Tasuta

Пётр Адамович Валюс (1912-1971 гг.) Каталог Живопись, графика

Tekst
Märgi loetuks
Šrift:Väiksem АаSuurem Aa

Татьяна Юрьева,

профессор, искусствовед, директор Центра искусств.

"Смена", 28 августа 1991 г., С.-Петербург

Сине-лиловые миры

В Центре искусств имени С.П.ДЯГИЛЕВА – выставка картин отца и сына ВАЛЮСОВ

"Предвидится выставка?" – спросил Александр Галич, увидев картины Петра Валюса в 1965 году. "Вслед за вашим концертом в Лужниках", – невесело усмехнулся художник. Оба понимали жестокую абсурдность своего существования в родном Отечестве. Не пощадила их судьба, более благосклонно отнесясь к нам. Нам оставили они свои песни, стихи, картины и возможность замаливать грехи перед их светлой памятью… Грехи не совсем наши, но молимся и действуем мы.

Теперь, спустя почти тридцать лет, можно сказать: выставка не только предвидится, она открывается в Ленинграде, в Мраморном дворце, в центре искусств имени С.П.Дягилева. Произведения Петра Адамовича Валюса (1912 – 1971) и его сына Валерия после долгих странствий возвращаются к нам не на время, а навсегда.

В Мюнхене в маленькой квартире-мастерской Валерия Валюса я не могла оторвать взгляда от полотна "Распятие", написанного Петром Валюсом в 1967 году. Глаза поверженного в терновом венке словно преследовали меня. И только висящая на другой стене картина "Суздаль. Вечер" (1965) – отмеченная мерцающим сиянием розовых куполов церквей, особой изысканностью в игре цветовых и ритмических отношений вносила в душу необходимое успокоение. Я попала в окружение подлинной живописи, чисто пластическими средствами художник вовлекал меня в яростный или гармоничный мир своего воображения. Надо всем парила "Ника" (1965) – мощно и красиво написанная, трагично взывающая к людям, где изумрудно-розовые крылья на чёрном фоне контрастируют с её хрупкой окровавленной фигурой, опалённой зловещими взрывами ХХ века.

Эти и многие другие произведения теперь увидит зритель. Их спасла семья художника, их сохранил сын, находясь на чужбине… Поначалу судьба оберегала Петра Валюса. Выпускник Московского архитектурно-строительного института, он был отправлен в Среднюю Азию. Шёл 1937 год (в лагеря не отправили). Во время войны строил оборонные объекты (пуля не настигла). Счастливо женился, родился сын. Вернулся в Москву и стал заниматься любимым делом – живописью. Надо было зарабатывать на жизнь, и он устроился в театр декоратором, потом стал заниматься книжной графикой. В 1952 году по секции графики был принят в Союз художников.

Он долго шёл к самому себе. Но есть картина, символично названная "Начало" (1963), когда в нём неведомым образом пробудились титанические силы. Что-то внутри переломилось…

Малообщительный человек, он встречался с немногими, но дорогими ему людьми: Додоновым, Рабиным, с семьёй Фалька. Ахматовой посвятил темперные цветы "Ахматовский букет" после встречи с ней в Комарово, здесь же познакомился с Граниным.

У него были и есть друзья в Ленинграде.

Символика, метафоричность, философская глубина позволяли ему живописными средствами выражать своё отношение к происходящему. Так картина "Инквизиция" была мужественной реакцией на процесс над Синявским и Даниэлем и датирована 1968 годом. Плотные, тяжёлые цветовые массы красного, зелёного, чёрного, олицетворяющие палачей- инквизиторов, не могут заставить покориться творца в белом одеянии. Самому художнику оставалось жить три года. Без выставок, без зрителей, без мастерской. Он писал, как узник, разговаривающий вслух в стенах своей камеры. Но как пленительно, с какой страстной силой!

Валюс, конечно, знал мировое искусство. Он был в высшей степени интеллигентным русским человеком литовского происхождения. Но там, где чувствуется освоение многогранного опыта Мунка, Матисса, Кандинского, ясно звучит голос самого Валюса.

Его искусство обладает магнетической силой. В нём есть своя тайна. Тайна музыкальных звуков. Так воспринимается тончайшая в своих живописных и содержательных нюансах картина "Художник" (1969 – 1971) – гимн цветовому и духовному богатству мира.

За полгода до смерти ему дали мастерскую в одном из подвалов. "Поздно", – произнес художник. Каким щедрым был его талант, какое требовалось мужество, чтобы писать вопреки смертельной болезни. Одной из последних стала его картина "Потеря" (1971). В пылающей гамме контрастных звучных тонов – оплакивающая художника муза и он сам, уходящий в мир иной – сине-лиловый. Говоря словами Достоевского, художник обладал способностью задаваться последними вопросами. И тогда в картинах, как знак своего уже неземного существования появился лиловый диск. Новая планета, к которой устремлялась его душа.

С 1971 по 1974 годы двери подвала-мастерской были открыты для посетителей. Десятки тысяч москвичей смогли посетить эту несанкционированную выставку. В 1975 году началось повальное закрытие мастерских. Фалька, Рождественского, Куприна… Вдова Валюса – Анна Витальевна вместе с сыном вывезла картины мужа и тем самым спасла их. Мастерскую отобрали. Сын решил уехать из страны и увёз с собой большую часть произведений отца. Это произошло в 1977 году.

На всём был поставлен уникальный советский штамп:"Художественной ценности не представляет" (?!). Не лучше ли эту печать, существующую и по сей день, ставить прямо на лбу министерских чиновников?..

Человек умер, Мастер продолжал жить. И в книге, написанной Анной Вальцевой-Валюс "Счастливый человек" и в многочисленных выставочных залах европейских стран.

В эмиграции сыну Валерию трудно пришлось. "Я оказался несвободным в свободном мире", – это его слова. Он стал писать картины. Его мировоззрение иное – огненно охристое, драматичное. У него уникальный метод работы. Он фотографирует видения, затем пишет красками или отображает в графике. Он многое унаследовал от отца, но стал иным художником – острым, динамичным экспрессивным. На его счету более двадцати выставок в разных городах мира.

Ему было бесконечно трудно, но коллекция отца сохранена. Он не хотел разбрасывать её по свету, предлагал немецким музеям взять её целиком. Такое условие было трудно удовлетворить.

С изменениями в нашей жизни пришло осознание вернуть произведения на родную почву. Первые выставки в Москве, в Казани, первые публикации в советской прессе свидетельствовали о признании и отца, и его.

Имя и картины постепенно возвращались в свою духовную среду. Мы лишь способствовали их окончательному возвращению при поддержке Независимой Гуманитарной Академии.

"Человек страдает, но человек идёт вперёд", – писал американский писатель Норрис. Доказательством нашего продвижения стало и открытие данной выставки – ради живущих и умерших в забвении.

Мы ждём вас на вернисаже, дорогие петербуржцы-ленинградцы.


Цветы в зеркале,1970, бумага, темпера, 60х40 см.

А.В.Щёкин-Кротова,

преподаватель немецкого языка, вдова художника Р.Фалька

"Вечерняя Казань", 26 февраля 1988 года


Талант, вера и мужество


В Музее изобразительных искусств ТАССР работает выставка московского художника Петра Валюса, которая пользуется у казанцев большим успехом. В книге отзывов уже появилось много тёплых, радостно-удивлённых и благодарных записей. Во время экскурсий постоянно возникают вопросы о личности и судьбе художника. В связи с этим предлагаем вниманию читателей "Вечерней Казани" отрывки из воспоминаний вдовы художника Р.Фалька А.ЩЁКИН-КРОТОВОЙ, которые она написала по нашей просьбе.

Я встретилась с художником Петром Адамовичем Валюсом и его женой, писательницей Анной Вальцевой в 1970 году. У нас были общие знакомые в среде физиков, увлечённые яркой и страстной живописью художника, остротой и смелостью его композиций, в которых он решал глобальные проблемы нашего времени. Уж кому, как не физикам, понятны и близки были тревога и боль за судьбы человечества в экстремальных условиях современной цивилизации, читавшиеся в полотнах Валюса.

Пламенеющий алый, огненный жёлтый – цвета жизни, они побеждали грозные чёрные тени, холод синих, равнодушие серых тонов. Это было современно и очень своевременно, будоражило, волновало.

Короткая "оттепель" 60-х годов открыла художников, работы которых редко можно было увидеть на официальных выставках.

В музеях стали появляться, робко выползая из тёмных запасников, картины забытых живописцев начала века. Так возник почти из небытия незадолго до того умерший Фальк. А первые персональные выставки Валюса открылись в 1968 году в институтах им. Несмеянова и им. Курчатова.

С первой минуты нашего знакомства Валюсы мне очень понравились: интеллигентные, открытые, искренние и доброжелательные люди. И смелые, мужественные. Я тотчас пригласила их придти ко мне в мастерскую, где мы прожили с Фальком 20 лет – с 1938-го по 1958-й и где я продолжала ещё несколько лет жить, приводя в порядок его наследие и архивы.

Пётр Адамович перенёс весной 1970 года трудную операцию, но держался очень собрано, подтянуто. Был он высок, по-юношески строен, красив. (Я в детстве такими представляла себе рыцарей по романам Вальтера Скотта).

Валюсам интересно было всё: и картины, и мои рассказы о судьбе Фалька, о его мечтах, замыслах, принципах работы, о его любимых мастерах. В аскетической обстановке нашего жилища Пётр Адамович чувствовал себя как дома. Анна Витальевна сообщила, что он получает наконец мастерскую, при этом в нашем районе (мы жили на набережной у Кропоткинских ворот, а мастерская Валюса – в переулке Островского, между Кропоткинской и Арбатом).

Летом врачи настоятельно рекомендовали Петру Адамовичу отдых на свежем воздухе. Супруги уехали до осени в деревню, а их сын остался в Москве и занялся ремонтом будущей мастерской.

Вернулись в город старшие Валюсы. Но Пётр Адамович – увы! – был ещё очень слаб.

И тут сказались удивительная стойкость и непоколебимый оптимизм Анны Витальевны. "Пока Петя не поправился окончательно, мы сами откроем его выставку!" – решила она.

 

Перевезли картины, папки с темперами и рисунками. Картины развесили по стенам комнат и длинного коридора. Для показа темпер и рисунков установили низкий столик с пюпитром. Сколотили из толстенных досок крепкие скамейки на чурбаках. Получился зрительный зал на 50 мест!

Назначили день открытия – суббота.

Не было ни афиш, ни пригласительных билетов, ни объявлений по радио. Выставка ведь открывалась "самовольно"! И всё же с самого утра явилось множество народа. Зрители расхаживали по комнатам, надолго застывали перед холстами. Не было громких разговоров, только тихо перешёптывались.