Верея

Деян предоставил мне тесную, но отдельную комнату, в которой пахло плесенью и пылью. Зачем? Не знаю. У меня не было цели останавливаться где-то, просить ночлег. Хотя не о мягкой ли кровати думала всю прошлую неделю? Ощупав стены поняла, что они влажные. Странно, здесь будто побывал кусочек моря, который вымочил всё: пол, шкаф, твердую кровать. В замке я мало обращала внимание на свои покои и до сих пор не знаю, есть ли там что-то, кроме кровати и шкафа. Но здесь было пустынно, и ощущалось это из-за спёртого воздуха, эха.

– Как думаешь, я иду в правильном направлении? – шепчу в сложенные вместе ладони. – Знаешь, мне просто интересно, что же уготовано нам в будущем. Ты вернёшь мне Самбора? Неужели мама и папа действительно умрут? Ради чего ты испытываешь нас? Назови своё имя, прошу. Я хочу произносить его в молитвах.

Слышу, как сонно бьётся об окно занавеска, и в комнату проникает мокрый, сырой аромат. Этот запах – духи болот. Окрылённые землёй и мхом, застоявшейся водой, пьяными камышами, маленькие мотыльки, щекочущие нос и кожу лица. Так чудесно предвкушать возвращение туда, где я буду чувствовать себя не чужой. Мой дом. Там точно ждут нас родители, дедушка. Только дождитесь.

Меня не тревожили до самого вечера. Температура упала и стало свежей. Запела саранча. Стал громче звучать смех со стороны улицы. Он добрый и расслабленный, заставляет успокоиться. Даже удивительно, как быстро меняется моё мнение об этом месте.

Я выдохнула и на ощупь вышла из комнаты.

Пахло приятно, едой. Осторожно спустившись по лестнице, прислушалась. Тихо. Немного пугает.

– Деян? – осторожно зову.

Слышу запах цветов и молока. Это нежный аромат, который не щипал в носу, а был мягким и словно съедобным. Так незнакомо и странно.

– О, ты решила к нам присоединиться? – слышу чужой голос и испуганно вздрагиваю.

Это девушка. По голосу молодая.

– Простите? – я вцепилась в перила.

– Ты еще совсем дитя! – воскликнула она и резко приблизилась. – Ещё прекрасней, чем описывал Деян! Такая милашка!

Пугаюсь, когда она хватает меня за лицо. У неё тёплые и влажные руки, возможно меньше моих. Это её запах я почувствовала. Но было в действии девушки что-то странное. Руки её сжимали моё лицо, словно со злостью. Хотя, может быть, мне кажется. Ведь никто, кроме мамы этого не делал, а она была всегда нежна ко мне, как к хрупкому засушенному цветку.

– Не представляю, как ты в таком состоянии попала в Лагманский лес! Что за звери тебя туда отправили? Как можно так обходиться с девушкой?

Я резко убрала её руки от лица и отступила. Чувствую, как кожа горит там, где она касалась пальцами.

– Нельзя же так делать! – кричу. – Вы совсем лишены манер и хоть каких-то норм приличия! Не позволяйте себе больше прикасаться к незнакомым людям просто так, особенно к лицу! Неужели не встречу хоть одного, кто не будет меня трогать и пугать!

Сначала я удивилась молчанию, но после ещё больше удивилась громкому смеху. Что это такое? Как некрасиво! Я не могу увидеть её, не могу оценить, насколько девушка опасна и сумею ли сбежать. Всё в этом месте работает против меня. Либо это я слишком труслива.

– Ты ещё и смешная! – смеясь, произнесла девушка и хлопнула громко рукой по перилам.

Я захватила её глаза и увидела себя, всю бледную и напуганную, у последней ступени лестницы. Вокруг светло, позади в камине горел огонь и грелась вода в большой старой кастрюле. Мне хотелось рассмотреть всё немного лучше, но девушка смотрела исключительно на меня. Вскоре открылась дверь, и в дом ввалился мужчина с корзиной в руках.

– Деян! – воскликнула девушка, посмотрев на него.

– Деян? – тихо повторила я.

Он был высоким и широкоплечим. Волосы цвета кофейных зёрен, да и сам смугловат. Я не видела таких людей. Мой брат и мама бледнолицые, с ровными и блестящими волосами, а Деян кучерявый и тёмный. Через нос и правый глаз тянулся бледный шрам, который предавал мужчине свирепости. Не знаю, был ли он красивым. Я не так много видела людей, но он не вызывал во мне отвращения. Совсем нет. Его лицо доброе, напоминает свежий горячий хлеб с тыквенными семечками не корочке. Странное чувство. Хочется плакать, дать себе слабину и упасть, зная, что этот человек обязательно поможет. Но нельзя поддаваться этим мыслям. Каждый здесь может оказаться лжецом.

– Зачем ты её пугаешь? – произнёс Деян, поставив корзину на пол. – На её месте я бы ещё и ударил тебя! Просил же быть помягче!

Девушка возмущённо надулась и перевела взгляд на меня.

– Она бы никогда так не сделала! Да?

Что это за чувство испытываю, рассматривая себя её глазами? Мне оно знакомо. Так я смотрела на отца перед уходом. Мама запрещала говорить об этом вслух. Такие чувства она считала неправильными. Но это чувство точно жалость. Мне кажется, я не совсем понимала, куда шла и что делала. Но строила из себя самую умную. Взрослую. Почему так жестоко и слепо мне приходится винить только саму себя в происходящем?

Это важно. Говорить с людьми и быть ими услышанным. Многие могут не согласиться, но только так возможно избавиться от всего плохого, что может случиться не только с тобой, но и другими. Я не тот человек, который разбирается в людях и привыкла бояться чужаков. Лишь по этому мне сейчас себя жалко. Мне очень хочется сказать что-то откровенное, разрыдаться и упасть в чьи-то объятия, но опять сомневаюсь. Снова верю в то, что это лишь унизит.

Вижу чужими глазами, как по щекам текут слёзы, и не могу пошевелиться. Хватит. Не желаю больше видеть себя! Это слишком. Морально я не справляюсь.

Возвращаюсь в мир пятен и пытаюсь на ощупь найти выход.

– Журри! – весело подхватывает меня девушка, когда спотыкаюсь и чуть ли не падаю.

– Оставь меня! – кричу на неё и бью по рукам. – Я же просила не прикосаться ко мне! Что ты за глупое существо?

Пытаюсь скрыть слёзы и смотрю в пол.

С самого начала это была глупая затея. Я лишь её дочь и ведусь на поводу. И люблю. Что делать? Как вернуть всё назад? Как найти Волибора? Самбора? Почему я такая слабая, и мне некому выплакаться? Кажется, будто меня все бросили из-за того, что другая, а та самая любовь и ласка семьи была лишь ненавистной матерью жалостью. Именно поэтому сейчас кажется, что все смеются и считают глупой, слабой.

Но ведь я дочь богини… Не имею права быть слабой и неуверенной. У всего есть значение и цель. Или всё же я могу быть простым существом, которое есть в этом мире, как лягушка или упавший осенний лист? Столкнувшись с реальностью, понимаю, что ничего и ни о чём не знаю. Кто я? Что должна делать? Как быть достойным человеком и не потерять себя?

Мне никто не преграждает путь, поэтому медленно выхожу из дома. Осторожно спускаюсь по ступеням и иду вперёд, выставив перед собой руки. Без разницы, куда идти. Главное, чтобы никто меня не видел. Я дошла до первого препятствия и присела на сухой срубленный ствол дерева.

Чем-то мы похожи.

Успокоившись, спустя время, просто сижу в тишине. На прохладе и свежем воздухе быстро прихожу в себя и лишь грустно размышляю о неизвестности будущего. В какой-то степени даже мирюсь со своей ничтожностью. Я была молодой и глупой, думала, что мир проще. Но, столкнувшись с реальностью, поняла, что он ещё и безжалостен к таким, как я. Мой удел – это тихо существовать, радоваться еде и сну. Может показаться, что я преувеличиваю, но мне правда тяжело. Правда очень страшно и сложно. Не хватает дома, родителей, тепла близких людей. Я слабый человек. Так и есть.

– Журри, – позвали меня тихо.

От испуга пальцами цепляюсь за кору сухого дерева.

– Сколько можно пугать? – пробубнила я, вытирая слезы с щек.

Слышу тихий хохот. Рядом с моими ногами зашелестела трава, и Деян сел на землю. Чувствую запах табака. Режет нос. На болотной горе курили лишь старики. В общественном месте было не принято появляться с трубкой, особенно в присутствии детей и женщин.

– Ты ещё и куришь? – недовольно спрашиваю.

– Ну, я такой человек, что часто не могу расслабиться, и табак немного притупляет ум. Особенно крепкий. Я про табак, – смеётся и выдыхает. – Хочешь попробовать?

Я скривилась.

– Нет, спасибо. Совсем, что ли, не понимаешь меня? Больше не предлагай!

Молчание позволяло уловить некоторые звуки, как скрип кожи и лязг метала. Это его одежда, оружие. Он то и дело выдыхал, зевал. Для меня было возмутительным, что Деян продолжает курить.

– Что за необходимость курить именно здесь? Или люди тут в принципе делаю всё назло? Если ты думаешь, что я настолько беспомощна, что не могу побыть одна и час, то…

– Я совсем так не думаю, – резко перебил меня мужчина, громко выдохнув. – И хватит быть вечно недовольной. Как можно идти к цели с таким настроем? Страшно представить, к чему вообще можно прийти в таком состоянии. Или думаешь, все будут добры к тебе, как я?

– С чего вдруг ты решил судить меня? Добр? Странное у тебя понятие о доброте. Да мне и без разницы, какие здесь живут люди. Я здесь не для этого. И уж точно не надолго.

Он раздраженно вздыхает.

– Вечно недовольная. Разве я сделал что-то плохое? Теперь не так странно осознавать, что в лесу ты была одна. Ты же совершенно невыносима. Если бы знал – прошёл мимо.

Я злилась и понимала, что в чём-то он прав. Почему именно от него мне неприятно слышать такие вещи? Потому что он помог мне? Но что мог знать о моей жизни, когда видел лишь малую часть? Как приятно порой судить других. Наверное, это приносит им невероятное удовольствие. Но, честно говоря, я понимала, что веду себя как ребенок. Как сложный и противный ребёнок.

– Возможно, это странно, но я не знаю, что мне делать. Я застряла в прошлом, в погоне за будущим, потеряв и то и другое. Ты не можешь меня судить. Да и вообще кого-либо. Ты прав, я не из этих мест, и от этого вдвойне тяжело понять, думать. Всё кажется мне двусмысленным и странным. У меня нет возможности кому-то довериться и оголить свою слабость. Я жалею себя очень часто, но не могу позволить этого другим. Таких, как я, называют слабыми и беспомощными, – я улыбаюсь. – Но знаете, я и сама это понимаю.

– Иногда нужно просто остановиться и осмотреться. Всё хорошенько обдумать, возможно, что застыть на долгие годы. Ведь это лучше, – он опять шумно выдыхает, – чем провалиться в пропасть и больше не сделать и шага. Подумай об этом и возвращайся. Мы беспокоимся.

Он хотел встать, но я остановила его.

– Что это значит?! – резко воскликнула. – Как прийти к чему-то, не двигаясь? Это же глупо.

Деян грустно хохочет.

– А какой смысл идти, когда не знаешь, куда? Мне хватило совсем немного времени, чтобы осознать, как далеки мы с тобой друг от друга. Извини, если прозвучит грубо, но я вытащил тебя из леса не из желания помочь. Ты мне понравилась, вот и всё. И это нормально. Так бывает у людей. Шёл ли я вперед в тот момент? Нет. Я проживал обычный день. В итоге ты здесь, в моем доме.

Я нервно потираю холодные ладони.

– С чего это нормально? А если тебе понравится чужая лошадь – ты украдёшь её?

– Не думал, что ты сравнишь себя с лошадью, – смеётся Деян и стучит трубкой о дерево. – Есть вещи, которые нельзя заменить. Лошадь – можно, человека нельзя. Не всегда, конечно, но я и не отношусь к тебе, как к лошади. Ты не прихоть, Журри. Я просто тебя нашёл. И рад этому. Кажется, мне тоже нужен был человек для откровений.

Тоже? Почему он сказал так? Словно прочитал мои мысли.

Деян ещё немного посидел рядом, а потом ушёл, накинув на меня плед. И правда, стало холоднее. Я почувствовала лёгкую обиду в его последних словах. Нашёл? Разве я потеряна? Что это значит? Он искал такую или…

Я всё думала о том, что было бы, останься я в замке. Лучше или хуже? Что сказал бы Деян, знай он, откуда я и кто? Насколько сильно мы с братьями изменились в глазах друг друга? И почему так мало времени нужно, чтобы самая понятная вещь стала величайшей загадкой в мире? Хотя знала ли я хоть что-то об этой вещи?

Опять он

Деян Рогнед.

Лореул.

«Не хочу. Не буду», – капризничала девушка изо дня в день. Она кушала отдельно и почти не разговаривала. С самого утра уходила в сад, обиженно смотрела в одну точку. А мне оставалось лишь ждать, когда захочет поговорить. Журри искала человека по имени Волибор, но я понятия не имел, кто это и как его найти, а капризы лишь заставляли не хотеть ей помогать. Было очевидно, что мы из разных семей и имеем разный статус. Знатного человека видно из далека по его речи, походке, знаниям, по тому, как он позволяет себе обращаться с другими. Пусть Журри и кажется мне доброй, но почему-то относится к низкому сословию с презрением и надменностью. Возможно, что у этого есть причина. Я надеюсь.

Мне не было её жаль. Я не считаю, что помог именно поэтому. Она понравилась мне ещё тогда, в лесу. У неё потрясающие золотые волосы и розовая кожа. Руки, как ветви, длинные. Сама маленького роста. В момент нашей первой встречи ей было не больше двадцати, и я ощущал разницу. Часто не мог понять Журри, но улыбался. Этим она и нравилась. Возможно, потому, что был простым и глупым. Не покидало ощущение того, что она совсем из другого мира, в котором таким как я нет места. Именно это и подогревало интерес. Желание обладать чем-то редким и неуловимым. Как же я был слеп. Мне хватило ума принять её за диковинку, но не хватило, чтобы заслужить доверие. Я поздно осознал, что, несмотря на все различия, мы с ней оба люди, которые часто нуждаются в понимании и принятии. Возможно, что Журри никогда и не хотела быть знатью.

Однажды, возвращаясь с кузницы, я увидел её возле ворот. Она осторожно щупала забор и шла маленькими шагами. Протянув ладонь, хватала воздух, словно ловила бабочек, и улыбалась. Прижимает руку к груди и так странно смотрит под ноги. Лицо румяное, слегка заплаканное. Волосы собраны в хвост и спрятаны под воротником платья. Она очень ошибается, когда говорит о себе плохо. Журри совсем не кажется слабой. Она кажется тем, кто не на своём месте.

Я человек недалёкий и грубый, привык много работать, не обращать внимание на мелочи, далёк от искусства. Но Журри заставляла восхищаться тем, что раньше уносилось мимо. Я начал прислушиваться к своим мыслям, часто уплывая далеко за пределы, лёжа в ночном саду в компании трубки. После наших вечерних разговоров во мне просыпалось желание узнавать мир и думать немного шире обычного. Хотя часто наши беседы были наполнены грубостью и оскорблениями. Девушка о многом умалчивала, но то и дело случайно говорила о странностях, о богах и обители, о священных дарах и народах, живущих над облаками. Она не просто так спросила о вере в первый день нашей встречи. Для неё это было чем-то важным и не дающим покоя.

– Меня встречаешь? – произнёс я, подойдя ближе к калитке.

Девушка испуганно вздрогнула.

– Вот ещё! – хмыкает и осторожно отворачивается.

– Не ходи никуда одна, – строго говорю, взяв её за неловкую руку. – Не заставляй меня переживать.

Журри зло отдёрнулась и прижала руки к груди. Вижу, как краснеет. Девушка постоянно съёживалась возле меня. Она не понимала масштабы и пространство таким, какими они были на самом деле. Наверное, по этому так сильно ценила своё личное пространство.

– Не смей меня трогать. Сколько раз повторять? Разве ты не понимаешь, что это может быть неприятно для человека?

После таких слов я каждый раз осматривал себя и удивлялся тому, что могу быть настолько неприятным. Конечно, красавцем назвать сложно, но и уродом тоже. У меня выразительное лицо и темные глаза, все зубы ровные, волосы блестящие. Ещё одна вещь, которую я осознал только после встречи с Журри, это то, что моя внешность потерялась в тени необразованности и заурядности. Даже эти слова раньше были мне незнакомы. Их постоянно употребляет Журри. Обязательно поинтересуюсь о их значении.

Я попросил Каэлин купить несколько платьев для Жур, и в простых вещах она выглядела всё так же замечательно. Заколки, ленты, в которых она была в нашу первую встречу, всё это время пылились в шкафчике её комнаты. Возможно, они много значили или заставляли думать о чём-то плохом.

– Ну извини, – обиженно произнёс я, проходя мимо. – А разве то, что ты говоришь, не может быть неприятным? Как можно просить помощи у того, кому ты даже не доверяешь? К тому же, давно было пора понять, что мы отличаемся друг от друга. Будешь меня перевоспитывать? Мне уже за двадцать семь, не тот возраст. Я сто раз сказал о том, что ты слишком груба, и мне это не нравится. Но ты игнорируешь. Как это должно тебя характеризовать? Как воспитанную девушку, которой ты так стараешься казаться?

Она ничего не ответила, продолжила одиноко стоять у калитки и слепо смотреть куда-то за пределы сада.

Мне приходилось работать больше обычного. Я забросил магию в пятнадцать лет, после того, как пьющий отец сказал нам с Каэлин, что магия убила нашу мать. В тот момент мы были детьми ранимыми и одинокими. Я скучал по матери, которую очень мало знал, и всю жизнь живу с виной в сердце. Отец умер в пьяной драке, на его похороны никто не пришёл. Он был тем, по ком я никогда не скучал, даже после смерти. И пусть у меня неплохие способности, хорошая магическая родословная, но о нас с Каэлин забыли после смерти мамы. Она была сильной и талантливой, одной из верховных магов в Академии. Сейчас её имя даже не произносят вслух, так как она променяла свои способности на тихое семейное счастье. Из-за отца теперь все думали, что мы виноваты в том, что её не стало. Как глупо. Каэлин тогда было немного лет, когда мы остались одни. Она вытягивала нас обоих из долгов и постоянно пропадала в городе, пытаясь достать еду и деньги. Иногда мне кажется, что она слишком сильная.

– Что ты делаешь? – тихо спросила Журри на пороге гостиной, появившись так тихо, что я вздрогнул.

Она суетливо водила рукой по спинке кресла и смотрела сквозь комнату. Девушка не умела скрывать беспокойство и очень часто казалась наигранной, словно до чертиков боится показать настоящую себя. Её можно было понять. Такие, как она, ощущают себя очень уязвимо в полноценном в обществе.

– Работаю, – отвечаю тихо.

Чувствую, как она мнётся и что-то хочет спросить. Я не отвлекаюсь от заточки столовых приборов и игнорирую её желание, чтобы сама спросила, что хочет. Меня злили переживания Журри о каком-то Волиборе, когда я так стараюсь ради неё. Совсем не замечает меня. А я, как дурак, на что-то надеюсь. Она ведь совсем ничего не говорит о нём, словно знает, что я откажу, если узнаю. Это злило. Вот уже почти месяц мы играем в эту глупую игру, название которой ещё только предстоит придумать.

– Что за насмешка? Знаешь же, что я не вижу, чем ты занят. Почему нельзя просто сказать?

– И что? – усмехаюсь, смотря на огонь в камине. – Ты могла бы уточнить. Или я должен всё разжёвывать тебе?

Её спокойное лицо не вздрогнуло, брови всё также презренно выгнуты, а подбородком достала бы до потолка. Вот зануда. Строит из себя принцессу, но не может быть чуть добрее к тому, кто ей помог, кто относится с теплом, заботой.

– Ты ничего не узнал? – спрашивает сухо.

– Нет.

Выводит из себя этот каждодневный вопрос. В последнее время она говорила со мной только по этому поводу. Словно я был чем-то ей обязан. Изо дня в день одно и то же. Как же надоело. Мало того, что приходится больше работать, приходить домой совсем без сил, так ещё и поддержки ноль. Хотя ведь меня никто не заставлял, я сам во всё это ввязался. Сестра и вовсе пропадает на работе, мы почти не видимся. Я обвиняю человека в том, что мои собственные ожидания не оправдались? Как глупо, Деян.

– Я знаю, что он рядом. Если бы ты действительно искал, то давно нашёл. Так сложно приложить усилие?

Я зло швырнул в огонь один из серебряных ножей и резко встал.

– Вот именно!

Она испугалась и потеряла спокойное лицо. Резко чувствую вину и страх. Я не должен так себя вести в адрес девушки, как она.

– Каково это – ощущать себя сильнее другого человека? – произнесла девушка сквозь зубы, наклонив голову. – Хотя нет, не так. Каково это – держать кого-то в плену и пользоваться его слабостью? Разве я похожа на старинную вазу или…

– Заткнись! – выкрикнул я, и девушка вздрогнула, отошла на шаг назад. – Тебе нравится выводить меня из себя? Почему ты так себя ведёшь? Почему говоришь такие вещи? Неужели я не заслужил хоть каплю доброты? Говоришь так, словно я тебя чем-то обидел! Даже выражение твоего лица вынуждает меня испытывать отвращение к самому себе!

– Не смей говорить со мной в таком тоне! – произнесла Журри, хватая ртом воздух от возмущения.

Я быстро обхожу кресло и подхожу к ней вплотную. Девушка выставляет перед собой руки, растерянно водит взглядом туда-сюда.

– Ты просто невыносима! Кто воспитал в тебе такое высокомерие? Считаешь себя лучше меня? Тогда ищи своего Волибора сама! А мне надоел твой приказный тон и презрение! Что я тебе сделал?

Отодвигаю её ладони своими и беру за лицо. Она пытается вырваться и бьёт руками мне в грудь.

– Да как ты смеешь? Ещё и за лицо!

Вырывается и лёгкой маленькой ладошкой даёт мне пощёчину. Я от неожиданности отступаю и хватаюсь за щёку. Кожа мгновенно начинает гореть.

Больно.

В тот момент я резко понял, что должен был писать романы, а не валить лес. Возможно, что тогда мы с сестрой разбогатели бы. Устроил тут не пойми что. Злюсь на девушку, которую знаю всего месяц. Уже присвоил себе её свободу и нагрузил обязательствами.

Что со мной не так?

***

Журри У-Танг.

Лореул.

– Ты ведешь себя как дикарь! – кричу зло, сжимая кулаки.

– Может быть, я и есть дикарь? И что с того? Не имею права на человеческое отношение к себе? Не забыла, что это ты ведёшь себя со мной, как с отбросом?

Чувствую снова беспомощность и жалость. Уже самой надоело это повторять. Звучит, словно оправдание.

Я на ощупь брела по дорожке из дома и поняла, что начинается дождь. Вдалеке раздался грохот молнии. Ветер несёт в себе сладкий запах сырости и прохлады.

– С чего ты взял, что я хочу испытывать к тебе теплые чувства? Разве это не мне решать? Ты ведешь себя ужасно, и я не изменю своего мнения! Все люди здесь не заслуживают хорошего отношения! И мне плевать на них!

Да что со мной? Почему я так сильно хочу оказаться правой? Потому что раньше никогда не знала недовольства и критики? Мои убеждения, мысли и знания, почему они так стремительно рушатся и растворяются в воздухе, словно никогда и не были значимы? Деян заставляет чувствовать стыд, неправоту, словно прошлое было ошибочным, лживым. Я не хочу думать, что именно болотная гора существует в неправильных моралях и целях. Это всё так сложно.

– А ты опять бежишь от меня, Журри! Тебе постоянно что-то не нравится, и ты же убегаешь! – он хватает меня за руку. – Остановись, наконец!

Ливанул дождь. Капли громко барабанили по крыше дома и листве. Резко под ногами раскисла земля. В миг стало холодно. Капли леденили пылающую кожу и заставляли чаще шмыгать носом.

– Журри, я правда не могу понять тебя! – произнес Деян, перекрикивая дождь. – Почему ты хочешь, чтобы все вели себя так, как ты? Почему ты так груба? Почему хочешь сделать из меня кого-то другого? Ты уверена, что я могу тебе нравиться, если стану таким, как ты?

– Да потому что ничего другого я никогда не видела! И мне не хотелось, чтобы ты менялся! – закричала я, и неподалёку ударила молния. – Я не знаю тебя! Не знаю людей, непохожих на себя и мою семью! Может, ты и прав, что мы жили в разных мирах! Но это не значит, что мой мир неправильный!

Этого я боялась больше всего. Увидеть тьму в месте, в котором выросла и была счастливой. Это означало бы, что я злодей. Если даже всё так и есть, то не хочу страдать и чувствовать вину. Даже если мир, в котором я существовала всё это время – неверный, то я не хочу переживать по этому поводу. Это мой дом. Моя семья.

Дождь оглушал, и казалось, что это было откровением, которое мне подарили боги. Я могла говорить и не быть услышанной. Могла, наконец, высказаться. Сейчас можно кричать и плакать, можно выплеснуть всё. В голове огромный ком спутанных ниток. Он давит на череп, и тот трещит, словно лёд. Это невыносимо. Кажется, что я ничуть не умнее Деяна.

– Я не знаю, как иначе! Я не вижу с самого рождения, и всё, что мне подвластно – это зеркало в глазах других, в котором вижу только себя! Я не имела права смотреть на мир глазами других людей и смотрела только на себя! Изо дня в день! Только я! Это и стало миром! Но ты другой, и мне страшно, непонятно. Я лишь хочу найти брата и вернуться домой! Я не хочу, чтобы мне что-то нравилось в этом месте! Не хочу!

Дождь смывал с лица слёзы.

– Брата? – Деян отпустил мою руку. – Послушай…

– Нет! – громко кричу. – Я только и делаю, что слушаю! Маму, папу, братьев, Каэлин и тебя! А кто-нибудь слушал меня? Что за ужас творится у меня в душе и голове, ты знаешь? Это ты остаёшься по сей день в привычном для тебя месте, а не я! О моих чувствах ты подумал? Притащил к себе домой и успокоился! А как же я? Чего ты хочешь? Что ты знаешь о том, что мной движет и какие проблемы копятся стопкой в опухшей голове? Мои проблемы такие же реальные, как и твои, Деян!

Он молчит. Машу головой и улыбаюсь. У меня перед глазами ничего и всё. Как бы я не старалась, не получится увидеть эмоции собеседника, увидеть поникшие плечи, истину в их глазах.

– С рождения улыбалась и смеялась, дарила людям тепло. Потому что им это нравилось! И потому что… – я запнулась. – Больше ничего не имела. Смотрела на себя каждый день и кривлялась, шутила. Каждый день заставляла себя думать, что это и есть Журри! Чтобы мама и папа улыбались в ответ, ведь именно для этого была рождена! Ведь я божественный ребёнок, и должна быть счастлива по этой причине! Должна! И сейчас ты винишь меня в том, что я такая, какая есть на самом деле? Впервые в жизни! Пусть даже и плохая! Но настоящая! И если хочешь извинений, то получай! Извини! Стало легче?

Я вся вымокла. С волос и одежды рекой текла вода, но всё это было ничто по сравнению с обретением свободы мыслей. Мне стало легче. Впервые за долгое время я почувствовала себя облегчённо, без якорей и балласта, без груза.

Деян резко хватает меня за руки и тянет на себя. Обнимает так сильно, будто от злобы.

– Это не так, Журри. Совсем не так. Ты появилась на свет от большой любви, я уверен. И со зрением или без, ты всё равно была бы этой же самой Журри, даже без божественной ерунды, о которой ты так часто говоришь. Я нашёл тебя в Лагманском лесу, совсем одну, но сразу почувствовал опасность. Ты сильная и смелая, решительная. Ты ни на кого не похожа. И самое главное, что твоё желание быть смешной – это лишь желание быть смешной. Даже если казалось, будто это не ты. Будь это не ты – ни один человек не улыбнулся в ответ! – он поднимает моё лицо за подбородок. – Я знаю, что ты меня не любишь. Но я тот, кто я есть. И мои чувства – это мои чувства. Это не значит, что я буду винить тебя в невзаимности. Услышь меня! Ты не обязана быть кем-то кем велели. Прости меня. Прости, что обидел по незнанию.