Сказание о Завгаре. О фантастической судьбе реального гражданина Вселенной

Я тебе не писала про своего отца! Звали его Федот. Его раскулачили в 1930 году, сослали в Архангельск и он там умер от туберкулёза – со слов мамы Нюры. Я спрашивала: что, он был богатым? Говорят, была корова да лошадь. Родственников отца не знала. Наверное, у него их и не было. Моя девичья фамилия была Назаренко, по отцу. А дедушка Денеко. И вот когда меня отдали в школу, записали Денеко, а когда исполнилось 16 лет в 1942 году, я получила паспорт в Красной Слободе на Назаренко. Вот всё подробно, что я могла вспомнить. Извини за непоследовательность, сам подкорректируешь. И за плохой почерк – пальцы корявые стали.

Ещё вспоминаю о своём детстве… Мама Нюра иногда на летние каникулы отдавала меня жить к тёте Дусе за Волгу на эти самые «Скудры». У них было двое детей: Анна, что живёт сейчас где-то в Бекетовке, она с 1930 года и Виктор с 1928 года. Вот мы играем, я самая старшая из них, играем вместе – не ссорились. Но жить мне у них все каникулы не нравилось, потому что я была у них работница. Было хозяйство: корова, куры, огород. И всегда тётя Дуся меня будила рано утром помогать ей по хозяйству, а её дети спали. Рано утром она доит корову, а я потом гоню её в стадо, где-то в определённом месте пастух собирает коров. Прихожу домой, начинаю пропускать молоко через сепаратор, такой аппарат, который отделяет от молока сливки – дальше мою его, а в нём очень много частей, всё надо хорошо промыть. А Анна с Виктором всё ещё спят. Потом тётя Дуся начинает готовить еду – русская печь стояла прямо во дворе (как в сказке Иванушка-дурак едет на печи русской). И вот в этой печи: протопят её, а потом на угли ставят варить. Была у них здоровенная чугунная сковорода – на неё чищеный картофель и заливается это сливками – чудесное кушанье – картошка пропитается вся сливками очень вкусно. Почему-то ели прямо на земле, прямо у печи расстилается клеёнка и все пять человек – садимся и из общей сковороды друг перед дружкой наворачиваем эту картошку. Ещё она парила там початки кукурузы – аж зёрна потрескаются от жара – и вот мы, детвора, эти початки целый день таскаем и едим. Тогда кастрюль не было, были большие чугуны, которые в печь ставили ухватами. Чугуны размерами были разные – большие и маленькие, и на каждый чугун был свой ухват (железная рогулька с деревянной ручкой). Вот этой рогулькой обхватываешь чугун и в печь или из печи.

Ещё помню… Опять утром, её дети спят – меня посылает полоть и окучивать картошку. Она посажена была в чудном месте – с трёх сторон лес-дубы, и идёшь, трава по колено (девственная природа была). Роса – ноги мокрые и вот из этой травы вылетает куропатка (слышал, наверное, птица такая); а вылетела она из гнезда, раздвину траву руками – а там лежат яички. Я их не трогала, зная, что я уйду с этого места и она вернётся их насиживать. Прополю картошку и прихожу домой. Тогда занимаемся детскими играми. Ещё помню, тоже утром посылает меня поливать огород, который был недалеко от дома. И скажет мне тётя Дуся: завтракать мы тебя позовём, поставим маяк – это значит, к длинной палке наверх привяжут красную тряпку и машут ею. Я увижу и иду домой. А поливала из колодца журавлём – над колодцем такое приспособление, которое опускаешь с ведром в колодец, черпаешь воду и снова вытаскиваешь из колодца. Льёшь в канавку, из которой вода льётся в грядки. И вот как увижу эту красную тряпку, всё бросаю и иду завтракать. Ещё помню, на лодке возили на Тракторный продавать овощи и молоко. Тоже утром рано встаём. Тётя Дуся всё приготовит на продажу и ещё соседи; и вот лодка в две пары вёсел, загружаем её и плывём. Мне интересно было грести вёслами. Потому как две пары вёсел надо было ладить с напарником. Но я гребла, когда мы плыли вдоль берега, а когда переплывали Волгу (называли перевал), садились за вёсла взрослые. На Нижнем посёлке закрепляли лодку на цепь с замком. Лодок было много, а здесь уже стоят подводы (лошадь запряжённая, с телегой) которые подвозили нас на базар (помню базар находился там же, где и сейчас), но перед самой войной там был цирк. И вот этот труд мне не нравился, и я злилась про себя, что меня заставляют всё делать. Но это было зло в детстве – сейчас нет. И вот когда мама Нюра приезжала в гости – а ездила она часто – я прошу её: забери меня отсюда (городская жизнь ведь легче). Она обещает – вот поживи ещё немного. Тогда я иду на хитрость. Она уезжает утром рано: первым пароходом – а я вечером возьму и спрячу какую-нибудь её вещь себе под голову и думаю: вот будет она утром искать её везде, и я проснусь и уеду с ней, но моя затея не проходила. И тогда я днём, когда в доме никого не было (а на стене висела большая рама с фото – там были разные фото, в том числе и мамы Нюры), целую её фото, плачу и причитаю – ну возьми же ты меня отсюда. А не хотелось там жить – потому что было много работы (за что потом им была благодарна). Я не боялась работы никакой, и ещё дядя Федя (муж тёти Дуси) был грубый и матершинник, и всегда посмеивался надо мной, называя меня длинноногой, а я обижалась. Ростом я была выше их детей.

Ещё вспоминаю, когда мы со Скудров эвакуировались в глубь леса от Волги и где вырыли землянку, место это называлось «Невидимка», тоже не знаю почему…»

(«Вот и ещё одно случайное совпадение с миром фантастики – кстати, очень символическое. Несколько лет назад купил атлас Волгоградской области и изучал его, мечтая, мол, неплохо было бы куда-то переехать в свой собственный дом, хорошее место и наткнулся на это наименование, и удивился – вот мол, совсем по Уэллсу!» Завгар.)

Тут на днях позвонил маме. Она, слава Богу, уже могла подойти к телефону, а то радикулит её так замучил, что и не вставала с постели. И задал ей несколько вопросов: маму её, мою стало быть бабушку, звали Наталья и в честь неё так назвали мою сестру, а дедушку её, стало быть моего прадеда, звали Семён. Был он тогда в каких-то раздорах с местным священником, и как они тогда между собой говорили, в отместку тот дал одной из дочерей Семёна имя Манефа. Тогда имена давали только по святцам, но почему то это имя не очень хорошим считалось. Как мама сказала, потом все удивлялись: какое, мол, имя редкое!

И вот ещё что вспомнил: как-то сказал при ней, задумавшись: «Ну вот, дали ему год», а она меня поправила:

– А в наше время говорили так:

 
Ну вот, дали ему год!
А он не соглашается,
Говорит, мне два полагается!»
 

Вот такие условия выбраны для рождения Завгара. В разгар лета трава там желтеет и сохнет, земля обнажается и дышит глубинным жаром. В жилах аборигенов течет кровь половцев, хазаров, печенегов, ордынцев алтайского исхода. Здесь созревают характеры пламенные, готовые к борьбе и преодолению. Но не каждый становится готовым дать свободу кипящей в крови страсти. Боря Завгородний «сподобился». Посмотрим, как оно происходило…

Итак, детство:

«Я родился 20 октября 1952 года, ближе к вечеру. Собственно, того раннего детства помнится немного. Куча песка под окном, голубятня отца во дворе. Плоты на Волге, по которым можно было дойти до середины реки; как-то раз отец опустил немку и в неё попался косяк чехони. Да ещё потом укоры мамы, удивлявшейся моему коварству. Соседка пекла пирожки, а я подошёл к ней и попросил угостить: «Тётя Маруся, дай пирожка, я три дня не ел…». Ещё как мы переехали в другой дом и я, выйдя погулять, потерялся, и как меня милиционер возил искать старый дом, а потом новый. Из первых лет школы тоже помнится мало. Разве что когда мне прикрепили октябрёнскую звёздочку. Шёл домой, смотрел на неё, и свалился в канаву с водой. Ну и ещё солнечное затмение, которое меня застало, когда я шёл после уроков домой. Больше я таких не видел, чтобы были видны звёзды!!! Ещё помнится: как-то вечером, будучи во дворе, смотрел на небо, на звёзды, и увидел, как одна упала недалеко. Я побежал и нашёл её. Была она жестяная, крашенная серебрянкой, и уже поржавевшая. Из тех, что закрепляют на макушке ёлки на новый год. И первую свою книжку из библиотеки – «Как крокодил солнце проглотил». После того как мне её прочли, я дождался, когда никого в комнате не будет и тщательно замазал крокодила пластилином.

– А не глотай наше солнышко!

Ну, родителей, конечно, отругали в библиотеке, досталось и мне. А ещё как папа бросил курить. Он работал в чугонолитейке и стал уже харкать кровью. И тут или жизнь или сигареты (работы это не касалось) – и он купил мешок леденцов и убрал его на шкаф, чтобы мы не достали. Как же! И ещё тогда в домах не было газа, а пользовались керогазами, покупая керосин в трёхлитровый бидончик, который привозил в бочке какой-то мужик на лошадке. А ещё запомнились два цветных фильма, что посмотрел в маленьком кинотеатре, на первом этаже жилого дома. Люди его называли «Телятник». Это «Девочка ищет отца»! И, конечно, «Человек-амфибия». До сих пор в сердце слова: «Ихтиандр! Сын мой»! – аж слёзы на глазах! До сих пор в нашей кинофантастике нет ничего сравнимого. А из игр запомнилась разве только игра в ножички.

Потом родители получили двухкомнатную квартиру. Построенную хозспособом: после работы папа ходил на стройку и отрабатывал там 4 часа каждый день. За это, по-моему, даже не платили, так что не совсем бесплатно люди тогда получали квартиры, но и это было огромной радостью: жить без соседей, что делают мелкие гадости друг другу. Например, подбросить таракана в только что сваренные щи. Мол, сам залез похлебать. Другой двор, другая школа. По-видимому, там меня приняли в пионеры, но это совсем не запомнилось. В те годы я серьёзно увлёкся чтением, записался в несколько библиотек, одна из них была в женской консультации, и мне велели, когда я туда прихожу, идти прямо и не смотреть на стены, где были развешены занимательные для ребёнка плакаты. Там прочитал «Плутонию» Обручева, «20 000 лье под водой» Жюль Верна и много других интересных книг. К примеру, «Васёк Трубачёв и его товарищи». Из деревяшки я вырезал подводную лодку, из пластилина налепил динозавров, особенно хорошо у меня получались диплодоки, и игрался. Жюль Верн не описал встречу капитана Немо с динозаврами! Вот я и восстанавливал эту забытую страничку занимательных историй! С пацанами во дворе я не очень-то дружил, разве что насмотревшись «Крестоносцев» и выстрогав мечи, и сделав из кусков фанеры щиты, играли в них, сражаясь иногда до крови… А всякие хоккеи-футболы мне были не интересны. Зато было интересно, вырезав из коры кораблик и приладив к нему бумажные паруса, запускать его наперегонки с другими мальчишками в лужах. Тогда кстати, я прочёл огромную, толстую книгу Лазаря Лагина с романами «Старик Хоттабыч», «Патент АВ» и «Остров разочарований», и Казанцева «Льды возвращаются». Их принёс мне папа, взяв в библиотеке профилактория.

А потом родители разошлись, и мы с мамой и сестрой переехали в маленькую однокомнатную двухэтажку. Маленькая настолько, что в ванне можно было только сидеть. Ну а папе досталась комната с подселением».

(Возникает неудовлетворённость жизнью, прежде всего отсутствием в ней ярких целей. Жить как все? Нет, неинтересно! Литература, особенно фантастика – окно в иные миры. Но и этого окажется недостаточно. От автора).

Кусочек из школьных воспоминаний:

«А потом пришло время влюбляться и меня угораздило влюбиться в девчонку из старших классов. И я пропал, мальчишечка. Её звали Надежда. Красивое и редкое имя. Меня пригласили в одну подъездную компанию и, когда я её увидел, сразу влюбился. Видно, я не отдавал отчёта себе в том, что смотрю только на неё, слушаю только её. И, видно, это здорово не понравилось. Счастье встречи с ней длилось недолго – кто-то на месте наших встреч написал: «Надя-усачка». А нужно сказать, её верхнюю губу красили едва заметные усики. Но этот кто-то, видно, подготовил её заранее и стоило мне появиться, как она сразу сказала мне:

– Ты написал?!

Я был ошарашен и с чего-то ляпнул:

– Ну я!

С чего это я? Сейчас понимаю – гордыня. Как это меня, такого честного, влюблённого обвинили. А в ответ:

– Чтоб я тебя здесь не видела!

И ушёл я. Но недалёко. Жил я рядом, через дом. А увидеть её страсть как хотелось. И вот стал я выслеживать её каждый день на углу своего дома, и старался незаметно идти за ней, чтобы, не дай бог, она не увидела… Не проходила у меня эта болезненная любовь года два-три. И в школе оставался после уроков, чтобы, когда все разойдутся, посидеть в её классе, и рано утром снова зайти в тот подъезд, где увидел её впервые. Но потом, когда уже закончил 8 классов и, отгуляв лето, устроился на работу, стал её забывать. Была и драка немного из-за неё, но скорее косвенно. После урока, а дело зимой было, пошли на летний стадион и там занялись скорее борьбой, чем дракой – каждый боялся ударить другого по лицу! Драка кончилась тем, что оба замёрзли и разошлись. Я побежал в туалет и там засунул руки под холодную воду, чтобы согреть их. Боль, помню, была такая, что слёзы сами текли из глаз. А ещё раз подрался с товарищем из класса. Почему-то в классе вдруг все пацаны невзлюбили одного бедолагу. Вот даже фамилию его помню: Вдовенко или Вовденко? Я не знал, что тому причиной, и раз, когда мы возвращались с классом из культпохода в театр, это и вылилось в драку на дне песчаного карьера. Выбрали мне в противники самого рослого, сильного пацана и я, закрыв от отчаяния глаза, смело ринулся в драку. После того как каждый из нас получил по бланшу, а мне разбили губу, был заключён мир и мы пожали друг другу руки. Всё было тогда честно по правилам. А пацан этот пытался со мной дружить, но как-то не срослось. Книжки он, по-видимому, не читал из принципа.

В те времена было много чего интересного. Мы с другом записались на стадионе в секцию тяжелоатлетики. И с удовольствием через день бегали туда тягать железо и качать мускулы. Секция была на первом этаже и в окна заглядывали девчонки, а тренер отгонял их, риторически вопрошая:

– Как вам не стыдно!

А мы с другом стали качаться, готовясь к достижению третьего юношеского разряда. Всё получалось. И вот я пошёл на рекорд! Ноги у меня изначально были сильные и жим лёжа я доделал до того, что погнул гриф. А вот руки подкачали. Я выжал один вес, другой, третий и тут чуть расслабился, и штанга упала мне на лицо, своротив нос на бок… Походил несколько дней со свёрнутым носом, и зашёл к отцу. Он, увидев это, отвёз меня в больницу, где нос быстренько поправили и только горбинка и шрам напоминали о моём рекорде. Но на этом моё желании ставить рекорды не прошло. Потом, получив от тренера задание – приседание из тупого угла – я попробовал детский вес 150 килограммов и снова начал увеличивать вес. 170 кг меня сломало. Штанга с дисками прокатилась по спине вниз и вверх, и меня шваркнуло мордой о помост. Очнулся я в кабинете медсестры, где тренер мне сказал:

– Уходи ты из секции подобру-поздорову…

Так трагически прервался мой путь к Большому Спорту!

Тем временам настал 1968 год и я практически перестал ходить в школу. И лишь когда настало время экзаменов, меня заставили их сдать, вручив свидетельство о восьмилетнем образовании. Учиться мне было скучно; то что меня интересовало, – например, астрономия, – учили только в десятом классе, но её я знал лучше учителя. Литература? Классики мне были скучны. А о Стругацких, Ефремове неграмотные учителя даже не слышали…»

 
                                            ***
 

Школа его тоже не удовлетворила. И по сути – он прав. Несмотря на всю сравнительную прогрессивность, и советская школа не давала умения думать, искать. Он сам после четырнадцати лет добился разрешения на взрослую работу. Но и там не нашёл себя. Не было романтики, увлекающей цели, способной заполнить жизнь, отодвинуть всё заполняющую суету.

Боря устремился в самостоятельную жизнь. Да и 30 рублей в месяц на книги, которые ему выделяла мама из своей скромной зарплаты, остро не хватало.

 
                                            ***
 

«Лето кончилось и пришлось устраиваться на работу. Мне было 15 и никто на завод мальчишечку не брал. Законы, понимаешь, об охране детства. Но дошёл до обкома ВЛКСМ, хоть сам-то остался пионэром. И устроился учеником токаря на ВИЗ (Волгоградский инструментальный завод). Вот лафа была! Приходил к 9 утра, уходил в 13 часов. Но на самом деле полпервого, так как с полпервого до часу был обед. А 60 рубликов минимальной зарплаты отдай! Вот тут я и разгулялся! Купил Сытинский 12-томник Виктора Гюго, из-за того, что там была фантастическая повесть «Клад под развалинами Франшарского монастыря»! А чё? Стоил всего 60 рублей, всего-то зарплата за месяц! Купил 6-томник Мельникова-Печёрского, ну и что, что не фантастика! Зато какой переплёт, какие страницы, а запах! Какие там духи, какой одеколон! Запах истории, запах веков! И маленький 12-томник Брет Гарта издательства ЗиФ (Земля и Фабрика) двадцать какого-то там года! Ах, где сейчас все эти мои сокровища? Какой злодей владеет ими!

А диалог с обкомом ВЛКСМ? Пришёл, объяснил, и мне выдали письмо с просьбой трудоустроить. И всё! Это потом, когда я открыл клуб, у меня там и кореш появился и справками они меня снабжали вовсю!»

 
                                            ***
 

Уже – проявление независимого характера! Оригинальность, стремление к самостоятельности, свободе выбора.

Он брался за любой труд. На высоте 20 метров не каждый согласится собирать металлоконструкции. Но работа с ним играла в непонятные игры. Тротил взрывался на полигоне во всём доверенном ему объёме. С винтовкой за плечом он беспрепятственно добирался до Волгограда, чтобы уволиться из взрывников. В очередной раз токарный станок раскручивал металлическую заготовку и срывался с фундамента. А самоосвободившаяся металлическая болванка пробивала кирпичную стену и успокаивалась вне цеха. После чего станок отключался самостоятельно.

Как родного принимал его только Фэндом.

Миф о Предтече

Ничто в этом мире на пустом месте не возникает. К моменту появления Завгороднего в поле Фэндома действовало много неординарных личностей. Но ни один из них не стал звездой номер один. Эпоха Фэндома застыла в ожидании своего Героя, и он пришёл. Ближе Бориса к Небу никого не оказалось.

В окружении таких друзей, как Лев Фролов, он вначале почувствовал, а после и увидел-осознал платформу, на которой можно уверенно стоять. Наметилось своё, по мечтам детства, дело. Если б не фантастика, он с такой мощной энергией и целеустремлённостью мог стать звездой где угодно. От вора в законе до партийного босса. Таково изначальное наполнение личности Бориса. Постоянное стремление выйти за пределы, ограниченные бытовой скукой и общепринятой привычкой либо традицией…

Простой наследник кочевников или ордынцев едва ли способен перестроить себя так, чтобы оторваться от степных корней. Боря – ещё не Завгар – искал иные основания. В разочаровании окружающей действительностью – причина ухода в фантастические сюжеты. Поначалу оно было ведущим мотивом. Отсюда пошёл поиск объекта применения ищущей выхода внутренней энергии, которой он наделён «по крышу».

Слово Борису:

«Но пришло время рассказать о Фэндоме. К тому времени новой фантастики было практически не достать. Как впрочем, и старой. И вот пришла идея организовать в нашем городе, как и в других городах, книжный чёрный рынок. Идею выдвинул Лев Фролов и мы вчетвером, был ещё Сашка Богайсков, здоровенный парниша, и ещё один мужик, имя которого не помню, собрались в подворотне дома на Порт Саида, где музей искусств, и я торжественно продал Фролову 4-хтомник фантастической опупеи Крыжановской-Рочестер. Всего по десять рублей том, как и сам брал когда-то. Начало было положено! В следующую субботу мы уже собрались в большем количестве на лавках в скверике напротив и – дело пошло.

Нужно сказать, к тому времени я уже вовсю утолял свой голод к фантастике тем, что читал, собирал и сам печатал фантастику любительского перевода зарубежных, в основном англо-американских авторов. С ними меня познакомил Лев Фролов. Первым он мне дал какой-то фантастический рассказ Агаты Кристи, скорее, правда, мистический. Был он страничек на сорок формата А-5; условия были такие: я перепечатываю этот рассказ для себя и отдаю ему второй экземпляр. Конечно, пишмашинок тогда в продаже не было, и я пошёл в пункт проката, где и взял её сначала на месяц. И начался мой самоотверженный труд после рабочего времени. Вместо того, чтобы как все после работы выпить и погулять, я рвался домой к своему маленькому печатному станку и долбил-долбил одним пальцем нетлёнку. В итоге через какое-то время у меня скопилось несколько первых экземпляров разных произведений в своей коллекции ФЛП (фантастики любительских переводов). И третьи, четвёртые, пятые экзы дублей. Тогда Фролов поделился со мною несколькими адресами таких же любителей перепечаток, среди которых главными для меня стали Виктор Климов из Ленинграда и Сергей Стёпин из Москвы, и я дорвался до сокровищницы мировой НФ литературы! Многие фантасты потом ругали все эти переводы, мол корявые и так далее. А мне было по фигу. Я зачитывался этими бумажными бриллиантами! Потом оказалось, что вот так по переписке можно наладить и обмен книгами. Но Лев был тихушник и не особо стремился сдавать мне свои адреса! Правда, потом оказалось, что в нашем городе жил ещё более законспирированный человек – Борис Заикин, который запросто ездил к Стругацким в гости, читал их новые произведения в рукописях. Но тот ваще таился круче агента ЦРУ. Это потом уже, под конец Золотой Эры Советского Фэндома, я узнал, что это он в одиночку, тайно шарился по моим любимым писателям. И понял, почему они так удивлялись, зачем из Волгограда опять приехали любители фантастики, ведь вроде недавно были. А пока я налаживал переписку и обмен, стучал сколько было сил по клавишам пишмашинки. И на одной встрече на книжном рынке познакомился с Виктором Белицким. Увидев, что парнишка интересуется фантастикой, – а я выложил на скамейке несколько дублей, которые он купил не торгуясь, – рассказал ему о том, что в стране есть несколько любителей, которые переводят, распечатывают зарубежную фантастику; что цена такой вещицы составляет десять копеек страница (по которой покупал я сам). И мы договорились, что в следующий раз мы встретимся и я принесу всё, что есть у меня, на обмен и продажу. Через неделю я заработал больше ста рублей. И заказал, что у людей было, рублей на 200! Дело пошло!»

«Но… Сколько тогда НФ книг издавалось? 30—40 книг в год, считая переиздания, да новинки в журналах. Очень мало. Поэтому Фантастика Любительских Переводов (ФЛП) просто выручала нас. Потом появилась ещё пара знакомых, которых я привлёк к этому делу – Валерка, к сожалению, не помню фамилии и Игорь Пискунов. Вот, в общем-то мы втроём и создали свой первый домашний КЛФ. И там же решили попробовать написать сами. Замахнулись сразу на трилогию – о Земле, Небесах и Аде. Распределили тетрадки и что-то даже написали, но потом всё это быстро нам надоело. А сердце скучало по настоящей фантастике, и так чесались руки напечатать книги самому. И вот настал тот день, когда Лев Фролов, уезжая на Севера, подсказал идею настоящего клуба любителей фантастики. Она оказалась проста. «Пойди по газетам, в комсомол, партию, союз писателей…» И я начал свой крестовый поход за КЛФ! Сначала, конечно, обратился в Союз писателей, но там мне дали отлуп – нэ интэрисуэт! Затем такой же дали в газетах. Собственно, что я просил-то? Место, где мы можем собираться! И только когда я обратился, уже во всём разочаровавшись, в обком комсомола, оказалось – нет ничего проще. Созвонился с Домом Молодёжи, меня направили к его директору Хмызову. Волнуясь, не находя нужных слов, рассказал о своих задумках и оказалось, что всё легко. Он отвёл меня в какой-то кабинет комсомольской славы и сказал, чтобы я выбирал день недели, когда мы будем собираться. Позвонил в редакцию газеты «Молодой Ленинец» и там появилось объявление, что в четверг, 19 ноября 1981 в Волгоградском Доме Молодёжи в 19—00 состоится первое заседание волгоградского клуба любителей фантастики. Приглашаются все желающие. Конечно, явились все мои друзья, в том числе и Генка Шакиров, мой первый друг по фантастике ещё с 1965 года, и даже Лукины, Любовь и Евгений. Нужно сказать, что я уже был с год с ними знаком. Так как год назад газета «Молодой Ленинец» напечатала в десятке или больше номеров их первую повесть «Каникулы и Фотограф». Я её увидел случайно, когда зашёл в гости к сестре, проведать её. И начал выпрашивать у неё эту прелесть, но оказалось – это её сына Сергея. Вскоре я добился владения этой прелестью и убежал домой читать. Что сказать? Я был просто очарован! Такого в советской фантастике я ещё не читал! До этого вершиной были братья Стругацкие, а теперь появилась ещё одна – супруги Любовь и Евгений Лукины! И я решил познакомиться. Тогда я ещё не протоптал дорогу в нашу полиграфическо-издательскую высотку на привокзальной площади, и начал робко, но настойчиво стучаться во все двери на всех этажах – прося встречи с любимым автором, без которого больше жить просто не могу! Наверное, я выглядел смешно, но цели своей добился – через какое-то время предо мной предстал Евгений Лукин. Потом он мне рассказывал, что я его напугал своей пламенной запутанной речью о высоком назначении Научной Фантастики, о группе ярых любителей фантастики, готовых на многое ради её распространения и возвышения, о сотнях книг самиздата и о многом другом. Не скажу что тогда мы подружились, но я был настойчив и встречи продолжились. После первой встречи в клубе встал вопрос о названии, о плане работ на 1982 год, о страничке клуба в газете «Молодой Ленинец», о многом другом. Постепенно работа налаживалась. Хмызов – директор Дома Молодёжи – свёл меня с одним художником из НИИ, Игорем Афанасьевичем Наумычевым, мы с ним как-то сразу подружились. И потом позже, где-то через год, он мне заметил: «А как здорово изменилась твоя речь за этот год!» Ну ещё бы! С кем поведешься. Так вот, Игорь Афанасьевич отпечатал мне цветной буклет плана работы на 1982 год. На обложке красовался звёздный дископлан, фрагмент картины нашего художника-фантаста Вармужи. Потом с этим буклетом я и поехал на свою первую Аэлиту. С ним и ещё значком-медалью КЛФ «Ветер Времени», сто штук которых мне тайно изготовил Александр Богайсков, который работал на маленьком заводе сувенирных изделий. А название клуба мы взяли от Геннадия Мельникова. Названия были разные. Запомнилось только «Срез Времени». Но решили: пусть будет «Ветер Времени». Он же нарисовал и эмблему клуба с лентой Мёбиуса, которая потом и пошла на медаль-значок клуба и стала эмблемой наших полностраничных выпусков КЛФ в «Молодом Ленинце».

(Автор: опыт путешествий у нашего героя уже имелся. Добрался даже до лесоповала в Воркуте. Но нигде не задержался. И вот, первая поездка по интересам души! Пермь!)

«А там началась настоящая фантастическая жизнь! Знакомство с Михаилом Шаламовым, Славой Запольских, Женей Филенко, Грузбергами – отцом и дочерью – которые, как оказалось, перевели всю трилогию Толкина „Властелин Колец“, Раисом Зариповым, который тоже оказался собирателем и любителем ФЛП, Геннадием Стародымовым, с семейством Букуров-Горлановых и многими, многими любителями и писателями фантастики. Как я впоследствии вывел для себя, Пермский КЛФ „Рифей“ был одним из сильнейших КЛФ в стране. Ну, с таким председателем и организатором, как Александр Павлович Лукашин, это и не мудрено! Впоследствии я вывел для себя трёх мушкетёров Фэндома, которые мне помогли освоиться в этом мире – Александр Лукашин, Владимир Борисов (Абаканский КЛФ „Гонгури“) и Михаил Якубовский (Ростов-на-Дону, КЛФ „Притяжение“): без лишнего пафоса – мои учителя! Но вернёмся к моему прилёту в Пермь. Поселился я у Михаила Шаламова, если не ошибаюсь. Сейчас смутно помнится, как мы отпраздновали праздник сотого заседания КЛФ „Рифей“. Помнится только, что продолжили мы это действо на Мотовилихинском заводе в редакции многотиражки, где работал корреспондентом Михаил Шаламов. На сотом заседании я познакомился с Виталием Ивановичем Бугровым, редактором фантастики свердловского журнала „Уральский Следопыт“! Это оказался такой человек, такой человек! Настоящая легенда! Умный, добрый, мягкий, знающий о фантастике и фантастах столько, сколько никто сейчас о ней не знает. Как впрочем, и его друг-соратник Игорь Георгиевич Халымбаджа. Кстати на каком-то застолье они мне и рассказали, что и у нас до войны в годы НЭПа были клубы любителей фантастики. Правда участь их и их членов печальна! Но вернёмся к окончанию праздника Сотого Заседания. Вдруг мне пришла в голову идея, что надо качать нашего гостеприимного хозяина Михаила Шаламова! Сорганизовал и воодушевил окружающих. Мы схватили не подозревающего такого коварства Мишу и попытались его подкинуть. А у Михаила, несмотря на его невысокий рост, были богатырские стати! Подкинуть то мы его кое-как подкинули, а вот поймать не получилось. Такой конфуз! Я так расстроился, что позволил покачать и себя. Не помню вот, в тот вечер или другой, но накануне отлёта в Калининград, был приглашён, кстати, и Лукашин, – он нас пошёл провожать и, возвращаясь, наткнулся на хулиганов. Наутро нам сообщили эту печальную весть. И, естественно, в Калининград мне пришлось лететь одному. Ну, до Москвы я добрался нормально, а вот в Калининград билетов не было. Представляете такой второй облом? Саша Лукашин не смог полететь, и тут я! Выручил Виталий Бабенко. Оказывается у него отец был каким-то начальством в Аэрофлоте, и такой долгожданный билет оказался у меня в кармане, а я в Калининграде! До сих пор помнится та тенистая дорога из аэропорта в город, обросшая деревьями. Автобус ехал как в живом зелёном тоннеле! А в отеле, где стояли в очереди за пропиской в номера, заходился смехом знаменитый в наших кругах критик и знаток англоязычной фантастики Вл. Гаков, в быту Михаил Ковальчук. Оказывается, он увидел, как я протягиваю в окошко регистраторши вместо паспорта измятую потёртую справку!»

(Автор: паспорт он ухитрился потерять ещё в Волгограде. Точнее, его у него украли вместе с денежками ввиду легкой алкогольной невменяемости. А обком комсомола тут же выдал ему справку-заменитель документа!)

А следующий материал (от Олега Шевченко) снимает вопрос о Предтечах-плечах, на которых будто бы поднялся, стоял и двигался дальше Борис.