–Откуда я знаю? По Карлайлу и окрестностям. Мы сказали слуге: «вези куда-нибудь». И он нас вёз, куда глаза глядят. Когда мы решили возвращаться – выяснили, что заблудились. По счастью, была середина дня, и мы встретили прохожего, который объяснил, как вернуться.

– Вы помните этого прохожего?

– Нет.

– А где вы его встретили?

– Нет. Зачем мне это надо?

– А не проезжали ли вы мимо Браун-Хауза?

–«Браун-Хаус» – это, вроде, коричневый дом? Может, и проезжали. Не помню.

– А мимо мастерской Бейкера?

Певица задумалась.

– А как это пишется?

По её просьбе служанка подала бумагу и карандаш. Я постарался изобразить на бумаге вывеску заброшенной мастерской. Тереза Ангиссола некоторое время рассматривала изображение.

– Мне кажется, – сказала она медленно. – Мы проезжали мимо такой надписи. Там ещё были ворота полуоткрытые, из старых досок, и вроде какие-то цепи…

– Всё верно, – подтвердил я. – А Вы не видели там людей? Или каких-то странностей?

– Не разглядывала. Я просто бросила взгляд, и мы поехали дальше.

Я не знал, о чём её ещё спросить. Потом догадался.

– Были ли у Паркса друзья среди членов вашей труппы?

– Кажется, он был в дружеских отношениях с синьором Имолезе и синьором Каэтани.

– А кто это? – Каждое слово приходилось вытаскивать клещами.

– Синьор Имолезе наш певец, бас, а синьор Каэтани – музыкант, играет на гобое.

На этом мне и пришлось откланяться.

Глава 10.

Рассказывает Пол Эверсли.

Есть вещи, которым положено иметь определённый вид и содержание. Собаке положено иметь хвост, чай положено пить в пять часов пополудни, а женщина, да ещё иностранка, да ещё и актриса, должна быть женственной и болтливой. Когда порядок нарушается, это неприлично. Синьора Ангиссола всем своим поведением нарушала порядок, и мне это было неприятно.

Следующим номером, за дверью которого я увидел свет, был номер синьора Кассини.

Мне открыли сразу же, без всяких вопросов. В номере были двое мужчин; одному на вид было около 50 лет, второму – лет 30 или чуть больше. Старший был прямо-таки образцовый итальянец: низенький, толстенький, носатый и болтливый. Мне даже приятно было, что всё встало на свои места.

– Синьора Роберто нет дома, а я его слуга, Луиджи Гоцци. Синьор Роберто ушёл на прогулку, я очень боюсь, как бы он не простудился в этом холодном городе. Ему завтра исполнять партию Риччардо… Вы знаете «Бал-Маскарад»? О синьор Верди – величайший композитор современности, он создаёт шедевр за шедевром…

Мне едва удалось прервать этот поток слов.

– Знал ли мой хозяин майора… как Вы сказали? Кажется, нет. Но у вас, англичан, такие трудные имена… А синьора Паркса кто же не знает! Это наш музыкант. Такой был добросовестный, всегда вовремя приходил, а потом вдруг пропал. Я думаю, дело в женщине. О, любовь, любовь, что ты делаешь с людьми!

– Он появился у нас меньше года назад – когда умерла твоя хозяйка? Синьора Жюстин, такая прекрасная женщина, а умерла внезапно, прямо во время представления. Давали «Дочь полка» юная Рубина пели Мари, это была её любимая роль и вдруг крик! Синьорина прямо со сцены бросилась к матери, но ей уже ничем нельзя было помочь!

Тут толстяк перевёл дух и показал на молодого:

– Он долгие годы ей служил, а сейчас служит её дочери.

Молодой – худой, смуглый и миловидный до женоподобия – молча кивнул.

– Тогда дали объявление и пришёл один неаполитанец, горячий такой, подрался с синьором Каэтани. О мадонна, я думал, он всё здание разнесут! Потом синьор Имолезе привёл этого синьора Паркса. Он был чопорный, как все англичане, но очень аккуратный. Сначала мы думали, что он порядочный человек, а оказалось – негодяй.

Так, это уже интересно.

– Есть такое слово, хозяин сказал, я забыл, шарж или шамаж. Он узнавал про людей всякие тайны и потом требовал деньги, да-да! А мой хозяин… это такая драма, он так любит синьору Аннунциату, а у неё муж, и Паркс обещал всё сказать мужу. Синьор Роберто ничего не боится, но синьора Аннунциата – слабая женщина, синьор Роберто должен был её защитить. Он дал негодяю пощечину и вызвал на дуэль, но Паркс отказался драться – можете такое вообразить?! Хозяин вынужден был давать ему деньги.

Это словесный фонтан изливался со скоростью, сильно затруднявшей восприятие, а между тем был захватывающе интересен.

– Умеет ли синьор стрелять?! О, мадонна! Да синьор Роберто неподражаемый стрелок, волшебный, лучше Вильгельма Телля! Он воевал под знамёнами Гарибальди! Он всех потрясал своей храбростью! Да я Вам покажу…

Тут толстяк замолчал и дал мне опомниться. Но не надолго: вскоре перед моим лицом замаячила открытая коробочка с бронзовой медалью «За воинскую доблесть». Я постарался изобразить изумление и восторг.

– Кого ещё? Синьору Терезу. Выдумал какую-то гадость, но она отказалась платить. Какую гадость? Не знаю.

– Есть ли у моего хозяина оружие? Да я Вам сейчас покажу…

У хозяина нашлись два превосходных револьвера, ничего общего не имеющих с дамской игрушкой, сыгравшей столь странную роль в этой истории. Я вспомнил, что не спросил об оружии синьору Ангиссолу.

– А Вашу хозяйку Паркс шантажировал?

Молодой слуга был явно шокирован:

– Моя госпожа – невинная девушка, она никогда не делала ничего плохого.

– А оружие у неё есть?

– Нет.

Он разговаривал с каким-то странным акцентом. Но мне было не акцентов слуг.

В коридоре я попытался осмыслить услышанное. В известном романе Дюма «Граф Монте-Кристо» есть прекрасная сцена, когда гостиничный слуга кричит: «подать карету ко дворцу»! Это грубая ложь, потому что подают дрянную телегу к дрянной гостинице, но ложь эта основана на правде: ведь транспортное средство подают к месту проживания. Насколько сильно приврал слуга в своих рассказах? Отчасти об этом можно судить по медали: никаких сверхъестественных подвигов этот Роберто, понятное дело, не совершил, иначе бы ему дали золотую медаль или Савойский военный орден. Но штабным писарям медаль «За воинскую доблесть» не вручают – значит, всё же участвовал в боях. Все англичане знают, что актёры и учёные – трусы и слабаки, но этот Кассини, наверное, был неправильный актёр. Или медаль у него фальшивая?

Ещё примечательно, что Паркс отказался драться на дуэли с этим Роберто, но дрался с майором Рейс-Морганом. Но это как раз понятно: одно дело – какой-то итальяшка, другое – английский джентльмен.

Затем я постучался в дверь номера, где обитали, согласно записи в гостиничной книге, «сеньор Октавио Ларраньяга с женой, сыном и служанкой». Почему «сеньор»? Он малограмотен?

В комнате находились две женщины: одна молодая, смуглая и скуластая, с замедленными движеньями; вторая – пожилая и толстая, с усиками над губой. На коленях у молодой лежал младенец. Она говорила медленно, не совсем правильно выговаривая слова, представилась:

– Донья Лус Пердомо де Ларраньяга. Моя служанка, Чечилия.

Она, наверно, из какой-то дальней провинции. И явно из низших слоев общества.

– Майор? Нет, не помню. Сеньор Паркс был у нас музыкант, играть на контрабас. Приятный человек.

Он улыбнулась.

– Он говорить: кто держит pet, тот хороший человек. У нас есть собака, а у доньи Рубины – кошка.

Симпатичный спаниэль как раз обнюхивал мои ноги.

– Вы дружили?

Лус Пердомо де Ларраньяга обдумала ответ.

– Наверное, да.

Неожиданно она оживилась:

– Почему Вы спрашивать? Он приехать?

– Нет. Он умер.

На этот раз я увидел живейший отклик: донья Лус ахнула и всплеснула руками, служанка вскрикнула и замахала руками, как мельница крыльями, хозяйка перекрестилась, служанка перекрестилась, сложила молитвенно руки и помянула мадонну.

– Почему?

– Его убили, – сообщил я. И бестактно добавил. – Майор Рейс- Морган.

Не успел я мысленно осудить себя за неуместную болтливость, как она была вознаграждена.

– Майор Рейс… Это он убить свой сын?

– Что?!!

Глава 11.

Рассказывает Пол Эверсли.

– Мы гулять с собака. Мой муж и я. Встретить Паркс с его friends. Нет, сначала Рубина, потом Паркс и friends.

Она, похоже, знала отдельные английские слова.

– Дон Артур плохо говорить о синьоре Ангиссола. Она брать деньги свой отец, он нищий. Died in povery…. In poverty, yes? I’m speak English badly. Донья Рубина говорить: I don’t believe. Friend говорить: майор Рейс убить свой сын.

Она подумала и добавила:

– Моя мать умерла, меня брать добрая женщина, сеньора Марта Ортис. Её муж был полковник Рийес. Он глядеть строго, но быть добрый. Я думать: Рийес был добрый, а Рейс злой.

Чушь какую-то она говорит.

– О, мадонна, какие ужасы вокруг, – вмешалась служанка. – С каждым днём всё страшнее и страшнее!

– А Ваш муж где? Спросил я. С таким знанием английского она способна всё что угодно переврать, поэтому желательно сопоставить её рассказ с рассказом другого человека.

– На сцене, – сообщила дама с гордостью. – Исполняет партию Надира. He is amazing!

– У моего хозяина прекрасный тенор, – опять встряла служанка. – И синьора выступала на сцене, хористкой, пока не стала матерью.

Тут у меня возникла идея. Конечно, расспрашивать слуг недостойно джентльмена, но я уже ступил на этот путь.

– Вы позволите, мадам, задать несколько вопросов Вашей служанке?

Кивок.

Служанка оказалась гораздо словоохотливее своей госпожи, и, кстати, говорила гораздо грамотнее.

– Луджи? Предан своему хозяину, но болтлив без меры, хуже бабы. Безусловно, честный, не ворует. Можно ли верить его словам? Наверное, можно, хотя может и приврать, просто так, ради разговора, прости господи.

– А Вы в хороших отношениях со служанкой синьоры Ангиссола?

– Лаурой?! Нет, конечно! Что госпожа, что служанка мне не нравятся. Она прекрасная певица, но ведёт распущенную жизнь, замуж не выходит, меняет любовников. Конечно, не молода, но у неё есть приданное, могла бы постараться, но не старается. У неё есть любовник, какой-то русский: он часто приезжает по своим делам в Италию и всегда встречается с синьорой Терезой, а когда они ездили в Россию, то она у него жила – меня тогда здесь не было, и хозяева мои в труппе не состояли, но мне рассказали. Но в отсутствие русского донна Тереза и другими мужчинами не брезгует. Мы сначала поехали во Францию, в Марселе и Париже были, в Кале, а потом сюда, так в Марселе хозяин гостиницы всё увивался вокруг донны Терезы, и она его у себя принимала.

– Чечилия, нехорошо так говорить, – мягко упрекнула её госпожа. Но прислуга уже разошлась:

– И безбожница она, прости господи! А Лаура берёт с неё пример, кокетничает с мужчинами, в церковь ходит два раза в год, дерзит старшим. Синьора Тереза живёт одна, про её родителей или родственников никто ничего не знает. Она как с неба свалилась, прости господи. Охотно верю всему, что говорит синьора Лус: такая особа вполне способна на непочтительность по отношению к старшим.

– Я не говорить, – уточнила бывшая хористка. – Дон Артур говорить.

– Родителям Лауры следовало бы иметь в виду, что ничему хорошему их дочь не научится у такой хозяйки! Но они за детьми плохо следят…

Родители Лауры меня не интересовали, но пришлось выслушать их родословную, описание их привычек, перечень их детей и рассуждения о нахальстве современной молодёжи.

Её хозяйка пожала плечами.

Я откланялся.

История, рассказанная «доньей Лус Пердомо де Ларраньяга» показалась мне настолько дикой и неправдоподобной, что я даже не огорчился.

Выйдя из номера в коридор, я вдруг увидел: дверь синьоры Ангиссола распахнулась, и оттуда вышла бледная красивая блондинка со свечой в руке. Она шла по коридору с видом сомнамбулы и заметила моё существование только тогда, когда я громко кашлянул.

– Слушаю.

Слава богу, на английском языке.

Я представился.

– Я Элизабет Мак-Генри.

Я обрадовался. Британка в этой иностранной компании! С ней можно будет поговорить свободно.

Мы зашли в номер. Молодая женщина держалась сухо и настороженно, совсем не проявляя британской приветливости. От знакомства с майором Рейс-Морганом решительно отреклась, о Парксе сказала коротко: «наш музыкант».

– Вы были в хороших отношениях?

– Нет.

– Почему?

Пожала плечами. Впервые я видел этот нелепый иностранный жест у подданной Её Величества.

– Это очень странно, мисс Мак-Генри. Обычно британцы в иностранном окружении ищут общества друг друга.

В глазах мисс вдруг мелькнула неприязнь.

– Мне это иностранное окружение нравится. Я вполне довольна своими партнёрами и общества Паркса не ищу. Точнее, не искала.

У меня дух захватило от столь грубого заявления. А секунду спустя осенило:

– Паркс Вас шантажировал?

–Нет! – Крикнула мисс Мак-Генри. Крикнула так громко и резко, что я мгновенно понял: лжёт.

– Мисс, лучше Вам сказать правду.

– Я на исповеди?

– Я подозреваю, что Вы меня обманываете.

– Я слышала, сэр, что сто кроликов не составят одну лошадь, а сто подозрений – одно доказательство.

Вот уж не ожидал, что она разбирается в юриспруденции!

Мисс немного успокоилась, но смотрела враждебно. Рухнули мои расчёты! Но я всё решил рискнуть.

– Вы знаете о смерти Паркса? Откуда?

– Синьора Тереза сказала.

Ах да, она же выходила из номера светловолосой итальянки.

– Я отношусь к соотечественникам не так плохо как Вы, мэм. И потому хочу спросить Вашего мнения. Что Вы можете сказать о синьоре Ангиссола?

– Она отличная певица, контральто. Исполняет партии Орфея ^[³^], гадалки в «Бале-маскараде», маркизы в «Дочери полка», но самая её любимая роль – Изабелла из «Итальянки в Алжире».

– Меня она интересует не столько как певица, сколько как личность. Умна она или глупа? Замужем ли? Кто её родители?

– Она очень умна. А также великодушна и справедлива. Её все в труппе уважают и обращаются к ней за советом. Не замужем. Родители…

Девушка задумалась

– Вот про родителей ничего не знаю.

– Паркс её шантажировал?

– Об этом Вам лучше спросить у неё самой.

– А что Вы скажете о супругах .. эээ ..Ларран…. – я забыл.

– Ларраньяга, – без запинки продолжила собеседница. – Ничего, кроме хорошего. Октавио иногда бывает резковат, но и только. Прекрасный тенор… Ну, это Вам, если не ошибаюсь, неинтересно. Заботливый муж и отец – это даже удивительно, при его внешности и при том, что он испаноамериканец…

– Как? – Я был изумлён. – Разве он не итальянец?

– Нет. Он из Гватемалы.

Посмотрела на меня с каким-то странным выражением, словно бы презрительным.

– Это маленькая страна в Центральной Америке. А Лус, его жена – сама покладистость. Мы с ней вместе пели в хоре, пока она не перешла в матери, а я – в солистки. Очень застенчива и поначалу неловко чувствовала себя в Европе, но понемногу привыкает.

Так вот почему она так странно разговаривает по-итальянски! И почему они «сеньоры».

– У нас в труппе есть представители из разных стран и частей света. Синьора Тереза как-то смеялась, что у нас встретились индейцы и индийцы.

– Как это?

– Лус индеанка или метиска, в её жилах – кровь коренного населения Америки – или если хотите, Вест-Индии. Возможно, что и в жилах Октавио тоже, но выглядит он как испанец. А мадмуазель Пернэ и её слуга приехали из Ост-Индии – ну, где слоны и махараджи.

Я вспомнил молодого слугу. Его я тоже принял за итальянца.

Мисс Мак-Генри успокоилась и стала даже улыбаться, отчего похорошела. Я попросил её рассказать о Роберто Кассини.

– Весёлый и приветливый человек, что называется душа компании. Храбр. Галантен с дамами, причём совершенно бескорыстно. Немного ловелас. Если Вас интересуют родители: из актёрской семьи.

Ну что ж, и на том спасибо.

– А с Парксом у него какие были отношения?

Пожатие плеч.

– Не знаю.

– У Вас есть оружие?

– Да.

– Не могли бы Вы мне его показать?

– А зачем? – Она снова насторожилась.

– Я очень прошу Вас, мисс.

Результат превзошёл всё, что я мог ожидать: мисс вынула из кармана плаща, мирно висевшего на вешалке, превосходный армейский пистолет. Откуда у женщины такое оружие?

– Я женщина и живу одна. Должна быть готова к обороне. Приобрела первое, что попалось.

Я ушёл из номера весьма изумлённый.

Следующим моим – и последним в тот день – собеседником оказался гобоист Каэтани. Она сидел у себя в номере с компрессом на ноге и высказывал надежду, что к завтрашнему дню поправится.

– Завтра у нас «Бал-маскарад». Вы слышали? О, сходите непременно! Синьор Верди – гений, а это одна из лучших его опер! Синьора Ангиссола уговаривает директора поставить «Трубадура» – это ещё лучше. А сегодня играют «Искателей жемчуга», и без меня обойдутся. Знаете?

– Я три раза собирался послушать эту оперу, и все три раза неудачно. В первый раз произошла драма – в тенора стреляла обиженная женщина, и спектакль отменили. Во второй раз – перед самым выездом стало плохо моей матери, и мы остались дома. Третий раз был недавно в Карлайле – погиб мой родственник, и мне уже было не до театра.

Синьор Каэтани слушал мой рассказ с живейшим вниманием, а после последней фразы сочувственно заахал.

– Собственно, из-за этого родственника я к Вам и пришёл.

– Вы знакомы с майором Рейс-Морганом?

– Нет.

– А с мистером Парксом?

– Разумеется! С ним что-то случилось?

Реакция гобоиста совершенно отличалась от реакции синьоры Ангиссола. Он искренне огорчился, стал спрашивать, надо ли ему хоронить покойного друга и что с ним случилось. Я почувствовал невольную симпатию к собеседнику и коротко рассказал ему об обстоятельствах дела.

– Артур пришёл к нам после смерти Жюстин. Она скончалась внезапно, на представлении «Дочери полка», в конце спектакля. Больше мы его не ставили. Пришёл по объявлению отвратительный тип, с которым невозможно было работать. Потом синьор Имолезе привёл Артуро. Мы с ним поладили, и музыкантом он был неплохим. О себе он рассказывал, что недавно потерял невесту. Некоторое время жил в доме её брата, потом решил устроиться на работу. Был он несколько чопорный, как и все англичане, но хороший сосед… Нет, но как же так! Такой хороший человек! У него есть родственник, надо ему написать!

Я успокоил итальянца – кузену покойного уже написали.

– У мистера Паркса было оружие?

– Если и было, то я его не видел.

– А что случилось в воскресенье?

– Да ничего особенного! Он пошёл в церковь, ну в вашу, протестантскую. Есть ли наша церковь в Карлайле, мы не знали, поэтому собрались в номере у Джорджо, помолились. Потом стали играть в карты.

Только итальянцы способны чередовать молитвы с картами.

– Потом спохватились, что пора на репетицию. Я зашёл в номер, мы с Артуро вместе жили. Его не было. Я оделся потеплее и пошёл в театр, на репетицию. В театре Артуро не было, куда он пропал- не знаю. Да я синьору Стефану всё это рассказывал.

– Синьор, я вижу, что Вы очень умный и приятный человек, – я почти не врал. – Не могли бы Вы мне рассказать о Вашей труппе, о её членах. Вот, например, Ваш директор. Что Вы о нём знаете?

– Синьор Стефан – хорват из Рагузы. Был, говорят, в молодости отличный певец – баритон, но рано потерял голос. Потом играл на скрипке, на контрабасе и ещё на чём-то, а когда умер синьор Дюмурье – стал директором. Человек он хороший, справедливый, но уж больно скучный.

– А синьора Ангиссола?

– Незаурядная женщина! Умная, решительная. Дружит с директором. Причём тут не роман, а именно дружба, как между мужчинами. Синьор Паоло, Вы мне не передадите печенье?

Печенье стояло на полочке. Я передал синьору Каэтани печенье, затем налили стакан вина, он устроился с удобствами и стал увлечённо рассказывать:

– Я Вам говорил про синьора Дюмурье? Он был наполовину француз, наполовину итальянец, директор труппы. Он был человек, что называется, деловой, но однажды дела пошли наперекосяк. Синьора Жюстин, которая мне всё это рассказывала, говорила, что его вины там не было, а было неудачное стечение обстоятельств. Ну, артисты и музыканты стали разбегаться, синьор Дюмурье был в отчаянии, вокруг него остались только самые стойкие, в том числе его собственная дочь, флейтистка, синьор Стефан – он как раз тогда переквалифицировался в музыканты, синьора Жюстин, а из певцов – только синьора Тереза и синьор Роберто. Никакие оперы в таком составе ставить было нельзя, поэтому давали концерты: Тереза и Роберто пели арии и дуэты, а музыканты играли. Какое-то время работали все за кусок хлеба, не очень толстый, синьор Петрич и синьора Ангиссола даже вложили свои деньги в дело – он побольше, она поменьше, потому что любит тратить, но потом Дюмурье выкарабкался. Синьор по гроб жизни считал, что он у этой компании в долгу. Потом дочь Дюмурье вышла замуж и перестала выступать, сам Дюмурье умер, а эти четверо так и остались друзьями. Точнее теперь уже трое, потому как Жюстин в прошлом году тоже умерла. Хорошая была женщина: и умная, и добрая. Её дочь, которая теперь наше главное сопрано, ей в подмётки не годится. Даже по красоте: мать была блондинка, посветлее синьоры Терезы, с тёмными глазами. Когда она умерла и сказали, что ей было сорок восемь лет, я ушам своим не поверил – выглядела она на десять лет моложе. А дочери её было всего семнадцать, и синьора Тереза оформила над ней опеку.

– Дочь Вам, видимо не нравится?

– Да не то, что не нравится… Какая-то она вялая.

Впрочем, дочь мадам Жюстин меня интересовала мало. Точнее, совсем не интересовала.

– А о родителях синьоры Ангиссола Вы что-нибудь знаете?

Гобоист хмыкнул.

– Может знаю, а может и нет.

– Вы говорите загадками, синьор Каэтани.

Он помолчал, съел печение и выпил вина.