Русская народная педагогика

В числе книг, назначенных для воскресных школ, встречаем: «Понятия Гопкинса о народном хозяйстве», перевод с английского. Здесь в занимательных сказках и разговорах изложены основания политической экономии. Но книга эта, к сожалению, имеет исключительное применение к английскому быту. Некоторые рассказы, впрочем, могли бы быть прочитаны с пользой и в наших школах, особенно прекрасная повесть о трех богатырях, где являются великаны: Самотек, Ветрило и Паровик. Они чудесным образом помогают жителям одной деревни, заводя там всевозможные фабрики и производства, но потом эти чудеса оказываются простыми силами воды, ветра и пара.

Редакции журнала «Чтение для солдат» мы обязаны еще изданием хороших брошюр под названием «Рассказы странствователя по замечательным местам России». Здесь также нередко находим утомительный перечень имен, но есть и завлекательные подробности. Лучше всех брошюра, где описан Северный край. На постоялом дворе извозчики и торговцы из разных губерний беседуют между собой и в этой беседе незаметно сообщают любопытные сведения. Особенно хорошо описание северных зверей и их лова. «Важнейший этой породы зверь – морж, рыжий весь, голова пребольшущая; на морде щетина сидит, шея в бревно, в плечах широкий, да грудистый такой, красные глаза так и ходят; на груди же у него перепончатые лапы, ластами называются, и когти острые, у рыла-то клыки. Таковой морж одного сала-то дает до пятнадцати пудов; кожа идет на ремни, самые они крепчайшие, мелкое зубье на костяные поделки, а клыки, что твоя кость слоновая, и на дорогое изделие; в паре клыков будет с полпуда». А вот описание белого медведя: «У!.. силен он, крепко силен! Острорылый такой, когтищи длиннейшие… Лежит себе на льдинке, нырнет в воду за рыбкой, да и опять такой сиротинкой-горемыкой уляжется, или, как думу крепкую думает, стоит на льдине-то, да из стороны в сторону покачивается, а как где только увидит моржа, тоже неженку, на залежке, сейчас и на обман – крадется ползком да и норовит запустить когтищи свои в сальный зашеек – тут и порешит его! Хитрая и злостная бестия! Ревун такой!..»

В рассказе о Московской и Тульской губерниях главное место занимает описание Москвы. Оно напоминает обыкновенные перечни гидов, например: «Дворец несколько раз перестраивался, наконец после пожара московского, в двенадцатом году, был наскоро отделан для приезда блаженной памяти императора Александра – с полудеревянной и полукаменной надстройкой верхнего этажа; здание это было ветхо, а потому покойный император Николай Павлович приказал отстроить новый дворец» и проч. Мы думаем, что напрасно было перечислять все, что есть в Москве замечательного, а взять бы хоть один Кремль, да в общих, крупных чертах обрисовать его историческое значение. В брошюре о Московской и Тульской губерниях лучше всего выведена частная личность служивого Терентьева, который не соглашается никаких услуг принимать даром.

Третий рассказ о Петербургской губернии, или, лучше сказать, об одном Петербурге, особенно богат картинками; тут приложены изображения Исаакиевского собора, домика Петра Великого, Летнего сада, Аничкова моста, монументов: Александру I, Петру Великому, Николаю I и всем полководцам. В самом описании есть любопытные подробности, но пространное толкование обо всех памятниках, наконец, наводит смертную скуку. «Странствователь по Финляндии» также довольно скуп на занимательные рассказы.

Говорить ли нам о книгах для народа, писанных с нравоучительной целью? Кто виноват в том, что и добрые наставления, иногда в них высказанные, пропадут даром, что читать их невозможно с головой, одаренной обыкновенным человеческим смыслом? Мораль в них не исходит от сердца, а большею частью доказывается вялыми сентенциями, которые напоминают детские упражнения, вынужденные школьными наказаниями; из-под густой паутины хрий и силлогизмов не видно, шевелится ли в этом коконе хоть что-нибудь живое. Вот, например, автор брошюры «В свободный день ремесленнику и фабричному», конечно, имеет добрые цели: он советует фабричным посещать воскресные школы, не читать пустых книг с заманчивыми заглавиями, а обращаться за ними к кому-нибудь из служащих в учебном заведении; но как он обо всем этом трактует? «Я указал уже на тот основной закон, что все мы, как и писание учит, должны искупать время. Это значит, что наше обращение с свободным временем, когда отдыхаем от труда, в особенности должно быть подчинено внимательному расчету, подобно делу купли и продажи», и проч. Если бы вы с намерением искали слов, чтоб выразиться мудренее, то вряд ли что-нибудь придумали бы затейливее этого. И между тем в книжке есть притязания на популярность: «Хорошо, в известные часы, играть и веселиться в своем кругу, по-своему, близ дома. Для отрады, успокоения и благонастроения духа, часто бывает пригодна и песня ваша, и гармоника (что за доброта души! автор позволяет играть на гармонике). Но учись находить и еще лучшее для себя (а что же это такое?), что просвещенная заботливость правительства хочет доставить тебе чрез учреждаемые, по временам, народные гулянья. А когда, в хорошую летнюю пору, добрые и чинные товарищи зовут тебя просто побродить за городом (а то как еще?), в поле или в лесу (какая точность и обстоятельность!), не отказывайся лениво и грубо, говоря: «чего я там не видал» (какие мудрые правила! какая глубина и благонастроенность!). Приучайся различать вкус и находить услаждение не в пиве только, не в одних пряниках и орехах (вот уж этого не ожидали! После таких возвышенных истин вдруг о пряниках и орехах!). Есть у нас еще разные беседы с православными мужичками: один мирянин беседует с ними по случаю освобождения крестьян. Он с особенною нежностью рисует отеческую заботливость помещиков о поселянах: «К кому приносят неопытные матери больных младенцев, как не к чадолюбивой барыне, и та лечит малюток, имея под рукой нужные лекарства!» Но сам автор не безвозмездно дает наставления народу: его книжонка в десять крохотных страничек стоит все-таки 10 коп.