Наивности

II

В бытность мою в Тифлисе я как-то отдал починить мою шинель портному, армянину Петро. В очень ненастный день, когда дождь лил как из ведра и грязь на улице стояла невылазная, встречаю похоронную процессию, в хвостике которой, понуря голову, плетется мой портной в моей шинели.

– Петро, – говорю, – никак, ты с ума сошел!

– Ну что такой, – ответил он, – разве не видишь, какой погод?

* * *

Не поручусь, чтобы тут была одна наивность и не было некоторой дозы юмора. Армяне – одна из самых остроумных наций в мире.

На армянском базаре в Тифлисе, когда покупателей мало и есть досуг торговцам, шутки и остроты не умолкают.

Вот идет по базару рябой.

– Князь, князь^[9]! – кричит ему армянин.

– Что тебе? – оборачивается тот.

– Должно быть, у вас дождик-то сильный был и с градом.

– Да, сильный, и град был, а ты почем знаешь?

– А по лицу твоему вижу.

* * *

Идет щеголь-грузин, лихо заломивши шапку набекрень, и, по обыкновению тифлисских франтов, одна штанина выпущена, другая заткнута в сапог.

– Хочешь, сниму сапог у этого князя? – спрашивает сосед соседа.

– Полно, что ты, он тебя так попотчует, что отскочишь!

– Уж не твое дело, давай биться.

– Изволь.

Побились об заклад.

Шутник догоняет молодца и с ужимками и раболепием жида, лебезящего перед ясновельможным паном, говорит ему: «Возможно ли это, князь? не смею верить!» – «Что такое?» – «Сосед мой говорит, что знает вас, что у вас 7 пальцев на левой ноге?» – «Что за вздор!» «Мы даже об заклад побились, выручите меня, не дайте проиграть…» В конце концов великодушный грузин снимает сапог…

* * *

Старик Б. жаловался мне на своего знакомого, угостившего его кислым вином: «Знаешь, Василий Васильевич, такого дал вина, что вспрысни хоть каплю лошаку в нос – самого губернатора лягнет!»

* * *

Введение новых налогов в 1865 г. дало повод к настоящему бунту в Тифлисе. Особенно непопулярен был налог на лошадей, по поводу которого пробовали объяснять народу, что везде в Западной Европе налог этот давно уже существует. «Ну так что же, что существует, – отвечали армяне, – там лошадь содержат, а здесь лошадь содержит».

Один из моих знакомых упрекал амкара (цеховой) за возмущение: «Зачем бунтовать, – говорил он, – разве иначе нельзя выразить свое недовольство?»

– А ты баранка знаешь? – спросил тот вместо ответа.

– Знаю.

– А чабан (пастух) знаешь?

– Знаю.

– Ну вот, когда чабан стригай шерсть, баранка спай (спал), а когда он кожа стригай – баранка лягай! Баранка – ми, чабан – наместник. Когда он нам шерсть стригай – ми спай, а когда он нам кожа стригай – ми лягай! Понимаешь?

Одна из существенных сторон этого возмущения состояла в том, что амкары закрыли все свои лавки, а в оставшиеся открытыми лавки русских и иностранцев отправили депутатов с предложением присоединиться к стачке или быть готовыми к неприятностям.

В известном магазине француза Т., торговавшего между прочим и фортепьянами, колоссального роста амкар так объяснил свою миссию: «Мадам! хочешь барыня играл на твой фортепьян – закрой лавка, хочешь я играл – открой!» Француженке довольно было взглянуть на гиганта и на его руки, чтобы решиться сейчас же закрыть магазин.

* * *

Не знаю хорошенько, кабардинцы или осетины посылали будто бы депутацию к императору Александру I, и один из седых предводителей их кончил так свою речь: «Мы знаем, государь, что ты великодушен и милостив, что ты желаешь нам только счастья. Но мы слышали, государь, что около тебя есть дурной человек по имени „Правительство“, от которого мы страдаем – прогони, молим тебя, государь, прогони его от твоего лица!»

* * *

Последний раз я возвратился из Туркестана через Сибирь; по курьерской подорожной скакал 4 недели сряду, то делая по 250 верст в сутки, то кружась целую ночь в снежной вьюге за 2, 3 версты от станции.

Еда была, конечно, не знаменитая, и, признаюсь, мысль о хорошем обеде в Москве часто занимала голову.

Приехавши в «матерь городов русских», я отправился в Патрикеевский трактир и только было расположился, под звуки органа, выбрать блюда, как подскочили половые с просьбою «пожаловать на черную половину». Я был в новом романовском полушубке.