В зал заходит мужчина лет тридцати пяти и я сразу его узнаю – это он тогда помогал нам спастись, именно его пуля попала в Артема. Меня одолевает некая злость, но тут же сменяется на милость – он спас нас и совсем не виноват, что так вышло.
– Прошу садиться. – Говорит тот и я почувствовал, как его взгляд пробежался по нам. – Для начала, хотелось бы поприветствовать гостей нашего собрания – членов команды зачистки №13, а именно: Льва Николаевича, Александра Акимченко и Артема Гордеева. К сожалению, последнего сейчас нет с нами, он находится в госпитале в стабильном состоянии.
Лев Николаевич – настоящее имя Шрама? Мне кажется это смешным, я задумываюсь над подарком судьбы на его лбу и представляю, как в бою его царапает лев и рассекает ему бровь и потому, его настоящее имя является названием этого животного. Кажется, я готов рассмеяться прямо здесь и сейчас, хотя понимаю, что ситуация вовсе не веселая.
– Разрешите представиться, меня зовут Дубинский Максим, сокращённо – Тэмпл, я представляю интересы Президента города Москвы по военной части. К сожалению, президент не смог явиться к нам, у него есть дела посерьёзнее. – Я чувствую, как срывается его голос на последнем слове, словно он врет или сам не верит в то, о чем говорит. По залу проходит едва заметный шепот. – А теперь перейдём к самой сути проблемы. – Тэмпл достаёт лист бумаги и несколько секунд вчитывается в его содержимое. У меня сжимается желудок, я голоден. – Патрульные докладывают о массовых скоплениях Безумных на всех участках города Москвы. Безумные объединяются командами от десяти до тридцати человек, становятся менее агрессивными и реагируют толькона нападения. Сами не атакуют. – Он морщится всего на секунду, но я замечаю это. – Безумные организовываются. Это чревато неопределенными последствиями и Президент принял решение создать две организованные группы, дабы раз и навсегда очистить Москву от неживых.
Я сглатываю. Чувствуется напряжение, оно пульсацией проходит по комнате, не слышно ни вздохов, ни шёпота, лишь жгучий интерес каждого, кто сидит в зале, каждого, кроме Шрама. Тот даже бровью не повел, когда услышал это.
– Было принято решение, что руководство командами перейдёт в руки Максима Дубинского и Льва Николаевича.
И вот уже люди обсуждают эту новость во всеуслышание. Я поворачиваю голову и смотрю на Шрама – он знал, он все знал! Его лицо бесстрастно и не выражает ничего, кроме удивительного спокойствия.
– Каждая команда будет состоять из тридцати человек, на их формирование отпущено два дня, после чего руководители должны предоставить списки непосредственно Президенту.
Меня знобит изнутри. Зачистка всей Москвы от сгруппировавшихся безумных – самоубийство!
– Спасибо за внимание, по всем вопросам обращаться к…
Но я уже не слушаю, я отказываюсь слышать это дерьмо и стремительным шагом покидаю зал. Нас спасли, чтобы отправить на смерть, на бойню. Мы скот, который ведут на убой. Чтобы сказал Артём, услышав это? Ох, представляю его реакцию, когда он узнает!
Я смотрю на план крыла «А», повешенный на стене и стараюсь запомнить дорогу к Госпиталю. Несколько раз прокрутив повороты в голове, я бросаюсь вниз по лестнице и пробиваясь через толпу несусь, как сумасшедший. Наверное, надо было дождаться Шрама, он бы все объяснил, он бы заверил, что это пустые слова, что все это неправда, но я то знаю, что все это происходит в реальности, все происходит с нами.
Мы умрем, умрем, чтобы другие могли жить.
Я не готов.
Глава 12. Шрам.
Мы похоронили нашего товарища рядом с Каналом имени Москвы. Он был храбрее многих из нас, пока неживая рвала ему глотку – он успел всадить ей пулю в лоб, а потом, когда понял, что патронов больше нет, сам вонзил себе нож в висок. – Рассказ одного из членов команды зачистки №2.
Они не понимают. Жизнь не так проста и сказочна, как представляется им здесь – в стенах Кремля, где варят ароматный кофе, повсюду электричество, тепло и свет, газовые конфорки и горячая еда. Я не ел ничего горячего, не считая супы быстрого приготовления на разведенном костре, уже очень давно. Там, на улице, люди голодают и сходят с ума от страха и холода, я видел сотню тощих лиц, обезумевших от недоедания и болезней, я видел детей, у которых просматриваются рёбра, сквозь тонкую бледную кожу, а их глаза впали. Я помню морозные зимние дни, когда было так холодно, что даже животные не высовывались из своих укрытий, мы не ели неделями, за исключением одной консервной банки на пятерых раз в два дня, а воду нам давали сосульки и снег. Я помню этот ужас, когда Август заболел и температурил несколько дней, как бредил и плакал, не приходя в себя. Мы все думали, что он умрет. Даже Вадим не отрицал. Но мы не сдавались: сдаться, значит проиграть, а я не собирался проигрывать. Никто не собирался. Знаете, что самое страшное за стеной? Это не безумные, поджидающие тебя за углом, это не холод и не голод. Самое страшное – это ожидание. Ждать того, что неизбежно схватит тебя за пятки и утянет за собой в глубину кровавых фантазий больного маньяка убийцы. Все мы знали, все ждали того момента, когда закончится еда, когда холод станет невыносимым и дрожащие руки непроизвольно потянутся к пистолету. Вот, что такое ожидание.
Августу стало лучше на пятый день. Поначалу, ночью он перестал стонать. Впервые за несколько дней в комнате 5×5 воцарилась тишина, она принесла с собой страх – мы подумали, что это конец и Август умер. Никто не решался к нему подойти, он не шевелился и в темноте было непонятно – дышит ли он вообще. Я помню испуганный взгляд Вадима и то, как в ту ночь мы все смотрели в одну точку и слушали стук собственных сердец.
Утро преподнесло нам сюрприз – Август сумел приподняться и попросил воды. А спустя ещё несколько дней тот полностью окреп и вернулся к жизни прежним человеком, каким мы уже и не мечтали его увидеть.
Вадим сиял, он будто сам стал в десять раз живее. Но я был счастливее всех, мы не потеряли Августа. Мы вместе. Мы всегда будем вместе и обязательно переживём весь апокалипсис. Мы больше никого не потеряем.
Я соврал, я ошибся. Мы потеряли их обоих, братья погибли, а я ничего не смог сделать.
Конечно же, я знал. Тэмпл рассказал мне все ещё до собрания, потому, я не выражал лишних эмоций, когда объявили столь необычную новость и взгляд Саши упал на меня. Он промолчал. Он единственный, кто молчал в этой бурной суматохе, какофонии звуков и голосов, смешавшихся между собой.
Президент представил нас с Тэмплом в виде мессии – мы должны были повести народ за собой, но не на смерть – а на Божью битву, как выразились представители Кремлевской Церкви.
«Коли укусили тебя или оставили отметину безумия на теле твоём – подними очи вверх и помолись, после чего распрощайся с жизнью, Бог простит тебя за самоубийство, ведь только выжившим откроются райские врата!» – Отрывок из новой Библии эры Безумия.
Клянусь, наверное, это правильно, меньше безумных – меньше проблем. Но каким сильным должен быть человек, чтобы наложить на себя руки? Однажды, я убил собственную жену и родного сына, а пару дней назад увидел, как мальчик застрелил свою мать. Это ли не безумие, когда нам приходится принимать тот факт, что наши близкие больше не те, кого мы любили.
Блестящие лампочки в роскошных люстрах спускали свет на огромный стол. Саша выбежал из зала, а я не стал его догонять. Я знал куда он пойдёт – к Артёму. Ему нужна была его поддержка, нужно было знать, что он не один. Мне было не по себе, я пытался представить, как расскажу об этом Ване, расскажу о том, что бросаю его. Он, конечно же, не прольёт ни слезинки, он сильный, как я, как мой сын. Время неумолимо двигалось вперёд, я чувствовал на себе взгляды солдат, когда проходил по коридору, ко мне подходили некоторые и записывались добровольцами. Они так юны и наивны, они не понимают. Они не осознают, что записываются в список смертников. Юные камикадзе. Кого точно не будет в нем, так это Артёма, Саши и Даши. Гори огнём, но я не позволю им покинуть Кремль. Ребята наглотались дерьма по горло и заслужили жить. Тэмпл бросает на меня взгляд и непроизвольно морщится. Ему эта идея претит так же, как и мне, я не одинок, я знаю. Трусость Президента была нашим злейшим врагом, тот даже не покинул свои покои, чтобы прийти на собрание и огласить свое решение.
Красота ночного неба завораживает меня и сгибает пополам. Ваня стоит рядом и мы оба пялимся в окно, смотря на тысячи ярких звёзд.
– Я записался в отряд новобранцев, через три месяца смогу стать настоящим героем, как ты.
Я перевел свой взгляд на него, всматриваясь в эти юные глаза. Однажды, и я не уверен как скоро, этот мальчик будет убивать.
– Я не герой. Среди солдат героев не бывает, мы все равны.
– Через неделю я стану курсантом, меня будут учить правильно пользоваться оружием и правилам самообороны. Говорят, здесь хорошие условия, но, я бы хотел, чтобы в конце, ты забрал меня в свою команду.
День пролетел, словно его и не было. Таких дней осталось два, третий – я не переживу. И как сказать это парню, который только и думает о том, что будет сражаться рядом со мной? Как сказать это ему, мальчишке, что напоминает мне моего сына.
Глава 13. Август.
Бог превращал воду в вино, Безумные превращают живых в мертвых.
– Отрывок из новой Библии эры Безумия.
Пульсирующая боль в виске, онемевшее тело, сжимающийся от голода желудок, запах отбеливателя, судорога в животе, переходящая в сдавленную боль, меня рвёт, мне нечем дышать, рвотные потуги не прекращаются, из меня будто вытягивают весь воздух, возникает ощущение, что глаза сейчас вылезут из орбит. Мне так страшно. Сердце бешено бьется, я задыхаюсь и падаю в пустоту.
Когда я вновь открываю глаза, то думаю о том, что, скорее всего, провалялся в собственной блевоте несколько часов, однако, это не так. По ощущениям пол чистый, а мое тело лежит на подушках, я чувствую это, но ничего не вижу. Темнота стоит непроглядная. Мою правую руку сковывает холодное железо, на нее надеты наручники. Пытаясь нащупать к чему меня приковали можно прийти к выводу, что это клетка. Она невысокая, вряд ли я бы мог встать в ней в полный рост.
– Боже… – Шепчу я. Тут так холодно.
Где-то совсем рядом слышится шорох, я вздрагиваю и замираю. Кто-то кряхтит, так близко, что я чувствую, как его дыхание колеблет воздух. И этот зловонный запах разлагающейся плоти, отвратительно.
Резкий звук, словно что-то выпускают в воздух, пугает меня, я чувствую, как начинаю отключаться и ничего кроме, как кричать «нет» – мне не представляется возможным.
Когда больше нет сил держаться, то я падаю вперёд, успев вытянуть перед собой левую руку. Всего на секунду, перед тем, как отключиться, мне мерещится, что кто-то касается моей ладони. По всему телу пробегают мурашки.
Свет бьет мне в глаза, он настолько яркий, что я жмурюсь, забиваюсь в угол, закрывая лицо рукой.
– Не бойся меня. – Слышится мне мужской голос.
Перед глазами все плывёт, я вижу расплывчатый силуэт мужчины в белом халате с седыми волосами. У него небольшая борода в цвет волос и слегка странный акцент. Мужчина не прячет от меня взгляда, но в силу некого дурмана, что еще сидит в моем организме, я плохо вижу его силуэт.
– Бояться не надо. Не меня. – Повторяет тот.
Насмешка, я определённо услышал насмешку. Мне дурно. Взгляд фокусируется очень медленно.
– Мари, принеси нашему другу воды.
Я пытаюсь посмотреть перед собой. Я не один, кто-то сидит напротив, он прикован и молчалив. Он смотрит на меня.
Кто-то медленно подходит к клетке, это девушка, на ней белый халат, темные волосы зачёсаны назад и убраны в высокий хвост, двигается она очень странно, переминаясь с ноги на ногу, пошатываясь в разные стороны. Девушка нагибается, протягивая мне трясущуюся худую руку со стаканом, она так низко, что я могу взглянуть на ее лицо. Я беру стакан и поднимаю голову: осунувшееся лицо, серая кожа, безумные глаза, а пальцы холодные, словно лёд. Стакан выпадает из моей ладони, я вскрикиваю и отшатываюсь в угол клетки, машинально засовывая руку за пояс, но ножа там больше нет. От моего крика девушка звереет и шипя прижимается лицом к клетке, я вижу ее зубы и темно-кровавую слюну, что срывается с ее губ.
– Боже! – Кричу я и пытаюсь отдышаться от ужаса. Безумная – она так близко, она дотронулась до меня, она разорвёт меня.
– Не бойся, она тоже не причинит тебе вреда, верно, Мари?
Девушка поднимается с корточек и замирает, смотря на меня. Она голодна, я так и вижу, как безумная готова вцепиться зубами в мою шею, но девушка не двигается, она слушается седоволосого мужчину в конце коридора. Возможно ли такое?
– Ну вот, теперь твоя камера в стекле. И что же нам делать? – Он начинает ходить по небольшому подиуму и о чем-то негромко размышлять.
У меня все еще пелена перед глазами. Я пытаюсь вспомнить, как оказался здесь, но последнее в моей памяти – это вспышки света, окружение безумных и Вадим… Стекла впиваются в мою руку, боль тупая, но благодаря ней, я понимаю две вещи:
1. Меня чем-то накачали.
2. Боль помогает мыслить.
Я тяну ладонь к стеклу, меня колотит страх, тишина, словно вакуум, поглощает меня, но я решаюсь и на этот раз – делаю это специально: я со всей силы накидываю ладонь на осколки и вскрикиваю от боли, она стала острее, я чувствую каждый осколочек, что вонзается в мою кожу, чувство такое, словно вся рука пульсирует от боли.
– Чего ты пытаешься добиться, Август?
Откуда он знает мое имя? Зрение более менее восстанавливается, но не все фигуры приобретают чёткий контур.
– Когда ты стабилизируешься, то поймёшь, какую ошибку натворил.
Я стараюсь не слушать его. Моя окровавленная ладонь поднимается на достаточно высокое расстояние над осколками.
Я слышу смех, его смех, меня мутит, рука онемела, мышцы свело, а смех все громче и громче. В конце концов, я возвращаю контроль над своими конечностями и со всей силы опускаю ладонь на осколки. Адская боль, кто-то плачет, нет, это я, плачу, как девчонка, меня трясёт, а смеха больше не слышно. Зрение сфокусировалось, я смотрю на исполосованную ладонь, залитую кровью, а потом переключаю взгляд на впереди сидящего человека: темно-рыжие волосы, спутанные кверху, окровавленная армейская куртка, позади него Мари – безумная, подчиняющаяся мужчине по ту сторону клетки. Она снимает с парня наручники и кляп. Я молюсь, чтобы это был кто угодно, но только не он, только не мой брат.
В конце концов, становится ясно, что Бог больше не слушает молитвы, чудес не бывает. На земле царит ад – и я в самом его эпицентре. Два безумных глаза вперили в меня свой взор.
– Крепись, Август, ибо ночь будет длинной. – – Профессорским тоном говорит мужчина.
Губы моего брата изворачиваются в кровавой улыбке, на долю секунды я снова пытаюсь молиться, чтобы это все было сном, чем угодно, но только не реальностью. Вадим срывается с места и вонзается зубами в мою шею.
Я вспоминаю все: окружившие нас неживые, мы с Вадимом удирающие в проулок, прячемся за грязными мусорными контейнерами, глаза Вадима, мой страх, пистолет у его лба, его крик, чтобы я стрелял, почему я медлю, ну же, а потом тупая боль в голове, крик Вадима и темнота. Холодная бездна подхватывает меня и закутывает в ледяное одеяло из стёкол и льда. Даже сейчас, я чувствую, что должен умереть, я должен, но продолжаю жить.
Глава 14. Шрам – за час до…
Пробки в Москве достигли своего предела, когда привычный путь от работы до дома на машине составлял не более двадцати пяти минут, но по такой дороге, минимум, час.
Я ехал домой с престижной работы юриста одной из торговых компаний. В свои года, я был достаточно успешным человеком, это я понял, когда получил второе высшее образование – экономическое. Этим я обязан был своим родителям, когда те, вместо того, чтобы устроить меня на какую-либо спортивную секцию – нанимали мне репетиторов по внеурочным предметам. В школе я был заумным золотым мальчиком, неприкасаемым, но только потому, что давал списывать, иначе бы меня, скорее всего, хорошенько бы колотили, ибо я был хилым и не мог дать сдачи даже в словесной перепалке. Это изменилось лишь в институте, когда я встретил девушку своей мечты, она была конечно умницей и красавицей, на таких, как я, вряд ли внимание обращала, но, однажды, она села рядом, мы разговорились, она общалась со мной на все темы, мы переписывались в социальных сетях и виделись на учебе, но я боялся позвать ее гулять, ждал явного отказа, ей, наверняка, было бы стыдно гулять с хлюпиком в очках, вроде меня. Мне хватило полгода, чтобы измениться до неузнаваемости: жесточайшие диеты, спортивный зал, линзы, смена гардероба. Я ловил на себе взгляды красоток, но понимал, что они смотрят не на меня, как на человека, а всего лишь на картинку – на внешность.
День Икс настал и я, наконец, решился позвать ее в кино. Она смеялась так звонко, ее глаза сияли, а потом, всего лишь одной фразой, она заставила меня ее полюбить – «ну и почему ты не позвал меня раньше?». Ей, как оказалось, было вовсе не важно, какой я был внешне.
Дома меня ждали жена Светлана и сын Слава. Они были моим смыслом жизни последние десять лет. Даже, когда приходилось совсем худо, я знал, что не останусь один.
– Ну и духотень! – Сказала молодая девушка из соседней машины. Она сидела на пассажирском сиденье, а за рулём сидел парень, ее ровесник, который явно был на взводе из-за пробки. – Согласны? Такого жаркого лета ещё не было! – Она вздохнула и откинула светлые волосы назад с плеч, оголив мокрую шею и уставившись на меня.
– Согласен. – Промямлил я и тут же попал под жёсткий взгляд ее парня.
– Эй! – Окрикнул он, толи меня, толи её.
Она закатила глаза и отвернулась от меня, а я, тем временем, покрепче вжался в сидение автомобиля и уставился на фотографию, прикрепленную к бардачку: моя прекрасная жена, обнимающая нашего сына на новогоднем празднике в школе в минувшем году.
Пока я ехал до дома, то слушал радио, диктор – парень с приятным веселым голосом, вещал о прекрасном жарком солнечном дне и мерах предосторожности, о воде, нахождении в тени и прочих подобных вещах. У входа в подъезд сидела собака – дворовая овчарка, которую подкармливали местные бабки, в целом, она была безобидна, но ее величина меня пугала, всегда думал о том, что может наброситься и не важно, что она почти что ручная.
– Я дома! – Крикнул я, стоя в коридоре квартиры.
Ко мне вышла Света – моя прекрасная и самая чудесная жена, она поцеловала меня, и, клянусь, в этот момент внутри стало еще жарче, чем снаружи.
– Еда на столе, я только белье повешу и вернусь. – Прошептала она с улыбкой.
Слава, мой сын, выбежал из комнаты и потянул меня на кухню, там шли мультики, мы сели за стол.
Я сидел немного в своих мыслях, когда тишину, окружавшую меня, прервал обеспокоенный женский голос, сменивший мультфильмы. Девушка с аккуратно уложенными белыми кудрями, которые никак не подходили к ее испуганному, бегающему взгляду вещала с экрана:
– Убедительная просьба всем оставаться дома или в помещении, избегать прямых солнечных лучей…
Ее речь прервал крик моего сына.
– Пап, смотри!
Я уставился в окно и картина за ним была ужасной – горящий, летящий вниз самолет, он падал со стремительной скоростью, примерно, в центр Москвы, у меня все сжалось внутри.
– Позови маму! – Приказал я, когда везде выключился свет.
Слава побежал на балкон, а я, тем временем, схватился за телефон, не знаю, куда я собрался звонить в тот момент, но сигнала не было. Я вновь поднял голову и посмотрел на небо. А там десятки вспышек в районе солнца искрами ниспадали к земле, хлопок – это упал самолет, вдалеке разыгрался пожар, а потом ужасающе яркая вспышка солнечного света волной отшатнула меня назад, перед глазами все потемнело, ноги буквально испарились и я стал падать, попутно хватаясь за все, что попадало под руки, но не успел, видимо, я упал, ударившись лбом об стол, но ничего не почувствовал, боли не было, лишь тяжесть по всему телу и все.
Глава 15. Тэмпл.
Бейся в команде или умри в одиночестве! – Текст с листовок разбросанных на улице в начале эры Безумия.
Хотелось бы рассказать вам немного про своего отца, человека, который спас мне жизнь. История его жизни всегда была довольно тяжелая для восприятия многими людьми и не все хотели слушать ее до конца. Но вам я обязательно ее расскажу. Вы обязаны знать ее хотя бы потому, что из-за этого человека я сейчас здесь. Готовы?
Моего отца звали Дубинский Алексей Константинович. С самого детства он был необычным ребенком: в то время, как остальные ребята гоняли мяч, тот сидел в сторонке и наблюдал как те играют. Когда кто-то у него спрашивал, почему он не хочет присоединиться, он отвечал, что считает, сколько одна команда сделает пасов до потери мяча, старается рассчитать наиболее верные комбинации и предугадать движения ребят. Подобным он занимался постоянно: Алексей легко мог назвать количество шагов от дома до школы или сколько секунд нужно ждать зеленый сигнал светофора во всех переходах на районе.
Само собой разумеется, это выделяло его среди остальных и друзей у него, как правило, не было. Однако, нестандартное мышление моего отца помогало справляться с самыми трудными задачами по физике и математике. Но другим ребятам, «нормальным», как они сами себя называли, он не нравился, за что часто получал по шее, однако, тот не отчаивался и продолжал быть собой.
Однажды, его семье пришлось переехать в другой город, а это означало, что и школу тоже придется сменить. Обстановка там не стала лучше: на новом месте была шайка, которая со всех собирала деньги за «защиту». Так как, Алексей был новичок, он должен был дать больше денег, намного больше, чем у него было. Конечно, ввиду отсутствия такой суммы у школьника, он ничего им не дал, за что шайка назначила ему «встречу» после школы. Никакого страха или чего-то необычного Алексей не чувствовал, но для себя знал, что нужно поставить ребят на место, чтобы заслужить хоть каплю уважения и не повторять ситуацию, возникшую в прошлой школе. До конца учебного дня оставалось два урока. «Девяносто минут» – подумал он, – этого мне хватит. И паренек стал придумывать, как нужно все сделать.
Выходя в проулок за гаражами, он имел слабую нотку надежды, что все обойдется без драки, и что не придется приводить свой план в исполнении. Однако, увидя недалеко от себя Лешу, шайка двинулась вперед.
Их было шестеро. Шесть на одного, не очень то честно, согласитесь? Но Алексея волновала строгая последовательность его действий; он понимал, что только так сегодня можно будет вернуться домой без ссадин и синяков. Как это заведено у шпаны, они его окружили. Впереди стоял главный – рослый белобрысый паренек со слегка округлившимися щеками и с ссадинами на костяшках. По правую его руку стоял не менее высокий темноволосый парень с самонадеянной ухмылкой на лице.
– Деньги давай, последний раз говорю! – Сказал старший и грозно уставился на моего отца.
– Нет у меня, я уже говорил. – Абсолютно спокойно ответил тот.
– Ну, сам напросился. – Вся их шестерка начала медленно сжимать его и через какое-то мгновение Алексей достал из кармана сточенный гвоздь и со всей силы полоснул ближайшего подлеца. Во дворе стихло. Никто из шпаны уже и не думал бить Алексея – все подбежали к упавшему, расплакавшемуся товарищу. Про Алексея все забыли, он решил этим воспользоваться и ушел домой, а там, конечно, никто ничего не знал, пока вечером не пришел участковый с заявлением от родителей Ивана Бобрина – так звали старшего из шпаны, кому Леша достаточно сильно порезал щеку.
Спасло моего отца тогда только чудо – именно оно помогло замять дело и ему не светила детская комната милиции. Однако, это деяние не осталось незамеченным. Через неделю пришло письмо из военкомата, где Алексея звали на собеседование. Там и определилось, что после школы тот поедет учиться в Рязанское Высшее Воздушно-Десантное Командное училище.
Спустя много лет, командир взвода старший лейтенант Дубинский, отправился на выполнение служебной задачи в Чеченскую республику. Пробыл там ровно три месяца, участвуя во множестве заданий, связанных с разведкой.
На одном из таких, он и его команда повязали противника, и отвели на допрос в штаб. Враги оказались непростыми, а все в американском снаряжении и с новейшими западным оборудованием. Нашим ребятам тогда потребовалось две недели, чтобы расшифровать их передачи. И когда это удалось сделать, Россия смогла доказать прямую поддержку боевиков США. Те, в свою очередь, обвинение, конечно, не признали, но нашим бойцам в Чечне это не помешало: благодаря перехватам каналов связи на радиостанции, товарищи из сирийской армии с помощью российских солдат
смогли спасти и освободить большинство территорий Чеченской республики.
Мой отец был награжден орденом мужества – наградой его мечты. Он потом всегда его с собой носил на разные мероприятия и не стеснялся показывать своим друзьям.
Алексей отвоевался в первой чеченской войне, после чего ушел в запас. А пока от ужасов оправился, вжился в мирную среду обитания, работу нашел, познакомился с невестой, а та, в начале двухтысячных подарила ему сына, то есть, меня.
На момент Вспышки мне было двадцать девять лет, я закончил военно-морскую академию в Санкт Петербурге и, в принципе, жил своей жизнью, до того дня, когда десятки ярких солнечных огней рванули к земле и мир погряз в хаусе. Нас эвакуировали в Кремль, менее, чем за месяц возвели дополнительные стены и КПП. В тот год зима выдалась чересчур холодная, а в связи с поломкой главного генератора нам приходилось экономить на электричестве, а значит и на тепле в целом. Кремль промерзал изнутри. Число заболевших от пневмонии увеличивалось в геометрической прогрессии. Мама тоже заболела. Она до последнего боролась за свою жизнь и отцу, благодаря его положению, позволили оставить ее доживать свои дни в нашей комнате, а не в общем изоляторе, откуда каждое утро пропадало по два-три человека. Однажды ночью отец разбудил меня и сказал, лишь одно слово – «пора». Я сел к маме на кровать и не нашел слов для прощания. Мне было около тридцати, а я чувствовал себя ребенком, который не знает, как дальше жить.
Под конец зимы Кремль потерял пятьдесят процентов своего населения.
Отец часто сам отправлялся на вылазки, хотя мог лишь командовать ими изнутри, меня он никогда не брал с собой. Говорил, что мое дело учиться управлению и мотивировать других солдат, ведь однажды, я должен буду занять его место. Так и случилось.
В тот раз отец отправился на вылазку с одной из групп зачистки, сказав лишь координаты, где они планировали остановиться. Меня до сих пор терзают сомнения – он знал? Знал, что не вернется? Никто тогда не вернулся, однако отец всегда учил меня терпению, поэтому я ждал.
1. Терпение.
Но и на следующий день никого. Стали собирать команду спасения, которую наш Президент предложил возглавить мне. Я, в тот момент, чувствовал всю важность и ответственность, которая свалилась на мои плечи, но вовсе не представлял, что такое руководить солдатами непосредственно на «поле боя». Мне предстояло вести группу из десяти человек в место последнего отчета моего отца. Это был старый мясокомбинат, кирпичные стены которого были исписаны мародерами, оттуда доносились крики и музыка, стекла были запотевшими, однако, никакой охраны снаружи, а вот внутри был самый настоящий ужас. Там устроили бойцовский клуб между живыми и безумными: в середине зала стояла огромная клетка, сидели букмекеры, принимались ставки, огромная толпа людей ликовала и выкрикивала имена, трясла талонами на еду, мехами, я видел полуголых женщин, которые танцевали, разносили напитки, и выносили таблички на ринг. Сверху были комнаты для привата, занавешенные красными шторками, куда трое мужчин уводили одну еле стоящую на ногах в одном нижнем белье девушку, и еще, над самим рингом висели клетки «на одного», где те же самые молодые девчонки, исхудавшие до костей, и, явно, находящиеся под наркотиками, танцевали или, по крайней мере, подавали признаки жизни. Я скомандовал своим ребятам слиться с толпой по максимуму, ведь было понятно, что если толпа нас заметит и начнет разбегаться, то и организатора сея торжества будет не поймать. Мой взгляд упал на кровь на полу ринга и я задумался, сколько же людей здесь погибло ради чьей-то прихоти. Но меня это не касалось, сейчас я должен был стать эгоистом и найти своего отца.
2. Эгоизм.
На ринг, держа за ноги и за руки, выволокли девушку, младше меня, приблизительно, лет на десять. Из одежды на ней были рваные джинсы и розовая майка, светлые кудрявые волосы на голове ниспадали на ее лицо, а избитые костяшки на пальцах побелели от той силы, с которой он брыкалась и пыталась вырваться, ударив хоть одного из тех четырех уродов, что несли ее.
Девушку буквально кинули на ринг, но она быстро встала, хотя уже было поздно, и клетка была закрыта. А с другой стороны на длинном поводке вели неживого: это была девушка примерно ее же возраста (тяжело было сказать точно из-за ее ссадин, крови на лице и теле и потускневшей мертвенно-серой кожи), толпа ликовала, когда эти двое остались один на один. Живая вжалась в стену клетки и тяжело дышала, пока безумная медленными шагами приближалась к ней, кто-то позади девчонки толкнул ее вперед и та упала, безумная воспользовалась положением и кинулась на нее, но девушка откатилась в сторону и так же быстро встала на ноги, пока безумная сумела среагировать и понять, что она промахнулась – девушка прыгнула на нее сверху и придавила коленями так, что лицо неживой впилось в холодный пол ринга. Но я видел, что она не может ничего сделать – хотела бы, давно свернула шею. Но девушка что-то прошептала безумной и та перестала биться. Толпа закричала, проскакивали слова «подстава», «убей ее», «сломай ей шею», «разорви ее», «напейся ее крови». Мне стало не по себе и в этот момент в клетку загнали еще двоих неживых, на этот раз это были мужчины и я знал их, именно с ними отец отправился на задание.
Уже через мгновение я стоял у основания ринга, сам не понимая, как пробился сюда. Я глядел на безумных и их черные глаза, и когда один из них забежал за девушку, то я вспомнил, что безумные вовсе не тупые зомби из кино, они так же умны, как и люди, просто многие их инстинкты притупляются по сравнению с голодом и размножением. И в тот же момент, тот самый неживой схватил ее и вонзил зубы ей в плечо, пока другой подбежал к ней спереди, но сделать ничего не успел – я выстрелил. Его голову буквально разорвало прямо перед лицом стонущей девушки. Безумный, что секунду назад держал девчонку – отпрянул и я всадил ему пулю в лоб. Девушка упала. Началась паника, толпа понеслась к выходам, но меня уже интересовала не она, там наверху из привата вышел мужчина, он давал какие-то указания своим, так называемым, телохранителям и я понял – он тут главный.