение. Я ходила каждый-каждый вечер. Сдала с отличием, правда, мне дали облегченный экзамен.

Я хорошо писала сольфеджио и на слух хорошо писала музыкальные диктанты. Даже у меня списывали все студенты, потому что я на слух хорошо слышала, где «до», где «си». Я знала, где что лежит, какая нотка.

Мне дали на экзамене легкий этюд, сонатину Клементи легонькую, потом полифонию и пьесу. Четыре вещи. Я ходила, учила. Ноты мне нарисовала учительница, большими.

Вы знаете, я считаю, что надо желание иметь. Если желание есть, все можно одолеть, как говорится. У меня было огромное желание поступить именно в музыкальное…

Когда узнали, что я подала документы в училище музыкальное и художественное, и в художественное меня уже приняли, мне мать Нелли говорит: «Не надо тебе идти на художника. Нарисуешь картину и будешь ждать, когда ее купят, и будешь сидеть вечно голодная. Музыка всегда с деньгами будет». Она мне говорит: «Поступай на музыкальное». И вот я послушала. Она меня тоже очень любила. Так я поступила в музыкальное училище.

Кристина Максимовна, и буквально, наверное, чтобы тоже долго не задерживать… вот после того, как музыкальное училище окончили, вы поехали в Баку по распределению? (В.А.)

Да, по распределению.

Сколько лет учились?

Тоже три-четыре года.

Это пятидесятые годы уже были.

Да, я была уже взрослая девушка и уехала в Баку. Я, когда приехала, меня сразу вызвали. Говорят: «Надо организовать музыкальную школу».

В Баку?

В Баку.

Вы просились опять на юг?

Нет, просто распределение. В Баку, поскольку я как иностранка, думают, куда ее девать. Причем я с отличием окончила. Как ученицу они меня очень уважали. Я хорошо пела, все время выступала. Я все там делала. Сколько я училась, всегда с отличием все заканчивала. И меня, как хорошую студентку, причем нерусскую, что, мне кажется, имело значение, направили в Баку. И там я организовала школу.

Я была худенькая, маленькая, но я очень хорошо ориентировалась, умела хорошо говорить. И я собрала примерно около четырехсот детей и около двадцати педагогов. Разные классы и был большой отдел народных инструментов. Там были: тара, нагара, се.

То есть вы открывали музыкальную школу?

Музыкальную школу. Проработала около тридцати лет.

Тридцать лет в Баку? (В.А.)

Да. До пенсии. Когда на пенсию вышла, я стала готовиться переезжать.

Кристина Максимовна, а где конкретно, в самом городе? (В.А.)

Это Разино. Назывался район Разино. Такой большой, очень хороший район.

Школа имела название? (В.А.)

Музыкальная школа при Дворце культуры Нефтегазодобывающего управления «Лениннефть».

Это музыкальная школа для кого?

Для детей.

То есть это не техникум?

Нет. Это музыкальная обыкновенная школа. Было много классов, в каждом классе пианино, народные инструменты – тара, нагара и другие. Дисциплина у меня была железная. Я могла всегда дисциплину держать, хоть я была моложе всех педагогов. Но дисциплина у меня была всегда, потому что если нет дисциплины, нет порядка… был огромный зал – и недалеко кинотеатр.

Мы часто пользовались этим залом. Я проводила открытые уроки, и к нам присылали артистов из Москвы. «Березка» была у нас, был Хиль и другие артисты.

Эдуард? (В.А.)

Да, Эдуард Хиль. Прекрасно я его помню. Были разные оркестры. Конечно, дети не особенно любят большие концерты, но я заставляла всех педагогов присутствовать, чтоб все были.

Почему к нам всегда старались попасть, потому что всегда был полный зал. Я стояла у дверей или сидела, никто не мог пройти, убежать без моего ведома. Как увидят, что я встаю, тут же садились. И все сидели. Дисциплина была. Поэтому, когда я уехала, там все распалось. И потом уже стала другая страна, уже не советская власть, уже был Азербайджан.

Уже девяностые годы?

Да. Я уехала в 1987-м году. Еще был Советской Союз. Я обменяла квартиру и приехала в Москву. И уже потом получила квартиру как ветеран войны, здесь, в Марьино.

Сначала я обменялась на однокомнатную квартиру в районе Соколиной горы. Хороший район, большой проспект Буденного. И мне нравится прекрасный Измайловский парк. Место хорошее. Но ко мне дети приезжали, там однокомнатная квартира была, а в Баку у меня была трехкомнатная, хорошая.

Тоже как ветеран войны?

Нет, я приехала сама по себе. Я обмен сделала, хотела уехать. Я не хотела в Баку жить. Хоть там прекрасно относились ко мне, я была еще и внештатным работником правительства, ездила по всем школам.

Внештатным?

Да, я внештатным была. У меня есть документ – внештатный работник правительства Азербайджана. Ездила по школам с проверками в Азербайджане. В разные районы, особенно меня посылали куда-то в аулы, в дальние места. Ну, прекрасно я ездила, с удовольствием. Хоть я изучила немножко Азербайджан, их культуру, их жизнь.

Традиции.

Да, традиции.

Язык?

Язык я не изучала, потому что все говорили на русском языке. Это был Советский Союз. Я всем, даже азербайджанским людям, говорила: «Говорим все на русском языке». Мне очень хорошо было в Азербайджане, в Баку. Нормально, я очень довольна, что там побывала, что меня в Баку направили.

Тридцать лет жизни. Да, это много. (В.А.)

Да. Так что у меня такая обширная была жизнь.

Вы там и личный вопрос решили?

Да. Там я вышла замуж… У меня муж рано умер. В 1982-м. Он никогда не знал, где я была в детстве. Он знал, что я больная ногами, и он мне, когда я уже пришла в их дом, начал пчелы давать на ноги. И от пчелиного яда у меня шок был, я чуть не умерла от этих пчел.

Реакция была какая-то?

Да. Оказывается, у меня не воспринималось это.

Это апитерапия – лечение пчелами. У вас реакция была.

Да, меня еле спасли. Я в больнице лежала, в коме. Несколько дней не могли меня привести в порядок.

То есть был анафилактический шок.

Сильный шок был.

Это будущий муж вам так, хотел помочь?

Да, муж. Он же не знал. Он видит ноги больные, что я хожу с палочкой. Говорит: «Будем лечить ноги. Я знаю хороший способ…» Ну, кому-то это помогает. У меня там еще был случай, у меня был палец травмирован, прищемило дверью в автобусе, и когда мне в больнице пришили и сделали укол против этой…

Противостолбнячную сыворотку?

Да, противостолбнячную сыворотку сделали, и я чуть не умерла. Вторично. Это семидесятые годы. Даже вызывали Лиду, сказали, что она не доживет. Ее вызвали.

Дважды был анафилактический шок – на лечение пчелами, потом на противостолбнячную сыворотку.

Да. Особенно, на противостолбнячную сыворотку. От пчел это я еще отошла постепенно, а от противостолбнячной дежурила врач и говорит: «В этот день, ночь должно быть – „да“ или „нет“». Все сестры всё знали, у них уколы на виду были. Как мне плохо бывало, я задыхалась, тут же мне укол делали.

Это в городской больнице Баку? Оба раза было?

Да, в Баку. Почему сейчас я не делаю уколы. Я когда говорю, что такие у меня были такие реакции, говорят: «Вам не надо делать уколы».

Понятно. А муж был из Баку?

Да, он бакинец.

Как его звали?

Игорь. Игорь Иванович.

А фамилия?

Курипченко.

Игорь Иванович Курипченко?

Да.

Он работал вместе с Вами?

Нет. Мы просто познакомились. Я ехала на электричке, он меня увидел, подошел познакомиться, и никак потом не отставал. Я была очень красивая девочка, в молодости была интересная.

Фотографии, да, мы видели. Вообще… (В.А.)

Да. И очень много было таких молодых людей. А я была очень зажатая. Я не воспринимала никаких ухажеров. Никого абсолютно.

Несмотря на привлекательность свою?

Нет-нет-нет. Знаете, как-то недоступная. А Игорь, он несмотря ни на что ухаживал. Никогда не нахамил, никогда. Так знаете, спокойно-спокойно. Потом мне уже говорят: «Ну, тебе пора уже замуж». Мне уже было за двадцать. Надо выходить.

Ему сколько лет было?

Он был старше меня. На три года.

Кем работал?

Он педагог.

В школе?

Да, в школе обыкновенный педагог.

Педагог по какому предмету?

По черчению. Он тоже хорошо рисовал… Потом он от сердца умер.

Он жил с родителями?

Да с матерью.

И вы пришли в родительский дом?

Да, он с матерью жил. Отец погиб на фронте. А мать была педагогом. Хорошо меня приняли. Очень жалели меня все. Я никогда не ругалась, я вообще неконфликтный товарищ. Никогда не с кем не конфликтовала. Я просто могла не то что быть жесткой, а любила дисциплину. Я сама всегда была дисциплинированная.

Все мои педагоги из Баку даже приезжали ко мне в Москву, когда получила квартиру. Приезжали, они говорят: «Мы приехали к нашей мамочке». Потому что я к ним всем уважительно относилась, до пенсии они у меня некоторые работали. Я им всегда давала нагрузку, чтоб все получали хорошую пенсию.

С мужем вы прожили вместе, получается, сколько лет?

Я уже не помню, сколько лет, ну, он в 1982-м умер.

Больше двадцати лет.

Да, больше двадцати лет.

Вы немного про сестру можете рассказать? Сестра осталась в Москве, окончила институт связи?

Сестра окончила институт связи, вышла замуж. Тоже за русского, за Туровского.

Как звали?

Рэм Никитович.

Рэм Никитович Туровский.

Да. И она жила с ним. Он был очень хороший специалист, лауреат государственной премии, на космос работал. Он очень уважал меня. И всегда говорил: «Ты должна у своей Кристины учиться многому, Лида». И она окончила институт, конечно, с помощью, потому что он окончил этот же институт, и там они познакомились, и там она вышла за него замуж.

Он был старше?

Да, он был старше.

Ненамного?

Старше был, ну тоже года на три-четыре.

Он учился вместе, хотя был старше?

Он окончил институт, а Лида еще училась.

Но познакомились, пока вместе учились?

Да. И там она вышла замуж за него, еще когда он и она были студентами. И потом они работали по связи… он хороший связист, прекрасный был специалист.

Лауреат Государственной премии? (В.А.)

Да, он лауреат Государственной премии. И он очень умный был мужик. Но умер… он ехал на машине, с сыном, и он не то что разбился, он ударился головой. Как-то вот так получилось, что авария и он ударился головой об стекло.

Сам за рулем был?

По-моему, он был за рулем, когда ударился и не обратил внимания. Прошли годы, и у него в месте удара появилась гематома. Он умер от гематомы, фактически.

Как выяснилось? То есть не знали даже этот диагноз.

Да. Ему тогда говорили, что надо провериться.

То есть он жаловался на головные боли?

Особенно не жаловался, он вечно был в делах каких-то. Хороший, умный мужчина был.

Ну, все-таки говорили, что провериться надо, значит, он жаловался, как-то ощущал.

Не то что ощущал, он даже, может, не ощущал, но ударился головой сильно. Я говорю: «Надо проверить голову».

Сколько лет прошло после травмы, после ДТП?

Лет семь.

Это девяностые годы, он ушел из жизни?

В девяностые.

Получается, что сестра вышла замуж на несколько лет раньше вас?

Да, она вышла раньше немного. Она вышла раньше еще студенткой, а я в Баку только вышла замуж, когда уже работала.

А про детей расскажите?

У меня сыновья. Я живу со старшим сыном. Ему шестьдесят шесть лет будет. Младшему шестьдесят вот будет.

Шестьдесят пять и пятьдесят девять?

В этом месяце Виктору будет шестьдесят лет. Ему можно было уже идти на пенсию. А сейчас прибавили.

Его сдвинули.

Сдвинули.

Еще пять лет надо работать.

Два или три года, по-моему. А старший успел уйти на пенсию.

Кем они работают?

Старший – музыкант.

Как его зовут?

Александр.

А отчество?

Александр Игоревич и Виктор Игоревич.

Фамилия мужа?

Нет, фамилию мужа Курипченко он не взял. Только младший сын у меня Курипченко.

Ясно. А старший?

А старший взял фамилию своей жены – Родин. И он Родин Александр Игоревич. А Виктор Игоревич – Курипченко.

А у сестры?

Он Туровский. Туровские. Сын Никита, у него.

У нее один сын?

Да.

Никита, а по отчеству?

Никита Рэмович Туровский.

Он уже на пенсии?

Нет. Никита еще не на пенсии. Ему пятьдесят лет. Он тоже окончил Институт связи, как мать и отец. Они все связисты.

То есть он поздний ребенок?

Да, он немножко позже.

А младший сын Виктор по специальности…? (В.А.)

Младший сначала поступал в техникум по техническому направлению. Потом он прекрасно готовил. Я хорошо готовила, и он всегда помогал мне дома готовить, печь и он получил кулинарное образование. Даже высшее кулинарное образование имеет. Работал все время старшим в кулинарии, и сейчас он в основном этим занимается – печет прекрасно, готовит прекрасно.

Вы, когда приехали уже в Москву, пенсию оформили?

Я уже была пенсионеркой в Баку. Получала 132 рубля, самая высокая тогда пенсия, больше не было.

И вы несколько лет еще на пенсии там были?

Нет, я сразу уехала.

Сразу, как получили пенсию.

Я, единственное, что еще была заведующей школой. Я уже не преподавала. И сама я подала в Москве, тогда Банный переулок был, на обмен. Хотела обмен. У меня муж умер, свекровь умерла, все поумирали. Я осталась одна.

Тогда в Банном переулке можно было обмен сделать.

Обмен сделала. Кто поменялся со мной, поехал в Баку, а я приехала в Москву – на Буденновский проспект, где Соколиная гора.

В каком году это было?

В 1987 году я приехала в Москву. И сразу создала организацию бывших узников фашистских концлагерей. Тогда уже стали говорить про тех, кто прошел концлагеря. Мы тогда съездили с Лидой в Польшу, получили документ, что мы были с Лидой в концлагере «Освенцим».

Потом я поехала уже в Германию. Потом уже, когда был распад Советского Союза, когда можно было ездить. Я поехала, и там тоже надо было рассказывать все, где мы были во время войны. Там я часто выступала на форумах. Выступала всегда от России. В первый раз, когда Владимир Путин был в Освенциме, второй раз я ездила с делегацией, которую возглавлял Нарышкин, потом Иванов.

На годовщину трагических событий?

Дело в том, что независимо от того, что мы польки, родились не в России, но нас всегда берут на такие мероприятия.

С российской стороны?

Да, с российской стороны.

То есть вас признали и в России – это восемьдесят седьмой год. Здесь как ветеранов войны, узников «Освенцима»?

Здесь уже, когда начали создаваться организации бывших узников.

До 1987-го года вы не имели звания ветеранов?

Нет, еще ветеранов войны не было. Мы были узницами, но еще ветеранами войны не были. Тогда только начали создаваться организации бывших узников концлагерей. Я сразу вошла в эту организацию. Меня взяли, поскольку я была узница, владела польским языком. Я и сейчас владею польским языком.

То есть узников фашистских лагерей? Общественная организация?

Да, надо было организовать. Это общественная организация.

1987-й, 1988-й?

Да. Я организовала в это время на Семеновской. Пошла в управу, взяла списки. Говорю: «Я вот узница». Я уже получила свидетельство, как узница. Говорю: «Мне нужен список, кто у вас узники».

Мне дали список, я их обзвонила, собрала. Организовала встречу, в библиотеке. Я им сказала: «Приходите, первая встреча будет с мужьями, с детьми». Потому что я понимала, что ни один муж не знает судьбу этих людей.

Детали не рассказывали?

Нет, абсолютно. Я сначала представилась – «Я такая-то», я тоже особо не говорила, а просто: «Я полька, родилась в Варшаве, прошла тоже концлагеря, я тоже ваша такая». Здесь многие не были в концлагерях, были в оккупации, но тоже прошли очень тяжелую войну.

И я спрашивала: «Вот ты расскажи». Ведь все пришли с мужьями, с детьми. Я говорю: «Ваши мужья должны знать вашу судьбу». Каждый рассказывал свою судьбу, чтобы знала семья.

Откровение такое.

Да. И они прекрасно относились ко мне… когда я получила квартиру здесь, как ветеран войны в Марьино, они очень переживали, что я ушла от них. Я создала организацию и в Марьино. Здесь в Марьино у меня было 220 человек. Я до сих пор являюсь председателем организации бывших узников фашистских концлагерей района Марьино.

Почему хожу по школам везде. Я прошла 59 школ. Не только в нашем Марьино, по всей Москве, по институтам. Вот у вас я была два раза, в других местах еще была. Ездила в Воронеж, в институт. Там большой исторический институт, я туда ездила, рассказывала. Они даже книгу написали.

И когда я ездила в Германию, очень слушают, их очень интересует. Я помню, когда был один форум и там были люди из Израиля, Франции, Англии, те, которые прошли концлагерь «Нойенгамме».

Там были женские лагеря, и там был огромный лагерь мужской. Несколько тысяч узников. Я еще говорила, какая была трагедия вот этих людей. И я выступала на форуме, который был целую неделю. Один день должны были выступать из Израиля, потом из других стран… мало народу было. Но Россия выступает последняя. Все собрались, много людей, всех интересовало. О России, каким образом я, – полька, в России.

Я им говорила все, что я прошла, и они говорят: «Там известно, что не разрешают ничего писать про вас». Я говорю: «Как не разрешают? Вот я у вас сижу, говорю». И даже написано, я покажу вам сейчас эту книгу «Говорят герои Великой Победы. Диалог поколений», рассказ про меня «Моя судьба». И презентация была в нашей Государственной Думе. Там, меня уже не было, но мне дали медаль и книги.

Я за границей говорю, что часто выступаю в России, меня там переспрашивают: «Неужели?» Я говорю: «Много все выступаем и говорим, по школам хожу. Свобода слова свободная у нас». «А как вы?» Я говорю: «Я благодарна, что попала не в Англию, куда хотели меня забрать, я попала именно в Советский Союз».

Я рассказывала, как нас приняли в Советском Союзе и мы получили прекрасное образование. Кроме того, что я музыкант, я еще имею специальность связист. Я работала три года в связи. Я могу и сейчас починить, сама все сделаю, что связано со связью, с электрикой. Так что вот так.

Единственное, последнее, момент, когда вы пришли в «Дом польский».

В «Дом польский»… я расскажу вам, как получилось. Когда я приехала в Москву, у меня радио было, и я услышала передачу, что в посольстве будет новогодняя елка и присутствовать будут дети из «Дома польского». Я Людвике звоню: «Слушай, здесь „Дом польский“ есть».

Мы пришли туда, там была Галина Романова. Я узнала, где на какой улице. Да… они дали телефон, я позвонила туда в посольство. Я сказала по-польски, что я полька, с Варшавы. Они мне по-польски дали телефон. Я позвонила Романовой.

Галине Романовой?

Галине, да. Я говорю: «Мы польки, но хотим в „Дом польский“ попасть». Поскольку мы польки. Она сразу пригласила, и мы пришли. Она очень удивилась, что мы такие активные еще. И таким образом мы стали ходить. Я помню, наша Людмила (прим. руководитель ансамбля «Баськи»), она еще молодая, там зал, и она: «Так, будем танцевать».

Людмила Брыжкол?

Людмила Брыжкол. И она сразу хоп и прыгает. Я говорю: «Ты что прыгаешь? Скоро ты будешь старая, прыгать не сможешь. И люди кто приходят? Сейчас разве молодые мамы приходят? Приходят – пожилые. Давай организуем хор». Она говорит: «А кто будет петь?» Я говорю: «Найдем».

То есть не ансамбль танцевальный, а хор в первую очередь?

«Хор», – я говорю. Она подошла к пианино, сыграла какую-то песню. Она первым голосом, я вторым голосом спела. Я говорю: «Первый голос есть, второй есть». И мы выступили.

Где вы репетировали?

При посольстве.

Там же, где мы сейчас занимаемся?

Не-не, в зале в посольстве.

А репетировали где?

А репетировали мы в разных местах. Репетировали у меня дома, где-то в других местах.

Не было постоянного места?

Не было. Два раза у нас дома репетировали… Я говорила: «Я считаю, что нужно организовать хор». И сразу восемь человек пришло. Восемь человек было в начале всего лишь, и мы организовали такую группу.

Первый раз мы выступили, даже есть фотография этих восьми человек, кто поет. Я говорю: «Пускай будет на два голоса». На два голоса пели. Вот, я в основном второй голос вела, и Людмила – первый. Мы пели. Постепенно-постепенно вливались новые люди. И таким образом, я говорю: «В хоре мы будем учить польские песни». А язык учится на песнях. Ну, так хор и организовался.

Это в начале девяностых было?

Да, в это время. «Дом польский» только организовался, было много людей. Приходило очень много, человек двести приходило… А репетируем мы сейчас в помещении, которое нам выделили. У нас национальные костюмы. Мы часто выступаем, поем песни.

28 марта 2021 г.