Из рассказов крестьянина-охотника

На лосей так вот у меня особенное, большое ружье, сажен на 50 пулей берет, только покрепче держи, как хватит! Сколько ведь и мимо свинцу-то летит! Случится, приложиться некуда: сосны гладки, все равно что с руки; маленько с глазу-то ружье опустил – уж и мимо летит. Все ладишь на два сучочка класть ружье, тут как спустишь, так и чубурахнется…»

Олени действительно пропали из наших мест; прежде хаживали они стадами штук по тридцать, а нынче совсем их не видно стало. Некоторых зверей, как, например, волков и лисиц, стало больше; очень может быть, что волки выжили оленей. Зато с недавнего времени появившиеся лоси с избытком вознаграждают за оленей. Недавно у нас убили лося вышиною 3 аршина (до хребта), весом 15 пудов: одна задняя лопатка с жирным, вкусным мясом весила более 2 пудов. Насколько олень сухопар и поджар, настолько же лось крепок корпусом и ногами: осенью он походит телом на хорошо откормленную лошадь. Бегает лось очень скоро, не тише оленя, и с тем преимуществом, что не так скоро устает, как олень. Шкурки лосиные продаются здесь не дороже 3 руб. штука. Крестьяне пробовали отдавать кожу в обделку на сапожный товар; по общему отзыву, обувь из этого товара крепка и носится хорошо в сухое время, мокроты же не переносит, что, впрочем, могло происходить от дурной выделки кожи, так как сделан был только один опыт. Превосходные лосиные рога, которые бывают четвертей по 5-ти длиною, не находят себе употребления. Впрочем, лосей здесь не так много, чтобы можно было составить отдельный промысел из добывания их шкур, рогов и проч.

«…С большого Спасова дни^[1] начнет вот медведь похаживать, каждое лето сколько коров мнет. А. В. – покойник послал меня за медведем – корову подшиб верст за 5 всего: „Ступай-ка, – говорит, – покарауль, не можешь ли ушибить“. Я и сошел караулить, рано сошел, солнышко еще не закатилось – в сенокосное время было, недосуг… Ну, да нельзя нейти… Вижу, идет медведь, ботает так, на гриву выходит, и падаль уж близко; ен же и подшиб корову, к ней и идет. Вересняк такой частый хрустит! Дух-то мой, вишь, учуял, так взял да и пополз; подполз совсем близко, да и зачал эдак вверх поглядывать; да меня понюхивать – тут и увидел меня, да и на дыбы встал, да как фукнет на меня!.. Что же ты, братец, думаешь, не взяло ружье; в затравке, что ль, отсырело – на полке-то вспыхнуло, а выстрела нет. Ен вскочил да как побежит прочь!.. Всю ночь я сидел; бродит около, кругом, а близко не подходит; что делать-то, заряжено не для глупости было, да так вышло; а медведь хороший был, большой да жирный. Эти медведи ой какие лукавые! И не пришел бы ен, кабы я на ходулях сажен сотню не прошел: до следу человеческого как дойдет, так и поймет дело и поворотит. Иное идешь за птицей али без ружья, так думаешь, что коли встречу-то, ведь он убьет. Вот с волками, так хоть и палкой иное справишься, а с медведем хитро, как сердит! В лес-от пошел раз, так на селище посереди моста – мост там такой большой, – медведь идет, а ружья-то не было, за грибами ходил, так мостовину взял, да на него эдак и машу да рычу: „У! У, ты!“… Остановился ен близко уж да застонул, да застонул, да в сторону и повалил.

Крестьянин-охотник

Все больше его по ночам опасаешься. Ен прямо и к падали не пойдет, не одинаго обойдет: не прошел ли кто – прошел, так поворотит назад и идет в свое место. Тут надо одному ходить; в первый день, как корову зарезал, на ели или на чем случится тихим образом и сиди и не зевай; ружье-то обмой хорошенько, духу-то не давай; один вот только испугаешься, коли не привычен. Это, братец, за медведем ходить, так по книге божией показано, что двенадцати сил надобно быть; только не разговаривай: и потихоньку что скажешь товарищу – ен услышит, чýток! Тут уж на смерть идешь: убьешь – так убьешь, а не убьешь – так пропадешь. Мы хоть из-за оброка ходим; только и добычи, только тем и покормимся, а господа из-за чего ездят? Из-за потехи, поглядеть да потешиться – охота-то пуще денег»…