Ливень в графстве Регенплатц

– Видимо, не понимает, – пожала плечами Гретта. – А впрочем, может, это только мне кровавые сказки не приносят удовольствия? Ох, боюсь, Густаву будет скучно со мной.

– Ой, это вам с ним будет скучно, госпожа.

Вздохнув, Гретта отошла к окну и взглянула на прекрасные цветы в саду, по тропинкам которого она гуляла накануне. И в котором нечаянно встретилась с Берхардом Регентропфом.

– Стоя на башне, я видела, как вдоль берега Рейна ехали всадники, – поведала Гретта. – Это со своей свитой возвращался домой Берхард.

– Мне кажется, этот молодой человек вам всё больше нравится, – пожурила Лизхен, приблизившись к своей госпоже.

– Больше, чем хотелось бы, – тихо призналась Гретта. – Больше, чем дозволяет приличие. Я слишком часто думаю о нём и… и… Лизхен, меня будто тянет к нему.

– А может, не стоит сопротивляться этому тяготению?

Гретта обернулась и пристально взглянула на служанку. Что она такое предлагает?

– Это неправильно, Лизхен. Я невеста Густава…

– Ну и что? Ой, вы думаете, я советую вам согрешить? – Лизхен даже рассмеялась. – Просто прогнать скуку, провести время с приятным собеседником.

– Но как же…

– Вот вчера вы провели с господином Берхардом несколько минут наедине, и никто не узнал о том. Почему бы и сегодня не повторить подобное? Пока нет гостей, пока не приехала его невеста, пока вы с ним свободны…

– Вчера мы встретились случайно.

– И сегодня можете случайно встретиться, – продолжала настаивать неугомонная Лизхен. – Например. Вы плохо знаете замок и, заблудившись, случайно заглянули в комнату господина Берхарда.

– Ты с ума сошла! – упрекнула Гретта и даже отвернулась от служанки.

Однако её души уже коснулось грешное сомнение – а почему бы нет? Почему бы не урвать у судьбы несколько минут, чтобы послушать бархатный голос молодого мужчины, чтобы ещё раз заглянуть в чёрные ястребиные глаза.

– Вы же хотели взглянуть на его рисунки…

– Лизхен! – одёрнула служанку Гретта.

Девушка развернулась и отошла вглубь комнаты. Чувство гордости и целомудрия сцепились в схватке с соблазном и риском.

– Ну что ж, тогда сидите в комнате и учитесь скучать, ибо скука станет основным чувством вашей скорой семейной жизни.

Это стало последним доводом в споре. Гретта решилась. «Но только один раз», – мысленно пообещала она себе. А служанке наказала:

– Если вдруг кто-то обо мне спросит, скажи, что я сплю.

– Ой, госпожа, не беспокойтесь, – весело откликнулась хитрая Лизхен.

Гретта знала, куда нужно было идти. Повернула направо в южное крыло, спешно прошла длинный широкий коридор, несколько ступеней вверх и снова повернула, попав в крыло восточное. Только здесь девушка осознала, что в этом же крыле расположены покои и самого ландграфа, и даже Густава. И ещё Гретта не помнила, где именно комната Берхарда. А вдруг она постучится не в ту дверь? Боже, стыд-то какой! «Ну, ничего, скажу, что заблудилась», – как могла, успокаивала себя Гретта.

Впрочем, кабинет ландграфа оказалось легко распознать – у его двери была выставлена стража из одного солдата. Гретта молча прошла мимо него. Караульный проводил девушку спокойным взглядом и тоже промолчал. Следующую дверь Гретта узнала; да, это она, указывая именно на эту дверь, Густав сухо бросил: «Покои брата». Гретту тут же охватили смущение и неуверенность. Может, лучше вернуться? Девушка покосилась на стоявшего поодаль солдата – тот всё так же молча наблюдал за ней. Нужно было что-то делать, иначе неловкое топтание у двери вызовет подозрение. Гретта постаралась сбросить неуверенность и постучала в дверь. Однако ей ответила тишина. Тогда девушка постучала громче – снова никто не отозвался, но дверь слегка приоткрылась, она оказалась не запертой. Гретта вновь покосилась на солдата, не сводившего с неё глаз. Зайти или уйти? Недолго думая, Гретта зашла.

В просторной комнате никого не было. Гретта прикрыла за собой дверь, прошла несколько шагов, встала и огляделась. Точно ли это покои Берхарда? Резная мебель, сундуки, на стене гобелен… А это что? На стене висело нечто, покрытое покрывалом. Движимая любопытством, Гретта подошла к этому нечто и приподняла край покрывала – картина, нет, портрет какой-то незнакомой девушки. Хорошенькая и такая юная. Интересно, кто она? И почему закрыта?

Гретта опустила покрывало, снова огляделась, прошла к столу. На нём лежало несколько свитков. Нехорошо подсматривать, но так любопытно! Девушка взяла крайний свиток и развернула его – какое-то письмо, написанное аккуратным мелким почерком. Даже не письмо, а какой-то отчёт с цифрами, подсчётами. Гретта свернула свиток, отложила и взяла самый дальний. Развернула и ахнула. Перед её взором предстал её же собственный облик. Девушка улыбнулась. Надо же, Берхард написал её портрет. Да как умело! Как талантливо! Но зачем? Может, Густав попросил его? Нет, ведь Густав не слишком уважительно отзывался о художественных талантах брата. Тогда зачем? Неужели для себя? От этой мысли Гретта почувствовала жар в душе. Ведь если так, значит, она Берхарду нравится? Значит, он к ней… Неужели неравнодушен?

Сначала эта догадка Гретту обрадовала, но после испугала. Ведь это неправильно. Судьба приготовила им разные пути. Ей суждено стать женой Густава, ему – стать мужем молодой графини Зигмины. Между ней и Берхардом не должно быть никаких чувств, кроме дружеских. Гретта свернула рисунок и положила на то место, с которого взяла. Зря она пришла сюда. Лучше уйти, пока не вернулся хозяин комнаты.

Девушка повернулась к двери, но в этот момент та открылась, и в комнату вошёл Берхард Регентропф. Юноша был крайне удивлён, завидев гостью. Удивлён и обрадован.

– Гретта? Вы?

– Я… Я… – Гретта оказалась в растерянности от неожиданной встречи. – Я случайно зашла… в вашу комнату… Я шла…

– Вы заблудились? – помог Берхард.

– Да… Кажется…

Берхард не поверил, но виду не подал. Какая разница, почему Гретта пришла сюда, главное, что она пришла. Берхард прикрыл за собой дверь и приблизился к девушке.

– Что ж, раз так случилось, будьте моей гостьей, – с радушной улыбкой пригласил он. – Сейчас я распоряжусь, чтобы принесли вина и фруктов…

– Нет-нет, – запротестовала Гретта. – Мне лучше уйти.

– Почему?

– Я… Вы… Вы, верно, устали после дороги… Я не хочу вам мешать.

– Но вы вовсе не мешаете. И отдых в приятной компании лучше, нежели отдых в одиночестве.

Гретта прибывала в смятении. Разумом она понимала, что нужно уйти, но в душе ей хотелось остаться. Очень хотелось. Гретта взглянула на юношу, на его мягкую улыбку, заглянула в его чёрные глаза и сдалась. Даже успокоилась.

– Ну, раз я не мешаю, – проговорила она, – тогда, пожалуй, останусь погостить.

– Вот и хорошо. – Берхард тоже был рад, что смог уговорить девушку. – Присаживайтесь, Гретта, прошу. Как вы провели сегодняшний день?

– Прекрасно провела, – ответила Гретта, присев на предложенный ей стул. – Мы с Густавом поднимались на восточную башню, посмотреть на Регенплатц с птичьего полёта. Я в восторге от увиденного.

– Брат правильно сделал, что пригласил вас именно на восточную башню. С неё открывается самый лучший вид. Я всё-таки распоряжусь, чтоб принесли вина с фруктами.

И Берхард направился к двери, но Гретта, вскочив с места, остановила его:

– Прошу вас, Берхард, не беспокойтесь ни о чём, – попросила она. – Я же совсем ненадолго.

На самом деле Гретта не хотела, чтобы её кто-либо видел в покоях старшего сына ландграфа, даже слуга. И так её уже заметил тот солдат в коридоре. Как бы ни пошли сплетни.

– Раз уж вы позволили мне отнять у вас немного времени, лучше покажите ваши рисунки.

Берхард пожал плечами:

– Хорошо. Коль вам интересно, покажу.

– Конечно, интересно.

Юноша подошёл к камину и присел на колени возле небольшого сундука. Поддавшись любопытству, Гретта тоже приблизилась и, вытянув шею, попыталась заглянуть через плечо юноши. Берхард открыл сундук, заглянул в него и усмехнулся.

– Боюсь, Гретта, я не смогу вам продемонстрировать свои рисунки, – проговорил Берхард.

Он опустил в сундук руки и достал пригоршню мелких клочков пергамента. Гретта ахнула и, присев рядом с юношей, заглянула в сундук. Он был полон таких же обрывков и клочков.

– Здесь хранились все ваши работы? – спросила она.

– Да.

– Но кто это мог сделать?

– Я догадываюсь. – Берхард сбросил клочки обратно в сундук.

– Кто? Его нужно наказать. Это же кощунство!

Гретта выбрала несколько крупных обрывков и разложила их у себя на коленях. На них ещё можно было рассмотреть фрагменты бывших рисунков. Два цветка из букета, птичье крыло, плечо облачённого в латы рыцаря, морда лошади, лапы собаки – от каких сюжетов эти кусочки, уже не понять.

– Как жалко. Как жалко, – горевала Гретта. – Я представляю, какая была красота!..

Берхард смотрел на девушку почти умилённо. Она так искренно сожалела о потере, что казалось, эта была потеря её личная.

– Ну что вы, Гретта, – проговорил Берхард. – Расстроились из-за такого пустяка.

– Разве загубленная работа – это пустяк? – упрекнула девушка.

– Нет, конечно. Но, поверьте, это не та работа, о которой стоит горевать. Здесь не было шедевров, одни наброски, этюды…

Гретта взглянула на собеседника и недоумённо приподняла брови.

– Вы так спокойны? Ваши старания, полёты вашей души уничтожены, а вы спокойны? Я бы разозлилась. И наказала бы виновного. – Девушка вновь склонилась над сундуком. – Подумать только. Здесь, неверное, было всё, что вы создали за годы своей жизни.

– Нет, только за последние три года, – уточнил Берхард.

Гретта вскинула на Берхарда взор, полный радостной надежды.

– Значит, у вас сохранились ранние работы? – предположила она.

Но Берхард её надежд не оправдал.

– Нет, не сохранились, – пожав плечом, ответил он.

– Почему? Их тоже разорвали?

– Да. И я их выкинул.

– Значит, это злодейство уже и ранее совершалось? – Гретта вновь пребывала в недоумении.

– Подобное случается каждый раз, когда я забываю запереть сундук на ключ. Ну, ничего, я нарисую ещё.

Берхард собрал обрывки с колен девушки, кинул их в сундук и закрыл крышку. Затем он поднялся и протянул Гретте руку.

– Давайте забудем об этом ящике с мусором, – предложил юноша.

Гретта молча согласилась. Опершись на протянутую руку, она поднялась. Как-то всё странно было в этой семье, необычно.

– У кабинета ландграфа я видела стражника, – сказала Гретта.

Берхард улыбнулся. Вот Гретта себя и выдала. Если бы она заблудилась, то откуда могла знать, что за охраняемой дверью именно кабинет ландграфа? Юноша всё ещё держал в ладони девичью руку и был рад, что Гретта не отнимала её. Кожа мягкая, белая, пальчики тонкие, изящные – и не скажешь, что эта ручка принимала участие в какой-либо чёрной работе. А ведь Гретта сама вела хозяйство.

– Мой отец – король Регенплатца, – ответил Берхард, продолжая рассматривать прелестную девичью ручку, – а любому королю необходима стража.

– Но почему бы не выставить стражу и возле ваших дверей?

– Зачем? Там солдат охраняет важные бумаги, дорогие вещи, наконец, саму жизнь ландграфа. А что стеречь здесь? Мои рисунки?

– Стражник хотя бы следил, чтобы к вам не заходили посторонние.

– А ко мне посторонние и не заходят. Разве что вы зашли. Но таких гостей наоборот, нужно привечать, а не прогонять.

В порыве восхищения Берхард склонился и оставил поцелуй на белой шёлковой коже. Гретта не ожидала такого поступка, была удивлена, но не возмущена. Наоборот, поцелуй ей оказался приятен, и руки своей она не отняла. Значит, Берхард к ней и правда неравнодушен? Как это хорошо. И как ужасно.

Берхард выпрямился, и его глаза встретились с вопрошающим взором светло-карих глаз девушки. Он должен объяснить свой поступок. Конечно, должен. И не просто объяснить, а признаться, открыть сердце, выпустить чувства. Она не отвела глаз, не отняла руки, она ждёт его слов. И возможно, ждёт именно тех фраз, которые он и собирается произнести, и возможно, она ответит на них взаимностью, а значит, до счастья осталось всего несколько слов.

– Гретта, милая Гретта, – тихо произнёс Берхард, нежно сжимая в ладонях руку девушки. – Я помню нашу первую встречу, что произошла семь лет назад. Тогда ты была прелестной девочкой, а теперь стала прекрасной девушкой. Я очарован тобой. И я… Я не хочу, чтобы ты выходила за Густава.

– Почему?

– Потому что я люблю тебя. И мне невыносима мысль, что ты станешь чьей-то женой.

– Но ведь и ты женишься на другой.

– Она не желанна мне.

– Но ты её ещё не видел. Говорят, Зигмина красива и умна…

– У меня висит её портрет. Я её видел.

Гретта повернула голову в угол комнаты, где на стене висела картина, накрытая покрывалом.

– Да, это и есть её портрет, – подтвердил Берхард догадку девушки. – Но не о ней думы мои, не к ней тянется сердце моё. Была бы моя воля, я б отменил нашу свадьбу. И вашу с Густавом тоже.

Гретта прибывала в растерянности. С какой бы радостью она ответила на пылкие признания Берхарда, но нельзя, да и не нужно, ведь судьба разведёт их по разным дорогам. Только вот как отказать? Душа не желала отказывать. Гретта склонила голову и скрыла глаза под опущенными ресницами, слов для ответа она не находила.

– Я всегда вспоминал тебя, всегда думал о тебе, – продолжал признания Берхард. – Уже тогда, семь лет назад, ты запала мне в душу.

– Почему же ты мне даже пары строк не написал? Я ждала.

– Однажды написал тебе. Но мне вместо тебя ответила фрау Барх. Из её письма я узнал, что ты отправлена на воспитание в монастырь. И ещё, что помолвлена с неким богатым английским лордом. Разве она не говорила тебе?

– Нет. Когда я вернулась из монастыря, фрау Барх уже уехала от нас. Она вышла замуж…

– Она убедила меня, что тебя ждёт счастливая жизнь в Британии, и просила более не отвлекать тебя напоминанием о себе.

– И ты последовал её совету.

– Да, я поступил глупо. Я поверил ей, я был уверен, что ты удачно вышла замуж, нашла счастье в своей жизни. Я сдался, а не должен был. Корю себя за это, корю, что не спрашивал о тебе, о судьбе твоей. Но я не хотел слышать в ответ о том, что ты меня забыла. Как только я узнал, что все эти годы была свободна, в моей душе поселилась тоска, обида на глупость мою. Сколько времени упущено! Я сам позволил тебе забыть обо мне. А после… когда я увидел твой портрет, то понял, что люблю тебя и никакая другая женщина мне не нужна. С тех пор, как ты здесь, я места себе не нахожу. Стараюсь скрыть любовь под маской равнодушия, но у меня не получается. Я даже нарисовал твой образ, чтобы чаще видеть тебя. Он, правда, был уничтожен вместе с другими рисунками, но я обязательно создам новый, ещё лучше. Ибо без тебя мне плохо.

– Этот портрет не уничтожен. Он лежит на столе, самый дальний свиток. – Гретта взглянула на изумлённого собеседника и вновь опустила глаза. – Я посмотрела рисунок, пока тебя не было.

Берхард понял, что Гретта не просто зашла к нему, но и ждала. А значит, её визит – не обычное любопытство.

– Ты пришла ко мне нарочно. Для чего? – спросил Берхард.

– Чтобы просто поговорить. Чтобы увидеть, – тихо ответила Гретта.

Увидеть. Рискуя честным именем, девушка пришла в комнату молодого человека, оставалась с ним долгое время наедине, и ради чего? Ради каприза? Ради веселья? Вряд ли. Гретта на легкомысленную не похожа. Девушка по-прежнему скрывала взор под ресницами, однако признаний влюблённого не прерывала и руки своей не вынимала из мужских ладоней. В душе Берхарда вспыхнул огонёк – что если его чувство действительно ответно?

– Гретта, милая Гретта, – почти шёпотом произнёс Берхард. – Могу ли я… Смею ли я надеяться на взаимность твою, Гретта?

Девушка робко подняла глаза. Зачем он её просит об этом? Разве сможет она отказать его красивым ястребиным глазам?

– Люб ли я тебе, милая Гретта?

Она не должна, не имеет права давать ему надежду. Но как быть? Гретта молчала. Она не могла заставить себя ответить «нет», но и боялась сказать «да».

Берхард поднял руку и коснулся пальцами милого лица. Как Гретта хороша. Чем больше он узнавал её, тем ярче разгоралась любовь в его душе. Берхард склонился и оставил лёгкий и очень нежный поцелуй на мягких губах девушки.

Поцелуй приятной теплой истомой разлился по телу Гретты и мягким облаком любви объял её сердце. Разве можно ему отказать? Разве нужно отказывать? Она скажет «да». Но разум тут же нарисовал яркие и страшные картины последствия такого ответа. Вот строгое лицо отца: «Ты опозорила имя честной девушки!» Презрение ландграфа: «Ты беспутная, ты не достойна фамилии Регентропф!» Попрёки Густава: «Ты ещё не успела выйти замуж, а уже завела любовника! Мне не нужна распутная жена!»

Гретта опустила голову и освободила свою руку из горячей мужской ладони. Надо ответить «нет», это будет правильно, это будет разумно. Только как это сделать?

– Мне нужно уйти, – проговорила Гретта и даже сделала шаг к выходу.

Ей не хотелось уходить. Ей хотелось кинуться в объятия любимому и выплеснуть всю волну чувств, которая бурлила в ней, и которую она старательно удерживала в груди своей.

– Ты не ответила мне, однако я буду ждать твоего решения, – сказал Берхард. – Если ты меня отвергнешь, мне будет больно, но я отойду в сторону, стану любить тебя издали, любить и надеяться. Если же примешь, то клянусь жизнью своей, я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы мы были вместе, и чтобы ты была счастлива.

Лишь вернувшись в свою комнату, Гретта дала волю эмоциям и, упав на кровать, разрыдалась. В её душе боролись два сильных чувства: радость от того, что она влюблена в прекрасного юношу, и её любовь взаимна, и горе от того, что ей суждено провести жизнь в разлуке с этим юношей. И кажется, горе побеждало.

– Может, вы попробуете поговорить с батюшкой, – пыталась хоть чем-нибудь помочь своей хозяйке Лизхен. – Он объяснит всё ландграфу, тот обязательно поймёт и согласится выдать вас за Берхарда, а не за Густава.

– Конечно, и вместе с этим согласится поссориться с маркграфом фон Фатнхайн, – всхлипывая, возразила Гретта. – Нет, ландграф не пойдёт на это, да и батюшка не станет менять договор и отказываться от уже данного слова. Нет. Лучше мне самой постараться избавиться от любви, пока не поздно, пока она ещё не набрала силу.

– Уничтожать любовь – это же так глупо! – возмутилась Лизхен.

– Глупо было послушать твоего совета и идти к Берхарду в гости! – прикрикнула Гретта. Она села на кровати, выпрямилась и вытерла слёзы на щеках. – Ничего, через неделю состоится свадьба, а после мы с Густавом сразу уедем в Стайнберг. Я больше не увижу Берхарда. Я справлюсь, Лизхен.

Служанка, которая уже устала убеждать госпожу в том, что за любовь необходимо бороться, на этот раз промолчала. Оставалось надеяться, что сам Берхард Регентропф не будет таким пассивным и покорным судьбе, что его чувства окажутся сильнее предрассудков и отцовской воли.

Берхард действительно решил бороться. Несмотря на молчание Гретты, он не сомневался, что она тоже влюблена в него. А значит, нужно действовать. И прежде всего, надо поговорить с отцом. Поговорить как можно скорее, пока не настал день свадьбы. Безусловно, ландграф будет в ярости, станет отвергать доводы сына и называть его глупцом. Что ж, пускай. Берхард выдержит, он согласится отказаться от всего, лишь бы отдали ему милую Гретту, лишь бы жизнь прожить с ней.

Вечером, когда солнце оранжевыми лучами коснулось горизонта, во внутренний двор замка въехали две кареты в сопровождении пяти десятков солдат. На дверцах карет красовались изображения гербов графа Альбриха Гельпфрига.

– Маргарет! – радостно выдохнула выглянувшая в окно Патриция.

Ландграф, узнав о прибытии дочери, отложил в сторону все дела и, отдав слугам необходимые распоряжения, спустился в просторный холл. Там уже Патриция обнимала и целовала свою любимую дочь, которую не видела почти два года.

– Маргарет, дорогая, как же я по тебе соскучилась! – причитала она. – Как рада снова видеть тебя такую красивую…

– Ох, мама, какая же я красивая? – возразила Маргарет, снимая с себя чёрный дорожный плащ. – Усталая, вся в пыли…

– Твою красоту ничем не испортить, доченька.

Следом за молодой госпожой зашли двое слуг, внесли тяжёлый сундук, а за ними – пожилая женщина с маленьким мальчиком на руках. На вид мальчику было два или три года, его синие глазёнки настороженно взирали на новую обстановку и незнакомых людей, а маленькие пальчики крепко вцепились в блио, держащей его женщины, которая, видимо, являлась его няней. Одежда из дорогой материи отделанная серебром, указывала на высокий статус малыша. Завидев ребёнка, Патриция умилённо улыбнулась и издала вздох блаженства.

– О Боже! Неужели это маленький Готфрид, мой внук! Наконец-то я его увидела!

Спешно подойдя к няне малыша, Патриция попыталась взять мальчика на руки, однако тот при виде незнакомой тёти, протягивающей к нему руки и издававшей визгливые непонятные звуки, испугался и заплакал.

– Готфрид очень стеснителен и не идёт к чужим, – предупредила Маргарет.

Слово «чужая» больно полосонуло по сердцу Патриции.

– Какая же я чужая? – упрекнула она. – Я его бабушка.

– Но он ещё этого не понимает, – спокойно ответила Маргарет. – Он ещё не привык к вам.

Дабы успокоить ребёнка няня отошла в сторону, где стала тихо и ласково уговаривать напуганного мальчика. Патриция с завистью наблюдала за женщиной.

– Не переживай, Патриция, – вклинился в разговор Генрих. – Через пару дней малыш так привыкнет к тебе, что не будет слезать с твоих рук. Здравствуй, Маргарет. – Генрих приблизился к дочери и поцеловал её в щёку. – Ты и правда хорошеешь с каждым днём. А где же твой супруг? У порога что ли топчется, войти стесняется?

Маргарет презрительно ухмыльнулась.

– Да лучше бы он у порога топтался, и то меньше позора и насмешек было бы.

– А что случилось?

Молодая женщина нервно передёрнула плечом и, присев на скамью, рассказала:

– Случилось то, что этот дурак накануне нашего отъезда решил съездить на охоту, и там, в лесу он умудрился упасть с лошади и сломать себе сразу обе ноги. Лекари наложили ему шины и запретили двигаться. Так что мой супруг, папа, остался дома, а я была вынуждена совершать долгое путешествие одна.

– М-да, неприятность, – протянул Генрих. – А я-то надеялся встретиться с Альбрихом.

– Неприятность, – усмехнулась Маргарет. – Это позор! Столь великолепный наездник и вдруг упал с лошади!

– От несчастного случая никто не застрахован, – заметила Патриция, присев рядом с дочерью.

Нервно всплеснув руками, молодая женщина продолжала возмущаться.

– Я же просила его никуда не ездить, я будто чувствовала. Говорила, что в Регенплатце мой отец обязательно устроит для забавы большую охоту. Но Альбрих упрям. Для него же охота – страсть великая. Видите ли, егерь уже загнал оленя, и упускать такой случай не хочется. И вот результат. И оленя не поймал, и сам на месяц к постели прикован. Лекари говорят, что он может хромым остаться. Я привезла от Альбриха письмо с извинениями. Оно там, среди моих вещей.

– Отдашь его завтра. – Патриция любовно обняла дочь за плечи. – Сейчас тебе нужно отдохнуть от утомительного путешествия.

– Да, я устала, – согласилась Маргарет. – И хочу смыть всю эту грязь.

– Твоя комната ждёт тебя. И вода готова. А Готфрид?..

– Я хотела бы разместить его с Хильдой в детской. Она свободна?

– Да. В ней уже давно никто не живёт, но я держу её в порядке.

– Жаль, что Астрид умерла, – вздохнула Маргарет. – Она была бы рада вновь повозиться с малышом. Добрая женщина была. Хильда тоже хорошая няня, Готфрид её любит. А как здоровье бабушки?

– Ничего. Но она очень слаба и редко выходит из своих покоев.

– Завтра обязательно навещу её.

– Она ждёт тебя, скучает. Она будет рада тебя видеть.

– Ханна тоже не решилась сюда вернуться?

– Бедняжка чувствует себя здесь несчастной. А в Стайнберге она прекрасно присматривает за хозяйством. Признаться, мне её не хватает. У тебя много багажа, Маргарет?

– Нет, два сундука, да у Хильды один.

– Пойдём, я тебя провожу. А после распоряжусь об ужине.

Женщины встали и направились к лестнице. Хильда с малышом последовала за ними, слуги засуетились, занялись багажом хозяйки. Проводив жену и дочь, Генрих оставил их, не став вмешиваться в их женские обыденные разговоры.

– А Густав разве не хочет со мной поздороваться? – поинтересовалась Маргарет.

– Густав, должно быть, ещё не вернулся с вечерней прогулки, иначе обязательно бы встретил тебя, – предположила Патриция.

– Прогулки? – В глазах Маргарет блеснуло любопытство. – И с кем же он гуляет, с Греттой?

– Насколько я знаю, да.

– А ведь уже закат. Хорошая девушка?

Патриция неопределённо пожала плечами.

– Простушка, хоть и симпатичная. Из неё выйдет хорошая хозяйка и примерная жена.

– Густаву она понравилась?

– Понравилась. И не только ему.

– Кому же ещё?

Патриция скорчила недовольную мину:

– Догадайся.

– Берхарду? – Маргарет зло фыркнула. – Волчонок и здесь хочет ограбить Густава. Кстати, где он?

– Не знаю. Где-нибудь шепчется с дружком своим Кларком Кроненбергом.

– Этот прихлебатель тоже здесь?

– А как же! Без него «его высочеству» скучно.

– Пора с ним расквитаться за все унижения! – В глазах Маргарет сверкнула ненависть. – Вот что, мама. Завтра утром приходите с Густавом ко мне, у меня есть для вас один маленький подарочек.

Ошибалась Патриция, не с Греттой гулял сын её, а с другом своим Акселом. Они проводили вечер в любимом кабаке, что находился при постоялом дворе на окраине города. Хозяин принимал молодых людей, как почётных гостей, был щедр на льстивые комплименты, вино подавал отменное и брал за него недорого, а девушки там были веселы и ласковы. После таких прогулок Густав обычно возвращался поздно и далеко не трезв. Ландграф не поощрял подобное развлечение младшего сына, но Патриция считала, что мальчики иногда могут позволить себе расслабиться.

Вернувшись домой, Густав, конечно же, узнал о прибытии Маргарет, обрадовался. Но осознавая, что время уже позднее, да и хмельная голова клонилась к подушке, отложил встречу с сестрой на завтра.

Утром Маргарет встретилась с бароном Хафф и его дочерью Греттой. Вот как жизнь повернулась. Никак не думала Маргарет, что та девочка в бедном платье, на которую она в своё время и внимания-то не обращала, вдруг станет женой её родного брата, войдёт в семью Регентропф. За завтраком Маргарет внимательно наблюдала за будущей невесткой, за каждым её словом, за каждым движением, но при этом оставалась в общении любезна и мила. Заметив, что является объектом наблюдения, Гретта чувствовала себя крайне неуютно, однако внешне старалась сохранять спокойствие и непосредственность. Неприятно ей было такое внимание. Неужели и все остальные родственники и гости будут так же откровенно оценивать её? Уж скорее бы всё закончилось: знакомства, суета, празднества.

Впрочем, Маргарет наблюдала не только за Греттой, но и за поведением старшего брата. Берхард прекрасно знал повадки сестры своей, потому пытался выглядеть холодным и невозмутимым. Да только, видно, артист из него плохой, и ему всё равно не удалось обмануть женскую наблюдательность. К концу трапезы, Маргарет не сомневалась, что не только Берхард проявляет повышенный интерес к Гретте, но и Гретта довольно тепло относится к Берхарду. И если им сейчас не помешать, то между ними вполне может вспыхнуть сильное горячее чувство.

После трапезы Маргарет попросила мать и брата зайти в её покои.

– У меня есть для вас кое-что интересное, – сказала она и подозвала приглашённых присесть за стол у окна.

Патриция и Густав сели на стулья и, словно зрители на спектакле, приготовились слушать монолог артиста.

– Не знаю, как вы распорядитесь моим подарком, однако думаю, он вам рано или поздно пригодится. – Маргарет также придвинула к столу стул и села. – В наш замок часто заглядывает один купец, который привозит товары с востока. В основном это специи, шелка и драгоценные камни. Но я сделала ему один специальный заказ, который он незамедлительно выполнил. Не за просто так, естественно.

Маргарет выставила на стол маленький прозрачный стеклянный флакончик, плотно закрытый чёрной крышкой.

– Что это? Какое-то благовоние? – подивилась Патриция и потянула руку к флакончику.

– Не вздумайте нюхать, мама! – предупредила Маргарет, да столь жёстко, что Патриция немедленно отдёрнула руку. – Это не духи. Это яд.

В глазах Густава тут же вспыхнул интерес:

– Яд? Ты серьёзно? – Юноша аккуратно взял флакон и повертел в руках; тёмно-коричневая жидкость задрожала внутри стекла.

– Конечно, серьёзно. Яд очень сильный и действует почти мгновенно. Купец сказал, что достаточно двух капель, чтобы человек скончался.

– Всего двух капель? Да здесь такая доза, что хватит на десятерых!

– Много, не мало. Вдруг первая попытка не удастся.

Патриция слушала внимательно, мысли её были тяжелы, взгляд серьёзен.

– Для кого ты заказала у купца яд? – наконец спросила она дочь.

– А как вы полагаете, матушка? – Маргарет тоже была серьёзна. – Я хочу истребить одну большую проблему в жизни моего любимого брата. Хочу восстановить справедливость в семье Регентропф.

– Намерена угостить волчонка?

– Конечно, его! – поддержал Густав. – Он заслуживает такого угощения. Спасибо, сестрёнка! Угодила, ох как угодила! Наконец я стану свободен, и весь Регенплатц будет моим!

– Но это ещё не всё, – предупредила Маргарет и сняла с большого пальца левой руки перстень с чёрным аметистом. – Я больше ничего подобного не заказывала у купца, однако в следующий свой приезд к нам он предложил мне вот этот перстень. Вещичка с секретом.

Молодая женщина вытянула руку с кольцом в центр стола, и все сидящие склонились над ним. Держа перстень камнем вверх, Маргарет нажала на некую скрытую пружинку, и оправа с камнем вдруг откинулась. Внутри перстня оказалась маленькая ёмкость, заполненная тёмной жидкостью.

– Это тоже яд, – проговорила Маргарет. – Я бы не стала покупать это ядовитое кольцо, но меня прельстило свойство его отравы. Если добавить данный яд в вино, то человек, который его выпьет, сначала ничего не почувствует, зато потом, примерно через сутки он тяжело заболеет, и болезнь будет властвовать над ним день либо два. Лекари бессильны против неё, мучений своей жертве она приносит много, и смерть неотвратима.

– Вот так замечательно! – восхитился Густав. – И главное, на отравителе подозрений никаких. Заболел человек да умер. Причём тут убийство? Спасибо, Маргарет!

– И ты убьёшь Берхарда? – настороженно спросила Патриция.

– Непременно, матушка. – Глаза Густава алчно горели. – Какой лёгкий способ избавиться от врага! И рать собирать не придётся, и войны избежим. И отцу обвинить меня не в чем будет.

Патриция согласна была с сыном, но её тревожило заклятие Хельги, которое она до сих пор помнила наизусть: «Если Берхард хоть немного пострадает от ваших действий или даже замыслов, то нанесённая ему боль, вдвойне отзовётся в Густаве. Берхард только ушибётся, а у Густава уже пойдёт кровь. Чем больше рана у Берхарда, тем больше боли у Густава… А если вы всё-таки погубите Берхарда, то Густаву не прожить и трёх дней после его похорон!» Страшно. Однако что случится, если Берхарда погубит сам Густав? На его замыслы проклятие, вроде, не распространено. Для того и взращивалась в его сердце месть.