На одном из них деревянную палубу, ограждённую в целях сохранения размещённого на ней товара узкими решётками усердно драят кусками пензы Малыш и Дохлый. Ещё несколько балтов из кадок обдают её уже очищенные доски солёной водой, которая тут же стекает за борт, унося с собой остатки грязи.

Для поднятия духа не спускавшимся уже неделю на землю морякам музыкант – любитель усердно перебирает на корме дырочки в самодельной свирели, наигрывая тоскливую мелодию.

Парочка загорелых мужчин с обветрившимися от ветра и солёной воды торсами лениво разделывают свежевыловленную рыбу и развешивают её тушки на растянутой над палубой верёвке под лучами палящего солнца, а требуху тут же отправляют обратно в море.

А там то на поверхности то и дело показываются острые плавники кровожадных акул, вытянутые гладкие тела которых без устали кружат вокруг судна в ожидании дармовой еды.

–Эй, свистун, – кричит один из них, Триган, музыканту, – хватит завывать, давай чего повеселее.

Музыкант, быстро перебрав шустрыми пальцами отверстия на своём инструменте, молча заиграл плясовую.

–Вот, – удовлетворённо кивнул чистильщик рыбы, – другое дело.

Крепкий негр с мощной грудью мёртвой хваткой держит два расположенных на корме весла, уходящие своими концами в морскую пучину и время от времени поворачивает их в ту или другую сторону, поддерживая назначенный курс.

– Говорил тебе, пить меньше надо, – тихо ворчит на Дохлого Малыш, ползая на карачках по грязной палубе с куском пензы.

– А сам – то? Не больно – то гнушался халявой.

Малыш, на минуту прервав работу, вытирает мокрым рукавом рубахи пот с лица и смотрит на друга:

–А ты что, маленький? Сам не можешь? За старшими повторять надо?

–Чего!?– возмущается моряк и, выпятив тощую грудь с торчащими рёбрами, встаёт в позу борца, расставив ноги и согнув в локтях руки перед собой:

–Сейчас как дам!– делает он выпад в сторону Малыша одной рукой,– посмотрим, кто тут маленький!

Коренастик, быстро подскочив на коротенькие ножки, отбрасывает пензу в сторону, готовый к обороне:

–На кулаки, чего ли, хочешь?

–А давай, – засучив рукава, браво отвечает Дохлый, уповая на свою лёгкую победу.

Триган, наблюдающий за спором друзей, многозначительно отложил нож и толкнул ногой спящего рядом на палубе моряка:

– Эй, подъём! Жара будет! – И, оглядев палубу, заорал. – Мужики! Дохлый вызвал Малыша на поединок! Айда, ставить!

Лениво заворочавшись, почёсывая залежавшиеся бока, балты стали подниматься со своих мест, образуя вокруг драчунов просторный круг. Свистун тоже придвинулся ближе и, весело притопывая, засвистел бойкую песню.

–Доставай амы! – призывал Триган, – На кого ставишь?– обратился он к протягивающему ему монету моряку.

–На Дохлого, – отвечает тот, крепким ударом положив ам на ладонь крупье и выкрикнул:

– Эй, Дохлый, не подвели!

–Ага, как же!– не оборачиваясь, отвечает тот.

–Так, давай, давай, – собирая деньги, приговаривает Триган.– На Малыша? Малыш! На тебя ставка! Дохлый? У тебя – то же! Малыш, кажется, ты в пролёте!

– Ну и хрен с ними! Мне ж больше будет!– задорно прикрикивает крепыш и ловко увёртывается от сделавшего в его сторону выпад Дохлого.

–У-у-у!– разочарованно гудит толпа, болеющая за тощего моряка.

–Так держать, – восторженно орут болельщики Малыша.

Дохлый делает ещё один выпад и крепыш, пригнувшись, проскакивает под его рукой.

– Давай, Дохлый! Не подведи! Я на тебя два ама дал! Э! Так не честно! Ты чего как баба бегаешь? Давай, надери ему зад! – слышатся недовольные и подбадривающие в толпе крики.

Дохлый разворачивается, снова делает выпад, но Малыш оббегает вокруг него и даёт сильный пинок в зад, одновременно не забывая покрасоваться на публику.

–Ха-ха-ха!– ржут довольные зрелищем моряки, – знай наших! Малыш! Мы с тобой!

–Держи, – через спину Тригана чёрная рука рулевого протягивает блестящую монету, – на Малыша.

Дохлый, понимающий, что удача явно не на его стороне, зло встряхивает головой и хочет схватить Малыша в кольцо. Но тот проскальзывает сквозь его мокрые руки вниз, на палубу и озадаченный моряк вместо соперника хватает воздух и чуть не падает вперёд, лицом на палубу. Но удерживается. А Малыш, умело проскользив потной спиной о гладко начищенные доски между его ног, оказывается сзади и, быстро вскочив, толкает Дохлого в спину, чем вызывает бурный восторг наблюдателей:

– Ну, Малой, давай, сильнее, сильнее его. Всыпь по-полной!

Дохлый падает на колени, но быстро встаёт.

А Малыш, продолжая скакать вокруг него, строя сопернику смешные рожи, а тот неуклюже вертится, стараясь поймать юркого противника, который всякий раз проскальзывает мимо.

–Малыш! Малыш! Дохлый! Улю-лю! Давай, давай! Бей его! Слева, слева заходи! Да нет, справа!

–Это что за базар?– внезапный грозный окрик Боцмана с пустым кувшином в руке прерывает крики болельщиков и он, грубо расталкивая толпу, выходит в круг и видит, как Малыш валит Дохлого на спину и быстро садится ему на живот.

–Вам что, дел больше нет?– Строгий моряк окидывает грозным взглядом тут же притихших моряков и те, переглядываясь с Триганом, нехотя расходятся по палубе.

–У! Позор! Молодчина, Малыш! Дохлый он и есть дохлый!– раздаются слабые комментарии расходящихся балтов, косящихся на прервавшего веселье начальника.

– Ну, чего рассиживаешься, как баба на члене, – обращается Боцман к застывшему на Дохлом Малышу и победитель юрко соскакивает на палубу и чешет за ухом:

– А я что? Это всё он, – кивает тот на старающегося подняться с мокрой палубы друга и подаёт ему руку.

Дохлый отбрасывает руку помощи и, кряхтя, встаёт сам.

–Нашёл с кем тягаться, – ухмыляется начальник побеждённому, – наш Малыш и без кулаков кого хочешь уделает, на вот, – протягивает он кувшин, – Капитан хочет вина.

Дохлый, обиженно косясь на победителя, берёт кувшин.

– Ну, чего медлишь?– прикрикивает на него Боцман. – Шевели маслами!

Малыш тихонько хочет пройти мимо него, но крепкая рука хватает его за плечо:

–Куда собрался? Просмоли тросы. Да шкурку новую возьми. Ну, давай, давай, стучи копытами!

И, видя, как засверкали пятки бегущего исполнять его поручение моряка, удовлетворённо насвистывая весёлую мелодию и закинув руки за спину, зашагал к рулевому, однако остановился около делящего выигрыш Тригана и процедил сквозь зубы:

– Мою долю не забудь, – и, не останавливаясь, важно прошёл мимо.

Незадолго до набата Теймур зашёл в шатёр жены, надеясь с ней провести эту ночь. Несмотря на всё больше и больше наполняющий его душу мрак, отблески света все же иногда пробивались, на мгновение гася поглощающую его черноту. И такими моментами были его встречи с Ханой. Искры былой детской любви не смогли навсегда погаснуть в его всё больше твердеющей душе.

«У настоящего правителя не может быть слабостей, – учил его Шаман.– Что бы править миром, нужно в первую очередь контролировать свои эмоции. Эмоции – наша слабость. А любовь – это эмоции. Когда-нибудь она погубит тебя и все твои завоевания. Научись контролировать её и ты будешь непобедим».

А она оставалась последней слабостью в сердце жестокого правителя.

Но был ли он жесток?

И где та грань, которая разделяет справедливое наказание от жестокости?

Ханна. Ханночка…

Зачем ему всё золото мира, если он не может добиться её любви? А, может, и правда, ну её, эту войну? Чем плоха его теперешняя жизнь? А славу на долгие века он уже снискал себе и здесь, объединив многочисленные кланы. Продвинувшись далеко на юго-запад, со своей армией он ещё думал, насколько прав был учитель, дразня его мировым господством.

Зачем оно, если любимая женщина с укоризной смотрит на него всякий раз, когда он говорит о предстоящих завоеваниях?

Действительно, зачем?

А, может…

Вернуться в восточные степи?

А как же его обещания последовавшим за ним воинам? О богатстве и рабах? Не может же он обмануть их.

И Курдулай….

Верный друг начинает тоже сомневаться в непоколебимости своего каюма. Вот и теперь, говоря о необходимости отложить поход, он заметил недовольство, промелькнувшее в его взгляде.

–Ваш напиток, каюм, – слуга поднес Теймуру бокал с бурлящей в нём жидкостью.

Хайна…

Когда то, взяв её силой, где – то глубоко в душе он ругал себя. Думал, она поймёт его и простит. Но с каждым днём пропасть между ними росла всё шире и шире. Казалось, он больше не обижал её, осыпал подарками и почестями, старался быть нежным и ласковым.

Хайнна видела это и в какой-то мере была благодарна, что её саму, и брата, да и всех остальных, ставших верными подданными каюма, окружает наступившая благодать.

Но какой ценой?

Она ещё помнила отсечённую, валяющуюся в пыли голову отца, жестокие казни непокорных кланов, трупы, трупы, трупы на завоёванных и разорённых Теймуром землях.

Да, их народ стал могущественным.

Но кому и как пришлось заплатить за это?

Когда родился их сын, женщина надеялась, что хоть он растопит сердце отца и тот откажется от своих кровавых планов.

Но она ошибалась.

В тот день, день когда над степью раздался оглушительный крик новорождённого, каюм поднял его высоко на руках и пообещал подарить ему мир.

Весь мир.

-Хайнна!

Теймур, скинув со своего атлетического тела расшитый золотом халат, подошёл к уже спящей на ложе жене и дотронулся до неё рукой.

«Как же она красива»!– подумал он, гладя её жёсткие рыже-чёрные волосы и, убрав прядь с точёной шеи, нежно коснулся её губами.

–Ведь ты не отпустишь их просто так?– Не поворачиваясь к мужу, спросила Ханна, открыв глаза.

–Тебя не должно это волновать.

Теймур настойчиво повернул её к себе лицом и заглянул в глаза:

–Я соскучился по тебе.

Его рука, скользя по крепкой точёной ноге, продвигалась выше, задирая тонкую цветастую рубаху.

–Они хотят мира, – продолжила женщина, не отвергая, но и не отвечая на его ласки.

–И получат его. Они слишком просты и ничтожны, что бы тратить на них свои силы.

–Так ты не пойдёшь на них войной?– встрепенулась Ханна.

–Нет. Я отправлю несколько отрядов. Думаю, этого будет достаточно, – ответил Теймур, стараясь поймать яркие губы жены.

–Ты сам сказал, что они слабы, – отвернула лицо женщина, – будет ли это великой победой?

–Это будет показателем моей силы. Думаю, они не будут сопротивляться. И в этом случае останутся живы.

– А если…– начала Хайна, но каюм нетерпеливо перебил ей:

–Если моим воинам окажут сопротивление, то ты знаешь, что с ними будет.

Высоко задрав рубаху, Теймур нашёл руками полные груди жены, сжал их и крепко поцеловал торчащие от возбуждения соски.

–У них, – начало было женщина, но каюм прикрыл её рот своей рукой:

–Перестань. Я пришёл сюда не обсуждать важные вопросы. Я устал и хочу насладиться твоим роскошным телом. Будь сегодня по-ласковее со мной, и, кто знает, может, я буду терпелив к своим новым подданным.

Сильные руки страстно, до хруста в костях, обняли маленькое крепкое тело Ханны. Горячие губы уткнулись в её пахнущие степью волосы и зашептали в самое ухо:

–Полюби меня снова, как когда – то давно любила меня.

Тугой пресс живота напрягся ещё сильнее, когда мужчина крепкими ногами раздвинул её стройные бёдра и его, жаждущая освобождения, плоть уткнулась в тёмную норку между цветущих огненными красками холмов.

И Хайна, отбросив всю неприязнь к этому искренне любящему её человеку, нежно обвила его шею руками.

Глава 12

Хлюпая по лужицам воды на нижней палубе, Дохлый медленно пробирается между рядами керамических амфор и бочек. Тонкий фитиль, скрученный из бараньей шерсти, в маленькой круглой чаше, наполненной китовым жиром, тускло освещает ему дорогу.

С боку слышится слабый шорох и невидимое существо слегка касается голой голени моряка.

Дохлый отдёргивает ногу:

–Спаси меня, боги! Опять мыши завелись.

Опустив светильник ниже, он пытается разглядеть их на полу и в этот момент у дальней стены мелькает большая тёмная тень и скрывается за бочками.

Выпрямившись, моряк поднимает фонарь и продолжает осторожно идти. Поравнявшись с одной из бочек, он вытаскивает из неё заклёпку и наливает в кувшин красную пенящуюся жидкость, мысленно удивляясь своему недавнему поражению: «И как это он так ловко? А я –то дурак, думал, сейчас, намылю ему шею. И вот, намылил. Э-эх, говорил батька, не лезь на рожон, коли не знаешь» .

Тихий шорох и прерывистое дыхание у стены заставляют его замереть и прислушаться.

Тишина.

– Фу ты, показалось, -выдыхает моряк и продолжает следить за льющимся тонкой струёй вином.

Наполнив кувшин, Дохлый затыкает бочку пробкой и поворачивает к выходу, но останавливается и задумывается. Приподняв кувшин, делает пару глотков, одобрительно косит лицо, далает ещё несколько глотков и возвращается к бочке, что бы долить выпитое.

И в этот момент у стены за бочками раздаётся тихий присвист, как будто струя воздуха медленно вылетает из мехов.

Моряк замирает, прислушивается.

Красная жидкость из наполнившегося кувшина льётся ему на ноги и Дохлый, очнувшись, материться:

– Да что б тебя!– затыкает отверстие в бочке и снова идёт в обратную сторону, но на пол пути останавливается, ставит кувшин на одну из бочек, возвращается, и, высоко держа светильник, заглядывает в проём между стеной и бочками.

Там что – то тёмное и большое зловонно воняет и, пыхтя, шевелится и громко дышит.

Пытаясь разглядеть копошащееся внизу существо, Дохлый наклоняется ниже.

И оказывается лицом к лицу с неизвестным чудищем, сверкающим на него огромными белыми глазами.

–А-а-а!– орёт балт, падает между бочек на спину и роняет светильник.

Над бочками появляется взлохмаченная морда и Дохлый, резко подскочив, оглядываясь и спотыкаясь, несётся к выходу, оглушительно визжа:

– А-а-а-а! Нечистый! Нечистый в трюме!

-Каюм!– неожиданно распахнулся полог юрты и в неё торопливо вошёл Курдулай.

–Что ещё?– рассерженно закричал Теймур, поворачивая лицо от жены в сторону прервавшего момент его наслаждения военачальника.

–На дальней сторожевой вышке, – приклонил колено тот, – на северо-западе, убиты все постовые. С одного из них снята одежда. Кто-то тайком пробрался в наш лагерь. Наверняка, этот кто-то был с послами, прибывшими сегодня к нам.

–И за этих людей ты просила меня?– гневно посмотрев на испуганно выглядывающую из-под покрывала женщину, гаркнул Теймур и, вставая с ложа, посмотрел на воина, – ты знаешь, что делать. А ты, – обращается он к жене, – лежи здесь и жди меня. Я ещё не закончил. Когда я вернусь, – наклонился он к её губам, – мы продолжим наши игры, – и выходит, на ходу накидывая халат.

Несущийся по палубе с выпученными от страха глазами Дохлый сбивает с ног несущего к борту рыбью требуху Тригана и она выливается на вычищенную совсем не давно Малышом палубу.

–Да что б тебя, – сокрушённо сожалеет крепыш, видя, как остатки кишок слизкими пятнами растекаются по доскам.

–Нечистый!– орёт Дохлый и, подскользнувшись на ставшей слизкой от требухи палубе, падет на спину, сильно бьётся головой и теряет сознание.

Сидящий рядом с ним Триган с омерзением сбрасывает с себя прилипшие остатки рыбы и, криво смотрит на сошедшего с ума (а именно так и подумали все, наблюдавшие эту картину)моряка. Затем со знанием дела приподнимает, а потом опускает его руку.

Она бессильно падает на грязный пол:

–Кончился, – констатирует Триган и, тяжело вздохнув, встаёт на ноги, – за борт этого смутьяна.

– И ничего не кончился, – отрезал подошедший Малыш и плеснул на лежащего без сознания мужчину ведром солёной воды.

Тот открыл один глаз, второй:

– Я уже умер? Или мне это только снится?

–Да уж! Умер! Конечно, – послышалось со всех сторон, – дождёшься от тебя!

–Ты чего это, – заботливо подавая руку спросил Малыш, – орал? Случилось чего?– и подал чашу холодной поды, поданную одним из балтов.

–Я того, иду, это, – жадно хлебая воду, начал рассказчик, – вижу, а там тень…

Звонкий свист хлыста из рук Боцмана, полоснувшего по спине Дохлого, заставил его вскрикнуть и замолчать.

Будешь пить столько, – крикнул он несчастному в самое ухо, – не такое покажется!

– Да не пил я, видят боги, не пил!– втянув голову в плечи под нанесённым над ней хлыстом, завопил моряк.

–Лады, ври дальше, – разрешил начальник, а Малыш дружески похлопал его по плечу:

–Ну, чего там было -то?

И Дохлый, с опаской посматривая на Боцмана, начал активно жестикулировать:

–Ну, думал, показалось. Дальше иду. А за бочкой слышу, дышит кто.

–Из наших, что ли?– перебивает его Триган, – Али как?– и тут же получает подзатыльник от Боцмана:

–Прикуси болтун.

–Сильно так, громко,– тем временем продолжает Дохлый. – Я лампу то и поднял. А там оно. Чёрное такое, рогатое…

–Нечистый, точно, нечистый, – сплюнул кто-то из толпы, – как есть, он.

– Так, ребята. Не знаю, кто там, нечистый, али человек какой,– выдохнул Боцман, – но мы должны его поймать. Взяли бугры там, палки. У кого что. И за мной!

Скучающим без особого дела в такую ветреную и славную погоду морякам, когда руки свободны от тяжёлых вёсел, любой кипишь в радость и поэтому они все, вооружившись первыми попавшимися под руку предметами, дружно последовали за уверенно шагающим к трюму Боцманом, подбадривая друг друга:

–Да! Да, изгоним нечистого! Пошли, братцы! Давай, давай, вниз!

…тихо опустился полог юрты и Балтозар столкнулся лицом к лицу с темноволосой обнажённой женщиной, испуганно сжавшейся при его появлении.

–Тсс, – приложил он палец к губам и женщина послушно закивала головой.

Иирк огляделся, размышляя, что ему делать дальше и снова угрожающе посмотрел на женщину:

–Прибью, если пикнешь, – прошипел он.

Но женщина, кажется, и не думала кричать.

Напротив, она приподнялась на постели и потянула руку к вороху одежды, лежащей на полу.

Балтозар, думая, что она хочет взять оружие, замахнулся на неё, но незнакомка испуганно замахала руками, останавливая его и, быстро схватив одну из просторных цветастых рубах, бросила ему.

«Одевай», – показала она руками на сорочку.

«Я»?– не понял иирк.

Женщина закивала головой.

«А, может, она права?– подумал Балтозар, примеривая одежду.– Искать – то мужика будут, а тут – баба. А с чего бы это она?.. – Подозрительно посмотрел он на женщину.

«Давай, давай»!– Торопила она его жестами и иирк, отбросив сомнения, скинул с себя мохнатые штаны и куртку и натянул сорочку.

Женщина тихо засмеялась.

Действительно, свободно падающая на женских фигурах, слегка затрещав, рубаха плотно обтянула крепкое мужское тело.

Балтозар разочарованно посмотрел на себя. Ну, красавец! Широкие плечи, обтянутые шёлковой тканью, выпирали под ней мускулистыми буграми. Глубокий вырез открывал густо-волосатую ( ну точно, совсем не женскую) грудь, а из-под коротких рукавов свисали большие кулаки, покрытые на пальцах рыжеватым пушком. «Да, наши бы увидели, животы надорвали. Мужик в бабьем платье. Смех!»– Подумал мужчина и, подняв глаза на тихо смеющуюся себе в кулачок девушку, огляделся вокруг.

Срам – то какой! Чем бы это прикрыться? В таком виде его уж точно сцапают. И к гадалке ходить не надо.

Женщина, тем временем, немного подумав, бросила ему огромную меховую накидку, закутавшись в которую, иирк скрыл за пушистым мехом коренастую, обтянутую сорочкой фигуру и, слегка кивнув ей, направился к выходу.

«Постой»!– жестом остановила его женщина и, выпрыгнув из постели, быстро, не стесняясь своей наготы, накинула на себя соболью шубу.

Глава 13

По тёмному трюму, освещённые одним только фонарём, согнувшись, крадётся толпа балтов во главе с Боцманом.

Рядом с ним идёт Малыш, держа наготове пустой мешок.

Раздавшийся сбоку шорох заставляет мужчин остановиться и одновременно повернуть головы в ту сторону.

–Там, – тихо шепчет Боцман и указывает в сторону тёмной стены:

– Ты, – кивает он Дохлому, – слева заходи, ещё кого с собой бери, а вы, двое, с права. Малыш, наготове будь, держи мешок шире. Ну, пошли, братцы. Только тсс!

Балты, разделившись на группы, полукольцом наступают на стену, у которой слышится злобное ворчание.

–Сердится, гад, – шепчет кто – то из людей.

–Видно, беду чует.

–Ну, сейчас мы его!

Подойдя почти вплотную к стене, Боцман машет фонарём и тихо приказывает:

–Давай! Дружно! Навались!

И все с громкими криками кидаются за бочку. Кто – то в суматохе толкает Боцмана, тот роняет фонарь и в наступившей темноте слышны только грохот падения, топот людей, дикие завывания неизвестного существа и крики людей:

– Лови! Держи его! Хватай! Хватай! Бей! Да не меня, придурок! Всё, поймал! В мешок его. В мешок! Ёкмакарёк, масло разлил! Да что б тебя!

Нащупавший фонарь Боцман зажигает его и свет фитиля освещает довольные, измазанные маслом и мукой из одного из разорванных мешком, рожы.

Малыш скалит кривые зубы, сидя на расползающемся под его задом масляном пятне, и торжествующе поднимает мешок, в котором что – то злобно шипит и агрессивно двигается.

– Какой – то он маленький, – разочарованно утверждает один из балтов, почесывая разодранный до крови бок, сверкающий из-под разорванной рубахи.

После того, как в её юрте появился этот чужестранец, Хайна сразу же поняла, кто он и что с ним будет, если его поймают. И то, что он оказался именно в её юрте, был знак свыше. Ни капли не сомневаясь, она быстро приняла решение.

Быстро полоснув кинжалом по стене юрты, она на пальцах показала мужчине затаиться и ждать, а сама, выйдя на улицу, закричала на стоящему у её входа воину:

–И чего ты стоишь здесь, дурак? Кто-то пытался проникнуть в мою юрту с обратной стороны. Ты что, забыл, кто я и что головой отвечаешь за мою безопасность?

Опешивший от такого напора от никогда даже не повышающей на него голос ханум – баши, воин засуетился.

–Пойдём со мной, – оглянувшись, женщина завела его в юрту и показала на длинный разрез в стене юрты, – видишь?

Показывая жестами Балтозару на выход, она, продолжая ругать оторопевшего воина, вытолкнула его через дыру на улицу, а сама вышла к иирку и, взяв его за руку, повела через снующих туда- сюда тургаров.

–Ищите везде!– приказал группе воинов один из командиров и наклонил голову, видя проходящую мимо него ханум –баши.

Быстро передвигаясь мимо юрт, беглецы вышли к окраине лагеря. Там, озираясь по сторонам, по периметру с расстоянием в несколько метров стояли готовые схватить любого, кто тут появится, воины.

–Тсс, – прижала Хана палец к губам и указала мужчине плотнее натянуть на лицо платок.

Подойдя к воинам, девушка сделала серьёзное лицо и властно приказала:

–Коня мне и … моей рабыне. Гулять хочу.

И, лихо вскочив на подведённую ей лошадь, указала Балтозару на другую.

«Вот так баба»!– восхищённо подумал тургар, помогая запутавшемуся в одеждах иирку забраться на коня и пытаясь ущипнуть его за крепкую задницу.

Балтозар, еле сдерживаясь от негодования, ударил его по руке и, задрав юбку и показав изумлённому воину крепкие икры явно не женских ног, пришпорил лошадь.

«Красотка! – подумал тургар, провожая взглядом скрывающиеся в ночи фигуры. – Такая как приласкает, так век не забудешь! Надо найти её после».

Скрывшись за недалёкими холмами, скрывающими их от глаз тургар, Хана повернулась к Балтозару:

–Тебе туда, – неожиданно сказала она на северном языке и указала рукой в противоположную горящим в степи кострам сторону.

–Ты говоришь по – нашенски?– удивился Балтозар.

–Ваши купцы бывали у нас, – ответила девушка и, помолчав, продолжила, – а ещё… рабы. Много рабов. Они строят корабли на восточном море.

–Поедем со мной. Тебя ведь не пощадят, если узнают, – протянул ей руку иирк.

–Нет, – покачала головой девушка, – никто не узнает. А если и узнают, не посмеют сказать.

Действительно, что будет ей, матери наследника великого каюма? Никто не заподозрит её, а если и так, то кто посмеет сказать Теймуру, что его жена спасла лазутчика? Конечно, он не простит её. Но и тому, кто донесёт, придётся не сладко.

–Что ж, воля твоя. Спасибо тебе, – и Балтозар, наклонив голову и приложив руку к сердцу, пришпорил коня.

Всматриваясь в удаляющуюся в темноте литую фигуру, женщина повернула своего коня обратно, но вдруг остановилась и, обернувшись, приложила ладони трубочкой к своим губам и прокричала в след своему новому знакомому:

–Не верь каюму! Он убьёт ваших мужчин, детей принесёт в жертву, а женщин превратит в рабынь!

И, наблюдая, как фигура воина на резвом скакуне исчезает на заливаемом солнечными лучами горизонте, тихо добавила:

–Если вдруг кто не остановит его.

Еле заметная на тёмной степи тень человека вытянула в броске руку и сверкающая сталь просвистела, разрезая ночной воздух.

С воинственным видом, довольные лёгкой победой, выходят моряки на палубу, дружески похлопывая бросающего на доски мешок Малыша.

– Ну, открывай, – подходит к нему Боцман и обращается к остальным:

–Эй, держите крюки наготове! Если что, по морде его!

В мешке что – то продолжает шевелиться и шипеть и Малыш со всей силы пинает его.

Раздаётся жалобный вой и мешок замирает.

–Больно! Боится! Значит, не так страшен, как думали, – раздаются вокруг одобрительные возгласы.

– А, может, ну его? Прям так, за борт?– осторожно предполагает молоденький юнга и все дружно поворачивают к нему головы с неодобрительным выражением лица.

–Да я так, просто, – отошёл назад паренёк. – Но вы не думайте я, как все.

Все снова отвели от него взгляд и, затаив дыхание, переключились на развязывающего мешок Малыша.

– Ну, что там?– нетерпеливо спросил Дохлый.

Закатив глаза, крепыш всунул в мешок руку и, довольно улыбнувшись, что – то медленно потащил наружу.

Ещё чуть –чуть.

Все вытянули любопытные шеи и открыли рты.

Ещё…

В руку Малыша клок отличной овечьей шерсти.

–И это всё?– разочарованно протянул кто –то.

–Да не, видишь, там ещё чего – то.

Малыш отбросил в сторону шерсть и уже более уверенно засунул в мешок руку.

Вскоре на свет появился один конец толстой скрученной из нескольких нитей, верёвки.

–У-у-у-у!– зашумели люди.

Малыш быстро начал вытягивать её, пока над палубой на появился другой её конец.

В мешке тем временем что – то зашевелилось.

Толпа выдохнула и слегка отступила назад.

Малыш огляделся на всех, уверенно засунул руку внутрь и тут же, заорав, выдернул её:

–Да что б тебя!– оглядел он свои разодранные до крови пальцы и отшвырнул мешок ногой:

– Да ну его! Сами вытаскивайте!

–Точно, нечистый! Зубастый, гад! Может, правда, за борт, а? Тсс, смотрите.

Неподвижно лежащий до этого мешок вдруг стал медленно отползать в сторону и все, переглянувшись, толпой, осторожно передвигаясь на цыпочках, держа наготове бугры, палки и другие предметы нападения, двинулись за ним.

Мешок остановился.

Остановилась и толпа возбуждённых мужчин.

Мешок снова пополз и тут Боцман, растолкав моряков, звонко ударил по нему кнутом.

Мешок взвизгнул, подскочил и опрометью побежал к борту, наскочил на него, повернул и побежал в другую сторону по палубе.

–За ним!– подняв кнут, заорал Боцман и разъярённая толпа понеслась за удирающим мешком.

–Лови! Держи! Бей его, гада!

И перевозбуждённая толпа моряков начинает изо всей силы колотить, стараясь попасть в прыгающий и визжащий мешок.

И вот он вдруг высоко подскочил и…

Из мешка с диким воплем на палубу плюхнулся огромный рыжий взлохмаченный кот и со всей прыти пронёсся по палубе, поджав пушистый хвост. Мужики дружно застывшим от изумления взглядом проводили котяру и задрали головы вверх, наблюдая, как тот взбирается на самую верхушку мачты и, злобно рыча, сверкает на них испуганными глазами.

–Кот, – разочарованно произносит один из балтов.

–Кот, – усмехаясь, повторяет другой и всех охватывает безумный смех.

Сотрясаемые от всплеска эмоций, моряки дико ржут и толкают друг друга, побросав бесполезное теперь оружие.

–Нечистый! Ну, точно нечистый! Только рыжий!– Слышится сквозь смех,– эй, Дохлый, а рога – то у него где? Откуда он взялся? Да в белокаменном залез. Точно там, больше негде. Рыбу почуял и залез! Надо бы его достать! А то ненароком парус порвёт, тогда точно веселья не оберёмся.

И все расходятся, усмехаясь в сторону смутившегося Дохлого. Малыш пинает в его сторону пустой мешок, а Боцман, тихо подхохатывая, проходит мимо и, похлопав по плечу, указывает:

– Говорил же, пить меньше надо, и не такое покажется. Давай, ступай в трюм, приберись там. И учти, весь попорченный товар из твоего жалования вычтем. Вот так то, – и, продолжая хихикать, уходит.

–Вот, влип, – сокрушённо произносит парень и, плюнув под ноги, тихо произносит, – всё, больше ни капли, – и задумывается: «А может… Да нет. Не кот это был, точно, не кот. Но тогда кто же?»

–Да, жёсткий котяра, – перебивает его мысли подошедший Малыш, – Смотри, в другой раз кого увидишь, присмотрись, может окорок из бочки выскочит! Вяленый. Хоть нажрёмся!

Глава 14

Разноцветными красками раскрасила осень цепляющуюся из последних сил за ветки деревьев листву. Ещё жаркое, но уже теряющее свою яркость солнце бросает ласковые лучи сквозь верхушки не меняющих свой окрас елей. Кроваво- красные капли спелых ягод крупными бусами украсили зелёный ковёр, редеющим полотном покрывающий начавшую остывать землю.

Молодая лань рыжим пятном мелькнула среди деревьев и скрылась в лесной чаще.

Следом за ней, осторожно ступая, безшумно передвигался волк. За ветками можно разглядеть его мелькающую среди пожелтевшей листвы шкуру и оскаленную злобой пасть.

Увидев мирно жующую среди деревьев последнюю зелень лань, волк замирает и, плотнее припав к земле, осторожно отползает назад, выжидая наиболее удачный момент для нападения. А та, словно почувствовав опасность, на мгновенье замирает, грациозно повернув шею в сторону волка и, поведя ухом, внимательно оглядывается.

Зверь замирает, прижав морду к лапам.

Однако что-то неестественное, неуклюжее в движениях дикого зверя, замершего в сухом ельнике.

И лань, убедившись в своей безопасности, продолжает свою трапезу.

Но в этот момент волк, осторожно приподнявшись на задние лапы, одну переднюю резко выбрасывает вперёд.

Мелькнувшее на солнце лезвие тихо просвистело, разрезая укутанный осенними запахами воздух, и впивается по самую рукоять в шею лесной красавицы.

Алое пятно багровым пламенем расползлось по рыжей шкуре и коричнево – чёрный глаз с наползающей слезой покосился на медленно приближающегося убийцу, словно спрашивая: « За что!?» – и закрылся, моргнув длинными ресницами.

На задних лапах волк приблизился к жертве и, присев на колени, откинул голову назад.

Под мордой зверя, нетерпеливо откинув копну чёрных волос, открылось невозмутимое лицо Кайры.

Точным движением набитой руки она, ухватив рукоятку ножа, отрезала голову животного и откинула в сторону. Волна алой жидкости мощным выбросом окрасила подмятую траву и впиталась в жадную до влаги землю.

Кайра связала задние копыта лани прочной верёвкой и, перекинув другой её конец на заранее приглянувшийся крепкий сук близлежащего дерева, подтянула сочную тушу к верху, закрепив её.