Пока медсестра раздает детишек, пытаюсь разглядеть тех, что ещё ждут своей очереди. В глаза бросается пухленький, мирно посапывающий сверток, при виде которого, сердце почему-то усиленно заколотилось, а по всему телу прошлась приятная истома. Это мой ребенок, только мой, я почувствовала это своим материнским сердцем! Только бы не ошибиться! Медсестра берет завернутое в пеленку чудо, сравнивает надписи на бирках и передает его мне. Я не ошиблась, сердце не обмануло меня, это моя Анечка!
Вот он долгожданный момент! Впервые я смогла так близко увидеть мою дочку, обнять её и даже чмокнуть в щечку. Пусть все народные приметы говорят, что нельзя целовать новорожденного ребенка, разве можно удержаться от этого соблазна, держа в руках частичку себя? Внимательно смотрю на доченьку, пытаясь запомнить каждую черточку её лица. Пока вижу вздернутый носик, алые губки, и родинку на правой щеке. Родинка большая, темно-коричневая. Говорят, Господь, помечает избранных такими родинками, чтобы не забывать защищать их от всего дурного. Теперь и моя Аннушка будет всегда находиться под защитой Господа. Приподнимаю пеленку, которой закутана головка, пытаюсь разглядеть волосики. Волосики светлые и их очень мало, зато сама голова показалась мне большой. Умная будешь, Анька! Тебе есть в кого быть умненькой, гены у нас с папой сильные.
Очень хочется увидеть глазки. Знаю, что они будут голубого цвета, такого же, как у нас с мужем. Для этого надо, чтобы дочка проснулась. Но Анютка продолжает мирно спать, словно не торопится узнать и увидеть меня. Пытаюсь разбудить её, водя соском по губкам, начинаю волноваться, что время, отведенное для кормления, быстро закончится, и Анечку унесут от меня голодной. Смотрю на других женщин, все малыши притихли, прильнули к маминым грудям и, смешно причмокивая, пытаются съесть всю положенную им норму, словно понимая, что в следующий раз они смогут повторить это не раньше, чем часа через три. А Анька все спит. И снова беспокойство охватывает меня: а вдруг за эти четыре дня она настолько привыкла к кормлению из соски, что теперь никогда не возьмет мою грудь? Такие случаи бывали и не раз.
– Анютка, ну проснись, покушай! – почти со слезами на глазах умоляю дочурку. И вдруг… Анька приоткрыла один глаз и очень строго, и, как мне показалось, довольно осмысленно, посмотрела на меня. Что она испытывала в тот момент, я не узнаю никогда, но моей радости не было предела, слезы беспокойства сменились слезами великого счастья, они капали на Анюткино личико, превращаясь в тоненькие струйки, стекающие по её пухленьким щечкам. Словно пожалев меня, Анюта проснулась окончательно. Открыла глазки, и я увидела два огромных темно-синих озерка. А взгляд-то у дочери какой умный и проницательный! Ты будешь умницей, моя Аннушка!
Нас всегда удивляет, почему у всех детей глаза кажутся огромными, а с возрастом, будто уменьшаются в размере. На самом деле, глаз – единственный орган в нашем организме, который при рождении имеет размер, не меняющийся больше в течение жизни. Потому то на фоне маленького личика, глаза у детей и кажутся такими большими. С возрастом лицо становится больше, и глаза уже не выглядят такими огромными.
Пока не могу понять, на кого больше похожа наша дочурка: на меня или на своего папу. Мы с мужем не очень сильно отличаемся друг от друга внешне, многие мои знакомые ещё во время наших свиданий с ним, отмечали, что мы очень похожи друг на друга. И все же мне больше хочется, чтобы Аня была похожей на своего папу. Да и в народе говорят, если дочь похожа на отца – будет счастливой! А какая же мама не пожелает счастья своей дочери! С моей точки зрения, судьба и счастье детей целиком зависят от родителей. Только родители могут сделать своих детей счастливыми, но они же могут стать и источником несчастий и бед для своих чад. Уверена, что наша дочь будет самой счастливой, мы для этого сделаем все возможное!
А пока я пытаюсь первый раз приложить к груди своего ребенка. Анютка, очевидно, сыта, и взять сосок в ротик не торопится. Выдавливаю несколько капель молока ей прямо на губки, пусть попробует, как вкусно! Срабатывает, молоко действительно оказалось вкусным, Анютка хватает сосок и начинает сосать. Я чувствую, как молочко капля за каплей попадает в ротик моей доченьки, и испытываю огромное материнское счастье! Так не хочется расставаться с дочуркой! Но теперь я знаю: через три часа я снова увижу тебя, моя Анюточка, и ещё раз испытаю мое счастье!
Обида
Время идет гораздо быстрее, когда тебе каждые три часа приносят ребеночка. До кормления надо успеть выполнить кучу формальностей. Вымыть с мылом руки и грудь, надеть косынку и маску, а потом приходит медсестра и каждой женщине обрабатывает соски фурациллином. Я, хоть и будущий медик, но смысла во всех этих мероприятиях не вижу никакого. Кругом и так все стерильно, каждое утро палату, а вместе с ней и всех находящихся там женщин, кварцуют специальной лампой. В воздухе не остается ни одного микроба. А как ребенку вырабатывать иммунитет в условиях абсолютной стерильности? Не потому ли нынешние дети выглядят ослабленными и больными по сравнению с прошлыми поколениями? Тогда, женщина, родив в поле ребенка, перерезав ему пуповину обыкновенным ножом, заворачивала новорожденного в передник, укладывала где-нибудь под кустиком, а сама продолжала выполнять работу дальше.
Но с нынешней медициной спорить бесполезно. Правила придуманы не мной, и мне остается лишь тщательно соблюдать их, чтобы не оказаться обруганной какой-нибудь медсестрой или санитаркой. Уж лучше бы учили женщин, как правильно надо сцеживать молоко, что предпринять, когда его мало. Об этом в роддоме никто никому не сказал ни слова. Считается, очевидно, что все это женщина должна знать самостоятельно и буквально с пеленок. Я знала, что гипогалактия – состояние, когда у кормящей женщины мало молока, встречается довольно часто. Но не предполагала, что это может случиться со мной.
Когда Анютку в очередной раз принесли на кормление, она уже не стала особенно церемониться со мной, внимательно изучать и разглядывать меня. Раз принесли кормить – корми! С первой секунды, жадно схватив сосок, Анюта с трудом начала высасывать из него содержимое моей груди. Через минуту раздался громкий крик недовольства – почему так мало! Дала другую грудь. Хватило ещё на пару минут. И все! Запасы драгоценного молока исчезли, и как я ни пыталась выжать из обеих грудей столь нужные сейчас капельки лакомства, ничего не получилось. Тут я впервые смогла увидеть и осознать, что значит голодный ребенок. Анютка сначала тихонько всхлипывала, в надежде, что сейчас все наладится и столь нужное молочко ручейком польется прямо в ротик. Когда надежды иссякли, всхлипывание перешло в громкий крик. Веселенькая картина! Мама усиленно обеими руками сдавливает свою грудь, пытаясь выцедить ну хоть капельку, а рядом лежит ребенок, пунцовый от крика, жаждущий немедленно получить свою порцию. Ни той, ни другой достичь желаемого не удается.
Обессиленная, падаю на кровать рядом с Анютой и тоже начинаю рыдать. И тут замечаю, что Аня смотрит на меня сердито и недовольно, а в уголках её глаз – крупные капельки слез. Но ведь это противоречит природе! В этом возрасте у ребенка ещё не должно быть слез! Видно, такая сильная была у Анютки обида на свою маму, что вопреки всему, из её глаз текли настоящие слезы. Так и унесли в тот раз от рыдающей мамы плачущего голодного ребенка.
Лётчица
Сегодня я еду с папой в аэропорт. Мы полетим в Шахрисабз – маленький городок на юге Узбекистана. Это так здорово! Я и раньше летала на самолете, но тогда мне было всего два года и поэтому я ничего не помню. А сейчас я чувствую себя совсем большой, мне уже пять лет. Папа у меня летчик. Он будет управлять самолетом. А еще папа пообещал взять меня в кабину самолета и дать мне порулить. Интересно как это – рулить самолетом?
Когда мы проходим через проходную, папа говорит, что ребенка, то есть меня, не с кем оставить дома. Я старательно киваю головой.
Мы с папой выходим на летное поле. Вон он! Наш самолет! Стоит такой большой и красивый. Он похож на огромную птицу, которая опустилась на землю только для того, чтобы отдохнуть и скоро полетит. А иллюминаторы на самолете кажутся такими маленькими. Как люди в них еще что-то видят?
Мы поднимаемся по трапу и заходим в самолет. Я иду по салону. Иллюминаторы оказываются не такими маленькими, какими кажутся с земли.
Когда мы заходим в кабину, папа садится в кресло, а я – к нему на коленки. Как здесь много приборов! Кабина на самом деле – самое интересное в самолете! Папа объясняет мне, что маленький зелененький самолетик на экране показывает, куда наклоняется наш самолет. Другой прибор с цифрами показывает скорость, с которой мы летим. Посмотрев на третий, можно узнать высоту, на которой мы находимся, сейчас это ноль. Пока папа объясняет мне значения всех приборов, приходит другой дяденька. Он садится в свободное кресло и, поздоровавшись с папой и со мной, запускает двигатель самолета.
Мы поехали. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. «Неужели мы никуда не полетим, а так и будем ехать?» – думаю я и выглядываю из окошка. Но только я начинаю беспокоиться, как самолет отрывается от земли. Ура, мы взлетели!
Я прижимаюсь носом к окну. Под нами Ташкент. Маленькие разноцветные машинки едут по дорогам. Они кажутся мне игрушечными, как те, которые коллекционирует мой папа. Люди бегают как черные точечки. Вот оказывается, какими нас видят птицы! Девятиэтажные дома кажутся не больше спичечных коробков. Вот это вид!
По мере того, как мы поднимаемся выше, машины, люди, дома – исчезают. Теперь видны только синие нити – реки, да снег на горных вершинах. Насмотревшись на реки и горы, я снова обращаю свое внимание на приборы. Зеленый самолетик теперь не стоит на месте, а постоянно наклоняется то в одну, то в другую сторону. Тут я замечаю, что число, показывающее высоту полета, начинает уменьшаться – мы снижаемся.
– Пап, дай порулить… – прошу я.
Папа отдает мне штурвал, и я начинаю крутить его как хочу. Самолет меня не очень слушается. Это, наверное, потому, что другой дядя тоже крутит штурвал. Я смотрю на пилота и начинаю крутить штурвал так же, как он. Пусть ему будет полегче! Мы все снижаемся и снижаемся. Вот уже снова появились дома, потом машины и люди. Внизу аэропорт города Шахрисабза. Уже видна взлетная полоса, и мы с пилотом начинаем выравнивать самолет, чтобы он сел ровно на полосу. И тут я чувствую толчок. Самолет коснулся земли. Мы едем по полосе, потом съезжаем с нее и останавливаемся.
Я посадила самолет! Сама! Ну и пилот помогал немножко…
Школа и улица
Сентябрь в Ташкенте – для детей еще не осень. И это даже не последнее дыхание лета. Лето еще в полном разгаре. Стоит жара под тридцать градусов, и ребятня с утра до ночи играет во дворах. Но для меня этот сентябрь – будет уже другой, не летний, а именно осенний. Я пойду в первый класс. Мне очень нравится мой портфель и новая школьная форма. У меня большой красно-синий ранец, который мне подарил папа, когда мне было пять лет. В ранце лежат пенал, дневник и целая куча тетрадок и ручек. А форма в нашей школе необычная – это не только юбка и жилетка, а еще и большой белый воротник с красным бантиком. Очень красивая форма! Но, несмотря на все это, мне немного грустно. Мама говорила мне, чтобы я больше гуляла летом, потому что, когда начнется учеба, времени на прогулки оставаться не будет. Учеба началась, а я так и не нагулялась!
Но прошла неделя, а мне кажется, что все пока идет по-старому. Разница только в том, что в школе не заставляют спать днем, как в детском саду, но это мне даже нравится. А домашние задания – неужели они думают, что так сложно сосчитать, сколько будет 2+1?
Сегодня я уже решила все примеры, написала все крючочки и сижу с Илюшей на козырьке нашего подъезда. Козырек увит виноградной лозой, увешанной гроздями винограда, который так и просится в рот. Я беру ягодку, с наслаждением жую ее и думаю про себя: «Почему мама говорила, что не будет времени гулять? Гуляю же!».
Провожатые
Я иду домой со школы. На нашем квартале из моего класса кроме меня живет только Аревик, но её дом гораздо ближе к школе, чем мой, поэтому около двух остановок идти мне приходится одной. Это конечно скучно, но что поделаешь! Я могла бы поехать на автобусе, но его очень долго ждать и поэтому неохота. В принципе, сегодня я как раз не прочь прогуляться. Погода просто замечательная! Кажется, весна уже полностью вступила в свои права. А ведь еще только начало марта! Деревья цветут, на земле тоже появились маленькие беленькие цветочки. Мы называем их подснежниками, хотя подснежники на самом деле совсем другие.
От легкого ветерка листочки на деревьях слегка подрагивают, а под ногами трава кажется мягким зеленым ковром. Надо успеть насладиться всей этой красотой сейчас. Ведь скоро засушливое лето, которое вынуждает все зеленое отступать все дальше и дальше в горы. Трава высохнет и пожелтеет, листья покроются пылью, легкий ветерок исчезнет, и на смену ему придут полный штиль, когда кажется, что воздух раскален до предела, или пыльные бури, которые поднимают столбы пыли и залепляют ею глаза тому, кто осмелится повернуться к ним лицом. Но сейчас мне не до этого, я наслаждаюсь весной.
Неожиданно за спиной раздаются знакомые голоса. Я оборачиваюсь и вижу двух моих одноклассников: Ваню и Колю. Они дружат давно, я вообще редко вижу их порознь. Но что им нужно на моем квартале?
– Привет! – говорю я им, – Что это вы тут гуляете?
Ваня подталкивает Колю ко мне, и он немного застенчиво говорит:
– Ань… Ты не против, если мы тебя проводим?
– Проводите? С какой это стати? Вот еще! Нет, я сама дойду, – сама форма Колиного предложения мне не понравилась. Предложи он мне прогуляться со мной до дома, я бы согласилась. А провожать? Что я им, маленькая что ли? Или бабушка столетняя чтобы меня провожать?
Коля продолжает:
– Ну, мы тебе портфель поможем донести…
Ах, им еще и портфель! Ну, точно думают, что я сама ничего не могу и не умею. И еще больше рассердившись, я говорю: