А что это?

Вторая черта полит. судов- определенность в работе. То есть предрешенность приговоров.

Сборник «От тюрем…» навязывает нам материал: что предрешенность приговоров- дело давнее, и что в 1924-1929 годах приговоры судов регулировались едиными административно-экономическими соображениями. Начиная с 1924 года, из-за безработицы в стране суды уменьшили число приговоров к исправтрудработам с проживанием на дому и увеличили краткосрочные тюремные приговоры (речь о бытовиках). От этого произошло переполнение тюрем краткосрочниками (до 6 месяцев) и недостаточное использование их на работе в колониях. В начале 1929 Наркомюст СССР циркуляром №5 осудил вынесение краткосрочных приговоров, а 6.11.29 (в канун 12-ой годовщины Октября и вступая в строительство социализма) постановление ЦИК и СНК было уже просто запрещено давать срок менее одного года!

Судья заранее знает- или по твоему делу конкретно, или в виде общей инструкции- какой приговор желателен. Даже, по образцу ОСО, бывают и приговоры все заранее отпечатаны на машинке, и только фамилии потом вносятся от руки. И если какой-нибудь Страхович вскричит на судебном заседании: «Да не мог же я быть завербован Игнатовским, когда мне было от роду десять лет!»– так председателю только гаркнуть: «Не клевещите на советскую разведку!» Уже все давно решено: всей группе Игнатовского вкруговую- расстрел. И только примешался в группу какой-то Липов: из группы его никто не знает, и он никого не знает. Ну, так Липову- десять лет, ладно.

Ну, и наконец, третья черта судов- это диалектика (а раньше грубо называлось: «дышло, куда повернешь, туда и вышло»). Кодекс не должен быть застывшим камнем на пути судьи. Статьям кодекса уже 10, 25, 20 лет быстротекущей жизни и, как говорил Фауст:

Весь мир меняется, несется все вперед,

А я нарушить слова не посмею?

Все статьи обросли истолкованиями, указаниями, инструкциями. Если деяние обвиняемого не охватывается кодексом, так можно осуждать еще:

-по аналогии (какие возможности!);

-просто за происхождение (7-35, принадлежность к социально-опасной среде);

-за связь с опасными лицами (вот где широта! Какое лицо опасно и в чем связь- это лишь судье видно).

Да не судья судит- судья только зарплату получает, судит инструкция! Инструкция 37-го года: десять-двадцать-расстрел. Инструкция 43-го: двадцать каторги-повешение. Инструкция 45-го: всем вкруговую по десять плюс пять лишения прав (рабочая сила на три пятилетки). Инструкция 49-го: всем по двадцать пять вкруговую.

Машина штампует. Однажды арестованный лишен всех прав уже при обрезании пуговиц на пороге ГБ и не может избежать срока. И юридические работники так привыкли к этому, что оскандалились в 1958 году: напечатали в газетах проект новых «Основ уголовного производства СССР» и в нем забыли дать пункт о возможном содержании оправдательного приговора! Правительственная газета («Известия», 10 сентября 1958) мягко выговорила: «Может создаться впечатление, что наши суды выносят только обвинительные приговоры».

А стать на сторону юристов: почему, собственно, суд должен иметь два исхода, если всеобщие выборы производятся из одного кандидата? Да оправдательный приговор это же экономическая бессмыслица! Это значит, что и осведомители, и оперативники, и следствие, и прокуратура, и внутренняя охрана тюрьмы, и конвой- все проработали вхолостую!

Каких только изощрений не придумывали Органы, чтобы несчастный подписал подсунутую ему бумагу. Ночные допросы были главными в 1921 году. И тогда же наставлялись автомобильные фары в лицо (рязанская ЧК, Стельмах). На Лубянке в 1926 (свидетельство Берты Гандаль) использовалось амосовское отопление для подачи в камеру то холодного, то вонючего воздуха. И была пробковая камера, где и так нет воздуха и еще поджаривают. От участника Ярославского восстания 1918 Василия Александровича Касьянова известно, что такую камеру раскаляли, пока из пор тела человека не выступала кровь; увидев это в глазок, клали арестанта на носилки и несли подписывать протокол. Известны «жаркие» (и «соленые») приемы «золотого» периода. А в Грузии в 1926 подследственным поджигали руки папиросами; в Метехской тюрьме сталкивали их в темноте в бассейн с нечистотами. В новороссийском НКВД изобрели машинку для зажимания ногтей. У многих новороссийцев потом на пересылках видели слезшие ногти. Перелом позвоночника (отличилось Хабаровское ГПУ, 1933). А взнуздание («ласточка»), это- метод сухановский, но и архангельская тюрьма знает его. Длинное суровое полотенце закладывается тебе через рот (взнуздание), а потом через спину привязывается концами к пяткам. Вот так, колесом на брюхе, с хрустящей спиной, без воды и еды полежи суток двое. Надо ли перечислять дальше? Много ли еще перечислять? Чего не изобретут праздные, сытые, бесчувственные?… Такая простая связь: раз надо обвинить во что бы то ни стало, – значит неизбежны угрозы, насилия и пытки, и чем фантастичнее обвинение, тем жесточе должно быть следствие, чтобы вынудить признание. И раз дутые дела были всегда – то и насилия и пытки тоже были всегда. Духовно-нравственных преград, которые могли бы удержать Органы от пыток, не было никогда. Но вот что. Ни этих пыток, ни даже самых «легких» приемов не нужно, чтобы получить показания из большинства, чтобы в железные зубы взять ягнят, неподготовленных и рвущихся к своему очагу. Слишком неравно соотношение сил и положений.

Суды были и судили, и казнили, но надо помнить, что параллельно им и независимо от них шла сама собой внесудебная расправа.

Как представить размеры ее? М. Лацис в своем обзоре деятельности ЧК дает нам цифры только за полтора года (1918 и половина 1919) и только по двадцати губерниям центральной России (эти цифры далеко не полные). Вот они: расстрелянных ЧК (то есть бессудно, помимо судов)– 8389 человек, раскрыто контрреволюционных организаций – 412 (фантастическая цифра, откуда столько?), всего арестовано- 87 тысяч. С чем можно было сопоставить для оценки? В 1907 группа общественных деятелей издала сборник статей «Против смертной казни», где приводится поименный перечень всех приговоренных к казни с 1826 по 1906. Их оказалось 894 человека. Эта цифра за 80 лет оказывается в 255 раз жиже чекистской! Никто за эти убийства не понес никакой ответственности.

Вся книга была залита моими слезами. А как иначе можно воспринимать такое? До сих пор живы свидетели тех страшных лет. Как бы тяжело не было во время чтения, бросить читать я не хотела и не могла. Нужно было прожить от первой и до последней страницы, пропустить через себя судьбу каждого героя в отдельности, и всего народа. Пройти путь от Великой Октябрьской революции и до 1968 года. Мне нужно было пережить и арест, и пытки, помотаться по тюрьмам и лагерям. Все эти картины несправедливых расправ стоят перед глазами. Сколько же загубленных жизней…ни за что… Но и это еще не все. Взвыть хочется уже, хоть волосы рви на голове, чтобы хоть немного боль душевную заглушить. Как будто это все неправда, или не все правда, по крайней мере, хочется в это верить. Может, наврали тут чего? Очень трудно судить о целой эпохе со слов одного писателя. Эмоции хлещут через край, всё нутро наизнанку выворачивает.