В ночь после битвы
TekstНо Леонид Андреев – не просто Леонид Андреев, а выразитель настроений оскудевающей интеллигенции – и писал он рассказ свой в такой момент, когда эта интеллигенция переживала разочарование в правде революционной, и единственно, что могла она противопоставить торжествующей силе, это – бунт разрушительной стихии. Вы ведете страну к гибели, вот ужо придет анархия, она вас… – грозит эта интеллигенция победителям в политике, А в художественном творчестве ее поэт изображает победу тьмы над революционной правдой, превозносит бунт стихии, как высшую форму над сознательной, организованной борьбой, видит в ней разрешение задачи.
Это ли не мародерство?
IV
Но если мародерство Леонида Андреева окрашено в мрачно-пессимистический цвет и носит следы глубоких переживаний неустойчивой интеллигентской психики, то мародерство Федора Сологуба, напротив, весьма развязного и игривого свойства, – как и подобает неунывающему блондину. За Андреевым стоят люди, разочаровавшиеся в разумной политической борьбе и посылающие революционеров на покаяние к Соне Мармеладовой[4], за Сологубом – люди, для которых сама эта борьба была не более, как захватывающим спортом, и которые, свалившись с лошади, едут в публичный дом развлечься после неудачи. А потому и мародерство их различного сорта: если Леонид Андреев срывает с павших революционеров их святыни, Федор Сологуб, мало интересуясь такими ценностями, учиняет над ними, так сказать, моральное труположество.
Господин Сологуб относит содержание своего романа, по-видимому, к эпохе разгара освободительного движения – к 1905 году или около этого. Но пишет-то он его в конце 1907 года, и это сказывается на его беззастенчивой манере трактовать предмет. Такой развязности мародеры набираются лишь после битвы. Раньше только г-н Арцыбашев рискнул однажды (в своем «Санине») поставить вопрос на эту почву, да и то дело окончилось скандалом, – хотя все это происходило не так давно – в начале 1907 года. К концу года настроение «улучшилось», и «Санин» мог свободно появиться отдельным изданием; одновременно выступил и г-н Сологуб.
Он сделал попытку написать порнографическо-политический роман, пропитать порнографию духом революционного движения (и не иначе, как социал-демократического), а революцию просалить порнографией. Получился социал-демократический свальный грех. Правда, порнографическая цельность романа от этого не выиграла, но зато социал-демократия оказалась загаженной, – а на большее, вероятно, честолюбие нашего мародера и не претендовало.
Эта претенциозная, бездарная во всех смыслах «Творимая ерунда» не заслуживала бы ни малейшего внимания, если бы она не являлась характерным показателем общественной гнилости[5]. Уже тот факт, что такие вещи могут писаться, а тем более печататься, а еще паче – читаться публикой, стоит того, чтобы на нем остановиться. Г-н Сологуб не из тех писателей, которые твердо и неизменно проводят свои мысли и взгляды. Он умеет писать в «Русской мысли» реалистические вещи, а на страницах альманахов «Шиповника» – декадентские. Он вообще представляет тип вечно начинающего писателя, ибо, при всяком повороте общественных вкусов, он меняет свой вкус и начинает писать в новом жанре. Такие писатели-флюгера весьма ценны, как показатели общественных ветров; вот почему мы оказываем данному произведению г-на Сологуба внимание, не заслуженное ни его художественной, ни идейной ценностью.